Римская сага. В парфянском плену

– Видимо, мы ещё нужны богам, раз они посылают нам такие знаки. Вот, я нашёл это вчера на верблюде, когда срывал мешки. Наверное, кто-то забыл там… Это – масло.

Атилла с Икадионом удивлённо переглянулись, а Варгонт неодобрительно покачал головой и прошептал:

– Где они были раньше, когда мы просили их о помощи? – но на этот вопрос ему никто не ответил.

Скоро парфяне разбудили всех пленных и стали связывать им руки для перехода. Но среди римлян уже стали распространяться слухи о ночном убийстве.

– Что там было? – тихо спросил Лаций Атиллу, когда их поставили друг за другом.

– Говорят, подошли трое. Забили копьями. Потом отрубили головы. Что-то гавкали на своём языке.

– И всё?

– А что ещё? – раздражённо ответил Атилла. – Музыки и танцев не было. Жертвенных песен – тоже. Быстро всё сделали – раз, раз и готово. Я, вот, думаю, а если бы мы не ушли?

– За что их убили? – не ответив на вопрос, спросил Лаций.

– Не знаю. Наверное, для забавы. Как на прошлые иды. Помнишь Никара?

– Да, помню, – Лаций опустил голову. Молодого римлянина привязали к двум лошадям и заставляли бежать, перепрыгивая через копья и мечи, воткнутые в землю. В конце концов от его тела ничего не осталось, одни только куски кожи и мяса, свисающие с оголённых костей. Беднягу тогда тоже вытащили из крайних рядов.

– А вы, что, не слышали? – спросил кто-то сбоку. Лаций покачал головой и пожал плечами:

– Нет, а что?

– Может, их убили, чтобы не заразиться? Чёрная смерть – страшная болезнь.

– Чёрная смерть? О боги! Не может быть! За это могли, точно могли… – согласился он. – В Галлии мы оставили пол-легиона. Пришлось всех сжечь.

– О-о… Я тоже знаю. Чёрная смерть. Страшная штука, – согласился кто-то из римлян.

Лаций только кивнул в ответ. Ему не хотелось продолжать разговор. Слишком много вопросов было в голове, на которые даже боги в этот момент, наверное, не могли бы дать ответ. И самый главный был о девушке: «Неужели это она приказала убить их после того как ушла?» Нет, этого не могло быть. Тогда бы их поймали у родника. Зачем было ждать у камней? Хотя, она могла испугаться и вернуться, чтобы убить всех, кто мог её видеть. Почему бы и нет? Это тоже был знак богов. В эту ночь знаков было слишком много, и ему хотелось ещё раз всё хорошо обдумать. Боги никогда просто так не посылали знамения раньше. Значит, они о чём-то предупреждали. Но о чём? Лаций так и не смог избавиться от этих мыслей до вечера. День выдался таким же жарким, как и предыдущий, но родника рядом уже не было. Оставалось только вспоминать и вздыхать. Еду в этот вечер не дали. Разбросали только лепёшки, и потом принесли грязную воду, которую они вчетвером решили не пить. К вечеру у многих вздулись животы и начались страшные боли. Утром половина тех, кто пил воду, не смогли подняться с земли, а недовольные парфяне долго ходили между рядами, разрубая мечами верёвки, связывавшие мертвецов с живыми.

Глава Известие о смерти римлян

Ночь прошла быстро, без снов и тревоги. Проснувшись, Заира дождалась, пока рабыни соберут вещи, и ещё некоторое время дремала в мерно раскачивающейся повозке, пока солнце не раскалило её настолько, что пришлось приподнять края, хотя это не сильно спасало от духоты внутри. В соседней повозке постанывала Лейла, у которой всё время болела голова. Служанки Заиры были рады, что их госпожа не требует от них всяческих глупостей, которыми славились наложницы Сурены: не заставляла постоянно поливать ноги и руки водой, обмахивать небольшими опахалами или просто идти рядом с повозкой под палящим солнцем и улыбаться, чтобы ей не было скучно. В остальной части гарема всё так и происходило, и некоторые рабыни, не выдерживая жары, падали в обморок. К вечеру все так сильно уставали, что еле двигались. Жёны Сурены во время таких переходов старались не общаться. Все слухи передавали им рабыни и служанки, поэтому главное в это трудное время было не заболеть и не стать источником каких-нибудь сплетен.

Дорога была широкая, и все повозки ехали рядом. Неугомонная Коринтия, новая избранница Сурены, глупая и бесцеремонная, что-то рассказывала Лейле, которая еле дышала и не отвечала. Заира не собиралась подслушивать, но Коринтия говорила так громко, что до неё доносилось каждое слово.

– Вчера у Силлака умерли десять и ещё десять. Плохую воду давали. Сам Бахтияр ругался. Его не было, вот они и не привезли чистую воду. Согадаю, начальнику стражи, тоже досталось. Но римлян всё равно ещё много. Поэтому денег от них тоже будет много. Кхабжу, говорят, дадут новых евнухов. Ему сам Сурена пообещал. Представляешь?

– О-ох… – в очередной раз донеслось из угла, где лежала беременная Лейла. Ей было очень плохо, но помочь было нечем. А Коринтия продолжала тараторить дальше:

– Да, так вот!.. Ещё говорят, что римляне стащили с верблюдов мешки, чтобы ночью накрываться. Ну это… когда верблюды рядом были. Представляешь? И никто не заметил! Много мешков украли. Ты слышишь? – Лейла, к которой были обращены эти слова, опять ничего не ответила. Заира невольно приподняла голову и напрягла слух. Сердце в груди учащённо забилось, и она почувствовала, как к лицу прилила кровь. Хорошо, что старая Хантра лежала у самого края и не слышала этих слов. В надежде на слабый ветерок та отчаянно хватала полураскрытым ртом воздух, не глядя на племянницу. Коринтия тем временем продолжала: – Так вот, Кхабж узнал об этом и пошёл туда ночью. Нашёл воров и отрубил им головы. Представляешь? Говорят, он головы сверху положил, чтобы остальные увидели. Смешно, да? И я так говорю. Очень смешно. Я бы не додумалась… Они проснулись, смотрят: а там голова! Ой, ужас, даже самой смешно!

Коринтия перескочила на другую тему и ещё что-то долго тараторила в пустоту, но её по-прежнему никто не слушал. Заиру так и подмывало спросить Хантру, что произошло. Но интуиция подсказывала, что сейчас этого делать было нельзя. Ведь если Кхабж убил этого римлянина, то к жизни его уже не вернёшь. Но ведь тётушка что-то говорила ему у костра. Значит, она точно знала, что там произошло. Сердце страдало и не верило в гибель высокого бородатого римлянина, заставляя её мучиться сомнениями и надеждой: «А вдруг он спасся? Вдруг в это время был у родника, а не там? Вдруг это убили не его?» Потом возникли более неприятные вопросы: «Почему Хантра обманула её? Куда она ходила ночью? Неужели это она всё подстроила?» Заира сидела, поджав под себя ноги, и не знала, что делать. Душа страдала, но она ничего не могла изменить. Оставалось только молчать и ждать, пока не представится случай узнать всё самой. Это был первый урок придворного коварства, и тем обидней было получить его от самого близкого человека.

Глава Разговор с отцом

Два дня Заира пыталась найти способ вырваться из шатра, чтобы хоть краем глаза увидеть пленных. Однажды ей даже удалось уговорить Кхабжа пойти посмотреть на выступление комедиантов и гетер после очередной удачной охоты царевича Пакора. Обеспокоенный странным поведением дочери, Абгар пришёл к ней в шатёр, чтобы поговорить об этом. Парфяне снова веселились, и в лагере царила радостная суета, которая обычно предшествовала обильному чревоугодию. В такие дни даже пленным доставались роскошные остатки еды с большими кусками мяса на костях.

Абгар не пошёл на пир и сказал Сурене, что хочет навестить дочь. Тот милостиво согласился.

– Отец, отец! Какое счастье, что ты остался с нами и не уехал домой, – бросилась ему на шею Заира, когда он вошёл. Тот внимательно посмотрел на неё, но не увидел в глазах дочери ни тени притворства. Заира действительно была счастлива, потому что, наконец-то, смогла придумать, как ей хоть что-то узнать о римлянах. Накануне судьба послала ей помощь в виде гадалки, которая по руке предсказывала судьбу и жила с гетерами и бродягами. Хантра хотела прогнать старую нищенку, но Заира так умоляла её погадать, что та, в конце концов, согласилась. Улыбаясь гнилыми зубами и хитро глядя на неё, гадалка спросила:

– Может, тебе ещё что-то рассказать? Вижу по глазам, ты много хочешь знать. Многочисленные морщины на её лице растянулись в хитрой улыбке. Она приподняла брови в немом вопросе и замерла в ожидании ответа. Седые волосы выбились из-под платка и грязными космами свисали до плеч. Круглые серьги из дерева чернели на их фоне, как два больших глаза, которые разъехались в разные стороны, выпав из глазниц. У гадалки почти не было зубов, поэтому надо было постоянно прислушиваться к её словам, особенно, когда та понижала голос.

– Как тебя зовут? – бросив осторожный взгляд в сторону тётушки, спросила Заира.

– Медея из Ашшура. Меня тут все знают, – она спрятала в рот мелкую монету, которую Заира незаметно сунула ей в руку, и хитро подмигнула. Девушка запомнила имя гадалки и решила прибегнуть к её помощи при первой возможности. Именно поэтому она так радовалась приходу отца, надеясь, что тот разрешит пускать Медею в шатёр.

Абгар стоял у входа и смотрел на дочь.

– Моё счастье не в веселье, радость моя, – тихо произнёс он. – А в том, что ты жива и здорова и что Сурена держит своё слово. А царь Ород пока ещё очень далеко.

– Отец, отец, не напоминай мне об этом. Пожалуйста! – горячо зашептала Заира, и старый кочевник с болью в сердце понял, что все его слова о предосторожности ничего для неё не значат. – Даже если царь Ород приедет и заберёт меня в гарем, мы ведь будем с тобой видеться? Да? Я стану его любимой женой, и ты сможешь тогда веселиться вместе с нами на пирах!

– Ты ещё слишком молода, Заира. Любимые жёны чаще всего исчезают в водах Тигра или Евфрата, а их место занимают более умные. Они почему-то не всегда красивые.

– Отец, перестань. Я многому уже научилась и знаю, как себя вести. Главное – это родить царю Ороду сына.

– Помни, что у него уже есть сыновья. И довольно взрослые. И их матери не захотят уступать тебе место.

– Ну ты как Хантра! Вы, прямо, одинаковые!

– Мы оба – старые. И повидали немало, – ответил отец.

– Но сейчас ведь самое время веселиться! – воскликнула Заира. – Римляне проиграли. Сурена победил. Столько рабов будет продано! Ты станешь богатым, Сурена – тоже.

– Сурене не надо богатство.

– Как это так? – удивилась она.

– Он и так богат, как царь. Его род очень богат. Но он ценит не золото, а ум. В этом его богатство… и опасность.

– Отец, он мне нравится. Всё время весёлый, улыбается. У него такие красивые глаза. А как смешно красит брови! – Заира прыснула в рукав, а Хантра с испугом оглянулась, шлёпнув её по плечу.

– Ты что, совсем с ума сошла? Думай, что говоришь! – прикрикнула она.

– А что тут такого? – с наигранной обидой отдёрнула плечо Заира. – Он очень красивый и сильный. Только иногда смешной, – она снова тихонько захихикала, а старая служанка неодобрительно покачала головой. С того момента, как тётка обманула её, Заира старалась не напоминать ей о римлянах и теперь болтала без умолку, чтобы показаться ветреной девушкой, которой нравится знаменитый Сурена.

– Я не могу так часто веселиться, дочка, – постарался уклониться от ответа Абгар.

– Сколько тебя знаю, ты всегда такой. Даже мама плакала. Всегда говорила, что ты редко улыбаешься. Почему ты не веселишься, отец?

– Я думаю о рабах. Их надо кормить и лечить, тогда я смогу получить за них больше денег. А делать это в пустыне нелегко. Ты видишь, что Силлак и его воины не дают рабам есть. Это – плохо.

– Рабы всё равно умирают, и ты ничего не сможешь для них сделать.

– Послушай, Заира, я уже стар. А ты – очень молода. Мне бы не хотелось увидеть твоё будущее, тающим в ночи ещё до того, как сядет солнце моей жизни.

– Зачем ты так? Всё будет хорошо, – она расстроилась, уловив в голосе отца грустную интонацию.

– Будущее не кажется мне безоблачным, – задумчиво протянул Абгар.

– Поэтому ты остался с нами? – с грустью в голосе спросила Заира. При всей своей кажущейся весёлости и наивности она унаследовала от отца ум и проницательность и теперь чувствовала, что тот неспроста сопровождает её в Ктесифон. У неё закралось подозрение, что Хантра могла рассказать ему о двух римлянах.

– Я связан с Суреной, как стреноженный у родника конь. Его звезда слишком ярко засияла на небосклоне Парфии. И не только Парфии. Такие тяжёлые звёзды долго не висят. В конце лета они падают по всему небу целыми стаями, как сбитые на лету птицы. Но, падая, они тянут за собой и остальных. В основном, тех, кто поближе, – Заира вздохнула, услышав эти слова. В них не было намёка на её поведение.

– Тогда будь подальше от него, – нахмурив брови, сказала она.

– Так далеко, как надо, я уже не смогу. Я был с Суреной везде. Свет его побед лёг тяжким бременем на мои плечи. Кто знает победителя, тот знает и его помощников. Поэтому я опасаюсь стать слишком близким другом Сурены.

– Отец, я боюсь за тебя. Но у тебя пока нет другого выхода, – она обняла его за плечи. Старая служанка у входа покачала головой и тяжело вздохнула.

– Да, дочка. Остаётся только быть рядом с тобой, если произойдёт что-то страшное.

– Не пугай меня. Сегодня такой весёлый день. Ты видел, как танцуют и поют гетеры в конце войска? Сурена разрешил мне послушать их с Кхабжем.

– Хантра говорила мне, что ты выходила сегодня из повозки несколько раз. Их песни не для твоих ушей, – в голосе старого араба прозвучало неодобрение.

– Отец, я уже не маленькая. Мне тоже интересно, как живут эти женщины.

– Плохо живут. Не дай бог тебе когда-то это узнать, – пробормотал Абгар.

– Ладно, ладно, не ворчи. Вот, лучше съешь фрукты со мной. А у Сурены появилась новая любимая наложница. Ты знаешь? – она быстро перевела разговор на другую тему.

– Нет, – удивился Абгар. – Я же воин, а не евнух.

– Её зовут Коринтия, слышал? Нравится Сурене больше, чем Лейла. До сражения с римлянами Лейла была у него любимой. А потом семя Сурены раздуло ей живот, и Коринтия заменила её в шатре визиря, – Заира трещала без умолку, стараясь успеть рассказать отцу всё, что узнала за последнее время, а старая Хантра за её спиной недовольно сопела, не решаясь прервать девушку в присутствии отца.

Ближе к полночи Абгар встал и попрощался с дочерью и сестрой. На сердце было спокойно: он понял, что дочь устала сидеть с тёткой и хотела немного повеселиться. После той жизни, которую она вела в родной Эдессе, Заире трудно было привыкнуть к шатрам и повозкам гарема. Но пока он ничего опасного в этом не видел.

Воины в лагере продолжали веселиться и кричать. Старая Хантра устала и легла спать. Заира дождалась, когда из её угла стал доноситься громкий храп, и подошла к стражнику. Тот с радостью зажал в ладони медную монету и сразу же побежал к гетерам за гадалкой Медеей из Ашшура.

Глава Гай Пакциан в роли Марка Красса

Парфяне очень радовались, когда им удавалось найти какое-нибудь необычное развлечение. Особенно, если оно унижало римлян. Пользуясь благосклонностью визиря, воины развлекались, как могли. При этом они не забывали славить Сурену, который сумел разгадать коварные планы жадного Красса и обхитрил его. Когда жара спадала, некоторые из них подъезжали к вереницам пленников и начинали обзывать их.

– Эй, смотри, что это за воины идут без полководца? – с насмешкой спросил один из сотников своих лучников. – Надо бы им найти императора, чтобы вёл их вперёд!

– Да, только надо найти такого, как Красс, – ответил другой. – Старого и глупого. Пусть ведёт их за золотом! Вон и лошадь ему готова! – он кивнул в сторону вяло плетущегося в обозе осла.

– Ха-ха-ха! – засмеялись кочевники. – Сейчас найдём нового Красса! Гей-эй-эй! – они застучали пятками по бокам лошадей и с криками разлетелись в разные стороны. Через какое-то время к сотнику притащили пятерых пленных, которые были чем-то похожи на Красса.

– Нет, все какие-то страшные, – брезгливо отмахнулся тот. – А вот этот, пожалуй, подойдёт! – он с радостью показал на сухого, сморщенного римлянина с седыми волосами и лицом, действительно похожим на бывшего римского консула. – Эй, ты! – крикнул сотник. Пленный поднял голову. – Как тебя зовут? Не Марк Красс, случайно?

– Гай Пакциан, – ответил тот еле слышно.

– Будешь Марком Крассом. Понял? Забудь своё имя! Теперь ты – Марк Красс! О-хо-хо! Как похож! – загоготал сотник. – Давай, сажай его на осла! Сажай! И шлем ему найдите! С красным плащом. Быстрее!

Пока Гая Пакциана наряжали римским императором, Сурена наблюдал за этим действом, лениво развалившись в повозке. Затея ему понравилась, и он приказал позвать сотника. Тот сразу же прискакал и пал ниц. Визирь поморщился от такого чрезмерного проявления верности.

– Слушаю тебя, победитель римлян! – громко выкрикнул воин.

– Ты кто? – спросил его Сурена.

– Сотник Адиль. Из отряда Силлака.

– Сотник Адиль, ну что же ты так обижаешь великого римского императора? – с насмешкой произнёс Сурена. Сотник почувствовал эту интонацию, и в его глазах промелькнули искорки озорства. Он поднял голову и спросил:

– Посадить его на верблюда? Чтобы был выше?

– Нет, не надо. Ты не знаешь, что знатные римляне просто так не ездят. За ними везде ходят рабы. Рабы их одевают, раздевают, кормят и укладывают спать. А императора у римлян охраняют ликторы. Пять личных охранников с розгами и топорами. Они разгоняют ими врагов императора. Чтобы его случайно не обидели, – после этих слов сотник Адиль разразился диким хохотом, но осёкся, увидев, что остальные придворные хихикают намного тише. Сурена продолжил: – Если бы у римлян не было рабов, то, может быть, они и сражаться научились. Так что, делай всё, как надо. Найди императору пять ликторов, дай им большие кошельки с золотом, и пусть насадят на копья головы других рабов, чтобы помнили, как надо воевать.

– С радостью, великий победитель римлян! – вскочил на ноги сотник.

Вскоре во главе колонны пленных появился осёл, на котором сидел Гай Пакциан. В красном рваном плаще он был невероятно похож на Марка Красса. На голове у него болтался большой шлем. Губы несчастного дрожали, а в глазах застыли слёзы. За ним обречённо плелись пять связанных между собой пленников. У каждого к поясу были пристёгнуты большие кожаные мешки для воды, набитые песком вместо золота. В руках они держали длинные палки с насаженными на них головами своих товарищей. Тех обезглавили прямо здесь, выхватив из толпы, как всегда, крайних, и тяжёлые капли крови ещё долго падали на горячий песок и босые ноги «ликторов». Сотник Адиль постоянно смеялся и радовался этой шутке. Сурена тоже был доволен и улыбался.

Парфяне так были увлечены этим развлечением, что ещё долго ехали за ослом Гая Пакциана, издеваясь и придумывая разные шутки. Римляне невольно бросали взгляды в их сторону, не зная, чего ещё можно ожидать после такого поступка. Поэтому никто не заметил, как с другой стороны к колонне пленников осторожно приблизилась старая нищенка и о чём-то спросила одного из римлян. Тот сначала не понял, но потом закивал головой и указал в сторону Лация и Варгонта. Она внимательно посмотрела на них, как бы стараясь запомнить лица, и отстала. Два друга шли рядом, низко опустив головы, и не смотрели в ту сторону, где стояла старая женщина. Их взгляды были прикованы к обрубленным верёвкам со свежими следами крови. Парфяне убили тех, кто шёл рядом с ними, смерть прошла совсем рядом, и в этот день они тоже могли оказаться на месте обезглавленных товарищей.

Глава Помощь загадочной Лейлы

Ночью парфяне посадили Гая Пакциана у костра, а пятерых ликторов поставили рядом охранять, воткнув палки с головами в землю. Шум и крики разносились над стоянкой до самого утра, и Лаций с Варгонтом видели, как Сурена сам бросал объедки в огонь, а стража заставляла несчастных «ликторов» доставать их из огня голыми руками.

Когда пленным принесли еду, Лаций встал, чтобы успеть схватить хоть что-то из той гнили, которую парфяне вываливали прямо на землю. Икадион и Атилла в этот день оказались в другой связке, поэтому он их ещё не видел. Римляне рванулись к еде, дёргая друг друга за верёвки, толкаясь, ругаясь и падая. Варгонт тоже встал.

– Останься, я сам, – сказал Лаций, растирая кисти.

– Я уже могу ходить, – улыбнулся старый друг. – Просто дёргаться не хочу. Чтобы кожа не рвалась. Смотри, я уже могу так, – он развёл руки в стороны, насколько позволяла верёвка. Лаций покачал головой. Они оба сильно похудели и обросли волосами, как кочевники. Знойное солнце над головой высушило кожу. Язык прилипал к гортани и не шевелился. Лаций уже смирился с постоянной сухостью во рту и пронзительным чувством голода – он готов был съесть любого шакала или ворона, если бы тот попался ему в руки. Но здесь им не попадались даже ящерицы. А скорпионов он есть боялся.

Посмотрев в сторону толпы, Лаций почувствовал, что им движет только голод. В голове было полное отупение. Она болталась из стороны в сторону, как фляга с водой, мысли перетекали из одной половины в другую, но он за ними уже не следил. Иногда ему казалось, что они просто умерли и гниют в голове, как брошенные на поле боя воины. Думать было мучительно больно. И только редкие минуты обгладывания костей ещё доставляли какое-то удовольствие. Да и то – животное.

– Ла-ций! – донёсся до него тихий, но настойчивый голос. Он повернулся к Варгонту.

– Что? – в голове по-прежнему было пусто. – Ты что?

– Да? – повернулся тот.

– Ты меня звал?

– Нет, – Варгонт покачал головой и снова лёг на землю. «Может, меня уже зовут боги?» – подумал Лаций.

– Ла-ций! – снова раздался тот же голос. Нет, это были не боги. Даже Варгонт услышал его имя и приподнял голову. Лаций повернулся на звук. Шагах в десяти, полусогнувшись, стояла старая нищенка. Она махала ему рукой. Он посмотрел на Варгонта, потом снова на старуху. Та не исчезла. Только настойчивей замахала рукой. Лаций ещё раз оглянулся и направился к сгорбленной фигуре в рваных цветных тряпках. Когда оставалось несколько шагов, странная женщина что-то залопотала и замахала сразу двумя руками. Лаций остановился. Прямо перед ним на земле лежали лепёшки и сыр. Он несколько раз моргнул, не веря своим глазам. Потом поднял взгляд на старуху.

– Ла-ций, – снова произнесла она и ткнула рукой в его сторону. Потом повернулась и махнула в сторону парфянских шатров: – Лейла.

– Лейла, – повторил за ней Лаций, и до него постепенно стало доходить, откуда появилась эта странная незнакомка.

– Ла-ций, Лейла, – повторила та и заковыляла обратно на стоянку, чтобы её никто не заметил. Легкий порыв ветра поднял пыль, и он поспешил подхватить еду с земли. Варгонт какое-то время смотрел на него удивлённым взглядом, но потом пришёл в себя и тихо спросил:

– Это что, хлеб?

– Ну… да.

Ещё совсем недавно Лаций не мог проглотить слюну, и ему казалось, что сухие лепёшки должны были застрять в горле, как песок, но этого не произошло. Оказавшись во рту, кусок хлеба быстро миновал эту преграду и сразу оказался в животе. Сухой сыр он вообще не заметил. Пленные ещё не успели разойтись по склону после дележа отбросов, а Лаций с Варгонтом уже с тоской смотрели на то место, где ещё совсем недавно лежала еда.

– Отряхнись! – сказал он Варгонту, показывая на бороду. – Крошки остались.

– Отряхнись! – проворчал тот. – Зажрался ты. Я бы эти крошки вместе с бородой съел, если бы мог, – Лаций ничего не ответил, только ещё раз провёл по щекам и губам. Там ничего не было.

Так продолжалось две недели: старая нищенка, которую он считал гетерой, приносила им по ночам еду, каждый раз повторяя два слова: «Лаций, Лейла», и потом уходила. Несколько раз там было мясо. Но однажды старуха принесла слишком много еды, и они решили оставить часть на следующий день. Варгонт уже пришёл в себя и даже стал шутить. Лаций хотел поделиться с Атиллой и Икадионом, которых видел в конце колонны, но Варгонт остановил его:

– Не получится! Увидят. Там много людей. Начнут спрашивать, – Варгонт смотрел ему прямо в глаза и в них была боль. – Мне не жаль хлеба, но кому-то всё равно не достанется. Старуху поймают, и всё, не видать еды. Лучше дождёмся, когда их к нам перекинут, – он замолчал, и Лаций понял, что Варгонт был прав. Но Парки всё же решили обрушить на них новые испытания.

Глава Нелепая ошибка

Когда на следующий день всех пленных выгнали на дорогу, Лаций споткнулся, и лепёшка выскользнула из-под туники прямо в пыль. Он поначалу даже не заметил этого. Потом прикоснулся рукой к животу и понял, что там пусто. Но было уже поздно. Весь ужас был в том, что она была замотана в половину платка Лейлы. Лаций разорвал его, оставив вторую часть для ножа.

Сзади раздались крики парфян, римляне остановились, и Лаций увидел, как какой-то пленный стоит на коленях и ест выпавшую у него лепёшку. Один из всадников спешился и толкнул его ногой. Недоеденный кусок выпал у бедолаги из рук, и он завалился на бок, придавив платок своим телом. Парфянин присел и посмотрел на хлеб. В этот момент к нему подскакал сотник Адиль.