«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

скачать книгу бесплатно

«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков
Василий Алексеевич Игнатьев

Виталий Георгиевич Бояршинов

Воспоминания уральского преподавателя и бытописателя Василия Алексеевича Игнатьева (1887-1971) в 10 частях. Во 2-й части автор рассказывает о Камышловском духовном училище на рубеже XIX-начале XX веков, учебном процессе и преподавателях, досуге и быте учащихся.

Предисловие к Части II

Вторую частью открывают очерки о преподавательском составе Камышловского духовного училища. Основным источником для публикации стали, в основном, «Очерки по истории Камышловского духовного училища» из «пермской коллекции» воспоминаний автора, т. к. они более поздние и наиболее фактографически информативные. В состав второй части также вошли очерки о досуге и быте учеников духовного училища по «пермской» и «свердловской коллекциям». Особое место занимают воспоминания автора об его учении в Камышловском духовном училище под псевдонимом «Петя Иконников». Отдельные очерки о соучениках автора, которые учились позднее и в Пермской духовной семинарии: Александре Борчанинове, Григории Козельском, Александре Анисимове представлены в Части III. Пермская духовная семинария начала XX века. Завершается вторая часть очерком автора о поездке в Камышлов в 1963 г.

Камышловское духовное училище действовало в г. Камышлове Пермской губернии (ныне в составе Свердловской области) в 1888–1918 гг. и находилось на улице Торговой (Карла Маркса). Здание училища строилось в 1887–1912 гг. по проекту инженера-полковника И. Л. Фальковского.[1 - Фальковский Иосиф Львович (1851-?) – инженер-подполковник, архитектор.] В комплекс зданий и построек входили учебный корпус, домовая церковь во имя св. Сергия Радонежского, жилые дома для преподавателей, хозяйственные постройки и парк.

Училище было переведено в г. Камышлов в 1888 году из г. Далматова и содержалось на средства духовного ведомства. В нём обучались мальчики 10–15 лет, в основном из духовного сословия, которые приготовлялись для дальнейшего поступления в духовные семинарии. Таким образом духовное училище являлось низшей ступенью богословского образования.

Камышловское духовное училище с четырёхгодичным обучением закончили более 700 мальчиков. В нём обучались многие будущие семинаристы и священно-церковно-служители Пермской и Екатеринбургской епархий. Самым известным выпускником Камышловского духовного училища из духовного звания был архиепископ Софроний (Арефьев).[2 - Софроний (Арефьев) (1879–1937) – сын псаломщика Шадринского уезда. Окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1893 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1899 г. Кандидат богослович Московской духовной академии 1903 г. В 1903–1912 гг. помощник смотрителя и преподаватель Иркутской духовной семинарии. Священник с 1912 г., протоиерей с 1914 г. Ректор Иркутской духовной семинарии в 1914–1916 гг. Архимандрит с 1915 г., епископ с 1919 г. В 1922–1924 гг. находился в обновленческом расколе. Архиепископ с 1929 г. В 1932–1933 гг. архиепископ Ирбитский, временноуправляющий Свердловской епархией. В 1936–1937 гг. Архиепископ Краснодарский и Кубанский. Расстрелян в 1937 г.] Известными выпускниками из светских деятелей были: В. П. и А. П.[3 - Бирюков Аркадий Павлович (1892–1969) – окончил Камышловское духовное училище в 1902 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1912 г. Обучался в Казанском ветеринарном институте. Окончил медицинский факультет Пермского государственного университета в 1925 г. Врач-педиатр и агроном-садовод. Подробнее см. в Части III. Пермская духовная семинария начала XX века.] Бирюковы, Н. Г. Буткин.[4 - Буткин Николай Григорьевич (1896–1976) – окончил Камышловское духовное училище по 2-му разряду в 1911 г., 5 классов Тобольской духовной семинарии и медицинский факультет Томского университета в 1922 г. Кандидат медицинских наук (1951). Врач-фтизиатр, внёс большой вклад в развитие медицины на Урале, был организатором борьбы с туберкулёзом.] Известными преподавателями Камышловского духовного училища были П. П. Бажов[5 - Бажов Павел Петрович (1879–1950) – сын горнозаводского мастера. Окончил Екатеринбургское духовное училище по 1-му разряду в 1893 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1899 г. Учитель приготовительного класса и учитель чистописания в 1-м и 2-м классах Екатеринбургского духовного училища в 1899–1902 гг., учитель русского и церковно-славянского языка в 1-м классе того же училища в 1902–1906 гг., учитель чистописания и черчения того же училища в 1906–1907 гг. Преподавал русский язык в Екатеринбургском епархиальном женском училище в 1907–1914 гг., затем в Камышловском духовном училище. Русский писатель, фольклорист, публицист, журналист, революционер. Автор уральских сказов.], А. А. Наумов[6 - Наумов Александр Андреевич (1865–1935) – сын священника Верхотурского уезда. Окончил Далматовское духовное училище в 1879 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1885 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1890 г. Был определён учителем русского и церковно-славянского языков в старшие классы Камышловского духовного училища. В 1900 г. перемещён на должность учителя географии и арифметики. С октября 1906 г. также состоял преподавателем природоведения. Статский советник, имел орден св. Анны 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2. Уральский краевед, основатель и руководитель Камышловского краеведческого музея.] и М. М. Щеглов.[7 - Щеглов Михаил Михайлович (1875–1972) – окончил Московское Синодальное училище церковного пения со званием регента в 1894 г. Учитель церковного пения и чистописания в Камышловском духовном училище в 1894–1918 гг. С октября 1907 г. состоял также учителем черчения. Заведующий Камышловской музыкальной школой в 1944–1956 гг.]

Училище действовало в течение 30 лет до закрытия в 1918 г.

В. А. Игнатьев учился в Камышловском духовном училище в 1897–1902 гг. Находясь на пенсии и взявшись за мемуары, он в 1960 г. первоначально составил воспоминания о своём учении в Камышловском духовном училище, которые вошли в состав его автобиографических очерков «Петя Иконников».[8 - ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723.] В это же время были составлены отдельные очерки о соучениках в училище Александре Борчанинове, Григорие Козельском и Александре Анисимове. Эти мемуары В. А. Игнатьев передал П. С. и И. С. Богословским и позднее они стали частью «пермской коллекции» его воспоминаний.

Тогда же в 1960-х гг. В. А. Игнатьев вёл переписку с камышловским музыкальным деятелем Михаилом Михайловичем Щегловым, своим бывшим учителем пения. Они постоянно делились друг с другом сведениями и фотографиями о преподавателях и учениках Камышловского духовного училища. Так, в 1962 г. В. А. Игнатьев получил от М. М. Щеглова фотографию учащихся своего выпуска 1902 г., и решил отдать долг «первому звену своего образования в духовной школе»: «Дорогой Михаил Михайлович! Полученная мною от Вас копия фотокарточки с выпускниками Кам[ышловского] дух[овного] училища 1902 г. возбудила у меня много воспоминаний, побудила меня написать Воспоминания об училище, как это я сделал уже о семинарии и академии… Как мне думается, Камышловское дух[овное] училище заслуживает того, чтобы о нём что-либо сохранилось для памяти. В самом деле, сколько из его бывших учеников вышло разного рода деятелей. Вот если бы нам удалось собрать такие заметки на подобие моих, за 20–25 лет существования училища – было бы хорошо… Своими «Воспоминаниями» я хотел отдать долг нашему дух[овному] училищу, первому звену своего образования в дух[овной] школе».[9 - Письмо В. А. Игнатьева М. М. Щеглову от 3 июня 1962 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 2–2 об.).]

Таким образом, после воспоминаний В. А. Игнатьева о Пермской духовной семинарии и Казанской духовной академии появились и его воспоминания о Камышловском духовном училище, в нескольких редакциях: «Очерки о соучениках и друзьях в Камышловском духовном училище» и «Заметки о педагогическом составе Камышловского духовного училища» (1962 г.).[10 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377, 385.] Эти мемуары позднее он передал В. П. Бирюкову и они вошли в состав «свердловской коллекции» его воспоминаний.

В 1963 г. для П. С. и И. С. Богословских В. А. Игнатьев составил отдельную редакцию «Очерков по истории Камышловского духовного училища, которые вошли в состав «пермской коллекции».[11 - ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709.] В августе 1963 г. В. А. Игнатьев и И. С. Богословский вместе совершили поездку в г. Камышлов и село Тимохино, где встретились с М. М. Щегловым, посетили само здание училища и были на родине матери И. С. Богословского.[12 - Воспоминания В. А. Игнатьева о поездке в Камышлов и Тимохино в августе 1963 г. (24 ноября 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 717).]

А в 1965 г. для Уральского архива литературы и искусства в г. Свердловске составил отдельную часть автобиографических воспоминаний, посвящённую своему учению в Камышловском духовном училище, которая позднее пополнила его «свердловскую коллекцию».[13 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393.]

В. А. Игнатьев часто обращается и сравнивает период своего обучения в духовном училище с «Очерками бурсы» Н. Г. Помяловского[14 - Помяловский Николай Герасимович (1835–1863) – русский писатель, прозаик, автор реалистических повестей, в т. ч. «Очерков бурсы» (1862–1863), в которых ему хотелось рассказать более подробно о жизни учеников бурсы (Александро-Невского духовного училища г. С.-Петербурга). Он очень остро поставил проблему воспитания, с большим критическим пафосом заклеймил бездушие, применение телесных наказаний, консерватизм – черты, характерные не только для духовных учебных заведений, но и для всей русской жизни в условиях самодержавия и деспотизма.], постоянно демонстрируя как изменился характер положения духовных училищ (бурсы) и жизнь бурсаков за вторую половину XIX века. Он раскрывает «родимые пятна» старой бурсы и в то же время старается с глубоким уважением относится к преподавателям училища, памятуя тезис: «Наставникам, хранившим юность нашу, не помня зла, за благо воздадим». Большая часть преподавателей Камышловского духовного училища того периода, когда обучался в нём В. А. Игнатьев, служили вплоть до закрытия училища в 1918 г. В связи с этим его воспоминания представляют собой важный источник, характеризующий особенности педагогического состава училища по сравнению с другими духовными училищами и духовной семинарией. Автор отдаёт дань уважения труду преподавателей греческого и латинского языков, которые проделывали «всю черновую работу» по обучению этими языками учеников 12–15 лет перед переходом их в духовные семинарии и академии. Особенно высоко он отмечает уровень преподавания в Камышловском духовном училище церковного пения, настолько высокий, что выпускники его в 1900–1910-х гг. играли главную роль в хоре Пермской духовной семинарии. В. А. Игнатьев в свои детские годы был очень впечатлительным мальчиком и в течение всей жизни сохранил колоссальный объём памяти, его воспоминания изобилуют многочисленными особенностями обучения детей в таких закрытых учебных заведениях интернатного типа какими были духовные училища. Автор мечтал собрать воспоминания от всех заинтересованных лиц за весь период существования Камышловского духовного училища, но этому не суждено было сбыться.

При подготовке публикации воспоминаний В. А. Игнатьева составлялись биографические справки на участников событий, упоминаемых в текстах, использовались списки служащих и разрядные списки учеников Камышловского духовного училища, составленные после годичных испытаний и опубликованные в «Екатеринбургских епархиальных ведомостях» за 1890-е-1910-е гг. Одним из выпускников Камышловского духовного училища, а позднее ещё и надзирателем за учениками в нём, был А. Н. Шишёв[15 - Шишёв Александр Николаевич (1892-1970-е) – сын диакона Камышловского уезда. Окончил Камышловское духовное училище в 1908 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1914 г. Обучался в Киевском коммерческом институте (не закончил). В 1915–1916 гг. надзиратель за учениками Камышловского духовного училища. Составитель картотеки «Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии», которая содержит почти 1,5 тысячи персоналий семинаристов (в основном, выходцев из духовного сословия, не ставших священнослужителями). Более подробно о нём см. в Части III. Пермская духовная семинария начала XX века.], друг и знакомый В. А. Игнатьева, который в 1950–1970-х гг. составил «Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии», которые также использовались при подготовке данной публикации.

Во второй части представлены фотографии старого Камышлова в почтовых открытках; чертежи планов внутренних помещений духовного училища, составленные самим автором; групповые фотографии преподавателей и воспитанников за несколько лет, в т. ч. групповая фотография выпуска 1902 г., среди воспитанников – молодой автор мемуаров; фотографии отдельных преподавателей духовного училища.

Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX – начала XX веков

Очерки по истории Камышловского духовного училища

История Камышловского духовного училища (справка)

Духовное училище было перенесено из Далматова в 1888 г.[16 - Камышловское духовное училище было переведено из г. Далматова и открыто 1/13 сентября 1888 г.] Первоначально оно было только до парадного крыльца (два этажа). Церкви в училище не было, и ученики ходили на богослужение в собор.[17 - Покровский собор г. Камышлова.] Общежитие было в том здании, где позднее жили смотритель и эконом училища. Вторая половина здания и деревянный дом для инспекторов были построены в 1892 г., а церковь освещена была [в] 1893 г.[18 - Церковь св. Сергия, Радонежского чудотворца, домовая, при Камышловском духовном училище, освящена 5/17 сентября 1893 г.] На месте столовой было построено здание позднее – в 1912 г.

Училище существовало тридцать один год.

После Октябрьской соц[иалистической] революции[19 - Далее текст автора отсутствует. В годы советской власти в передней части здания (выходящей фасадом на ул. Карла Маркса) размещалось педагогическое училище, а в другой половине – школа № 58. Во время Великой Отечественной войны здание было занято эвакуационным госпиталем № 1726. После войны в 1946 году эвакогоспиталь был реорганизован в ортопедический госпиталь инвалидов войны. В настоящее время в здании бывшего духовного училища располагается хирургическое отделение Центральной районной больницы.Более подробно о здании Камышловского училища см. в очерке «Учение Пети Иконникова в Камышловском духовном училище».]

    ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 41.

[Преподавательский состав]

Михаил Николаевич Флоров [(смотритель)][20 - Флоров Михаил Николаевич (?-1917) – смотритель Камышловского духовного училища в 1891–1913 гг. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1886 г. Был назначен учителем греческого языка в Далматовское, затем Камышловское духовное училище. В 1889–1891 гг. помощник смотрителя Камышловского духовного училища. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 1. В 1913 г. получил назначение на должность инспектора народных училищ Пермского уезда II района. Статский советник, имел орден св. Анны 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1913. № 36 (8 сентября). С. 847. В 1913–1917 гг. инспектор народных училищ Пермского уезда II района.]

В русском языке, как, вероятно, и в других языках, есть такие многообъёмные слова, конкретное содержание которых открывается только при помощи стоящих при них определений. Таким словом, например, является слово – «смотритель»: оно становится определённым в таких сочетаниях: «станционный смотритель», «смотритель» или «попечитель богоугодных учреждений». Михаил Николаевич Флоров был смотрителем Камышловского духовного училища, и настоящий очерк имеет целью показать, так сказать, типичный случай раскрытия содержания этого понятия.

Деятельность Михаила Николаевича была многогранной: он был самым ответственным администратором, самым ответственным хозяйственником и преподавателем. Административные функции в училище в нисходящем порядке распределялись следующим образом: смотритель, инспектор[21 - Инспектор – это должность в духовной семинарии, в духовном училище роль инспектора играл помощник смотрителя.], надзиратель. Непосредственный надзор за учениками лежал в обратном порядке на надзирателях и инспекторе. Смотритель выступал уже на вершине административного надзора, когда нужно было принимать какие-либо решительные меры, например, предупреждения об увольнении из училища и, наконец, самого увольнения. В условиях нормального, спокойного течения жизни в училище Михаил Николаевич непосредственно не соприкасался с учениками, и мы его и не видели в училище. Мы видели его только по утрам шествующим в учительскую комнату, причём обычно это происходило так: он поднимался по мраморной лестнице, останавливался на площадке у главной входной двери в церковь, творил крестное знамение и поворачивал налево в учительскую комнату.

Мы видели М. Н. обычно спокойным. Только один раз мы видели его в гневе и крайне возбуждённым. По воскресеньям и вообще в праздничные дни между литургией и обедом, в течение, примерно, двух часов ученики занимались в классе – готовили уроки, читали книги, писали письма и т. д. Как в обычные «занятные» часы, полагалось соблюдать тишину, но мы, ученики четвёртого класса, были чем-то возбуждены, шумели, а М. Н. в это время был чем-то занят в учительской комнате. Шум был настолько сильным, что доносился до учительской комнаты, которая расположена была на значительном расстоянии от четвёртого класса – за актовым залом и церковью. М. Н. пришёл к нам крайне возбуждённый, он кричал на нас, и голос его от злости дрожал и срывался. Он ушёл, и наступила мёртвая тишина. Нам было стыдно.

Как преподаватель М. Н. был всегда спокойным и выдержанным. Мало этого в его отношениях к нам проглядывало уважение к нам, как старшеклассникам, доверие и то, что принято называть товарищескими отношениями между учениками и учителями. М. Н. преподавал нам Устав и катехизис в третьем и четвёртом классах. Если изучение Устава было связано ещё с какой-то самодеятельностью, активностью учеников, то изучение катехизиса сводилось только к заучиванию наизусть разнообразных текстов. В классе для практических занятий по Уставу находились церковные книги: «Часослов»[22 - Часослов – богослужебная книга, которая содержит тексты неизменяемых молитвословий суточного богослужебного круга (утрени, полунощницы, часов с междочасием, изобразительных, вечерни и повечерия). Предназначается для чтецов и певцов.], «Апостол»[23 - «Апостол» – богослужебная книга, которая содержит тексты Нового Завета: «Деяния» и «Послания святых апостолов», которые читаются на божественной литургии до чтения Евангелия.], «Триодь постная», «Триодь цветная».[24 - Триодь постная и цветная – богослужебные книги, которые содержат особые песнопения Великого поста с приготовительными седмицами к нему и Страстной седмицы начиная с Недели о мытаре и фарисее и до Великой субботы включительно, и песнопения от Недели Пасхи до Недели Всех святых, то есть следующего воскресенья после Пятидесятницы.] М. Н. нам давал для практических занятий задания, например, как построить «всенощную», если «Благовещение» совпадает со «страстной седмицей» и т. д. Изучали также «Пасхалии» – круг для определения дней Пасхи.

Самой сложной у М. Н. была его хозяйственная деятельность. В общежитии училища было до ста двадцати человек. Их нужно было четыре раза в день кормить, обеспечить спальными принадлежностями, баней, стиркой белья, а сирот служителей культа, кроме того, одеждой. Средства на содержание училища поступали различные: по линии епархиальных поступлений, взносов за обучение, но все они были в ограниченном количестве. Об этом знали и ученики и иногда подшучивали над своими «хозяйственниками». Так, в престольный праздник училища – «Сергиев день» 25-го сентября[25 - 25 сентября/8 октября – преставление (кончина) св. Сергия, Радонежского чудотворца.] за праздничным чаем после литургии полагалось давать пироги, и ученики по этому поводу создали легенду о том, что М. Н. и эконом совещались, с чем сделать пироги: с изюмом или урюком, и остановились на урюке, потому что его можно тоньше размазать на пироге.

У Михаила Николаевича в семье было две дочери и сын. Они обычно бывали в училищной церкви, и, таким образом, мы до некоторой степени были знакомы с его семьей и даже с последующей судьбой её. «Певчие» нашего церковного хора бывали с концертом у М. Н., и, таким образом, были до некоторой степени, хотя очень поверхностно, знакомы с его семейным бытом. На наших вечерах, на прогулках в лес М. Н. всегда присутствовал на положении мецената: он помогал организовывать и если что-либо нужно было на организацию того или иного мероприятия из материальных затрат, то в пределах возможного он никогда не отказывал. М. Н. не упускал случая, чтобы что-нибудь сделать для развития учеников.[26 - В очерке «Михаил Николаевич Флоров в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Нам приходилось встречаться с М. Н., как и с другими учителями, на наших «маёвках», прогулках в лес, в Бамбуковку, но здесь обстановка была настолько интимной, что всякие грани официальных отношений сводились к нулю: М. Н. представал перед нами не в роли администратора, а в роли хорошего знакомого человека, старшего по возрасту» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 4.] Так, когда в город приезжал зверинец, то учеников водили в него. Лишь только появились первые опыты по демонстрированию кинокартин, ученикам были показаны эти картины.

Весной 1902 г. мы расстались со своими педагогами по дух[овному] училищу. Но во время учения в семинарии мы однажды встретились с М. Н. в Перми в театральном скверике. Встреча эта была случайной. Мы встретились как хорошие знакомые. М. Н. был расстроен и рассказал нам о том, как по-хамски встретил его наш ректор Добронравов[27 - Добронравов Константин Михайлович (1853–1933) – протоиерей, В 1891–1914 гг. ректор Пермской духовной семинарии. Подробнее см. в Части III. Пермская духовная семинария начала XX века.], когда он пришёл к нему с визитом вежливости. Мы рассказали М. Н. о некоторых тёмных сторонах нашей жизни на «бурсе», о чём он, как он сказал, ни он, ни другие наши педагоги не знали.

В [1911] году М. Н. отмечалось двадцати-пятилетие его педагогической деятельности, и мы, его бывшие ученики, послали ему приветливую телеграмму.

Перед первой мировой войной М. Н. переехал в Пермь работать инспектором народных училищ. Он ушёл из духовного училища после того, как он его создал. Он пришёл в него по окончании Казанской дух[овной] академии в момент перевода дух[овного] училища из г. Далматова (впоследствии заштатный город). В начале Камышловское дух[овное] училище было размещено только в половине коридора до парадного крыльца на первом и втором этажах. Вторая половина корпуса была построена после 1890 г. В это же время был построен деревянный дом для инспектора училища. Церковь в училище была освящена в 1893 г., а до этого года ученики ходили на богослужение в собор. В 1912 г. над столовой училища был надстроен великолепный зал. Все эти хозяйственные работы были выполнены под непосредственным надзором и руководством М. Н., так что он передал здание своему заместителю в прекрасном состоянии.[28 - После М. Н. Флорова смотрителем Камышловского духовного училища в 1913–1918 гг. был священник Сергей Александрович Увицкий (1881–1932), священномученик Русской Православной церкви.] Он передал училище так же в расцвете его организации со стороны учебной и хозяйственной. В этом именно смысле о М. Н. можно сказать, что он создал училище.

М. Н. ушёл из училища, оставив по себе добрую память у своих сослуживцев.

Я встречался с М. Н. в Перми в 1915 г., когда был помощником инспектора дух[овной] семинарии. Он жил тогда в одном из корпусов так называемых архиерейских домов. Старшая дочь его, Ксения Михайловна, была тогда уже замужем за б[ывшим] надзирателем дух[овного] училища Николаем Павловичем Дубровиным. При родителях была вторая дочь Ольга[29 - В тексте поставлен карандашом вопросительный знак, на полях написано «Вера и Зоя». (Ред.).] и сын Серёжа учился в 8 кл[ассе] гимназии. Это была моя последняя встреча с Михаилом Николаевичем.

В 1917 г. шальная пуля на площадке у [кафедрального] собора свела его в могилу.

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 64–68.

Пётр Николаевич Лавров [(помощник смотрителя)]

(Светлой памяти моего наставника и учителя).

[30 - Очерк «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» в «пермской коллекции» воспоминаний автор начинает рассказом о своём первом приезде и поступлении в училище, о чём см. в очерке «Учение Пети Иконникова в Камышловском духовном училище».Очерк «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора начинается так: «Некоторые люди из знавших о двух фамилиях в Камыловском дух[овном] училище – Флоров и Лавров – задавались вопросом, не было ли это сочетание подгонкой под наименование двух святых – Фрола и Лавра, почитаемых среди крестьян, как покровителей животных. Нет, вероятно, такое сочетание было случайным, но легко вызывало у знатоков, так называемых, «святцев» такое предположение, так как эти фамилии относились к двум, рядом стоящим по административной линии деятелям Камышловского дух[овного] училища, из которых один был смотрителем, а другой – инспектором» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 5 об.] ]

[31 - Там же автор описывает облик П. Н. Лаврова: «Небольшого роста, тщедушный, худой; особенно бросались в глаза его тонкая шея, на которой, казалось, как на спичке, была посажена голова – таков был его наружный вид. И при этом он был для учеников грозой. Ещё не поступив в училище, мы через братьев знали, что в нём (училище) есть грозный инспектор, и это именно – Пётр Николаевич. И при первой же встрече с ним ученики инстинктивно чувствовали властную силу этого человека, которая подчиняла их себе и предупреждала: остерегайся нарушить дисциплину в училище и попасть этому человеку на суд за нарушение порядка. В чём была такая сила у этого человека? У него были орлиные, да, иначе нельзя сказать, глаза: он проникали внутрь человека, они втягивали в себя того, на кого они были направлены, они гипнотизировали, подчиняли. Вот почему часто бывало так, что вдруг во время какого-либо шума, сутолоки, к чему склонна бывает молодёжь, врезается острый взгляд П. Н. – и мгновенно водворяется мёртвая тишина» // Там же. Л. 6–6 об.] ]

… Под инспекторским попечением П. Н. автор сего находился в течение двух с половиной лет. Если к кому так удобно и заслуженно для характеристики его следовало бы отнести красноречивое выражение «недреманное око», то отнести его нужно именно к Петру Николаевичу. У него было какое-то чутьё немедленно являться туда и в тот момент, когда требовалось его «недреманное око», причём он никогда не повышал своего голоса, никогда не проявлял торопливости и горячности при ликвидации того или иного проявления его подопечными учениками недисциплинированности: шумят ли они в неположенное для этого время, или затеяли какую-либо возню и свалку типа чехарды, достаточно ему было показаться и направить на это свой острый взгляд, как водворялся общий порядок. Око П. Н. было на самом деле «недреманным»: нам было известно, что он, подобно луне, проходящей по небу в «час дозора», поздно вечером, когда мы погружались в сон, обходил снаружи здание в той части его, где были внизу расположены спальные комнаты и заглядывал в них, чтобы убедиться, что все ученики его спят.

О магическом влиянии и магической силе П. Н., воздействующей так таинственно на молодежь, известно была даже за окнами духовного училища. Об этом знали, например, «городчики» – ученики городского училища, и для них его фамилия являлась грозным предостережением от разных неблаговидных поступков. В городе издавна велась «война» между «городчиками» и «духовниками»[32 - «Духовники» – учащиеся духовного училища.] на подобие войны между племенами метекки (?) и капулетти в известной драме У. Шекспира «Ромео и Юлия».[33 - Имеется ввиду два враждующих старинных рода – Монтекки и Капулетти в трагедии У. Шекспира «Ромео и Джульетта».] Никто не смог был сказать, из-за чего она шла, что не поделили эти мальчики, но она шла и принимала иногда такие острые формы, что духовное училище, здание его было чем-то вроде крепости, а выход из него был для «духовников» связан с опасностью, что вот-вот где-то из-за угла их кто-то подстерегает и покажи только нос, в спину вышедшему полетят камни. Положение не из романтических или лучше сказать – романтическое, но всегда предостерегающее, как это было при покорении Кавказа, что нужно помнить, что «чеченец ходит за горой». Это вело к тому, что «духовники» выходили в город группами, если нужно было отойти от училища подальше, а иногда даже в сопровождении кого-либо из товарищей-смельчаков, которые существовали под кличкой «отчаянных». Передавали, что однажды П. Н. как раз появился неподалёку от училища, когда группа «городчиков» готовилась напасть на «духовников», но один из них увидел подходящего Петра Николаевича, и достаточно ему было крикнуть: «ребята, Лавров», – как вся «шайка бандитов» рассеялась, как дым.

П. Н. преподавал Новый Завет во втором классе, т. е. евангельские истории. Теперь невозможно вспомнить, чем он покорил «духовников» своим преподаванием, да и сами они, не искушённые в анализе и критике едва ли смогли бы точно определить, что же им так понравилось в его преподавании, но из «поколения» в «поколение» передавалось, что «он хорошо говорит». Какое содержание вкладывалось в эти слова: то ли то, что у него речь была чистая, гладкая, спокойная; то ли то, что он говорил образно – теперь не припомнить, но одно осталось непреложным, что за ним, так и осталась в памяти репутация хорошего учителя.

[34 - В очерке «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «В отличие от других преподавателей, которые носили сюртуки, П. Н. носил пиджак с закрытым воротом и всегда был одет отменно «джельтменски» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 7 об.] ]

Квартира П. Н. была не в здании дух[овного] училища, а вблизи него в отдельном деревянном домике. Эта близость его квартиры к нашей «бурсе» позволяла нам наблюдать за некоторыми бытовыми сторонами его жизни. Известно, что у кого другого, а у детей на этот счёт глаз был любопытный, а в отношениях к своему начальству сугубо любопытный. Мы, например, знали, что у него была дочь уже в возрасте 5–6 лет, и она была без движения. Мы знали, что у него был молодой жеребёнок серо-яблочной масти, которого он тренировал в бегового коня. Мы иногда наблюдали, как он в наши «занятные» часы чинно выезжал на нём на беговых санках за ворота. Как всегда в этом случае раздавался голос: «Ребята! П. Н. выезжает», и «ребята» кидались к окнам. Сказать по правде, нам нравилось в П. Н. это увлечение конными бегами. Оно как-то оживляло его образ в нашем представлении: к сухому образу учителя, официального человека, оно прибавляло новый оттенок его, новую краску. Но особенно привлекало нас к нему то, что он, как передавали, был спортсмен – конькобежец высокой марки. Во дворе «бурсы» ежегодно устраивалась большая катушка, и вот, передавали, на ней когда-то видели П. Н. выделывающим самые рискованные salto mortale конькобежного спорта. У «бурсаков» всегда на славе были люди смелые, ловкие, был культ «отчаянных», как они назывались на «бурсацком» жаргоне. Особенно почитались ловкие в играх и в упражнениях на физкультурных приборах, которые стояли во дворе и на которых, как говорили, упражнялся и П. Н.

Так, образ П. Н., существовавший у «бурсаков», имел такие черты, которые они идеализировали, и П. Н. предстал перед ними личностью сложной и многогранной, а ведь он был для них всё-таки в первую очередь инспектором и при том очень требовательным и строгим. Строгость и требовательность чаще всего оборачиваются в отношениях даже у людей взрослых против их обладателей: не бывают в почёте. Что же говорить о детях: для них они являются «камнем преткновения и соблазна» – исходной точкой для неприязненного отношения к человеку. Так и создавались противоречивые отношения «бурсаков» к Петру Николаевичу: как к спортсмену – да! Как к инспектору – нет!

Это противоречие разрешилось, когда стало известно, что П. Н. покидает духовное училище. Что произошло с «бурсаками»? И как всё-таки загадочна психология детей?! Словно с их глаз спала какая-то пелена, и П. Н. предстал перед ними в другом виде: та часть его образа, что относилась к инспектору отпала, а вместе с ней отпало всё, что питало их желчь в их отношениях к нему. Как противоположная реакция на прежнее отношение началось состояние какого-то психоза: началось паломничество в квартиру П. Н. с письмами, подарками на память в виде дешёвых статуэток, чернильных приборов и пр.

П. Н. обещал своим питомцам послать [c] себя карточки, и выслал их из Москвы.[35 - В очерке «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «П. Н. перешёл на работу инспектором народных училищ, кажется, в г. Пинск [Минской губернии]. Из Москвы он выслал ученикам фотокарточки. На них он предстал перед учениками в форме инспектора народных училищ» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 8. Эту фотографию см. в фотовкладке.] Мы делили их по указанному в Евангелии методу: «Разделиша ризы его себе и об одежде его кидаша жребий».[36 - Автор употребляет строку 19 псалма 21: «Делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий». (Библия, Псалтырь)]

Прошло более двадцати лет. Уже забыта была история с проводами П. Н. Изгладилась в памяти и личность Петра Николаевича, но вот в «Уральском рабочем» в [19]24-ом или [19]25-ом годах помещена была статья о двух преподавателях Кыштымского педучилища, поименованных ударниками-педагогами. Один их них, как видно из приложенного к статье снимка, преподаватель педагогики, был несомненно П. Н. На снимке мы увидели знакомое нам лицо. Это был он, и было законом, что он оказался педагогом-ударником. Это естественно вытекало из той оценки его педагогического таланта, когда ещё на «бурсе» ученики говорили о нём: «Он хорошо говорит!»[37 - В очерке «Пётр Николаевич Лавров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Поэтому естественным представляется предположить, что П. Н. во время ещё первой империалистической войны эвакуировался из Белоруссии на Урал и здесь закончил свою педагогическую деятельность» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 8 об.]

    4/III – [19]63 г. 11 ч[асов] 15 м[минут].
    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 77–82.

Василий Захарович Присёлков [(помощник смотрителя)][38 - Присёлков Василий Захарович (1860–1931) – помощник смотрителя Камышловского духовного училища. Кандидат богословия Московской духовной академии 1886 г. С 1889 г. учитель географии и арифметики Далматовского, затем Камышловского духовного училища. С 1900 г. помощник смотрителя Камышловского духовного училища. Статский советник, имел орден св. Анны 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 1.]

Василия Захаровича Присёлкова я тоже нашёл на фотокарточке в студенческой приёмной комнате Казанской дух[овной] академии.[39 - Об этой комнате см. очерк «Пётр Васильевич Хавский».] Когда я учился в первом классе духовного училища, то В. З. преподавал нам арифметику. Не высокого роста, торопливый, ворчливый, он как-то не внушал такого почтительного отношения к себе, какое должно бы быть, особенно в суровых условиях бурсы. Бывало так: вывозит он весь свой сюртук в мелу, разгорячится против кого-либо и начнёт отчитывать его: «что ж такое – разделить-помножить, вычесть-сложить». Он старается нагнать страх на кого-либо, а получается смешно.[40 - В очерке «Василий Захарович Присёлков» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На уроках арифметики иногда бывало так: вот он с раздражением начнёт своё любимое – «Что ж такое: разделить-помножить, вычесть-сложить» и старается показать себя строгим, требовательным, а у нас, учеников, при виде его вывозившимся в мелу – руки в мелу, сюртук тоже в разных местах в мелу – оставалось такое впечатление, что хотелось сказать: «Вы сердитесь и грозите двойкой, а нам не страшно». Это получалось у нас не потому, что он казался нам каким-то добряком, заведомо не способным на проявление злости, а просто казалось каким-то несоответствием его внешнему виду и тому внутреннему миру, который скрывался за ним, внешним видом» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 9–9 об.]

И вот мы узнали, что В. З. назначен инспектором после Петра Николаевича Лаврова. Мальчишки мальчишками, а по-своему мы решили: «Нет, не то дерево нам дают переносить». У Петра Николаевича было так: взглянет он – и полный порядок. «Развалит он дисциплину» – думали мы о В. З.

[41 - Там же автор дополняет: «Вот почему, когда В. З. был назначен инспектором училища, то нам, мальчишкам, неопытным и наивным, и то казалось, что В. З. по своему характеру не подходит для этой деятельности. Слишком большая разница в этом отношении была между ним и Петром Николаевичем. П. Н. обладал какой-то прямо магической силой влияния на учеников, силой внушения, а у В. З. этого не было. Помнится, как однажды во время экскурсии в лес, В. З. играл с нами лаптой, споткнулся, упал и ушибся. Реакция с нашей стороны была противоположной той, какой следовало бы быть: нам было смешно, и это было не от злости, не от желания поглумиться, позлорадствовать, а просто из-за отсутствия чего-то сдерживающего, что должно бы быть между нами, учениками, и В. З. как нашим инспектором. Будь бы в этом случае на месте В. З. Пётр Николаевич, такой реакции не последовало бы: появлению её воспрепятствовал бы некий категорический императив» // Там же. Л. 9 об.-10.] ]

Не так давно, через 56 лет, я встретился с нашим б[ывшим] надзирателем[42 - Иваном Николаевичем Ставровским. (Примеч. автора).], который работал при В. З., и он тоже отозвался о нём в том смысле, что он был не на высоте своей должности. Пётр Николаевич мало прибегал к наказаниям, а больше внушал; Василий же Захарович, наоборот, злоупотреблял применением наказать, от чего острота их влияния снижалась, а иногда сводилась на нет. В числе наказаний было, например, ставить к стенке во время обеда. Иван Николаевич по этому поводу и сказал так: «Нагонит он (В. З.) к стенке несколько человек, а они стоят и смеются». Но впоследствии, как видно, В. З. всё-таки выровнял свою линию поведения при исполнении должности инспектора и работал до «гибели» училища.

Я встретился с Василием Захаровичем через 26 лет – в 1928 г. во время работы по подготовке кадров в тресте «Уралмет». Случайно узнавши, что он работает на складе «Уралмета» зав[едующим] складом, я зашёл туда в тот момент, когда он отпускал гвозди. Встреча была не обычной и, можно сказать, тяжёлой: неужели, подумал я, В. З. не мог бы устроиться на работу педагогом? Я вспомнил про встречу с П. В. Хавским в с[еле] Полевском и подумал: «а он ведь тоже «в футляре» и не мог из него вылезти». У него были дети: сын где-то работал на видном месте, дочь – тоже. Неужели не могли они повлиять на него? Нет, он не смог перестроиться. Каким он был серым, не инициативным в дух[овном] училище, таким остался и после него.[43 - В очерке «Василий Захарович Присёлков» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Ходили слухи о том, что В. З. скончался в Старой Утке, где он доживал свой век у сына. Sic transit gloria mundi!» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 10–10 об.Sic transit gloria mundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»]

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 68 об.-69 об.

Надзиратели

Этим неблагозвучным словом, кстати сказать ещё употребительным в полицейской организации, назывались ближе всех стоявшие к нам воспитатели, те, которым было вверено ежедневное попечение о нас с раннего утра и до сна. Несмотря на то, что функции их деятельности были элементарными, они в своей деятельности проявляли различный подход к нам, в соответствии со своими индивидуальными чертами характера и были, так сказать, представителями различных стилей воспитания.

    ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 23–23 об.

Иван Николаевич Ставровский [(надзиратель)][44 - Ставровский Иван Николаевич (1876-?) – сын священника. Окончил Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1895 г. С 1896 г. псаломщик церкви Каслинского завода Екатеринбургского уезда. С 8 февраля 1897 г. по 1903 г. – надзиратель за учениками в Камышловском духовном училище. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1902. № 19 (1 октября). С. 9.]

Иван Николаевич стоял ближе к нам, чем кто-либо другой из наших б[ывших] надзирателей. Кажется мелочью было то, что он организовывал нас на игры и сам принимал в них участие, а для нас это было очень ценным. В ограде одно время построены были по обе стороны центральной дороги снежные укрепления – валы, за которыми располагались две армии. Снарядами были снежки. И вот начиналась перепалка. Тот, в кого попадал снежок, считался убитым и выбывал из числа бойцов. Сначала велась позитивная[45 - Так в тексте, правильно – позиционная.] война, а потом она переходила в атаку. Снежки иногда кидал и И. Н. Через два часа войны все красные лицом, возбуждённые бойцы направлялись на чай. Как сосчитать, сколько здоровья, энергии, зарядки к учению уносили с собой и в себе ученики после этой игры.

У И. Н. была мягкая и деликатная манера обращения с нами. Исключительно ценным для нас было то, что И. Н. был певец и принимал участие в наших художественных «затеях». Не забыть, как ставили отрывки из оперы «Иван Сусанин»[46 - В описываемые автором годы опера называлась «Жизнь за царя».] и И. Н. играл Сусанина. Что говорить, пение всегда было нашей слабой стрункой, а человек – певец всегда был у нас в почёте.[47 - В очерке «Иван Николаевич Ставровский» в составе воспоминаний и биографических очерков о бывших семинаристах в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Однажды затеяли поставить оперу «Иван Сусанин». (Чего только не выдумывали горячие головы!) И. Н. пел «Чуют правду», два мальчика пели: один – «Не о том скорблю, подруженьки», а другой – «Ты не плачь, сиротинушка». И. Н. иногда принимал участие и в хоре, даже дирижировал им. Доказательством того, что «духовники» с уважением относились к И. Н., является то, что ему даже не было дано прозвища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726. Л. 21–22 об.] Нет, И. Н. не был для них надзирателем, а был воспитателем. Таким он остался в нашей памяти, поэтому приятно сознавать, что он здравствует и по сие время и встречаться с ним, как с ветераном б[ывшего] дух[овного] уч[илища].[48 - Из воспоминаний и биографических очерков В. А. Игнатьева о бывших семинаристах в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «И. Н. Ставровский – сын священника с[ела] Троицкое, Камышловского у[езда], Пермской губернии. Он сообщил о себе следующие данные.1. Родился в 1876 г. и окончил Пермскую духовную семинарию в 1896 г.2. С 1897 г. по 1903 г. работал надзирателем Камышловского духовного училища.3. С 1903 г. по 1908 г. учился в Харьковском ветеринарном институте.4. В 1909–1910 [г]г. работал в Кулундинской степи (в Сибири).5. С 1911 г. по 1914 г. учился в Московском сельско-хозяйственном ин[ститу]-те.6. С 1914 г. по 1917 г. был на фронте вет[еринарным] врачом.7. С 1919 г. по 1921 г. работал вет[еринарным] врачом в армии. В августе 1921 г. демобилизовался и работал участковым вет[еринарным] врачом в Свердловской области.8. В 1923–1924 гг. был по совместительству участковым агрономом в г. Далматове.9. С 1946 по 1951 г. был преподавателем школы вет[еринарных]фельдшеров.10. С 1942 г. пенсионер.11. С 1951 г. по 1956 г. работал преподавателем латинского языка в Камышловском медицинском училище.12. В настоящее время И. Н. – мичуринец.Из биографии И. Н. видно, как всё-таки живуче семинарское племя.Я виделся с И. Н. летом 1959 г. И. Н. рассказывал, между прочим, о своём учении в духовном училище. Он начал учиться в Далматове, где дух[овное] училище было при монастыре, а закончил в Камышлове. Он вспоминал, что когда перешло дух[овное] училище в Камышлов, то «духовникам» показалось, что они «попали в рай. …У И. Н. был один сын, которого он потерял во время последней войны» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726. Л. 21–22 об.]

    ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 23 об.-24 об.

Николай Павлович Дубровин [(надзиратель)][49 - Дубровин Николай Павлович – надзиратель за учениками в Камышловском духовном училище в 1903–1906 гг. Окончил Рязанскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1894 г. Поступил законоучителем земской школы в д. Петровской Егорьевского уезда. В 1898 г. определён псаломщиком к церкви Берёзовского завода Екатеринбургского уезда. В 1900 г. поступил надзирателем за учениками в Камышловское духовное училище. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1905. № 19 (1 октября). С. 8.]

Н. П. Дубровин, в отличие от И. Н. Ставровского, был замкнутым человеком, держался в отдалении от учеников. И. Н. Ставровский был больше воспитателем, чем надзирателем, а Н. П. Дубровин, в нашем представлении, больше был именно надзирателем.[50 - В очерке «Николай Павловин Дубровин» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Николай Павлович стоял как-то дальше от нас: мы его боялись. Он, как для нас было ясно, боролся с некоторыми нашими вредными привычками; он иногда беседовал с нами, как говорится, «по душам», и мы видели в нём своего воспитателя, но всё-таки между ним и нами было какое-то психологическое «средостение», которое никак не позволяло нам оторваться от мысли, что он наш надзиратель» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 24 об.-25.] Дальнейшая судьба его была очень своеобразной. Он женился на старшей дочери смотрителя дух[овного] уч[илища] Михаила Николаевича Флорова – Ксении Михайловне – и чтобы дать ей возможность получить высшее медицинское образование, ушёл в священники и рано умер. Ксения Мих[айловна] работала врачом, вышла потом замуж тоже за врача и умерла в Омске.

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 72–72 об.

Пётр Васильевич Хавский[51 - Хавский Пётр Васильевич (1865-?) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1885 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1889 г. В 1889–1891 гг. учитель приготовительного класса Пермского духовного училища. В 1891 г. определён учителем греческого языка Камышловского духовного училища. С октября 1910 г. состоял преподавателем русской церковной и гражданской истории. С 7 сентября 1910 г. преподавал историю только в 4 классе. Статский советник. Имел орден св. Анны 3-й степени. «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911 (№ 1) (1 января) (ос. прил.). С. 1.]

В Казанской дух[овной] академии была комната, специально предназначенная для приема студентами гостей. В этой комнате стоял рояль, мягкая мебель и цветы. На стенах комнаты были развешаны групповые фотокарточки с выпускников академии за много лет. Существовала традиция, чтобы каждый выпуск оставлял [с] себя карточку и, таким образом, их скопилось очень много. Комнату эту в шутку называли пантеоном. Просматривая карточки за прошлые годы, я нашёл фото со своего учителя греческого языка в Камышловском дух[овном] училище Петра Васильевича Хавского. Да, это, несомненно, был он в годы юности, только нельзя было разобрать, был ли он тогда уже в парике, каким я знал его по дух[овному] училищу, или имел еще натуральные волосы. Так произошла встреча ученика с учителем через семь лет.

Я учился у Петра Васильевича во II, III и IV классах духовного училища. Что значило тогда обучать нас, мальчишек тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет греческому языку, когда мы не закончили ещё изучение своего родного яз[ыка], одновременно с греческим яз[ыком] изучали латинский язык да вдобавок еще и [церквно-]славянский язык? А изучать нужно было язык основательно, потому что в первом классе семинарии мы должны были переводить «Воспитание Кира» Ксенофонта из прозы, а из поэзии отрывки из «Илиады» Гомера со скандированием их. Следовательно, на преподавателя греческого яз[ыка], как и латинского яз[ыка], возложена была обязанность проделать всю черновую работу по изучению языка со всем многообразием его морфологических и синтаксических форм да заучить ещё на греческом яз[ыке] наизусть ряд молитв: «Царю небесный», «Достойно [есть]», «Христос воскресе» и др. Тогда мы не понимали или плохо понимали, что это значило для учителя, но теперь, когда сами вкусили, что значит обучить иностранному яз[ыку] кого-либо, мы поняли, что это была «сизифова работа». По существу это была борьба, в которой от преподавателя требовалась выдержка, настойчивость, упорство и такт. Главным средством борьбы у преподавателя были, конечно, все сильные двойки и единицы со всеми вытекающими от них последствиями, но и этого было мало: нужно было ещё применять какие-то субъективные, принадлежащие лично ему средства воздействия – убеждение, внушение и т. д. У Петра Васильевича на этот счёт была взята на вооружение грубость, выходящая за пределы дозволенного даже в условиях бурсы. Вот один из примеров её проявления. Когда мы учились в четвёртом классе между вторым и третьим уроками (они продолжались по часу) введены были завтраки: по скоромным дням – стакан молока или два яйца с хлебом; по постным дням (среда и пятница) – гороховый пирожок, поджаренный на конопляном масле. Эти пирожки мы называли «ваксовики». И вот однажды на уроке после завтрака Пётр Васильевич, в состоянии аффекта выпалил по адресу одного из учеников: «у, идиот, нажрался «ваксовика», так у него башка совсем не варит!» Трудно в данном случае определить: кого же больше оскорбил и унизил Пётр Васильевич, ученика или себя. Было ясно, что этой своей выходкой перенёс нас на «бурсу», как она изображена Н. Г. Помяловским в его произведении «Очерки бурсы». Нет, как видно, Пётр Васильевич не смог преодолеть в себе «её», и отрыжка от неё у него осталась. Мы тогда не были ещё знакомы с этим произведением Н. Г. Помяловского, но на опыте из сравнения его отношения к нам с отношением других преподавателей умозаключали, что у Петра Васильевича это от «прошлого».

У Петра Васильевича были точки соприкосновения с нами, вернее – они могли бы быть вне классов, но они по-настоящему не состоялись. Так, когда мы учились во II-м классе, принято было решение, чтобы учителя приходили к нам в вечерние часы на «занятные» и помогали нам готовить уроки. Приходил к нам в класс и Пётр Васильевич, но получалось как-то так, что он не сумел «подойти», а мы не то боялись, не то стеснялись, так и не «соприкоснулись» как это следовало бы. В библиотеке училища Петру Васильевичу поручено было выдавать книги для чтения о путешествиях. Ученики интересовались этим отделом книг библиотеки и охотно брали у него эти книги для чтения. Казалось бы, как тут поговорить о том, понравилась ли эта книга, так нет: спросит иногда П. В. немного рассказать о содержании книги, чтобы проверить, читал ли её сдающий и… больше ничего. У нас устраивались прогулки в лес с учителями in corpore.[52 - in corpore – по-латински в полном составе, вместе.] Учителя то в той, то в другой форме старались сблизиться с учениками, а он нет! У нас устраивались вечера-спектакли, где учителя или помогали, или просто старались ближе стать к ученикам, а он нет! Бирюк!

Но вот был такой случай: он провожал своего племянника, который со мной учился в одном классе – Анненкова, а вместе с ним и меня. Тогда я ещё не учился у него. Нам нужно было сесть на поезд в полночь, а мы на вокзал пришли с вечера. Он несколько раз при[хо]дил на вокзал и всё уговаривал нас, чтобы мы спали: «вы спите, не беспокойтесь: я вас разбужу» – уговаривал он. Пройдёт час, он опять приходит и начинает уговаривать. Другой человек!

Позднее, уже в семинарские годы, когда мы читали рассказы Чехова «Человек в футляре», мы естественно вспоминали П. В. Хавского по той простой причине, что в рассказе говорится о преподавателе греческого яз[ыка] Беликове, т. е. того предмета, который мы изучали у П. В.

Естественно также, что мы старались установить параллель между этими двумя преподавателями греческого языка и ответить на вопрос: был ли «человеком в футляре» и Пётр Васильевич? Мы отвечали: да, но с оговоркой, что он был таковым иной формации и получился на почве других условий общественной жизни. Конец его жизни подтвердил этот прогноз.

Летом 1923 г. мы с женой в течение двух недель жили в селе Полевском, около Шадринска. Там же жил на иждивении своей сестры просфорни Пётр Васильевич. Я встретил его, когда он шёл с рыбной ловли: босой, в потрёпанной одежде, старый, в зашёрканном уже парике. Признаться: я растерялся, поздоровался, сказал, что я его ученик… но больше разговор так и не наладился.

Нет! Он со своим прямолинейным взглядом на жизнь, так и не смог вылезти из своего «футляра».

В Шадринске я встретил Степана Неверова[53 - Неверов Степан (1890-?) – окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1904 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1910 г. «Сын торговца из с[ела] Соровского, бывш[его] Шадринского уезда Пермской губернии, ныне Курганской области. Учитель министерского училища в Полевском заводе, бывш[его] Екатеринбургского уезда Пермской губ[ернии], ныне Свердловской области, потом священник с[ела] Ольховского Шадринского уезда, потом один из руководителей потребительской кооперации Шадринского округа». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 186).], тоже бывшего ученика Петра Васильевича. Он мне сказал, что и ещё кое-кто из б[ывших] учеников Камышловского дух[овного] училища время от времени навещают Петра Васильевича и вспоминают «минувшие дни».

Камышловское училище просуществовало 31 год и столько же в нём проработал и Пётр Васильевич Хавский.

В 1902 г. выпускники дух[овного] училища при поступлении в семинарию держали экзамен по греческому яз[ыку]. Знания признаны хорошими. Труды П. В. Хавского не пропали даром.

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 58–61 об.

Иван Кузьмич Сахаров[54 - Сахаров Иван Кузьмич – окончил Тамбовскую духовную семинарию в 1886 г. В 1886–1889 гг. канцелярский служитель в Тамбовском отделении Государственного Банка. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1893 г. В 1893–1895 гг. надзиратель за учениками в Тамбовской духовной семинарии. В 1895–1901 гг. помощник инспектора Пермской духовной семинарии. С 1901 г. определён учителем латинского языка в Камышловское духовное училище. С 7 сентября 1910 г. преподавал также русскую церковную и гражданскую историю в 3 классе. Статский советник. Имел орден св. Анны 3-й степени. «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2.]

Иван Кузьмич пришёл к нам в духовное училище в 1901 г., когда мы учились в четвёртом классе.[55 - В очерке «Иван Кузьмич Сахаров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «За время нашего пребывания в училище преподаватели лат[инского] яз[ыка] сменялись трижды. До И. К. были – Бахаревский [А. П.], Иовлев [Д. В.], а он уже был, так сказать, замыкающим» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 12 об.Иовлев Димитрий Васильевич – учитель латинского языка в Камышловском духовном училище. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1893 г. В 1895–1899 гг. помощник инспектора Владимирской духовной семинарии. 4 февраля 1899 г. определён учителем латинского языка в Камышловское духовное училище. Коллежский асессор. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1901. № 20 (16 октября). С. 7.] На его долю выпало научить нас пользоваться вершинами синтаксиса латинского языка, такими, как cun historicum, cum temporale, cum cansale, не finale, ut obiectivum, ut consecutivum et cetera, et cetera. Его задача была аналогичной задаче П. В. Хавского: подготовить нас к чтению в первом классе семинарии «Энеиды» Вергилия Марона. Преподавание для Ивана Кузьмича было значительно осложнено тем, что он был заика, причём в тяжёлой форме. Было мучительно наблюдать, как он, чтобы выговорить «passivus», начинал p…p…p… весь красный, натуженный, пока, наконец, ему удавалось произнести это слово. К чести наших «бурсаков» нужно отметить, что они отнеслись к этому недостатку И. К. серьёзно, а то бывало и так, что иногда высмеивали это у кого-либо.

В отличие от Петра Васильевича Хавского Иван Кузьмич в отношениях к ученикам был, можно сказать, изысканно деликатен и вежлив, и ученики ценили в нём это качество и на его уроках вели себя очень сдержанно.

И. К. был певец и с этой стороны в глазах учеников выигрывал. Так, на страстной неделе он, гостящий у него товарищ по Перми А. С. Обтемперанский[56 - Обтемперанский Александр Сергеевич – сын священника Владимирской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1895 г. В 1895–1896 гг. учитель приготовительного класса при Переяславском духовном училище. В 1896 г. надзиратель за учениками во Владимирской духовной семинарии. С 13 ноября 1896 г. преподаватель обличительного богословия, истории и обличения русского раскола в Пермской духовной семинарии. С 29 января 1900 г. преподаватель церковной и библейской истории и истории русской церкви в Пермской духовной семинарии. Коллежский асессор. Имел орден св. Станислава 3 степени. // «Пермские епархиальные ведомости». 1902. № 37 (1 октября) (отдел официальный). С. 444.] и надзиратель дух[овного] училища И. Н. Ставровский исполнили trio «Непорочны» и «похвалы» – «Блажени испытающие свидения Твоя».[57 - Непорочны – термин, обозначающий важный для богослужения 118-й псалом «Блаженны непорочные в путь, ходящие в законе Господни. Блажени испытающии свидения Его, всем сердцем взыщут Его». Похвалы – особые тропари, читаемые после каждого стиха 118 псалма.] Для «духовников» это было целым событием.[58 - В очерке «Иван Кузьмич Сахаров» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «И. К. до перехода в учителя дух[овного] уч[илища] работал в Пермской дух[овной] семинарии пом[ощником] инспектора и дружил с пермским областным миссионером, очевидно, товарищем по Казанской дух[овной] академии, в светском чине – А. С. Обтемперанским, тоже певцом. В страстную пятницу на клиросе духовного училища исполнялись в форме trio «блаженны» и «похвалы» в составе: А. С. Обтемперанский – 1-й тенор, И. К. Сахаров – 2-й тенор и И. Н. Ставровский – бас. Нужно сказать, что композиция этого песнопения исключительно яркая, эмоциональная и впечатление было исключительно сильным. Позднее автору сего случалось самому петь эти «блаженны» и «похвалы», но первоначальное впечатление осталось незабываемым» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 13–13 об.]

И. К. во время наших прогулок в лес старался держаться ближе к ученикам. Так, он организовал их на соревнование в беге и победителям вручал приз – апельсин. Всё это теперь кажется наивным, но тогда, в условиях «бурсы» это было свидетельством зарождающихся новых отношений между учениками и учителями на «бурсе».

Мы встретились с Иваном Кузьмичём через двадцать два или двадцать три года в Свердловске.[59 - Там же: в 1925 г.] Он работал тогда в текстильном тресте в качестве начальника какого-то отдела, а я работал преподавателем латинского яз[ыка] в Свердловском мед[ицинском] институте. Первая встреча была необычной: в бане у крана воды. В очереди за мной стоял Иван Кузьмич, но у крана я отступил и сказал: «Наливайте, И. К». Он удивился, и я ему сказал, кто я. После этого мы ещё встречались и вспоминали «минувшие дни».[60 - Там же: «Мы ещё несколько раз встречались с И. К. и ему было, очевидно, приятно сознавать, что его б[ывший] ученик по латинскому языку был в этот момент преподавателем тоже латинского языка в медицинском ин[ститу]-те» // Там же. Л. 14.] Но особенно мне запомнилась встреча в скверике у оперного театра. Мы долго сидели и беседовали. И Иван Кузьмич рассказал мне об одном своём научном открытии. Он сказал, что он нашёл средство для вылечивания от заикания, причём подчеркнул, что это средство строго научно обосновано им. И тут только я вспомнил о том, как И. К. заикался у нас на уроках, и обратил внимание на то, что теперь он не заикался. Зная, что я работаю в медицинском институте, И. К. просил меня позондировать в ин[ститу]-те, не заинтересовался ли бы кто его открытием из профессоров, причём он усиленно подчёркивал, что открытие его строго научное. Я понял, что его тяготил тот порок, которым он страдал раньше. В институте мне не удалось никого заинтересовать этим вопросом, а я вскоре узнал, что Иван Кузьмич скончался, так и не открыв никому своей научной тайны.[61 - В «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет, что И. К. Сахаров скончался в начале войны.]

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 62–63 об.

Александр Андреевич Наумов

Как вспоминаешь об А. А. Наумове, то, прежде всего, возникает представление о нём как о магнате: хозяине двух домов и большого, как нам казалось, пространства земли. Это пространство было на виду у нас. Там находилось несколько старых берёз и лужок, поросший невысокой травой. Кажется, там стояло несколько ульев. Иногда на этом лужке появлялся один А. А., а иногда со своей семьёй. И в том, и в другом случае наше внимание было направлено на то, чем же занят А. А. у себя дома?

А. А. преподавал географию в III классе. Из всех предметов, которые мы изучали, это был самый интересный предмет. Мы изучали карту всего мира: океаны, моря, заливы, проливы, горы, города и т. д. У нас было две карты: с надписями и так называемая «немая». Проверяли нас по «немой» карте. Творческим моментом в изучении карты было определение географического положения различных точек на земном шаре. Нам давались задания для этого. Самым же интересным было выполнение контрольных карт, которые сдавались преподавателю по разным темам, например: карта Азии, Африки и т. д. Контуры мы снимали через просвечивание на стекле, а сетку – параллели и меридианы – при помощи ручек с ниточками, т. к. циркулей у нас не было. Главным при выполнении этих работ был художественный момент, т. е. стремление выполнить красиво. Краски на палитре и кисточки имелись у всех. Было соревнование на красоту. Так как работы выполнялись «за глазами» преподавателя, то находились «папенькины сынки», которые нанимали «мастеров» этого дела за 10–15 коп[еек]. За год у нас скоплялось до 4–5 таких работ, которые как некое «вещественное доказательство» своих «трудов» мы отвозили на показ своим родителям.[62 - В очерке «Александр Андреевич Наумов» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Среди других предметов география сама по себе имела больший интерес, и в этом отношении преподавателю её легче было с нами иметь дело» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 15 об.]

А. А. был строгий преподаватель, не позволял никаких грубых выходок, но вёл себя на уроках сухо, недоступно.[63 - Там же: «Передавали, что А. А. преподавал нам русский язык, но это как-то изгладилось в памяти, и Ал[ександр] Андр[еевич] сохранился в ней (памяти) как преподаватель географии. Был он очень требовательный и строгий, вспыльчивый, так что на уроках у него мы были всегда, как говорится, «начеку». Он стоял от нас больше, чем кто-либо другой, в отдалении» // Там же.] Таким же он был и в тех случаях, когда мы встречались с ним же [не] на уроках: на пикниках, вечерах и т. д.

После Октябрьской революции А. А. переключился на архивную и музейную деятельность, краеведческую работу, которой он интересовался со студенческих лет. ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 70–71.

Вячеслав Алексеевич Садовский[64 - Садовский Вячеслав Алексеевич – учитель русского и церковно-славянского языков в Камышловском духовном училище. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1897 г. Поступил законоучителем в Сормовскую двухклассную церковно-приходскую школу Нижегородской губернии. В 1898 г. определён помощником инспектора Тобольской духовной семинарии. В 1900 г. определён учителем русского и церковно-славянского языков в старшие классы Камышловского духовного училища. С 7 октября 1907 г. состоял учителем того же предмета во всех классах. Коллежский советник. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2.]

В. А. Садовский был самым молодым преподавателем в нашем училище. Наш выпуск учился у него только в четвёртом классе. Помнится, мы изучали у него систему сложных предложений и периодическую речь.[65 - В очерке «Вячеслав Алексеевич Садовский» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Вячеслав Алексеевич преподавал нам русский язык. В коллективе наших учителей он был самым молодым, и появление его у нас производило впечатление «обновления» его состава» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 16.]

    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 71.

Иван Иванович Устинов[66 - Устинов Иван Иванович – учитель русского и церковно-славянского языков в 1-м классе Камышловского духовного училища. Окончил Пермскую духовную семинарию в 1878 г. 10 сентября 1878 г. поступил на должность учителя русского и церковно-славянского языков в Далматовское, затем Камышловское духовное училище. Надворный советник, имел орден св. Станислава 3-й степени. // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1904. № 21 (1 ноября). С. 381.]