Хранители Мультиверсума. Книга седьмая. Последний выбор

– Этот – коза за два! – показал он нам левую половину навеса. – Бери, недорогой женщин, но хороший! Каша варить, коза доить хорошо. Писька трахать можно, но сиська маленький.

Не заметив заинтересованности, перешел к товару получше:

– Этот две коза за три! Эй, не уходи, слушай! Смотри, хороший женщин, сиська большой, жопа широкий! Рожать будет, не умри!

Я молча покачал головой, оглядываясь в поисках репера. Девушки сидели, никак не реагируя на попытки продажи, глядели равнодушно в сторону.

– Не надо три? Кормить много? – по-своему понял меня продавец. – Бери один, за один коза. Хороший женщин, сам бы трахал такой! Смотри какой волос светлый, как у молодой кукуруза!

Он показал на девушку, сидящую отдельно. Видимо, лакшери-сегмент. Она действительно светлее остальных и черты лица тоньше. Похоже, метиска. Не блондинка, но светлая шатенка, почти русая. Не красавица, как по мне, тут и посимпатичнее есть, но, видимо, цвет волос перевешивает всё.

– Настоящий волос, не крашеный! – убеждал меня дедок, – на писька такой же! Будешь брать – покажу! Один коза всего!

– Да нет у меня коз, отстань!

– Так вот же коза! – сказал с удивлением продавец, показав на загон. – Покупай коза, меняй женщина! За коза беру патрон, нож беру, ружье беру, сладкий еда беру! Всякое беру, договоримся, эй!

Экие тут интересные бизнес-схемы, поди ж ты.

– Не нужно мне женщин, у меня жена есть.

– Один жена? – рассмеялся дедок, – что делать один жена? Один жена гордый, много себя думать! У нее голова боли, писька не давай, муж злой ходи! У меня четыре жена!

Дед гордо приосанился.

– Один старый совсем, коза паси, другой тоже не молодой, каша вари, дом убирай, вода носи, кукуруза поливай. Две молодой, красивый, дети рожай, сиська корми! Большой сиська! Фуй, один жена – все равно что не жена!

– Может в другой раз, – отмахнулся я, чтобы он отстал. – Мы в походе, нам дальше идти.

– Эй, так тебе не женщина, тебе мужчина нужен?

– Вот этого не надо тут! – начал сердиться я. – Что за дурацкие подначки?

– Мужчина, горец, воевать за ты? Мой сын совсем большой уже, хороший воин! Нож резать умей, ружье стрелять умей, рука-нога драться умей! Сильный, здоровый! Два волк один нож в этот зима убивай! Три человек ружье приклад голова бей, патроны береги! Имя никому еще не скажи, тебе скажи – твой человек быть!

– И сколько коз за такого просишь? – из чисто антропологического любопытства спросил я.

Интересно же, какой гендерный курс тут. Девушки на лавке переглянулись и заулыбались, прикрыв лица рукавами.

– Не говори плохой слова, – потемнел лицом дед, – я знаю, ты чужой, не понимай. Другой человек сразу убивай за такой слова! Ты сказать, мой сын как женщина, – за коза брать, как женщина трахать!

– Извини, я правда не знал, – развел руками я, – ничего такого в виду не имел. Первый раз тут.

– За сын ружье хороший давай, такой ружье давай! – он показал на винтовку.

– Ничего себе запросы! – поразился я.

Винтовки эти большая редкость сами по себе, да еще акк внутри.

– Эй, он с этот ружье за тебя стреляй! Хороший ружье, хорошо стреляй! Твой враг далеко мертвый упади!

Странно у них тут все устроено, однако.

– Хорошее предложение, – неожиданно сказала Ольга, прислушивавшаяся к нашему разговору. – Горцев осталось совсем мало, цены выросли. После коллапса среза здесь не только залило морем все, кроме высоких гор, но и мальчики стали рождаться гораздо реже девочек. Винтовка – это даже не плата, а подтверждение серьезности твоих намерений как нанимателя. Она остается у нанятого. Ты о нем заботишься, он убивает за тебя и умирает за тебя.

– Твой женщин красивый и умный! – закивал головой дедок, – волос красный, сиська большой! Хороший женщин! Берешь сын за ружье? Один женщин еще даром дам! Любой, кроме этот, с белый волосы.

Вот, уже скидки пошли и бонусы. Еще немного, и дисконтную карту оформят.

– Нет, извини. Не нужен мне воин. Я мирный человек.

– Горец с сомнением оглядел мое снаряжение, пропахшее мымбаруковой вонью и забрызганное его кровью. Да, по мне и не скажешь, верно. Я уже так привык изображать из себя крутого, что сам почти в это поверил.

– Ладно, – вздохнул он тяжело, – с белый волосы дам. Будет у тебя один жена с красный волосы, один с белый. Красиво будет!

Да уж, хорошо, что жена этого не видит.

– Я не торгуюсь, дед, – сказал я твердо, – мне действительно не нужно покупать людей. Не та ситуация.

– Плохо, – искренне расстроился он, – совсем торговля плохой стал. Сева пропал, дети не покупай. Комспас пропал, женщин не покупай. Босс не ходи, воин не бери. Никакой торговля нет, хоть умирай лежи.

– Комспас берет у вас женщин? – заинтересовалась Ольга.

– Раньше бери, теперь нет, – пригорюнился горец, – часто бери, коза меняй, патрон плати, ружье плати, еда плати. Любой бери – красивый, некрасивый, с большой сиська, с маленький сиська. Много бери, десять, еще десять, еще десять. Не торгуйся, бери, кросс-локус ворота веди. Месяц, два месяц – совсем не бери. Плохой торговля стал! Совсем плохой!

Дед окончательно расстроился, махнул рукой и побрел к загону с козами, а к нам подошла наша спутница. Весьма довольная, улыбающаяся и с пустым мешком – видать, хорошо расторговалась.

– Мясо жопа мымбарук хорошо бери! – обрадовала она нас, – еще два раз ходи, принеси, коза тут купи! Вот этот!

Она уверенно ткнула пальцем в загон. С моей точки зрения все козы там одинаковые, но она, наверное, разбирается.

– Вы туда ходи – там репер стоять, или в кросс-локус ворота ходи.

Она показала на дверь в стоящей особняком у склона горы каменной хижине и на деревянные ворота каменного же сарая.

– Если вы меня жена не покупай, то я за мясо ходи, а то его съедать кто-нибудь.

– Нет, не покупаем. Хорошая ты девушка, но обстоятельства, увы. На, вот, – я вытащил два последних сладких батончика и отдал ей.

– Ой, сладкий еда! – обрадовалась девушка, – жаль, что вы меня не купи, у вас еда много! Я идти?

– Иди, спасибо тебе!

Она развернулась и быстрым легким шагом пошла вверх по тропе. В мымбарукову пещеру надо полагать. За мясом. Ну, удачи ей и коз побольше.

– Значит, женщин они брали здесь… – задумчиво сказала Ольга, пока мы пережидали резонанс на следующем репере.

Здесь по контрасту было тихо и спокойно, как на кладбище. Впрочем, почему «как»? На кладбище репер и стоит. В точке схождения радиальных аллей, окруженный пафосными каменными статуями, изображающими скорбящих ангелов и плачущих женщин. Атмосферно так, готичненько. В чем-то даже по-своему красиво. Но я не хотел бы себе такого. Глупо громоздить тонны резного камня над центнером гнилого мяса. Лично мне глубочайше все равно как утилизуют мой труп – ведь меня к тому моменту уже не будет нигде, а лучшая память для потомков – избавить их от многолетней бессмысленной покраски оградок.

– Это важно? – спросил Артём.

– Наверное да, – она все еще размышляла над полученной информацией. – У них нет своих женщин.

– Это как? – удивился я, – нация настоящих боевых пидарасов? А плодятся они при помощи устава караульной службы?

– Нет. Там все сложнее и хуже. Зря вы отказались сбросить на них бомбу. Они этого заслуживают, поверь.

– В Коммуне мне тоже многое не нравится, – нейтрально сказал я. – Идеального общества я пока ни разу не встретил.

– Есть границы, которые пересекать не стоит, поверь.

– Вы будете дальше обсуждать мировые проблемы или пойдем уже отсюда? – недовольно спросил Артём, – Я не любитель готической эстетики.

Два ничем не примечательных репера – и мы на месте. Библиотека встретила нас британской погодой – мелким дождичком и густым туманом, через который желтыми пятнами просвечивали тусклые фонари. Тут поздний вечер, а значит, Олег, скорее всего, у себя в комнате, в общежитии исследователей. Артем с Ольгой направились туда – у рыжей какие-то важные вопросы, а Артём знает, куда идти. Ну а я решил времени не терять и пошёл к здешнему мораториуму. Там-то меня и взяли.

Я успел частично разобрать механизм – изучая его в Центре, сообразил, как это делается и даже инструмент изготовил. Так что проблем не ожидал. Их и не оказалось – в техническом смысле. К моему большому удовлетворению, нужная нам деталь оказалась цела, хотя не хватало пары других.

И вот, когда я уже, осторожно выкрутив стяжки, рассоединил мост и платину, приподняв, вывел цапфу оси из формованной кристаллической опоры, отведя в сторону триб, и уже примерился, как мне спрессовать с этой оси нужный диск, меня грубо потащили с постамента за штаны.

Я возмутился и дал кому-то берцем по зубам, потом кому-то навернул по чайнику самопальным ключом, потом, кажется, успел разбить пару носов, но потом меня скрутили. В процессе насовали по печени и по морде, но так, без фанатизма, чтобы не дергался. Я немного подергался все же, но их было пятеро и довольно здоровых, а я один и без оружия. Винтовку я отдал Артёму, чтобы не мешалась в процессе. Библиотека казалась мне абсолютно мирным местом. Эх, пора бы привыкнуть, что расслабляться нигде нельзя.

Единообразная одежда нападавших, не форменная, но близко к тому, навела меня на мысль, что это какое-то организованное формирование. Возможно даже силы местного правопорядка. Может они решили, что я собираюсь мораториум на цветмет сдать? Я попробовал объясниться, ссылаясь на авторитет Конгрегации, но меня никто не слушал. Тащили по улице, заломив руки, и все.

Притащили, обыскали, изъяв, к моему крайнему неудовольствию всё, включая УИН. Так что порубать всех в джедайском стиле в капусту или, аккуратно вырезав кусок стены, тихо удалиться с туман не выйдет. Помещение самым очевидным образом предназначено для насильственного удержания людей внутри. Камера этакого американского (если судить по фильмам) стиля – помещение, где вместо одной стены решетка. Внутри – жесткий топчан, рукомойник и унитаз. Задняя стена толстая, капитальная, с крошечным окошком, боковые стены отделяют от соседних камер, они пустые. Коридор заканчивается мощной дверью, она, вероятнее всего тоже заперта, но это неважно, потому что мне и в коридор не выбраться. Странно, что шнурки и ремень не изъяли, но у меня нет набора отмычек в пряжке и клинка в подошве. Плохо я подготовился.

Лег на топчан и постепенно задремал – переходы довольно сильно выматывают и сбивают биологические часы. Небиологические у меня отобрали, так что не знаю, как долго проспал. За окошком еще было темно. Разбудили меня тюремщики, так же молча, без объяснений, сопроводившие меня в кабинет, усадившие на стул, и вставшие рядом. С намеком, что лучше бы мне посидеть смирно. Вскоре в кабинет вошел неизвестный в балахоне, сел за стоящий передо мной стол, долго шуршал бумажками… Нервы мотает. Ждет, что я начну возмущаться, требовать адвоката… Тут вообще есть адвокаты? Но я не стал. Понятно, что раз меня вот так притащили, то просто так не отпустят.

– Какова цель вашей диверсии? – наконец разродился балахон.

Представиться или поинтересоваться моей личностью он не снизошел, а значит, это вряд ли полицейское расследование. Просто спектакль какой-то. Что, разумеется, вовсе не исключает его печального финала лично для меня.

– Цель чего? – переспросил я, чтобы не молчать.

Может за молчание мне по голове треснут, я не хочу.

– Диверсии. Вы разбирали мораториум Библиотеки. Наличие специальных инструментов подтверждает, что это было намеренное, заранее подготовленное деяние.

– Нельзя сломать то, что и так не работало. Там птичьи гнезда старше меня на вид.

– То есть, вы признаете, что ваши действия были намеренными?

– Черта с два. Я ничего не признаю.

– Ваше признание не является обязательным, – сказал балахон, – оно влияет лишь на вашу участь. Сам факт преступления установлен с достаточной достоверностью.

– Тогда какого хера я тут делаю?

Вопрос проигнорировали.

– Кто направил вас к нашему моратриуму?

– Руководитель Конгрегации Центра, – я решил, что эта информация мне никак не повредит, но, похоже, ошибся.

– Вы признаете, что действовали в сговоре с отступниками?

– С кем? В первый раз слышу.

– Только что признались и теперь отрицаете?

– Не знаю никаких «отступников».

– Конгрегация выступила против пришествия Искупителя и тем поставила себя вне Церкви. Их цели кощунственны и безумны.

– Не в курсе, мужик, извини, – я развел руками, но двое стоящих сзади схватили меня за локти, как будто испугались, что я сейчас замашу ими и улечу.

– Ваша осведомлённость об их целях не имеет значения. Ваша связь с отступниками доказана.

Я промолчал. Мое мнение тут, похоже, ни на что не влияет.

– Насколько сильно поврежден их мораториум?

– Понятия имею. Я не специалист.

– Но вы собирались его починить?

– Эй, – решил уйти в отказ я, – меня просто наняли снять деталь!

– Вы врете, – покачал капюшоном балахон. Лица его я до сих пор не разглядел. – Мы знаем, кто вы.

– И кто же я?

– Вы – механик с волантера. Вас зовут Сергей, позывной «Зеленый». Именно вы восстановили волантер, и именно вы отец одного из потенциальных Искупителей.

– Чего? – поразился я.

Ладно, про дирижабль, который они называют «волантером», узнать несложно. В Черном Городе мы засветились как лампочки. Но отец потенциального… Что за херь? Ну, мало ли, странноватый у нас мальчик. Подумаешь, Настя там что-то разглядела синим глазом, но Искупитель?

– Значит, – продолжал балахон, – вы имеет как достаточную квалификацию, так и очевидный мотив.

– Какой, нахрен, мотив?

– Как любящий отец, – терпеливо разъяснил он, – вы не хотите, чтобы ваш сын стал Искупителем. Эгоистическая, но по-человечески понятная позиция. Что, разумеется, не оправдывает вашего предательства интересов Мультиверсума, сотрудничества с отступниками и попытки диверсии.

– Какой, в жопу, диверсии? – на выдержал я, – ваш мораториум лет сто как не работает!

– Диверсия не в том, что вы разобрали наш мораториум, а в том, что собрались восстановить мораториум отступников, позволив им продолжить их отвратительные деяния. И то, что вы отец потенциального Искупителя, вас не оправдывает.

– Да с чего вы взяли, что мой сын…

– Не надо кричать! – перебил меня балахон. Стоящие за стулом ребята положили каменные руки мне на плечи, подтверждая серьезность намерений. – Бессмысленно отрицать очевидное. Примерно год назад Хранители переместили развоплощенную сущность одного из них из вашей жены в ее плод. Глупо делать вид, что вам это неизвестно, поскольку они сделали это в вашем присутствии и по вашей прямой просьбе. Примите последствия этого выбора!

– Да я… – стоящие за стулом стиснули мне плечи стальными пальцами, и я понял, что перебивать монологи балахона не следует. Он уже все решил, мое дело – весь этот бред выслушать.

– Таким образом, мной достоверно установлено, что вы имели мотив, возможность и прямое намерение. Ваши действия свидетельствуют против вас. Ваша виновность не вызывает сомнений. Приговор будет рассмотрен и оглашен позже. Уведите!

Я не стал протестовать, за очевидной бессмысленностью этого. Никто тут не собирался меня выслушивать. Отвели в камеру, заперли большой железный замок большим железным ключом и ушли. За окном уже рассветало. Интересно, что полагается за кощунственную диверсию путем починки поломанного? Если сожжение на костре, то, надеюсь, дрова будут сухими. От дыма у меня в носу свербит, а безудержно чихающий казнимый выглядит несолидно.

Глава 3. Артём. «Дом наизнанку».

Олег встретил нас радостно, хотя Ольги забавно стеснялся.

– Что вам предложить, Ольга Павловна? – суетился он, – Чаю? Пирожков? Больше ничего нет, по позднему времени, не взыщите.

– Не волнуйтесь вы так, Олег! Я вам больше не начальство, а вы не транспортный оператор! – рассмеялась она.

– И вы не считаете меня дезертиром? Я ведь не вернулся в Коммуну после гибели группы…

– С тех пор много всего случилось. Я, вот, даже его больше дезертиром не считаю… – Ольга махнула рукой в мою сторону. – А кое-кто уже не прочь назвать этим словом меня…

– Рад, что вы перестали быть столь… Догматичны. Вам, Ольга Павловна, полезно посмотреть на проблемы с другой стороны. Увидеть другие правды… – Олег принес с кухни общежития горячий чайник. – Что привело вас в Библиотеку? Здесь слишком академично и недостаточно динамично для людей вашего склада.

– Мы тут за деталями к… – я заткнулся, получив под столом болезненный пинок по щиколотке.

– У нас много вопросов к вам, Олег, – бархатным голосом сказала моя бывшая, – И вопросы эти самого академического свойства, поверьте!

Надеюсь, она хотя бы соблазнять его не собирается? Он все-таки служитель церкви, да и мне… Я поймал себя на том, что мне было бы, пожалуй, неприятно. Хотя, казалось бы. Нет, что-то во мне не отпустило еще Ольгу окончательно. Ну, или что-то в ней – меня, это вернее. Она умеет добиваться своего, так или иначе. Как я не отбрыкивался, в фактически опять выступаю ее личным оператором. И сплю с ней, да. Вечно бабы мной крутят, да что такое.

– Что вы хотите узнать? – вздохнул Олег, – Учитывайте, пожалуйста, что мои штудии здесь весьма далеки от завершения. История Церкви и Искупителя захватила меня, но слишком много книг, в которых описаны другие книги о третьих книгах…

– Нас интересует один достаточно конкретный вопрос…

«Нас», ага. Что б я еще знал, какой именно…

– Что вы знаете об отношениях Церкви и Комспаса? – как-то резко спросила она.

– Вы знаете об этом? – заметно растерялся Олег. – Я сам недавно наткнулся на некую связь, старые документы, не вполне ясного происхождения…

– Наш спутник, – он отошел по делам ненадолго, скоро должен прийти, – хороший аналитик. И он сразу предположил существование некоей «третьей силы» – кого-то, кто действует между Коммуной и Комспасом. Кого-то, кто тщательно делит остатки старых технологий, подбрасывая их части разным игрокам Мультиверсума. Кого-то, кто заинтересован в конфликтном развитии событий, в ускорении деградации срезов, в блокировании любых попыток этому противостоять. А еще наш аналитик предположил, что, с высокой вероятностью, эта третья сила связана с Церковью.

– Церковь, увы, далеко не монолитна, – покачал головой Олег. – Внутри нее есть несколько течений, как догматического, так и практического характера. Ну и соблазны власти… Ну, вы понимаете.

– Понимаем, – кивнула Ольга. – Люди – везде люди. И все же?

– Комспас выступает как сила, направленная против Искупителя. Их одержимость его уничтожением – желательно, превентивным, до воплощения, что означает неприятие всех, связанных с его культом, – идеологическая основа их странного общества. Нельзя не обратить внимание на очевидную искусственность этого небольшого социума, его нежизнеспособность вне рамок этой задачи. Казалось бы, это воплощенные антагонисты Церкви Искупителя, верно?

Ольга заинтересованно кивнула.

– И тем не менее – я уверен, что Комспас тайно поддерживался одной из церковных фракций.

– Я в курсе, продолжайте.

– Видите ли, Ольга Павловна, в Церкви Искупителя самому Искупителю рады будут далеко не все…

Ольга с Олегом еще долго беседовали, обсуждая интриги и расстановки сил, но я так умотался, что ушел спать. Олег показал мне свободную комнату, и я отрубился, едва прилег. Под утро меня бесцеремонно, но приятно разбудила Ольга – я слегка удивился, но и не подумал сопротивляться. Потом мы уснули уже вместе, несмотря на узковатую кровать. Засыпая, я дышал запахом полыни, пороха и миндаля от ее волос, и думал, что эта женщина нахально захватила слишком много места в моей жизни, ловко растолкав локтями людей и обстоятельства. А ведь я женатый человек с детьми, почтенный отец семейства. Почти султан. Надо что-то с этим делать. Но лучше – не сейчас. Подумаю об этом позже.

Утром нас разбудил стук в дверь. Олег, убедившись, что мы проснулись, попросил выйти на кухню, у него важные новости. Важными новостями оказался арест Зелёного. Его обвиняли в каком-то не то кощунстве, не то терроризме, но по сути – в том, что он выполнял задание Конгрегации, которая тут была, оказывается, очень непопулярна. Парадокс – стоит собраться вместе десятку людей, и они немедля поделятся на три партии, восемь фракций, четыре взаимоисключающих течения и пять на дух не переносящих друг друга конфессий. Вот так и Церковь Искупителя – в Библиотеке и Центре она вроде бы одна и та же, но есть нюансы. Руководящая там Конгрегация и рулящая тут Кафедра имеют глубочайшие идеологические противоречия и абсолютно несовместимый взгляды на Мультиверсум и роль Церкви в нем. Сильно упрощая: Конгрегация считает, что Искупитель – это, конечно, здорово, но чем позже он придет – тем лучше. Сложившийся статус-кво не так уж плох, и крах текущего Мультиверсума лучше по возможности оттянуть всеми способами. Для этого они пестуют корректоров, которые, с переменным успехом, но вытягивают-таки иногда из коллапса населенные срезы и используют Людей Дороги, чтобы, по мере их скромных сил, поддерживать ее инфраструктуру. Кафедра же, наоборот, считает, что пришествие Искупителя надо всячески ускорить, пусть грешный мир погибнет и все начнется с нуля. Поэтому корректоров они не любят, цыган не любят тоже, коллапсы срезов приветствуют и даже, не исключено, провоцируют – хотя никто за руку их пока не поймал. Обе стороны считают друг друга предателями и отступниками и при случае не упустят шанса напакостить. Вот, например, как сейчас.

– И что с ним сделают? – спросила деловито Ольга.

– Не знаю, – развел руками Олег. – Прецедентов пока не было. Но точно не отпустят.

– Это нас не устраивает, – заявила она в своей обычной категорической манере. – Где он?

– В изоляторе службы охраны Бибилиотеки.

– Его можно увидеть?

– Наверное. Тут все-таки не совсем средневековые нравы, может разрешат свидание.

Свидание нам, не без скрипа, но разрешили. Мы заявили, что являемся ближайшими родственниками, и даже не стали уточнять, насколько близкими. Противостоять напору Ольги сложно, проще сделать, как она хочет. По себе знаю.

– Привет, – сказал я валяющемуся на топчане Зеленому.

Между нами решетка и даже табуреток не дали. Беседуйте стоя.

– А вы не спешили, – буркнул он, – Ну что, костер уже сложили?

– Костер?

– А что, меня повесят? Или тут в ходу гильотина?

– О, наш Зелёный по-прежнему верен свой мизантропии! – констатировала Ольга.

– У тебя есть другие версии, рыжая? Включи логику – удержать меня сложно, я проводник. Если только в клетке вот так – но зачем? Это ж меня кормить придется. Отпустить? Тем более глупо, зачем тогда задерживать. Выходит, придется пристукнуть. Вопрос только публично или по-тихому. Ты на что ставишь? Я – на публичность. В кризисные моменты публичные казни сплачивают электорат.

– Мы тебя вытащим! – сказал я, пытаясь изобразить голосом уверенность.

Охраняли его серьезно – даже сейчас в конце коридора стояли люди с автоматами, а снаружи ходили патрули. Разве что Ольга что-то придумает, она на хитрости горазда.

– Да ладно, – усомнился Зелёный, – если бы вы могли меня освободить, то не приперлись бы сюда с официальным визитом, сдав на входе оружие и УИНы. Так?

– Увы, – признала Ольга, – они предусмотрели попытку силового освобождения. Мы с Артемом не потянем. Сюда бы Македонца с его группой – но это слишком долго. Приговор приведут в исполнение раньше.

– И каков он?

– К сожалению, нам не сказали. Но ты прав – отпускать тебя точно не собираются.

– То есть, вы пришли просто морально поддержать смертника? – мрачно усмехнулся Зелёный, – Могли бы потратить время с большей пользой, я не сентиментален. Позаботиться о семье вы и так сообразите, а рыдать у вас на плечах я не собираюсь. Лучше подумайте, куда они дели то, что я успел открутить от мораториума.

– В смысле? – удивился я.

– Не тупи, Артём. Я успел демонтировать нужную деталь. С оси не спрессовал, но ее и с осью унести несложно, не такая она большая. Вряд ли церковники собрали все обратно – это сложный механизм, а они не руками работать привыкли. На месте тоже наверняка не бросили. Значит – куда-то унесли и положили. Олег наверняка может предположить, куда. Сомневаюсь, что это место охраняют так же хорошо, как меня. Хватайте железку – это такая полупрозрачная мандула, типа погрызенной тарелки, надетая на длинную хренотень с цапфами на концах.

– С чем?

– Неважно, узнаете. Хватайте ее и тащите в Центр. Иван сообразит, как ее на место приладить.

– А ты как?

– Кверху каком. Вы не поняли – тут не во мне дело вообще. Это здешние кафолики послали стрелка, который повредил мораториум. Это они натравили Комспас на Центр. Черт, да они этот Комспас чуть ли не сиськой выкормили!