скачать книгу бесплатно
И. И. Устинов не имел высшего образования и преподавал русский язык в I классе.[67 - В очерке «Иван Иванович Устинов» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У нас осталось впечатление как бы мимолётной встречи с ним» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16–16 об.]
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 71.
Михаил Даниилович Симановский[68 - Симановский Михаил Даниилович – учитель приготовительного класса при Камышловском духовном училище. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1868 г. В 1871 г. определён учителем в Сажинское народное училище Кунгурского уезда. В 1873 г. определён законоучителем и учителем в Билимбаевское двухклассное училище Екатеринбургского уезда. В 1878 года назначен надзирателем за учениками в Екатеринбургском духовном училище. С 1881 года состоял учителем приготовительного класса при Далматовском, затем Камышловском духовном училище. Надворный советник, имел орден св. Станислава 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1907. № 40 (22 октября). С. 10.]
М. Д. Симановский был преподавателем приготовительного класса. В этом классе занятия проводились по русскому языку и арифметике. М. Д. любопытный старик, очень подвижный, весёлый, шутливый и, между прочим, скрипач.[69 - В очерке «Михаил Даниилович Симановский» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «М. Д. был преподавателем в подготовительном классе и, поэтому, некоторые ученики, поступившие прямо в первый класс, не учились у него. Он являл собою тип старого учителя, всегда аккуратного, собранного и добродушного. Сохранилась в памяти трогательная картина, как он с М. М. Щегловым исполнял скрипичный дуэт» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16 об.]
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 71 об.
О[тец] Димитрий Победоносцев[70 - Победоносцев Димитрий Петрович (?-1905) – священник Сергиевской (домовой) церкви при Камышловском духовном училище. Окончил Далматовское духовное училище в 1871 г. 8 июня 1873 г. определён псаломщиком к церкви села Знаменского Камышловского уезда. 21 января 1882 г. посвящён в сан диакона к той же церкви. 4 декабря 1890 г. перемещён к церкви Баранчинского завода Верхотурского уезда. 29 декабря 1891 г. посвящён в сан священника к церкви Брусянского села Екатеринбургского уезда. 3 мая 1894 г. определён на должность эконома Камышловского духовного училища. Имел скуфью. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1904. № 21 (1 ноября). С. 383.]
Он был священником нашей церкви, нашим духовником и экономом.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 71 об.
Михаил Михайлович Щеглов
(«Слово» в знак уважения и благодарности моему учителю и воспитателю, пробудившему у меня на всю жизнь любовь к пению).
Никто из учителей Камышловского духовного училища не был так многогранно связан со своими учениками, как Михаил Михайлович Щеглов. Он был учителем пения, чистописания, скрипичной игры и регентом училищного хора. Приватно М. М. преподавал даже начальные элементы игры на фортепиано. И никому другому из учителей училища не приходилось вкусить всей тяжести обучения своему предмету «сих малых» в возрасте от 10-ти до 14 лет в такой мере, как Михаилу Михайловичу.
Мучителями и одновременно мучениками, что говорить, были учителя латинского и греческого языков, но не в меньшей, если не в большей степени, тяжёл был труд М. М. по обучению пению.[71 - «С большим трудом «усваивали» пение и некоторые ученики». (Примеч. автора).] Сам М. М., вспоминая позднее об одном из своих учеников, однокласснике автора сего – Васе Болярском – говорил, что когда он пел по «Октоиху»[72 - «Октоих» – богослужебная книга, содержащая в себе чинопоследования суточных богослужений: вечерни, повечерия, утрени и литургии для шести будничных дней недели, а для воскресных дней, кроме того, – малой вечерни и полунощницы. Все песнопения «Октоиха» по способу пения разделяются на восемь гласов (отсюда название книги), или напевов, из которых каждый употребляется в продолжение одной седмицы (недели). Полный столп осмогласия составляет прохождение восьми недель. В русской традиции гласовое пение осуществляется без нотной записи, на известные наизусть гласовые напевы певцы распевают канонические богослужебные тексты песнопений.] какой-либо богородичен[73 - Богородичны – молитвенные песнопения в честь Пресвятой Богородицы: стихира, тропарь или седален, входящие в круг суточных богослужений.], то «у него выступали на носу капли пота». Как никак, но пение даже в объёме, необходимом для клирика, является всё-таки искусством, для воспитания любви к которому нужно найти пути, найти ключ, которым можно было бы открывать «тайное» в душе воспитуемого. Это с одной стороны. С другой стороны, сколько бы ни утверждали, что «голос, данный человеку для речи он же дан ему и для пения», и что, таким образом, пение в равной степени доступно всем людям, на практике, однако, оказывались люди, в данном случае мальчики, с недостаточно развитым слухом, «трудные», как принято их называть теперь, которых обучить пению являлось «сизифовой работой». Такие «особи» попадались из числа вышедших из духовного сословия, а чаще из «чужестранцев», детей мелких чиновников и торговцев. Нет, судьба не баловала на этот счёт Михаила Михайловича, и только любовь, привитая ему к пению и преподаванию его, воспитанная всей системой обучения в Синодальном училище, позволяла ему преодолеть трудности с завидным для учителя пения энтузиазмом.
В программу обучения пению негласно, без определения конкретной задачи по профессиональной подготовке, входило всё то, что необходимо для работы псаломщиком, а именно: пение по «гласам», пение так называемых «богородичнов», «канонов»[74 - Канон – в православном богослужении сложное многострофное произведение, посвящённое, например, прославлению какого-либо праздника или святого.] и всякого рода песнопений по так называемой «Триоди постной и цветной», песнопений на случай совершения разного рода «треб» – крещения, отпевания умерших, венчания и т. д. В общем задача преподавателя пения была не из лёгких, а на практике получалось так, что многие из окончивших духовное училище, проучившись в нём 6, 7, 8 лет, вступали как раз на стезю псалмопевцев.[75 - «к чему их и нужно было готовить». (Примеч. автора).]
Основой основ было обучение пению «по гласам». Особенную трудность представляло усвоение пения «по гласам» так называемых «запевов» – «Исповедатися имени Твоему». В своё время над этими же бились и наши отцы и выработали для облегчения усвоения этих запевов своеобразный мнемонический приём. Так, например, для усвоения мелодии «запева» на третий «глас» они советовали в памяти держать придуманную ими мелодию на слова: «Наши-то с дровами приехали!» Трудно найти в жизни другой пример того, как в ней переплетаются и трагическое и комическое!!
Вершиной обучения являлось пение по «Октоиху» богородичнов. Любопытно было наблюдать, как какой-нибудь карапуз десяти или одиннадцати лет в поте лица в сюртуке, стоя перед раскинутым in folio[76 - in folio – по-латински в формате сложенного вдвое типографского листа большого формата, отсюда – фолиант, книга больших размеров.] «Октоихом», ударяя себя рукой по бедру для отсчитывания тактов, выводил: «Прейде сень законная», или «Царь Небесный». И опять и здесь количество переплеталось с трагическим: у любителей высоких оценок существовало особое правило-совет для получения их: «ты бей себя по бедру – не жалей, получишь пять». Бывало так, что на экзамене Михаилу Михайловичу приходилось «усмирять» такого не в меру разошедшегося мученика науки.
Изучали интервалы. Была какая-то книжка с сольфеджами. Помнится по ней мы пели фугу[77 - fuga – буквально, «бег», композиционная техника и форма полифонической музыки. В классической однотемной фуге несколько голосов, каждый из которых повторяет (имитирует) заданную тему.]: «Кто тя может убежати смертный час». Позднее в этом же музыкальном приёме пели песню: «Со вьюном я хожу».
Что греха таить: не все мы умели ценить Михаила Михайловича как учителя пения. Были среди нас и такие, кто затаил на него злобу из-за его требовательности, настойчивости. Причины всему этому были: и наш возраст, то, что мы не умели ещё ценить пение как науку, а главное, конечно, направленность пения и обучения ему по линии узкого обслуживания религиозного культа. Позднее, когда некоторые из нас увлеклись пением и научились понимать красоту тех же «богородичнов», которые пели по «Октоиху», мы иначе стали смотреть на этот труд М. М. по обучению нас пению и научились ценить его. Было у нас что-то детски-наивное в отношении к пению, но с возрастном оно прошло, и М. М. предстал пред нами как подлинный наш учитель и воспитатель, даже более близкий нам, чем кто-либо из других учителей и единственный из оставшихся в живых до настоящего времени. Этим и объясняется, что ученики его до сих [пор] поддерживают живую связь с ним, а также и перепиской.
О преподавании чистописания сам М. М. говорил, что он учил ему нас по методу «Docendo discimus» («уча, мы учимся»); т. е. когда ему предложено было заняться этим делом, то он прежде всего сам прошёл школу самообучения по лучшему методу, стал учить и нас. Далеко не все ученики М. М., от них же первый автор сего, сохранили «заветы» его по чистописанию, но несомненно они («заветы») пригодились тем, кто потом сделались сами учителями этого предмета в школе, что же касается самого М. М., то он и теперь, в возрасте за восемьдесят лет, пишет так, что его письма являются образцом каллиграфии.
Целой культурной революцией на «бурсе» явилось обучение учеников игре на скрипке, правда, не всех, а по желанию. Подумать только: потомки пресловутого «тессараконты»[78 - ???????????? – по-гречески сорок (40). Здесь – прозвище.] из сочинения Н. Г. Помяловского вдруг приобщились к музыкальному искусству, а в училище стали раздаваться звуки скрипок, правда, первоначально с точным произведением их названия от глагола «скрипеть». Нашлась и комната для обучения этому делу. Инициатива обучения и вся организация его было делом М. М. К сожалению, не записан был для памяти потомков полдень, когда М. М. с десятью скрипками приехал из Екатеринбурга и привёз с собой столько же экземпляров «Школы скрипичной игры» Берио.[79 - Имеется в виду учебник скрипичной школы бельгийского скрипача, композитора, музыкального педагога Шарля Огюста де Берио (1802–1870). С его именем связывают рождение франко-бельгийской виртуозно-романтической скрипичной школы. Учебник скрипичной игры Берио (1858) был вплоть до середины ХХ века самым распространённым учебным пособием.] Обучение вёл сам М. М. И вот началось изучение различных «позиций» игры. «Они» гордились своей причастностью к такому мудрёному искусству. Бывали случаи, что и сам М. М. вкупе с престарелым уже учителем приготовительного класса Михаилом Даниловичем Симановским разыгрывал дуэты на скрипках в присутствии большого количества учеников, и это было лучшей агитацией за учение играть на скрипке.
Вероятно, в памяти многих учеников, а наверняка у всех участников дебюта сохранилось в памяти выступление ансамбля скрипачей перед епископом Иринеем, посетившим духовное училище весной 1902 года.[80 - Ириней (Орда) (1837–1904) – в 1900–1902 гг. епископ Екатеринбургский, 29 марта 1902 г. был переведён в Орловскую епархию.] Картина эта заслуживает того, чтобы её описать. В духовном училище была комната, имевшая значение актового зала. Во время богослужений она присоединялась к площади церкви, для чего раздвигалась массивная дубовая перегородка, отделявшая зал от церкви. В этой комнате были роскошные цветы – филодендроны, фисгармония и бюст Александра II.[81 - Карандашом подписано «и Екат[ерины] II» (Ред.).] Комната эта существовала только для сугубо официальных событий и встреч, а в обычное время была для учеников закрыта, как «святая святых». Попутно следует заметить, что на таком же положении в училище была центральная мраморная лестница: ею пользовались в обычное время только учителя и посетители – официальные лица. В описываемый момент дебюта скрипачей комната имела следующий вид: в глубине её под пышной кроной филодендронов восседал владыка Ириней, седой, маленький, толстенький, окружённый учителями, одетыми in officio[82 - in officio – по-латински официально.], вблизи двери, при входе в зал, у фисгармонии стоял М. М., сосредоточенный и, как видно, нервно возбуждённый; слева от него и фисгармонии длинной вереницей подвое стояли дебютанты со скрипками и смычками и, как видно, нервничали перед лицом «бога живаго»; в части комнаты, прилегающей к перегородке её от церкви стояли «прочие» ученики. У всех было напряжённое состояние. М. М., как видно, делал последние инструктивные указания главарю ансамбля, как говорится, «первой скрипке», ученику 4-го класса Анисимову, которого его одноклассники за его главенство и инициативу в различных ученических мероприятиях называли Александром Ильичом. Наконец, сигнал был дан, и полились звуки мелодии «Царь Небесный». Это был величественный момент! Будь бы при этом наш незабвенный философ и поэт Кузьма Прутков[83 - Козьма Петрович Прутков – коллективный псевдоним русских поэтов Алексея Константиновича Толстого (1817–1875) и братьев Алексея (1821–1908), Александра (1826–1896) и Владимира (1830–1884) Михайловичей Жемчужниковых, которые выступали в в журналах «Современник», «Искра» и других в 1850-1860-х гг.], нет, не удержался бы он от сочинения какого-либо афоризма, вроде, скажем: «скрипка – такой музыкальный инструмент, который «всё» может играть».
В обучении скрипичной игре М. М. был ограничен во времени: в училище было четырёхгодичное обучение, и, следовательно, его ученики должны были продолжать своё учение где-то в другом учебном заведении – естественнее всего в семинарии. Некоторые из них и продолжали учиться в семинарии под руководством известного в Перми скрипача и дирижёра оперы Григория Кузьмича Ширмана.[84 - Ширман Григорий Игнатьевич (?-1942) – дирижёр симфонического оркестра и оперы, концертмейстер, скрипач, приглашённый учитель скрипки в Пермской духовной семинарии и др. учебных заведениях.] Известно, что двое из них – Борчанинов Павел[85 - Борчанинов Павел (1889-?) – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1902 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1908 г. «В советское время руководил хором в Шадринске. Брат-близнец Борчанинова Александра». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 1. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1276. Л. 157).] и Боголепов Витя[86 - Боголепов Виталий Николаевич (1892-?) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1913 г. «Очень способный, он всё же систематически и настойчиво, до зубрёжки, готовил уроки. Прошёл школу скрипки, занятиям на которой отдавал после уроков и вечерних часов всё свободное время, играл даже во время перемен, импровизировал, но в ученической самодеятельности не участвовал. Не очень общительный, застенчивый, он в то же время был обидчив. Читал мало. В тридцатых годах Виталий работал стенографистом при Свердловском облисполкоме. Умер от пьянки». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 1. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1276. Л. 127–127 об.).] добились такого совершенства в скрипичной игре, что принимали участие в камерных концертах. Попутно нужно сказать, что один их приватно учившихся у М. М. играть на рояле учеников Григорий Богомолов[87 - Богомолов Григорий Иванович (1895-?) – сын священника Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1909 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1915 г. «Окончил Юрьевский университет. В семинарии проявил себя отличной успеваемостью, был вундеркиндом во всех отношениях и очень культурным, мягким по характеру. Ещё учеником духовного училища брал уроки игры на рояле, тоже в Перми, семинаристом, в музыкальных классах артистки Петерсон. Пианист он был исключительный – играл с листа. Он так же управлял ученическим хором семинаристов, будучи последователем в хоровой деятельности известного тогда регента Чумакова. Мобилизованный в Колчаковскую армию, будто бы состоял в команде личной охраны правителя. После ликвидации колчаковщины, бывший семинарист К. А. Киселёв встретил Г. И. Богомолова в Иркутске, где он начал работать преподавателем музыки и пения». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 1. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1276. Л. 134–134 об.).Чумаков Иван Семёнович – воспитанник Московского Синодального хора, регент архиерейского хора в Перми, затем зам[еститель] регента Московского [Синодального] хора Данилина, а потом и руководитель этого хора». (Примеч. И. С. Богословского). Данилин Николай Михайлович (1878–1945) – хоровой дирижёр, регент, педагог. В 1910–1918 гг. главный регент Московского Синодального хора.] – продолжал обучение в музыкальной школе Петерсон в Перми и сделал большие успехи, позволившие ему выступать в качестве аккомпаниатора в ответственных концертах.
Но самым главным, что было «душой» М. М., в чём проявился его талант, чему он отдал больше всего свою энергию и силы – это было его хоровое дело – организация и руководство хорами. Автор сего может осветить только часть этой деятельности и при этом, очевидно, не основную, а только часть её, относящуюся к деятельности М. М. в духовном училище. Он привил любовь к пению многим из своих учеников. Он воспитал целый ряд певцов, которые заявили себя таковыми ещё в стенах училища, как Иван Переберин, певший потом в Екатеринбурге в архиерейском хоре[88 - Переберин Иван – закончил Камышловское духовное училище по 3-му разряду в 1899 г.], Иван Медведев[89 - Медведев Иван Панфилович – окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1905 г.] и его брат, Еварест, певший впоследствии в Пермской архиерейском хоре.[90 - Медведев Еварест Панфилович (1894-?) – сын священника Пермской губернии. Окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1910 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1916 г. «Участник семинарского хора и драматического кружка. Обладал лирическим тенором, солист. В 1916 г. поступил учиться на юридический факультет Пермского университета. Был призван в армию для направления в военное училище. В 1921 г. лечился в Томском военном госпитале (остаточный паралич речи), после чего лишился вокальных способностей. После госпиталя работал санитаром, потом письмоводителем в лазарете Томской артшколы, позднее работал письмоводителем Красноярского лазарета». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 116–116 об.).] Хорошими певцами были в училище: Сергей Филиппов, обладатель чудесного альта[91 - Филиппов Сергей Александрович – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1902 г., Уфимскую духовную семинарию и Казанский университет. После 1917 г. работал в Перми техником.], Шеломенцев – дискант.[92 - Шеломенцев Александр – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1903 г.] На славе был Вася Лирман[93 - Лирман Василий – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1900 г. и 1-й класс Пермской духовной семинарии в 1901 г.] и другие ученики. Хор духовного училища был четырёхголосный, т. е. и басы, и тенора – свои «доморощенные», но, конечно, только условно носившие эти названия, а по существу – они были чем-то вроде вторых альтов и дискантов. Впрочем, среди учеников были такие сторонники «крепкого» усвоения наук, что не удовлетворялись одним годом учения в одном и том же классе, а дублировали его и, с Божьей помощью, «вызревали» в юношей 17-ти лет с наружными признаками, присущими этому возрасту и с голосом «густым», приближающимся к басу. Из них то и рекрутировались басы. Вспоминая об этом таком юноше – Накарякове Анфиногене – М. М. так и выразился: «Это у меня был бас».[94 - Накаряков Анфиноген Филиппович – окончил Камышловское духовное училище по 3-му разряду в 1898 г.]
Участие в хоре было богатейшей школой обучения пению, поскольку это было, как тогда называли, «партесное» пение[95 - Партесное пение – многоголосное гармоническое хоровое пение (от 3 до 24 голосов), пришедшее в начале XVII столетия на смену одноголосному знаменному распеву как влияние западноевропейской культуры. Само название произошло от латинского partes – партия, т. к. у каждого голоса (дисканта, альта, тенора, баса) были отдельные тетради-поголосники, сводная партитура поначалу не записывалась. Позже слово «партесный» стало обозначением стиля хоровых сочинений сер. XVII – сер. XVIII вв. В конце XIX века слово приобретает негативный оттенок, как обозначение нерусского стиля в церковном пении.], причём участники его (хоры) расширяли круг своих теоретических познаний: об итальянской нотной системе, о ключах соль и фа, о различных нотных знаках, как диез, бемоль, бекар, об обозначении тактов, пауз и таких обозначений, как forte[96 - forte – громкость в музыке, обозначающая «громко».], piano[97 - piano – громкость в музыке, обозначающая «тихо».], crescendo[98 - crescendo – музыкальный термин, обозначающий постепенное увеличение силы звука.], diminuendo[99 - diminuendo – музыкальный термин, обозначающий постепенное уменьшение силы звука.] и пр. А как измерить развитие музыкального вкуса и ознакомление с разными композиторами в результате участия в хоре?! В репертуаре хора были широко представлены такие композиторы, как Бортнянский[100 - Бортнянский Дмитрий Степанович (1751–1825) – российский композитор, дирижёр, певец, считается создателем классического типа русского хорового концерта.], Турчанинов[101 - Турчанинов Пётр Иванович (1779–1856) – протоиерей, русский духовный композитор, гармонизатор древнерусских церковных напевов.], Луппов[102 - Анатолий (Луппов) (1792–1852) – архимандрит, регент, автор духовных песнопений.], Дегтярёв[103 - Дегтярёв Степан Аникиевич (1766–1813) – русский композитор и дирижёр.], Аллеманов[104 - Аллеманов Дмитрий Васильевич (1867-?) – русский композитор, исследователь церковного пения и педагог.], Металлов[105 - Металлов Василий Михайлович (1862–1926) – протоиерей, музыковед-историк и музыкальный палеограф.], Ведель[106 - Ведель Артемий Лукьянович (1767–1808) – украинский композитор, автор многоголосной церковной музыки, регент, певец и скрипач.] и др. Хор исполнял четыре из шести «Херувимские» Бортнянского, лучшие произведения Турчанинова на песнопения «Страстной седмицы», «Хвалите» Дегтярёва, Рождественский канон Аллеманова, «Покаяния» Веделя и многие, многие другие произведения. Он исполнял такие шедевры духовной музыки, как «задостойники»[107 - Задостойник – песнопение в честь Пресвятой Богородицы, которое поётся вместо «Достойно есть» на литургии Великих двунадесятых праздников.], «каноны» и пр. Репертуар хора был на уровне самого квалифицированного хора губернского масштаба. Нужно отдать справедливость Михаилу Михайловичу, что он следил за новинками в духовной музыке и по «живым следам» вводил их в репертуар своего хора. Так, «гласовое» пение по-Ставровскому[108 - Ставровский Алексей Евграфович (1848–1921) – музыкант, педагог, композитор, регент.] введено было немедленно при появлении из печати этого сборника. Громадное количество нот М. М. переписал от руки со своим классическим почерком.
Нити от «правого» клироса церкви дух[овного] училища уходили глубоко в провинцию, где оседали его певцы и где они были пропагандистами церковной музыки. На родине автора сего, в Тече, существовал хор, в репертуар которого входили наиболее популярные номера, исполнявшиеся хором духовного училища. В 1902 г. автору сего пришлось случайно присутствовать за богослужением в церкви Каменского завода в день «Троицы» и выслушать концерт «Преславися днесь…», обычно исполнявшийся хором «духовников» Камышлова. Не представило большого затруднения разгадать, откуда этот концерт попал в этот хор: псаломщиком в этой церкви был Бирюков Андрей[109 - Бирюков Андрей Владимирович (1881–1937) – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1898 г. и 4 класса Тобольской духовной семинарии. Посвящён в сан священника около 1920 года. Служил в Николаевской церкви с. Новолуговое Томской губернии, затем Новосибирской области. В 1937 г. был вторым священником Успенской церкви г. Новосибирска. Арестован и расстрелян 02 декабря 1937 г. в Новосибирске. Реабилитирован в 1956 г.], певший во время обучения в дух[овном] училище в хоре М. М. Некоторые из б[ывших] учеников М. М., участников его хора, унаследовали от него влечение к руководству хором, например, Старцев Василий[110 - Старцев Василий Николаевич (1889-?) – окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1902 г. и 4 класса Пермской духовной семинарии в 1907 г. «Служил чиновником в Пермской контрольной палате, одновременно – регентом в Пермском духовном училище. После Октябрьской революции одно время преподавал пение в Шадринской женской гимназии – школе второй ступени, в тридцатых годах работал завхозом одного из Свердловских райсоветов. Во время гражданской войны был клубным работником в III Красной армии. Демобилизовавшись, работал в Свердловске в клубах и домах культуры как организатор и руководитель хоров и самодеятельности». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 5. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1280. Л. 148–148 об.], Богомолов Григорий. Отдал некоторую дань этому и автор сего.[111 - В период жительства в Белоруссии (Ред.).]
Много энергии и труда вложил М. М. в воспитательную работу в училище. Естественно она шла по линии его предмета – пения. В памяти навсегда остались песни, которые ученики исполняли под управлением М. М. на вечерах: «Зазвучали наши хоры», «Над Невою резво вьются…» И любовь к пению иногда толкала учеников на такие мероприятия, которые можно назвать не только смелыми, но даже дерзкими. Так, однажды в училище поставлены были отрывки из оперы М. И. Глинки «Иван Сусанин», причём исполнители выступали в костюмах. Ученик Иванов спел «Не о том скорблю, подруженьки»[112 - По другим данным автора, пел ученик Коровин – возможно, Василий Коровин – в 1900 г. вышел из 3-го класса Камышловского духовного училища.], надзиратель Иван Николаевич Ставровский – «Чуют правду», хор под управлением М. М. исполнил «Разгулялася, разливалася…» и «Славься». Для иллюстрации сцены в лесу в действие введена была ещё песня в порядке домысла «Какой непроглядный и сумрачный лес». Всё это детски наивно, но ведь исполняли то в основном дети.
За время работы М. М. в училище не раз в нём ставились вечера с декламацией и пением, живое участие в которых принимал М. М. В 1902 г. на специальных торжествах в честь пятидесятилетия со дня смерти Н. В. Гоголя и тысячелетия изобретения «Кириллицы» хор под управлением М. М. исполнил величественные гимны: «Перед именем твоим мы склонились, Гоголь вдохновенный» – в честь гоголевского юбилея и «Братья, двоицу честную в день сей радостно почтим» – в честь просветителей славян – братьев Кирилла и Мефодия. Всё это несомненно свидетельствовало о том, что «бурса», какой она изображена в «Очерках» Н. Г. Помяловского, отступала, вернее – её отступали», и в этом отступлении её, вернее – притеснении и изгнании большую роль сыграл М. М. Литературно-вокальные вечера, которые устраивались «духовниками» в училище, позднее, в семинарии, уже вылились в форму блестящих вечеров-концертов. Таким концертом явилось, например, выступление пермских семинаристов в июле 1911 года в Верх-Теченском селе б[ывшего] Шадринского уезда. Вот программа этого концерта.
1. Корнилов, муз[ыка] трио: «[Белеет] парус» – исполняли – Медведев Еварест [1-й тенор], Топорков Пётр [2-й тенор][113 - Топорков Пётр Михайлович (1892-?) – окончил Екатеринбургское духовное училище по 2-му разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1913 г. «Обладал лирическим тенором. По окончании семинарии служил псаломщиком Шадринского собора, потом священником в с[еле] Арамашевском Ирбитского уезда. (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 7. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1282. Л. 126).], Олесов [Алексей] [бас][114 - Олесов Алексей – псаломщик Свято-Троицкой церкви Верх-Теченского женского монастыря Шадринского уезда.]…, аккомпанировал на рояле Богомолов Григорий.
2. Дуэт – «Ах, сегодня день ненастный» – исполняли Медведев Е., и Топорков П.[115 - В очерке «Михаил Михайлович Щеглов» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора вместо Топоркова П. указан Олесов А.] Акком[панировал]. Богомолов Гр.
3. «Давно малиновки звенят», муз[ыка] Тальяфико, solo Медведев Е., аккомп[анировал] Богомолов Гр.
4. Серенада «Вновь я здесь перед тобою», муз[ыка] Речкулова, исп[олнял] solo Топорков П., акк[омпанировал] Богомолов Г.
5. Народные песни: «Выйду-ль я на реченьку и др. Скрипка – Боголепов Виталий, балалайка – Игнатьев Николай, акк[омпанировал] Богомолов Гр.
6. Рояль – solo – «Песни без слов» Мендельсона-Бартольди[116 - Мендельсон-Бартольди Якоб Людвиг Феликс (1809–1847) – немецкий композитор, пианист, дирижёр, педагог.] №№ 6 и 12, исп[олнял] Богомолов Гр.
Здесь не указаны номера, исп[олненные] на bis. Все участники этого концерта были ученики М. М., и всем, кто знал об этом, казалось, что где-то тут, на концерте, невидимо присутствовал он, кто воспитал в них в начальной форме их таланты.
Михаила Михайловича «нашёл» для Камышловского дух[овного] училища и «привёз» из Москвы б[ывший] смотритель училища Михаил Николаевич Флоров. Это было в начале последнего десятилетия прошлого девятнадцатого века. Выбор М. Н. Флорова был как нельзя лучше удачным. Едва ли в каком другом духовном училище б[ывшей] Пермской губернии, кроме Камышловского дух[овного] училища, так удачно был разрешён вопрос с обучением пению и музыке, как это было в последнем.
[117 - В очерке «Михаил Михайлович Щеглов» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет «В феврале 1902 г. мы спели «Венчание» М. М. с концертом «Блажены вси боящиеся Господа». Регентом был И. Н. Ставровский. На Пасхе мы были у М. М. с концертом. В начале июня после окончания выпускных экзаменов, мы пропели в последний раз под руководством М. М. благодарственный молебен с «Многая лета» в двух музыкальных редакциях: величественной протяжной и бравурной с перебором голосов, и это было наше «ultimum vale» (последнее прости). Однако счастливым для нас явилось то, что М. М. здравствует и по сие время, единственный из наших б[ывших] учителей, и мы можем его приветствовать как «патриарха» нашего дух[овного] училища. «Умчалися года, но в памяти так живо, так ярко и свежо былое, как вчера». (Романс … Кашеварова)» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 22 об.] ]
М. М. прибыл на работу в Кам[ышловское] дух[овное] уч[илище] по окончании Московского синодального училища совсем молодым юношей, каким мы видим его на снимке выпускников училища 1896 г. и ему пришлось «видети кончину» его в 1918 г. Синодальное училище давало очень серьёзную музыкальную подготовку. В нём работал [А. Д.] Кастальский[118 - Кастальский Александр Дмитриевич (1856–1926) – русский, советский композитор, хоровой дирижёр, фольклорист, музыковед. Вместе со С. В. Смоленским и В. С. Орловым был организатором Московского Синодального училища. Как духовный композитор стал «родоначальником» Нового направления в русской духовной музыке.], его посещали П. И. Чайковский и [Н. А.] Римский-Корсаков. По окончании Синодального училища, М. М. прибыл на работу полный энтузиазма, сил, которые он щедро отдавал и отдал духовному училищу. Он был свидетелем и участником почти всего периода существования дух[овного] училища за тридцать один его год, и сам был, можно сказать, «живой историей его». Приходится поражаться, как в его памяти сохранились имена, характеристики и даже судьбы многих, многих его учеников. В его «архиве» хранится много ценных материалов не только из истории духовного училища, работа в котором составила только первую и при том меньшую половину его музыкальной деятельности в Камышлове, но и по дальнейшей ещё более продуктивной его деятельности в различных культурных учреждениях города. По ним можно написать историю музыкальной жизни Камышлова за полстолетие, и в этой истории по заслугам почётное место должно быть отведено маститому пенсионеру в настоящее время – Михаилу Михайловичу Щеглову.
Михаил Михайлович до сих пор, в возрасте далеко за восемьдесят лет, сохранил светлый ум, интерес к музыкальному делу и широкую, прямо энциклопедическую осведомлённость о состоянии музыкального дела как в прошлом, так и в настоящее время. Его в полном смысле слова можно назвать патриархом музыкального дела в Камышлове.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 83–93.
* * *
И вот прошло уже шестьдесят лет – и каких шестьдесят лет, когда мы расстались со всеми своими учителями и воспитателями. Нет уже «бурсы». А всё-таки добром хочется помянуть всех тех людей, которые пестовали наше детство и юность. Пусть бывали иногда мрачные случаи жизни в эти годы, но мудрое изречение, которое мы выработали ещё в юности:
«Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим» – остаётся в силе и по сей день.
3/VI 1962 г. 5 час[ов] 45 мин[ут].
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 25.
[Страницы прошлого камышловского духовного училища]
Учение бурсаков[119 - Авторский заголовок очерка: «Учение и быт бурсаков».]
Духовные училища в системе учебных заведений духовного ведомства представляли низшее её звено. Чтобы представить себе положение этого звена в общей системе, включая высшую ступень его – духовную академию, достаточно сказать, что за четырьмя годами его следовало ещё за ним десять лет среднего и высшего образования: 6 лет в дух[овной] семинарии и 4 года в духовной академии. Нужно учесть, что для поступления в него требовалось ещё трёх-летнее обучение в сельской школе.
Духовные училища прямой задачей своей ставили подготовку в дух[овную] семинарию, но по окончании их абитуриенты получали возможность поступать в псаломщики, с известной дополнительной подготовкой – в сельские учителя и на должности низших государственных чиновников.
Из общеобразовательных предметов в них были основными арифметика и русский язык. И тот, и другой предмет изучались в полном объёме, а по русскому языку изучалась даже периодическая речь. География была представлена в объёме обзора рек, морей, гор, городов с введением в общий курс физической географии.
Большое количество часов было отведено на изучение классических языков. На преподавателей дух[овного] училища по этим предметам возложена была вся черновая работа по изучению этих языков. Так, по греческому языку преподаватель должен был подвести учеников уже на первом курсе семинарии [к изучению] «Воспитания Кира» Ксенофонта, а преподаватель латинского яз[ыка] – к чтению «Энеиды» Вергилия Марона. Для преподавателей этих предметов это была на самом деле «сизифова работа».
Из предметов богословских изучались: Священная история Ветхого Завета (1 кл[асс]), Священная история Нового Завета (II кл[асс]), Устав и катехизис (III и IV кл[ассы]). В I кл[ассе] изучали [церковно-]славянский язык (его грамматику). Особое место занимало пение в течение всех четырёх лет. Преподавание его имело в виду подвести ученика к работе псаломщиком. В основе науки было изучение гласов, канонов, пения по «Октоиху». Это было не меньшим, если небольшим «сизифовым трудом» и для преподавателя и для учеников. Что стоило одно изучение «запевов» по гласам. Здесь приходится признаться, что, не изучая ещё психологии (она изучалась в III кл[ассе] семинарии) и не будучи ещё знакомым с приёмами «психотехники», мы уже пользовались её приёмами: так чтобы запомнить мотив «запева» по третьему гласу – «Исповедатися имени Твоему» – мы в уме пели: «Наши-то с дровами приехали». Высшим достижением считалось – пение «богородичнов» по «Октоиху». Был учебник «сольфеджей». Упражнялись, например, в пении «фугой»: «Кто тя может избежати смертный час».
Во втором классе введено было чистописание.
Излишне говорить о том, что всё изучение предметов основано было на зубрёжке. Только по двум предметам было нечто похожее на практику, это: а) по Уставу давались задачи на определение порядка богослужения по «Триоди постной» и «Триоди цветной», а также на подыскание тропарей[120 - Тропарь – краткое молитвенное песнопение, в котором раскрывается главное содержание праздника, прославляется и призывается на помощь святой, в честь которого совершается служба.] и кондаков[121 - Кондак – повествовательный стих, посвящённый тому или иному церковному празднику.] на часах; б) по географии мы вычёркивали карты с занесением рельефа. Карты вычерчивать нам давалось в виде домашней работы на срок, причём по традиции мы старались их выполнить художественно в красках на александрийской бумаге. Это да ещё рисование слова «отпуск» недели за две до него – были два случая, когда нам предоставлялись возможность показать свой художественный талант в графике.
В учебном плане духовных училищ не было ни черчения, ни рисования, предметов, рассчитанных на развитие у детей способности мыслить художественными образами и запечатлевать их в рисунке. Однако, всем известна любовь детей к рисованию и вообще к декоративному искусству. Естественно и у «духовников» самопроизвольно возникала тяга к этому, но она не получала организованного направления и выливалась в странные причудливые формы, несколько комического типа. Так, примерно за две-три недели до отпуска на рождественские каникулы имели распространение среди бурсаков небольшие плакаты со словом «отпуск». Эти плакаты имели яркую окраску с разными окрашениями: цветами, картинками и пр. Авторы их изощрялись в различных приёмах художественного творчества. Психологически основой появления этих плакатов были мечты о том, чтобы скорее освободиться от «бурсы» с её казарменной обстановкой и уехать поскорее домой на каникулы. По-человечески: что можно сказать против такого мотива? Но надо думать, что если бы в школе преподавалось рисование, то эти плакаты не были бы столь стереотипными, однообразными и сухими, какими они были на самом деле.
В третьем классе при изучении географии в качестве контрольной работы по курсу требовалось сдавать преподавателю контурные карты с обозначением названий морей, гор, рек и пр. Делалось это так: географическую сетку ученики делали при помощи самодельного циркуля, а контуры снимали с карты на оконном стекле. Эти работы являлись поводом к упражнениям в художественной работе над ними: нужно было в красках показать рельеф той или иной местности, горы, низменности, цвет воды и пр. И «бурсаки» жадно накидывались на это дело, соревновались в искусстве. Находились и такие, которые дрались, выполнить эту работу за деньги – по двадцать коп[еек] за карту. Это было возможно потому, что преподаватель не мог проверить, кто de facto был выполнителем работы, а среди «бурсаков» находились папенькины сынки, которым уплатить 20 коп[еек] было ни почём. Нужно сказать, что среди «бурсаков» находились такие «художники», которые группировались в настоящую фирму.
Экзамены проводились по всем предметам во всех классах в присутствии трёх экзаменаторов и в официальной обстановке – при зелёной скатерти на столе. Представим, например, обстановку экзамена по арифметике в I кл[ассе]. В комнату сносятся все доски, отчего стол с зелёной скатертью, окружённый досками, оказывается в полумраке, а за ним три экзаменатора одетые официально – в сюртуках. Мальчишку 11 лет это повергает в трепет, и он, как за крайность, берётся за иконки, чтобы защититься от своих «недругов».
Экзамены продолжались две или даже три недели с половины мая в самые жаркие дни. Бурсаки расползались по всему двору в поисках уединённых мест, делали себе ниши в поленнице дров и там, как шмели, гудели на все лады.
Во время экзаменов ученики были предоставлены сами себе – учителя к ним не приходили.
Иногда товарищи друг другу давали советы, как нужно держаться на экзамене, чтобы «заработать» пятёрку.
Так, по пению отбивать такты полагалось ударами руки по бедру, и давался совет такой: «ты бей, бей по бедру – не жалей». И бывали случаи, что Михаил Михайлович вынуждался удержать ревнивого искателя пятёрки от «самоубиения». Чего только не подскажет наивность «сих малых» в борьбе за своё существование.
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 49 об.-52 об.
Быт «бурсаков»
Когда за вошедшим в главный вход училища учеником закрывалась дверь при возвращении с каникул, это означало, что она откроется пред ним, когда он будет отправляться на следующие каникулы. Выход в город разрешался только в редких случаях: когда кто-либо приезжал из родни; когда можно было сходить [в город] к кому-либо из родни. Правда, позднее, когда мы учились в третьем классе, разрешалось группе в 3–4 человека ходить в город за покупками конфект, пряников и т. д. по заявкам отдельных «бурсаков». Но это было уже, так сказать «смотрительный» случай.
С момента вступления в здание «бурсы» «бурсак» поступал в распоряжение звонков: по звонку вставал, ходил на уроки, в столовую и, наконец, ложился спать.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 4.
Распорядок дня[122 - Авторский заголовок очерка: «Вот распрядок его дня».]
Утро. Ничто так не подчёркивало ему сухость, казарменную обстановку жизни на «бурсе», как утро: полумрак в спальне, унылый гудок фабрики Алафузовых[123 - Имеется в виду кожевенный завод промышленников Алафузовых в г. Камышлове.], зимой иногда недостаточно тепло. Вспоминается домашний уют, утренний чай со свежей стряпнёй, ласковое приветствие родных.[124 - В очерке «Режим дня на бурсе» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Жизнь шла по звонкам. Первый звонок в 6 часов утра. Он сливался с гудком на Алафузовском заводе и вызывал в душе что-то сухое, тягучее. В 6 1/2 ч[асов] второй звонок, причём предполагалось, что к 7-ми часам ученики умоются и соберутся в классах» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 53.]
Дружное шествие к умывальнику и обратно и приветствия «старших» на ходу «пучкой». Умывальник в нашем училище был расположен на стенке столовой у входной двери в нее. Вода в резервуар наливалась снаружи – свежая, прохладная прямо только что привезённая в бочке из Пышмы. В раз умывалась целая шеренга стоящих вдоль стены учеников. Утренний чай в 8 часов. В столовую все шли парами, начиная с «приготовишек». При прохождении мимо четвёртого класса бывали «приветствия» с «добрым утром» «пучками» и «ножками». К чаю давался небольшой кусочек белого хлеба, сахарок и чёрного хлеба quantum satis.[125 - quantum satis – по-латински на сколько хватит.] У каждого стола на пятнадцать-двадцать человек (столы были сдвинуты) стоял «сторож» (так вообще называли обслуживающий персонал) с кувшином кипятка, чайником с заваренным чаем, чашкой с молоком и ложкой. Если кому-либо из учеников нужно было получить вторую чашку чай, то он «вылезал» из-за стола, подходил к «сторожу» и получал вторую или третью чашку чаю с ложкой молока.
После чая до уроков оставался небольшой промежуток времени, который использовался для повторения уроков или подготовки к ним, причём некоторые «богобоязненные» мальчики этим же временем пользовались для молитвы. Всегда можно было на площадке перед входом в церковь видеть их, коленопреклонённых и шепчущих молитвы. Здесь они и встречали приходящего в училище М. Н. Флорова.
С 9 ч[асов] до 2-х проходили уроки, по часу – четыре урока. После двух уроков была большая перемена минут 30.
В два часа – обед. Затем два часа отдыха обычно на воздухе.[126 - В очерке «Режим дня на бурсе» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «… игры на дворе, но можно было оставаться и в здании» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 53.] В 4 часа – вечерний чай в том же виде, что и утром. С 5-ти часов вечерние «занятные» часы до 9 часов с такими же интервалами, что и уроки.[127 - Там же: «Временами заглядывал в класс надзиратель, а на переменах обязательно присутствовал в коридоре» // Там же. Л. 53–53 об.] В 9 часов – ужин. В 10 часов – звонок ко сну.
Под праздники и в праздники этот порядок изменялся так: под праздник вместо «занятных» часов – «всенощная» и примерно час занятий до ужина, а в праздник: литургия, чай и, примерно, час занятий до обеда.
Когда мы учились в четвёртом классе, то в большую перемену между уроками давался завтрак.
Во время масленицы, первой недели поста этот порядок изменялся, а также в среды и пятницы великого поста, когда ученики направлялись на литургию «преждеосвященных даров».[128 - Там же: «В Великом посте по средам и пятницам уроки сокращались, и ученики присутствовали на литургии преждеосвящённых даров. На масленице в течение 3-х дней занятий не было. На первой неделе говели – занятий не было. На Рождество обычно все разъезжались по домам, а на Пасху несколько человек оставались в училище из-за распутицы» // Там же. Л. 53 об.] Таковым был ритм жизни «бурсака» в течение десяти месяцев ежегодно, а весь порядок его определялся звонком.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 5–8.
Питание
О чае уже сказано. На обед и ужин давались: мясной суп с кусочками мяса, растительный суп из овощей, горошница, каша: гречневая и пшённая. Излюбленным блюдом для «бурсаков» была брусника со сладкой водой: они смешивали её с крошками чёрного хлеба и… наслаждались. В изобилии давалась картошка: с мясом и без мяса, со скоромным маслом и конопляным.[129 - В очерке «Питание» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «… жареный картофель, иногда с солёным огурцом…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 54 об.] Каши тоже давались с ложкой скоромного масла или конопляного.[130 - Там же: «Каша подавалась на одной тарелке на 4-х человек с маслом в «лунке», перемешивалась и потреблялась из «общего котла» // Там же: Л. 54–54 об.] Этими кашами «бурсаков» напитывали, вероятно, на всю жизнь. Подавались иногда мясные котлеты, снабжённые в изобилии перцем, вероятно, чтобы скрыть не свежесть мяса, из которого они изготовлены. В заговенье на мясо устраивался настоящий «пир»: на ужин давались пельмени. Стряпать пельмени в помощь наличному составу обслуживающего персонала стекалось всё «женское», что только имело какое-либо отношение к «бурсе». Пельмени были не столь изящные, и мясо в них не так уже мелко изрублено, но для отощённых желудков «бурсаков», готовых топор переварить, это было не так уж важно, только «давай, давай», и нужно сказать «давали», «до сыта», «до отвала». «Бурсаки» наедались да ещё в карманах «малую толику» уносили.[131 - Там же: «Хороший квас был безотказно» // Там же. Л. 55.]
На завтрак давали: или стакан молока, или два яйца – и то и другое с чёрным хлебом, или пирожок гороховый конопляного масла, за что он и получил название – «ваксовик».[132 - Там же: «Весной 1902 г. были введены завтраки, и это было на бурсе историческим явлением. Завтраки были после второго урока. На них давали в «скоромные» дни: или стакан молока с чёрным хлебом, или два яйца с тем же хлебом. В «постные» дни давали гороховые пирожки, жареные на конопляном масле, сильно масленные. Их бурсаки называли «ваксовиками». Какими бы ни были завтраки, но они были большим достижением на бурсе, и бурсак их «благословил» // Там же.]
И при всё этом, т. е. несмотря на пельмени, завтраки и прочие услаждения «бурсацкого» желудка, сами «бурсаки» скромно определяли своё питание словами-виршами на латинском языке:
Semper – горох,
quotodie – каша,
miseria – наша.[133 - По-латински «Всегда горох, ежедневно каша, убогая наша».]
Самый главный недостаток был в витаминах. Вот почему, когда однажды на дворе оказались без присмотра два мешка с луком, желудки «бурсаков» забушевали, затмили их ясный ум, усыпили совесть, и они ринулись к мешкам и воровали лук, потом за обедом крошили его в суп, или просто ели с чёрным хлебом.
Вот так и кормили «бурсаков», а, между прочим, желудочных болезней они не знали.
[134 - В очерке «Питание» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «На «Сергиев день» (25-го сентября) полагалось тоже баловать бурсацкие желудки сладким пирогом к чаю, пирогом с урюком. Бурсаки даже острили по поводу этих пирогов и рисовали себе (конечно, только умственно) картину, как смотритель и эконом советовались о том, с чем дешевле сделать пироги: с изюмом или урюком, и останавливались на последнем, так как его можно тоньше размазывать на пироге. О, у бурсаков тоже были острые языки!На масленице настоящих блинов не готовили: было, очевидно, не под силу, но нечто, похожее на оладьи, давали» // Там же. Л. 55 об.-56.] ]
На Пасху оставалось мало учеников, и им на разговенье давали: частичку кулича, творог со сметаной и изюмом (пасху) и два яичка в течение трёх дней.
[135 - Там же: «Как бурсаки сами «ублажали» свои желудки? Ходить в город по магазинам индивидуально не разрешалось, но разрешалось ходить «учинённым» дежурным из «старших» по двое для покупки разных деликатесов по заказу отдельных лиц, для чего составлялся целый список. Что было любимым? Сливочное «лампасе» (монпансье), пряники с изюмом, орехи «фисташки». Во время экзаменов по утрам к воротам всегда подходил человек с «макушками» // Там же. Л. 56 об.] ]
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 8–10.
Гигиена и санитария
Можно ли поставить рядом без опасения быть осмеянным два понятия: «бурсак» и косметика? Если представлять бурсака в неизменном виде «тессараконты» и мыслить категориями «Очерков бурсы», то, очевидно, нельзя. Но жизнь, как всегда, вносила и вносит свои коррективы. «Бурсаки» прекрасно различали достоинства и недостатки «черёмухового мыла», «яичного мыла», «глицеринового мыла», и утром они никогда не мылись без мыла.[136 - В очерке «Одежда и вопросы личной гигиены» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Зубы не было принято чистить» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 58.] О чесотке мы на бурсе не слышали. На моде были помада, фиксатор, репейное масло. Особенно – фиксатор. Скорее можно сказать злоупотребляли им. Был ли pediculus? Был! Кое у кого, но без наружного проявления, там в складках белья. На верхней одежде, на спальных принадлежностях – нет! Почему в белье? Его плохо парили и плохо гладили, в результате – «изумрудные» зёрна оставались на созревание. Проблемы вшивости на бурсе не ставилось. В баню «бурсаки» ходили, примерно раз в декаду. Там каждому выдавалось мыло и вехотка. Вода давалась до отказа. Парились. Мыться помогал иногда «учинённый» для надзора старик. Грязное белье сбрасывали там же, а получали чистое в гардеробной комнате.
Волосы время от времени подстригал парикмахер. У «старших» на моде были прически – «ерошки», часто сильно нафиксуаренные. Спальное бельё менялось применительно к посещению бани. Что говорить – оно было непрезентабельным: неважного качества, заплатанное. Подушки тоже были не из пуховых, матрацы – соломенные или мочальные, одеяла не первой свежести, обтёрканные, истёртые и не особенно грели. «Бурсаки» раскопали у них удивительное свойство: если водить ими по волосам, то появлялись искорки – электрические разрядки. Весной, в жаркие дни, учеников водили купаться, иногда по два раза в день. Что только было при этом с «бурсаками»: они плавали, ныряли, кричали…[137 - Там же автор уточняет: «В период экзаменов, в жаркие дни, бурсаков водили купаться в Пышме. Купальня была с подвесным дном и поддерживалась на бочках. За это доброй памятью всегда поминают бурсаки своё начальство. Сколько было удовольствия освежаться и омываться в «священных» водах реки Пышмы»! // Там же. Л. 59 об.]
Что было на «бурсе» образцовым, то это уборные: отдельные кабинки с деревянными лаковыми стенками, с водой для промывания унитазов. Свидетельствую, что потом я не встречал ни в одном учебном заведении – ни в семинарии, ни в академии, ни в каком другом учебном заведении таких туалетов, какие были на «бурсе». Вот почему, когда мне случайно удалось посетить здание нашей «бурсы», где теперь находится военный лазарет, я не преминул заглянуть и в сие учреждение и… увидел такую картину, что у меня сейчас же родилась мысль: «Что бы сказал наш смотритель Михаил Николаевич, если бы он увидел «сие»!
Были ли среди «бурсаков» неаккуратные, нечистоплотные? Да, были! Но все они были наперечёт и, между прочим, их не уважали и сторонились их же товарищи.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 11–14.
Одежда «бурсаков»
Для «духовников» не было принято одежды единого образца – «формы». Когда их отправляли после летних каникул, то снабжали валенками, шубами, шапками самого разнообразного покроя и образца. Из верхней одежды также укладывали в чемодан: визитки, брюки тоже разной расцветки. Раньше – до девяностых годов – ученикам шили сюртуки, и они были чем-то вроде формы. Но то обстоятельство, что в других учебных заведениях – гимназиях, реальных училищах – были приняты формы, а также, очевидно, стремление к гармонии, порядку на практике привели к тому, что сам собой, так сказать, самотёком у «бурсаков» было принято носить тужурки серого сукна с закрытым воротом и брюки на выпуск, преимущественно из того же материала. Принято также было надевать крахмальные белые воротнички на шее.[138 - В очерке «Одежда и вопросы личной гигиены» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «У бурсаков не было формы, и одеяние их было пёстрым. Когда-то на моде были сюртуки, и какой-нибудь карапуз щеголял в сюртуке. Со временем от этой грузной одежды отказались и перешли на более лёгкую. Как-то само собой установилось, что в наше время принялись было носить куртку с закрытым воротом серого цвета. Она в соединении с брюками из одного материала (серое сукно невысокого качества), причём брюки были «на выпуск» и составила нечто вроде формы. Принято было под ворот надевать белый крахмальный воротничок. Щёголи из бурсаков надевали ещё шнур от часов (с часами и без них) через него (см. фото выпуска учеников 1902 г.). Это однообразие создавало гармоничное сочетание массы людей и благообразие» // Там же. Л. 57–57 об.] Но с чем не могли примириться ученики, то со штиблетами и туфлями: считалось, что это женская одежда, и, поэтому, когда один из «бурсаков» – Ваня Медведев вместо сапогов под брюками стал носить ботинки да ещё с пуговицами, то ему не давали прохода и кричали: «Эй ты – девка, девка!» Бурса метила за отступление от принятых ею норм.
В моду входило ношение часов со шнурком через шею. Нужно отдать справедливость «бурсакам» в том, что они приучались к аккуратности и опрятности в одежде. Так, в числе предметов бытового обслуживания почти у всех, а наверняка – у многих были платяные щётки, щётки чистить сапоги, вакса и новость культуры – раствор для смазывания обуви – аппретура. В торжественных случаях сапоги «бурсаков» блестели как лаковые, а на тужурках и брюках ни пушинки, ни пылинки! Не доросли «бурсаки» только до ношения резиновых калош: это полагалось уже семинаристам.
[139 - Там же автор дополняет: «У каждого бурсака был отдельный ящик в общем комоде, где под замком хранилось его бельё, тужура, брюки. Пальто и шуба висели в гардеробной комнате на определённой вешалке под определённым номером. Калоши бурсаки ещё не носили: не «дошли до этого». «Казённикам» шили кожаные калоши, но они были грубые – некрасивые и не удобные (жёсткие) и те избегали их носить. Сапоги чистили ваксой, или смазывали раствором «аппретуры». Почти у всех бурсаков были щётки для очистки верхней одежды и обуви. Аккуратность в одежде и чистоплотность вошли в привычку бурсаков и они высмеивали и травили отдельных нерях, которые в незначительном количестве ещё попадались» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 58–58 об.] ] ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 14–16.
«Родимые» пятна старой бурсы в нашем училище и «благочестивые» размышления по поводу них[140 - Находится в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» – «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училище».]
Считалось, что Н. Г. Помяловский в своих «Очерках бурсы» увековечил бурсу на все времена, канонизировал её порядки, а поэтому многие наши современники, спустя много лет после выхода в свет «Очерков» думали, что бурса нашего времени и её обитатели всё ещё были такими же, как их изобразил Н. Г. Помяловский, и готовы были в каждом из нас увидеть «тессараконту» прежней бурсы, «детину непобедимой злобы» по выражению Симеона Полоцкого.[141 - «Детина непобедимой злобы» – образ непокорного ученика духовного учебного заведения из «Духовного регламента» (1721), составленного епископом Феофаном (Прокоповичем) (1681–1736), фактическим руководителем Святейшего Синода, проповедником, государственным деятелем, сподвижником Петра I. «Духовный регламент» определял правовое положение Православной церкви в Российской империи. Указание на духовного писателя Симеона Полоцкого (1629–1680) – ошибка автора.] Однако, бурса, как и всё в мире, подчинена была всеобщему закону развития, сформулированному греческим философом Гераклитом: ????? ???[142 - ????? ??? ??? ????? ????? – по-древнегречески «Всё течёт, всё меняется» – фраза, приписываемая древнегреческому философу Гераклиту Эфесскому (544–483 до н. э.).], формы её бытия изменялись, но не сразу, не в один момент – революционно, а по законам эволюции, при которой, как известно, «старое» и «новое» некоторое время «сосуществуют», и в новом сохраняются «родимые пятна» старого. Эти «родимые пятна», трансформированные, пережившие метаморфозу, иногда трудно связать с прошлым, пережитым и только внимательно всматриваясь в них, анализируя их, можно установить их родство с прошлым, как говорилось в этом случае: стоит только «поскоблить» его, это «родимое пятно», и заметишь: «жив, жив курилка!» – прошлое тут как тут.[143 - «Жив, жив курилка!» – выражение, с давних времён употребляемое по отношению к людям, которые, по общему мнению, прекратили свою деятельность, куда-то пропали, исчезли, умерли, а на самом деле живы и заняты прежним делом. Используется в ироническом смысле, так и в качестве выражения радости от встречи с человеком, о котором давно не было вестей.] Наша бурса, не будучи копией своей «прабабки», конечно, имела «родимые пятна» её. Вот они.[144 - В очерке «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было бы одинаково неправильным как преувеличивать недостатки воспитания в закрытых учебных заведениях (интернатах), так и преуменьшать их. Однако никак нельзя замолчать о том, что интернаты являются искусственной формой отделения ребенка от естественного развития его в семейных условиях. Ученики духовного училища поступали на «бурсу» в возрасте девяти-десяти лет, кажется не такими уж детьми, но тот, кто испытал психологию «новичка» на «бурсе», едва ли согласится с тем, что ему показалось, что он попал в «рай». Домашний семейный уют и теплоту ничем нельзя заменить, и не сразу «новичок» сможет привыкнуть к новым условиям. Кто окажутся его новые знакомые – является полной неизвестностью, и каким зорким должен быть глаз у тех людей, которым доверено воспитание этих новичков. А пороки интернатской жизни иногда бывают такими тонкими, что их и в сильный микроскоп с трудом можно рассмотреть. Можно указать такие пороки нашей «бурсы», которые являлись «отрыжкой» старой системы воспитания» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 24–25.]
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 67–67 об.
