Защитник

скачать книгу бесплатно

– А теперь приведите себя в порядок, – сказал он, переходя совсем на другой, бодрый и деловитый тон. – Мы направляемся на Саламин забрать наших людей. Постарайтесь не выглядеть так, будто мы проиграли! Возьмите ведро и вымойте палубу начисто. Пригладьте волосы. К вечеру на этот борт пожалуют посторонние люди.

Его слова вернули их к привычной суете, заставили вспомнить ту жизнь, которую они вели до появления постоянной опасности. Люди как будто медленно просыпались в радостном неверии.

Фемистокл хмыкнул. В такие моменты полезно занять мужчин делом. Повсюду корабли уже направлялись к Саламину. Над очищенным от врага проливом раздавались радостные крики. Он тряхнул головой, отгоняя новый прилив усталости, давящей тяжестью на глаза.

Только Афина знала, куда они отвезут женщин и детей. Дым продолжал подниматься над городом, и где-то там орудовала непобедимая персидская армия.

Кто-то пробежал мимо с ведром морской воды. Фемистокл остановил его, погрузил в воду обе руки, провел ладонями по гриве волос и похлопал по щекам. Холодок немного взбодрил. Корабль качнуло на волнах… Он моргнул. Гребцы! С трудом передвигая затекшие ноги, Фемистокл спустился в проход и нырнул во мрак трюма.

Здесь воняло потом и мочой, здесь расстроенный несвежей пищей и непосильным трудом кишечник опорожняли под себя. Гребцы опасно похудели. Взгляд Фемистокла повсюду отмечал огромные глаза на осунувшихся лицах. У всех под кожей проступали ребра. Однако за безмерным утомлением и изнуренностью он видел достоинство и гордость этих людей. То, чего от них требовали, было жестоко, но все они выстояли. Гребцы смотрели на него, и в их глазах поблескивал живой огонек. Фемистокл ухмыльнулся.

– Для меня было честью сражаться вместе с вами… – начал он.

Мардоний натянул поводья и спешился. Он проскакал галопом от конца марширующей колонны до начала – того места, где случилась первая остановка и где ручей пересекал местность более засушливую, чем дома. Целые полки растянулись вдоль берега, наполняя водой мехи и бочонки и утоляя жажду. Мардоний знал, что его люди предпочитают быть чистыми. Он завидовал их беззаботности, видя, как они фыркают и отдуваются, смеются и отбрасывают распущенные волосы. Дисциплина заметно ослабла, с тех пор как распространилась весть об отъезде царя. Некоторые вели себя как дети, оставшиеся без присмотра взрослых. Какие бы темные тучи ни нависали над будущим, сейчас люди испытывали что-то вроде приятного головокружения. При этой мысли Мардоний нахмурился. Самый быстрый способ вернуть войско к дисциплине – выпороть нескольких нарушителей. Но возможно, его раздражение проистекало из того же источника. Он тоже чувствовал себя брошенным, хотя радостных чувств это ощущение не вызывало. Мысли, рожденные в его уме, отдавали отступничеством.

Все изменилось, и ничего не изменилось. Мардоний говорил себе, что у него есть сильная армия. Часть войска Ксеркс отослал по суше, другую погрузил на корабли и отправился домой с сорока тысячами человек. По крайней мере, он оставил «бессмертных», пусть и в жалком состоянии. Никакие оправдания и объяснения не помогут, если Мардоний вернется без победы. Греки должны стать вассалами, иначе его жизнь – и жизнь его сыновей, дочерей и жен – развеется пеплом по ветру. Царь держал в заложниках представителей всех семей. Конечно, они были верны ему! Мардонию было о чем подумать.

Спешившись, он передал конюху поводья не глядя. В отсутствие Ксеркса слуги установили большой шатер, чтобы военачальник мог встретиться с подчиненными. Благовония, брошенные в золотые жаровни, наполняли воздух сладкими ароматами. Горшочек с мятным отваром, уже готовый к подаче, кипел на медленном огне.

Мардоний приветствовал Артабаза с подчеркнутой вежливостью и расцеловал его в обе щеки.

– Добро пожаловать, брат. Есть будешь? Я нахожу, что немного мяты и сладкий пирог снимают усталость в это время дня.

Солнце садилось, и Мардоний знал, что половина его людей еще не приготовили ужин и даже не расстелили спальные одеяла. Земля здесь была каменистая, а ночи на удивление холодными. Но по крайней мере, им не угрожала сырость.

– Ты слишком великодушен. Мне больно отказывать тебе, но приходится. У меня есть Гидарнес из «бессмертных» и Масистий, начальник конницы, и оба совершенно бесполезны. Только смотрят на меня и ждут, чтобы я направлял их, где разместить людей, где поставить повозки и животных. Иногда мне кажется, что мы с тобой – отцы для детей.

Мардоний ничего не сказал, но бровь его поползла вверх. Артабаз был толстым и маленьким, на голову ниже полководца «бессмертных» или начальника конницы персидского царя. Интересно, посмел бы Артабаз высказать такое раздражение, если бы Гидарнес или Масистий были здесь и все слышали? Скорее всего, нет.

– Мне было бы приятно, Артабаз, разделить с тобой то немногое, что у меня есть. Я ценю твое мнение.

Конечно, все это было не более чем демонстрацией хороших манер. Первое предложение всегда отклонялось, второе принималось. Мардоний сразу заметил, что взгляд Артабаза задержался на тарелке с медовыми лепешками. Он питал слабость к лакомствам, и именно поэтому Мардоний выставил их на видное место на золотом блюде.

– Если настаиваешь, я попробую самую малость, – сказал Артабаз. – Ты оказываешь мне большую честь. Все, о чем я прошу, – это служить под твоим началом.

Через несколько мгновений оба сидели, скрестив ноги, на шелковом ковре, наслаждаясь мягкими лепешками и вином. За угощением они не позволили себе ничего, кроме хвалебных отзывов о еде. Артабаз незаметно умял на удивление много маленьких лепешек и выразил неподдельное сожаление, когда они закончились, а последние крошки сопроводил печальным вздохом.

– Когда-то я был стройным, как юноша, можешь в это поверить? – спросил он, доставая иглу из слоновой кости, чтобы почистить между зубами.

Мардоний улыбнулся, увидев, что гость расслабился, хотя и подозревал, что все это может быть игрой. Конечно, Артабазу было интересно, что он скажет.

– Я знаю, что могу доверять тебе, – произнес наконец Мардоний.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил гость.

– Я поговорю с Гидарнесом и Масистием. Вы трое – мои самые доверенные люди наряду с моими сыновьями. Теперь я должен полагаться на вас и нести ответственность – передавать приказания каждому полку и следить за их выполнением. Мне поручено задание, Артабаз, и я должен быть уверен, что вы понимаете его важность. Любое неповиновение должно быть исключено, никакие толкования недопустимы. Это ясно?

– Конечно! – ответил Артабаз и наклонился вперед так, что рыхлый живот накрыл сложенные руки. – Я прибыл сюда, чтобы служить царскому дому Персии. В этом отношении ничего не изменилось! Только самому плохому работнику нужен надсмотрщик – следить за тем, чтобы он не спал весь день напролет. Мы знаем, что должны делать.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Мардоний. – Великий царь поставил передо мной задачу – подчинить греков. Он хочет, чтобы они стали верными вассалами персидского двора.

Легкая морщинка прорезалась между бровями Артабаза.

– Думаю, что понимаю тебя. В твоей власти уничтожать и забирать в рабство. Прикажи мне, и я, конечно, подчинюсь. Безусловно.

Мардоний на мгновение отвел взгляд. Отчасти молчание требовалось, чтобы собраться с мыслями, но также и для того, чтобы напомнить сидящему перед ним человечку, что тот теперь – исполнитель желаний полководца. Накануне Мардоний наблюдал, как греки громят персидский флот, с каждым часом действуя все увереннее и искуснее. Оглядев лежащий в руинах город, разрушенные стены и горящие улицы, он отправил своих людей произвести подсчет припасов.

Доложенный результат не обрадовал Мардония. Персидская армия провела в походе несколько месяцев, и каждого человека нужно было кормить два или три раза в день. Огромные объемы поражали воображение, но ни планирование, ни тайники с продовольствием, оставленные вдоль маршрута, не помогли – запасы были на исходе, а зима между тем приближалась.

Плохо скрытое беспокойство Мардоний ощущал и в своем ближайшем помощнике, который тоже чувствовал себя брошенным на произвол судьбы с тех пор, как Ксеркс запаниковал и не смог взять себя в руки. Гнев и злость сопровождались словами, повторить которые вслух Мардоний никогда бы не решился. Да, их оставили на чужой земле, без запаса продуктов, с двумястами тысячами голодных воинов, которых надлежало сохранить живыми. Никто не воюет зимой! Это невозможно. Зимой мужчины обычно возвращались домой, вешали меч над дверью, ели сушеные яблоки и зерно, запасенные семьей. Армия должна была либо везти продукты с собой, либо добывать их на месте. С наступлением холодов голод и смерть угрожали любому, кому достало глупости застрять в поле. И вот теперь он оказался в таком положении, а продуктов едва хватало, чтобы прокормить людей еще месяц.

– Я собираюсь отправиться на север, – сказал Мардоний, – в область Фессалии. Это богатая равнинная земля со стадами овец и хорошими урожаями. Мне говорили, что этот край известен как житница эллинов.

Он отвернул угол ковра, на котором сидел, сгреб горсть пыли и добавил:

– Не то что здесь. Если мы останемся в Аттике, то умрем от голода еще до весны.

Артабаз переваривал услышанное, опустив голову и пряча глаза. После недолгого молчания он кивнул:

– Как скажешь, так и будет. Я повинуюсь. Великий царь поручил тебе довести дело до конца. Ты несешь ответственность.

Не была ли в этих словах скрыта колкость? Мардоний не знал. Артабаз, разумеется, задумывался и о собственном будущем – возможно, о продвижении по службе, если Мардонию не удастся добиться победы. Полководец позволил себе натянуто улыбнуться, кивнув конкуренту. Ответственность действительно лежала на нем, и он не относился к числу тех, кто боится власти. Мардоний получал удовольствие от нее и от всего, что было с этим связано. Полагаться на других всегда приятнее, чем быть тем, на кого полагаются. Эта мысль и определила его ответ.

– Я знаю, что ты будешь моей правой рукой, Артабаз, что любые приказы, которые я отдам, будут выполнены быстро и четко. Слава небесам, у меня есть такие люди, как ты, Гидарнес и Масистий. Покажите себя с лучшей стороны, и я возвеличу вас.

Для того, кто имел уши, чтобы слышать, заявление прозвучало не слишком обнадеживающе. Мардоний ясно давал понять, что возложит ответственность – или вину – на подчиненных. Так было всегда, и Артабаз не удивился. Подняв руки над головой, он покорно распластался на земле.

– Ты оказываешь мне честь, – сказал он, когда Мардоний велел ему встать. – По правде говоря, я думаю, у нас нет другого пути. В городе, который мы сожгли, ничего не осталось. Кто бы там ни жил, этой зимой они наверняка умрут с голоду. Я скажу Масистию, что мы направляемся на равнины Фессалии. Наш начальник конницы больше думает о лошадях, чем о своих людях, так что он будет доволен.

Под полуопущенными веками промелькнуло беспокойство.

Наблюдая за сменой выражения лица гостя, Мардоний вздохнул. Каждый наделенный властью человек должен решать две задачи: умиротворять тех, кто наверху, и одновременно запугивать тех, кто внизу. Подобострастный и покорный в его присутствии, Артабаз становился жестоким тираном в отношении подчиненных. В результате на всех уровнях власти присутствовал элемент обмана, поскольку каждый начальник выбирал путь, который наилучшим образом поддерживал его статус. Тем не менее ситуация требовала ясности, и Мардоний ждал вопроса, который, как он понимал, должен был неизбежно последовать.

– Наш поход на север… – осторожно начал Артабаз, – не придется ли нам проходить вблизи земли спартанцев? Я видел карту, и, согласно ей, наш маршрут пролегает восточнее, но не настолько далеко, чтобы они не решились выйти.

Мардоний знал, что Фермопилы отравили страхом всю армию, а не только тех, кто находился непосредственно в его подчинении. Никто из персов никогда прежде не видел таких воинов, как эти безумцы в красных накидках. Одно только число убитых ими внушало ужас. При мысли о встрече с тысячами таких безумцев даже самые храбрые ощущали холодок в груди.

– По словам наших союзников-греков, спартанцы построили стену и прячутся за ней. Они не выйдут из-за нее, а если выйдут, мы сокрушим их. – Мардоний махнул рукой, привлекая внимание гостя к окружающим холмам и равнинам, занятым, насколько хватало глаз, полками персидской армии. – Мир никогда еще не видел такого войска, как это. Я не боюсь тех немногих, кого Спарта может выставить на поле битвы против них.

Это было сказано с большой уверенностью. Артабаз снова опустил голову, решив наклониться и поцеловать сандалию полководца вместо произнесения каких-либо слов.

И только когда он ушел, Мардоний спросил себя, означал ли этот жест согласие или возражение.

Глава 9

В пролив у Саламина ворвался восточный ветер. На глубоководье экипажи триер поднимали из трюма мачты и ставили паруса. Подводя галеры ближе к берегу, гребцы налегали на весла, и длинные кили прорезали борозды в песке.

На острове толпы голодных одолевало уныние. Над Афинами все еще поднимались тонкие столбы дыма, что для большинства означало потерю всего. Возвращение домой было невозможно, потому что дом исчез вместе с той жизнью, которую эти люди вели до вторжения персов. Тем не менее они поднимались на борт, теснясь на открытых палубах и с несчастным видом ожидая, когда же их увезут.

В открытом море Фемистокл созвал стратегов, подняв черный флаг. Лучшего слова для той роли, которую они играли, он не нашел. Как и на поле битвы при Марафоне, Ксантипп и Кимон умело командовали своими соединениями. Фемистокл с гордостью подумал, что ни один из них не следовал за ним в слепом повиновении. Афинское собрание воспитало людей думающих, мыслителей, а не рабов. Каждый новый месяц совет из пятисот избранных граждан начинал с торжественной клятвы: «Предлагать в соответствии с законом все, что наилучшим образом способствует интересам народа Афин».

Две галеры подошли к третьей, канаты стянули их вместе. Ксантипп и Кимон перешли на триеру Фемистокла, который вместо поздравлений наткнулся на настороженность и подозрительность. Подавив зевок, он услышал, как хрустнула челюсть. Как же много нужно сделать!

Еще одна триера подошла ближе, и гребцы с обеих сторон подняли весла. Фемистокл не удивился, увидев Эврибиада из Спарты, и жестом пригласил его. Наварх шагнул на галеру Кимона, используя ее как мост. Он шел с изящной точностью, хотя корабли поднимались и опускались на волнах и терлись друг о друга бортами. Фемистокл отметил про себя эту четкость движений спартанцев. Как же они раздражали его!

Кимон и Ксантипп еще приветствовали военачальника, когда Фемистокл увидел других. С десяток кораблей коринфян, мегарцев, эгинцев направлялись к образовавшейся флотилии. Некоторые шли с креном, набирая по пути воду. Совещания всех союзников Фемистокл не ожидал. Он вызвал вождей Афин, но, похоже, допустил оплошность. Все, кто подтягивался сюда, сражались вместе с общим врагом. Они перевозили афинских женщин и детей и рисковали всем в эти последние дни изнеможения и боли. Фемистокл кивнул – как самому себе, так и Ксантиппу и Кимону. Да, его народом в первую очередь были афиняне, но если уж держаться правды, то все они были греками. Однако он слишком устал, чтобы принимать так много людей, быть маслом, смягчающим разногласия, и солью, придающей вкус! Он подумал, что, возможно, никогда уже не получит удовольствия от соли – так много проглотил ее за предыдущие дни. Соль не только въелась в его кожу – она покрывала палубу и обводы весел, как зимняя наледь. Всех поднимающихся на борт Фемистокл встречал приклеенной улыбкой, на каждую протянутую руку отвечал крепким пожатием.

– Я благодарю Афину и Посейдона – и всех вас, – сказал он, ведь, в конце концов, они прибыли на его корабль; он был здесь хозяином, а раз так, то пусть послушают его. – Мы хорошо сражались вместе, и те, кто был здесь, навсегда запомнят, как мы победили. Построение, тактика копья. Я должен поблагодарить Ксантиппа – человека, которого я призвал домой, потому что считал, что он нам нужен.

По лицу Ксантиппа скользнула тень недовольства, но Фемистокл оставил это без внимания и продолжил:

– Я воздаю должное коринфянам, которые дрались, как волки, и не уступили врагу. Я воздаю должное триерархам Спарты, потерявшим половину кораблей в жестоких боях и все же не дрогнувшим.

Эврибиад склонил голову, его губы шевелились в безмолвной молитве.

Фемистокл выдержал паузу. Настало время для политики, для тонкого убеждения и давления. Настоящий лидер назвал бы каждого военачальника, все флоты. Он перечислил бы все их победы и отметил заслуги каждого. Но будь он проклят, если станет делать это сейчас.

– Я послал два письма персидскому царю, – объявил Фемистокл.

Эврибиад даже моргнул – столь внезапно сменилась тема. Он тоже знал ритуалы после битвы.

Фемистокл обвел взглядом хмурые лица. Все такие серьезные!

– Первое ушло с сыном плотника. Я попросил Ксеркса послать половину его флота вокруг Саламина. Я сказал ему, что мы сдадимся, если он это сделает, и что мы не сможем защитить пролив с двух сторон. В результате он разделил свой флот. Действуя по моему указанию, он разбил его на две половины, которые мы смогли уничтожить по отдельности. Победить один большой флот мы были не в состоянии. Это решение спасло нас всех, но и тогда Афины горели, а будущее Греции висело на волоске. Прошлой ночью я отправил второе письмо, в котором сообщил, что некоторые из моих самых воинственных капитанов вознамерились вернуться к знаменитому корабельному мосту, чтобы уничтожить его. Спеша предотвратить нападение, Ксеркс ночью улизнул, прихватив с собой еще сотню кораблей! Так что, когда будете пить за нашу победу, обязательно поднимите чашу за удачу – и за афинскую хитрость. Или – почему бы и нет? – за Фемистокла!

Последнее он произнес, подняв руку, как будто сам произносил тост. Спартанский наварх моргнул, но предложенный тост повторять не стал. Зато Кимон рассмеялся и слегка откинулся назад, как будто его обдуло ветром.

– За Фемистокла! – поддержал он, и тот склонил голову в знак благодарности.

Ксантипп хмуро посмотрел на обоих и сказал:

– Я пришел сюда не для того, чтобы возносить или выслушивать хвалу. Возможно, это ускользнуло от вашего внимания, но беженцы уже поднимаются на борт наших кораблей. У нас должен быть пункт назначения! У моих экипажей не осталось ни воды, ни еды. Они отчаянно нуждаются и в том, и в другом. Я пришел сюда узнать, есть ли у кого-нибудь запасы, которыми вы могли бы поделиться, в частности пресной водой. Я пришел спросить, не знает ли кто-нибудь безопасного места, куда мы могли бы отвезти женщин и детей, прежде чем гребцы упадут в обморок. Даже если Фемистокл прав… – Он сделал паузу, чтобы свирепо взглянуть на соотечественника, который все еще стоял, вскинув бровь, как будто удивленный тем, что его прервали. – Если он прав насчет персидского царя, то их армия до сих пор в Аттике. Я предполагаю, что они ушли, когда подожгли город, но будет ли безопасно высадиться в Пирее? Мне бы не хотелось, победив в войне на море, отдать наших людей в их руки.

Ксантипп говорил тихо и серьезно. Нескольких его фраз оказалось достаточно, чтобы победное ликование сменилось угрюмой сосредоточенностью мужчин, увидевших новую цель. Хотя в словах стратега был смысл, Фемистокл поймал себя на том, что никогда еще этот человек не вызывал у него большей антипатии.

– Я пришел попрощаться, – внезапно заявил спартанец Эврибиад. – Как ты и сказал, половина из моих шестнадцати кораблей потоплена, экипажи погибли. Теперь мой долг – вернуться на Пелопоннес, сообщить эту новость и встать в дозор у побережья.

– И вызвать армию Спарты, – добавил Ксантипп.

Наварху послышалась критика в его тоне, и, возможно, он не ошибся.

– Это решать регенту и эфорам, – ответил Эврибиад. – Поосторожнее, афинянин. Мой народ уже отдал царя Леонида и половину спартанского флота. Не смей подвергать сомнению нашу клятву.

За спиной у Ксантиппа, через пролив, лежали Афины, где в небо поднимался дым. Это был уже не столб сажи и огня, который они видели всю прошлую ночь, а тонкие, почти невидимые нити. Но спартанец понимал, что не может победить, сравнивая потери или обязательства.

Вместо этого Эврибиад повернулся к Фемистоклу и сказал:

– Я говорил, что навещу тебя, когда все закончится.

– Ничего еще не закончилось, – пожал плечами Фемистокл. – Но если хочешь, я встречусь с тобой. На площадке для кулачного боя Академии на Илиссе, если, конечно, там осталось что-то, кроме пепла. Назначь день, и я приду.

К удивлению остальных стратегов, спартанец усмехнулся:

– Я просто хотел напомнить. Сейчас неподходящее время. Мое любимое оружие – меч и щит. Когда все закончится, я приду.

Фемистокл ощутил, как внутри полыхнул гнев, и усталость отступила.

– На твоем месте я бы привел с собой друзей, – ощетинился он. – Одного будет мало.

– Мне не нужны друзья…

– Что, у тебя их нет?

Спартанец побагровел, и тогда Ксантипп обратился к обоим:

– Позвольте вмешаться и напомнить, что мы еще не разобрались с нашими настоящими проблемами. Наварх Эврибиад, я бы попросил тебя одолжить нам свои корабли еще на один день, чтобы помочь перевезти женщин и детей.

– Нет, Ксантипп, – ответил спартанец, продолжая обжигать Фемистокла свирепым взглядом. – Долг зовет меня домой.

Лицо его потемнело. Он понял, что ответил слишком резко, и добавил:

– Я знаю тебя как благородного человека, Ксантипп Афинский. Мои капитаны хорошо отзываются о тебе и твоем руководстве. Прими мою благодарность.

Обращаясь исключительно к Ксантиппу, спартанец умышленно избегал упоминать Фемистокла.

– У тебя не было бы никаких капитанов, если бы не я, – сказал Фемистокл. – Может быть, тебе бы стоило преклонить колено и поблагодарить Афину.

– Хватит! – рявкнул Ксантипп, удивив их обоих прежде, чем Эврибиад успел ответить. – Если не можешь вести себя вежливо с союзниками, зачем ты позвал нас сюда? Наварх Эврибиад понимает, что поставлено на карту. Спартанцы выйдут. Аристид присоединит к ним наших гоплитов! Мы знаем врага – и мы не можем победить эту армию в одиночку, как не смогли бы победить в одиночку их флот. Сейчас не время для мелкого соперничества.

– Ты прав, Ксантипп, конечно, – сухо сказал Фемистокл. – Очень хорошо. Ступай, наварх Эврибиад. И благодарю тебя.

Титул «наварх» Фемистокл использовал как тонкое оскорбление, ведь все командование он взял на себя и отодвинул спартанца в сторону. Краска залила лицо Эврибиада до самой шеи.

– Еще одно слово, Фемистокл, – предупредил Ксантипп, – и я подам на тебя в суд перед собранием.

Он почувствовал холодный взгляд Кимона, но отступать не стал. Точно так Ксантипп добился осуждения отца Кимона, поэтому предупреждение не было пустой угрозой, и Фемистокл с изумлением повернулся к нему. Но сейчас именно Фемистокл – в силу своей опрометчивости, из-за усталости или голода – подвергал опасности их всех. Каждому предстояло пойти своим путем – отдохнуть, поесть, выпить и снова отдохнуть. Будет ли у кого-то из них такая возможность – этого Ксантипп не знал.

Фемистокл не ответил на эту угрозу, и спартанец кивнул Ксантиппу.

Эврибиад хотел поддержать человека, который смог заставить Фемистокла замолчать.

– Я подожду еще один день, Ксантипп, – сказал он. – И одолжу корабли для того дела, о котором ты говоришь. Но куда вы доставите своих людей?

Ксантипп посмотрел на Саламин. На побережье за ним находился Элевсин, где Аристид устроил лагерь афинских гоплитов. Но пока персидская армия оставалась в Греции, этот приморский город был так же уязвим, как и любое другое место Аттики. Ксантипп чувствовал, как мысли с трудом пробиваются сквозь пелену усталости.

Первым молчание нарушил коринфский стратег:

– Думаю, пока персы здесь, по-настоящему безопасного места нет нигде. Они могут напасть на любой город и разрушить его так же основательно, как Афины. Пока они не сломлены или не обращены в бегство, убежища нет и не будет.