Энцо Феррари. Биография

Сказать, что брак Феррари был обречен быстро превратиться в чисто юридическую формальность, значило бы сильно преуменьшить. Хотя существует несколько фотографий начала 1920-х годов, на которых Энцо вместе с женой запечатлен на разных гонках, он все же довольно быстро вжился в традиционный образ итальянского мужа, начав искать сексуальные приключения на стороне, но не столько ради удовольствия, сколько ради банального удовлетворения собственного эго. Энцо Феррари будет одержим сексом большую часть своей жизни, а его брачная клятва, данная Лауре, продержится, наверное, всего несколько месяцев. Много лет спустя он скажет Ромоло Тавони, доверенному личному ассистенту и гоночному менеджеру-ветерану, что «у мужчины всегда должно быть две жены».

По иронии, дела Феррари в бизнесе пошли в гору после события, на котором он сам даже не присутствовал. В июне 1923 года Гран-при Франции проходил в Туре, и именно там случилась драка между членами могучей команды Fiat. Луиджи Бацци, тридцатилетний техник-эксперт и настройщик моторов, поругался с главным инженером завода Гвидо Форнакой и по возвращении в Италию получил предложение от своего друга Феррари. Узнав о вражде, начавшейся у Бацци с Fiat, Феррари предложил Луиджи перебраться в Турин на должность в гоночном департаменте Alfa Romeo. В конце концов, Мерози и компания в тот момент находились на завершающих этапах разработки новой двухлитровой форсированной машины для «Гран-при» – «GPR», или «Pi», – которая должна была быть представлена 9 сентября на «Гран-при» Европы в Монце. Используя свои силы убеждения, о которых сложат потом не одну легенду, Феррари заманил Бацци, тихого, степенного и очень практичного уроженца Новары, в Alfa Romeo. Так начались отношения, которые свяжут двух бойцов автомобильного мира на долгие шестьдесят лет.

У новой гоночной машины Мерози был потенциал. «GPR», или «Pi» как ее будут называть в последующие годы, была хорошо продуманным двухместным болидом (присутствие в кокпите механика по-прежнему дозволялось правилами), и с полным выздоровлением Аскари, вернувшегося в строй к Кампари и Сивоччи, Alfa Romeo, казалось, наконец готова войти в первый эшелон команд «Гран-при». Но надежды команды перечеркнула трагедия.

За день до Гран-при Европы в Монце к параду машин, «Fiat’ам», «Sunbeam’ам», «Bugatti», «Alfa» и прочим присоединился Джимми Мёрфи, великий американский чемпион Индианаполиса, управлявший очень быстрым и технически продвинутым восьмицилиндровым «Miller», на котором он откатал несколько разминочных кругов, показав впечатляющую скорость. Вскоре все машины вернулись в боксы, все, кроме одной. Уго Сивоччи, сидевший за рулем новой «Alfa Pi», вылетел с трассы на одном из ультраскоростных изгибов Монцы и разбился насмерть. Сивоччи не стало. Человек, приведший Феррари в автоспорт и давший ему первый шанс управлять гоночной машиной, погиб. Он стал первым из буквально десятков мужчин, павших рядом с Феррари, ставших жертвой этого жесточайшего спорта. Смерть Сивоччи плюс тот факт, что «Pi» не показала себя достаточно скоростной в сравнении с самыми быстрыми машинами, вынудили команду Alfa сняться с соревнований. Доминировала на том Гран-при пара 805-х «Fiat’ов», а Мёрфи со своим «Miller» стал третьим.

Команда вернулась на завод в Портелло, находившемся в нескольких милях от Монцы, совершенно разбитой. Она не только потеряла одного из своих пилотов-асов и близкого друга, но еще и пришла к выводу, что Pi нуждается в больших доработках и отладках. У Бацци нашлось предложение. Он сказал, что среди сотрудников Fiat есть один блестящий инженер, которого можно переманить на свою сторону. Звали его Витторио Яно. Сотрудники Alfa Romeo, разумеется, были знакомы с 33-летним туринцем и через своих связных в Fiat (некоторые из этих связей наладил Феррари) знали, что этот человек – прирожденный гений по части работы с новыми двигателями с наддувом, которые начинали доминировать в автоспорте.

Витторио Яно был членом семьи, гордившейся своими давними традициями и успехами на техническом поприще. Его отец возглавлял один из крупных арсеналов итальянской армии, находившийся в Турине. Яно был выпускником технического университета этого города, Instituto Professional Operaio di Torino, и спустя два года после получения степени (не полноценного диплома инженера, а скорее допуска техника), в возрасте 18 лет, перешел на престижную работу в инженерном департаменте Fiat.

И хотя много всего было сказано о роли Энцо Феррари в деле переманивания Яно из Fiat в Alfa Romeo, выдающийся историк автомобильного мира Гриффит Боргесон сумел посредством подробных интервью с Яно, взятых незадолго до его смерти в 1964-м, восстановить наиболее точную картину тех событий. По его словам, Яно утверждал, что контакты с ним инициировал Римини, а не Феррари, Феррари же должен был довести дело до конкретики в конце лета 1923 года.

Поскольку Феррари был знаком с нюансами политической жизни автобизнеса в Турине и владел собственной «Alfa», кажется логичным то, что Римини выбрал именно его для выполнения «миссии Яно» в Турине. Феррари уже сто раз ездил в Турин, и не было никаких сомнений в том, что ему не составит труда разыскать квартиру Яно на третьем этаже дома по Виа Сан-Массимо. Он вспоминал, что на пороге его встретила жена Яно Розина, сказавшая, что нет никаких шансов на то, что ее муж решит покинуть родной город. Потом домой прибыл сам Яно. Феррари рапортовал: «У нас состоялся разговор. Я рассказал ему о преимуществах, которые ему даст переход в Alfa, и на следующий день он согласился». И вновь Феррари приукрасил правду.

Яно рассказал Боргесону, что встретил предложение Феррари прохладно, заявив, что если Alfa так сильно хочет заполучить его себе, на переговоры с ним должны приехать более высокопоставленные лица компании. Лишь после того, как Феррари передал в Милан отказ Яно, Римини – а может и сам Никола Ромео – осуществил переход инженера в их компанию. Яно сказал Боргесону, что его зарплата выросла с 1800 лир в месяц до 3500 лир, а кроме того, ему предоставили квартиру в Милане в качестве дополнительного стимула.

Витторио Яно работал быстро. За считаные месяцы он трансформировал «Pi» авторства Мерози в одну из величайших гоночных машин всех времен. Его «P2» была настоящим шедевром, с той оговоркой, что она сильно копировала последние разработки Fiat для гоночных машин. Он знал слабые места «Fiat»: шаткие пружины клапанов и деформация блоков двигателя при высоких температурах. Он также знал, как исправить эти недостатки. Его «P2» были оснащены 8-цилиндровыми, 16-клапанными, двухлитровыми моторами, развивавшими 135 лошадиных сил благодаря компрессорам Рутс-типа. Тормоза были гидравлическими, похожими на те, что двумя годами ранее представил Duesenberg, а колеса были на шинах низкого давления, т. н. «баллонах», впервые представленных в Индианаполисе.

Машина незамедлительно снискала успех. Вернувшийся на пик формы Антонио Аскари, имевший, по мнению многих, потенциал стать одним из величайших пилотов в спорте, объединив силы с Бацци, одержал победу в Кремоне. Их «P2» показала результат в 195 км в час на прямом участке длиной в 9,6 км и установила рекорд скорости круга в 162,5 миль в час на широко раскинувшейся трассе, представлявшей собой объединенные вместе участки дорог общего пользования. Внезапно в переполненной нише Гран-при появился новый игрок, и менеджмент Alfa тут же среагировал, собрав у себя мощную команду пилотов. Компанию Аскари и Кампари составил хитрый французский ветеран Луи Вагнер, который в свои 42 мог похвастать долгой карьерой гонщика, начавшейся еще в 1906 году – тогда он выиграл Кубок Вандербильта на Лонг-Айленде. Также в составе, пусть и на позиции младшего дублера, был Энцо Феррари.

Он приобрел у завода спорткар «Tipo RLSS» и довольно неплохо показывал себя на нем, выиграв Chilometro Lanciato в Женеве и одержав вторую подряд победу в Равенне. Также он победил в Circuito del Polesine в Ровиго и финишировал вторым на Corse delle Torricelle. Пожалуй, величайший момент его карьеры пилота случился в июле 1924 года в Пескаре, городе на Адриатическом побережье. Он был заявлен от Alfa в паре с Кампари, вот только Кампари досталась одна из «P2», предназначенных для Гран-при, тогда как Феррари получил 3,6-литровый спорткар «Tipo RL/TF» – более тяжелую, не такую проворную машину, вышедшую из дизайнерских цехов Мерози, которая, как ожидалось, должна была стать резервной при основной «P2», недавно собранной по чертежам Яно.

Но Кампари довольно рано сломал свою коробку передач, и Феррари неожиданно оказался в лидерах, далеко обогнав пару мощных «Mercedes’ов» под управлением двух любителей, графов Мазетти и Бонмартини. Кампари поступил умно, вытолкав свою сломанную «Alfa» с дороги на обочину, под куст, из-за чего его соперники продолжали полагать, будто он по-прежнему в гонке и просто проходит сейчас какой-то из участков громадной треугольной трассы. Общая протяженность ее составляла 25,4 км, на трассе было две прямых длиной в 6,4 км и ряд коварных поворотов, змеиными изгибами проходивших через несколько крошечных деревень. Гонка называлась Coppa Acerbo в честь капитана Тито Ачербо, брата профессора Джакомо Ачербо, члена кабинета министров Муссолини и влиятельного соратника дуче. Кстати, в тот же год он ловкими маневрами провел через палату депутатов закон, обеспечивший фашистам две трети мест в парламенте и тем самым наручниками привязавший страну к Муссолини и его партии. Кубок Ачербо был назван так в память о погибшем на полях сражений Первой мировой капитане и шел в связке с титулом Cavaliere della Corona d’Italia. Некоторые горячие персональные поклонники Феррари наделали много шуму в связи с этой наградой, но по сути она была совершенно бессмысленной. Титул «Cavaliere» (рыцарь) был настолько распространен в XIX столетии, что король Умберто посмеивался: «Невозможно отказать человеку в двух просьбах: о сигаре и рыцарском кресте». В книге «The Italians» Луиджи Бардзини так описывал очарование своих соотечественников титулами и регалиями: «Это применение академических и других титулов, которые люди присовокупляют к своим именам, словно служит доказательством того, что человек настолько очевидно заслуживает подобных почестей, что нет совершенно никаких шансов, что его этими титулами могли не наградить». Мужчина среднего класса в юности именуется «Dottore», а когда ему перевалит за сорок, его начинают величать «Commendatore», или в переводе рыцарь-командир. Самые рядовые письма отправлялись «прославленным», «знаменитым», «известным» «Синьорам» или же просто «N.H.» – за этой аббревиатурой скрывается Nobil Homo, «благородный муж». Награждение молодого Феррари титулом «Cavaliere» было лишь простой формальностью, этой чести автоматически удостаивался победитель гонки, и для народа, одержимого гипертрофированным самообольщением и титулами-пустышками, оно мало что значило.

Но победа в Пескаре принесла Энцо и более осязаемые дивиденды. Он хорошо показал себя за рулем, и его выступление произвело на начальников Alfa достаточное впечатление, чтобы они решились повысить его до члена полноценной команды «Гран-при», готовившейся к предстоящему Гран-при Европы, который должен был пройти в непростых условиях: трасса проходила по шероховатым общественным дорогам, раскинувшимся вокруг французского Лиона. Феррари должен был присоединиться к Аскари, Кампари и Вагнеру и принять участие в, без сомнений, самой престижной и самой конкурентной гонке из всех крупных европейских. И вновь биографы-обожатели раздули это повышение Феррари до невероятных масштабов, тогда как на деле Энцо взяли в Лион в качестве дублера графа Джулио Масетти, который сам был резервистом и явно не имел в команде высокого статуса. Тем не менее, попадание в команду стало пиком гоночной карьеры Феррари и предоставило ему шанс продемонстрировать свои таланты пилота на фоне блестящих партнеров по команде, не говоря уже о великих Пьетро Бордино из Fiat, сэре Генри Сегрэйве и Дарио Ресте с их «Sunbeam’ами», Робере Бенуасте и Рене Томасе, управлявших французскими «Delage», и прочих.

Однако этого так и не произошло, и споры о том, почему так вышло, не утихают до сих пор. Феррари появился в Лионе вместе с командой Alfa и недолгое время практиковался на коварной, 22-километровой трассе общего пользования, после чего, никого не предупредив, сел на поезд и возвратился в Италию. В своих мемуарах он туманно объяснял причины отъезда: «На протяжении всего того года я чувствовал себя неважно, чувствовал серьезную усталость. Более того, мое недомогание было настолько сильным, что оно вынудило меня сняться с соревнований и, по сути, забросить гонки. Так начались мои проблемы со здоровьем, которые еще много раз скажутся на мне в последующие годы». Какова была природа этого серьезного недомогания? Одни предполагали, что у него случился нервный срыв; другие, что у Энцо появились проблемы с сердцем, возникшие вследствие подхваченной на войне болезни. Некоторые злобно отмечали, что, вероятно, всему виной начавшееся возвращение к реальности, самому страшному недугу, или же к слухам о реальности, которые будут преследовать его до самой могилы.

Джованни Канестрини, старейшина итальянской автоспортивной журналистики в 1920-е и 1930-е годы, открыто заявлял, что Феррари просто струсил. Он полагал, что молодой пилот из Модены, которому тогда было 26 лет и за плечами которого было 27 гонок, просто испугался, увидев суровую, полную слепых зон из-за многочисленных холмов лионскую трассу, и, оценив уровень конкуренции со стороны соперников, предпочел уехать домой. Эта ремарка Канестрини циркулировала в публичном пространстве и привела в бешенство Феррари, отказавшегося прощать журналиста вплоть до того момента, пока между ними не было объявлено «перемирие». Спустя тридцать пять лет! Старинный друг Феррари Джино Ранкати предоставил читателям своей биографии Энцо, написанной с нескрываемой любовью и опубликованной в 1977 году, следующее загадочное наблюдение касательно способностей Феррари-гонщика:

«…КАК У ГОНЩИКА У НЕГО БЫЛИ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ: ИЗЛИШНИЙ ТРЕПЕТ ПО ОТНОШЕНИЮ К МАШИНАМ, КОТОРЫЕ ЕМУ ДОВЕРЯЛИ, [И], ПОЖАЛУЙ, НЕ САМАЯ ВЫДАЮЩАЯСЯ ХРАБРОСТЬ».

Какой бы ни была истинная причина его дезертирства, оно поставило крест на его дальнейших шансах добиться успехов в команде «Гран-при», и Энцо, поняв это, возвратился в Модену, чтобы целиком сконцентрироваться на автомобильном бизнесе. Он попросту прекратил попытки дальше заниматься своей спорадически развивавшейся карьерой гонщика.

Команда Alfa Romeo, тем временем, едва ли сильно ощутила его отсутствие в Лионе. Кампари победил после того, как его партнер по команде Аскари столкнулся с неисправностью двигателя ближе к концу гонки. Сэр Генри Сегрэйв финишировал вторым на своем «Sunbeam», тогда как Аскари оторвался от остальных достаточно далеко, чтобы, несмотря на поломку, прийти третьим. Некогда доминировавший в автоспорте Fiat потерпел настолько чувствительное поражение, что с тех пор туринская фирма решила больше никогда не соревноваться на серьезном уровне. Несколько лет спустя завод предпримет попытку собрать машину для «Гран-при», но к тому времени эстафетная палочка лидера итальянского автоспорта уже перешла к выскочкам из Alfa Romeo, вышедшим на первый план тем теплым августовским днем 1924-го. И хотя Феррари не мог поставить себе в заслугу победу над Fiat на треке, его вклад в поражение гиганта – а именно помощь в переманивании на сторону Alfa Бацци и Яно – был все же существенным. Вслед за переездом пары в Милан некогда непобедимый гоночный департамент Fiat’а превратился в руины. Что еще хуже, другой блестящий инженер Винсент Бертарионе на тот момент уже год как работал в Sunbeam, и тем самым с уходом Яно у Fiat почти не осталось серьезных технических кадров. Эти потери плюс изменения во внутренней политике компании вынудили Fiat уйти из гонок после сезона 1924 года. Несколько лет спустя компания попробует вернуться, но надолго задержаться не сумеет и после этого навсегда разойдется с автоспортом. Учитывая то, что в сознании Энцо Феррари глубоко укоренились чувство собственного достоинства и жажда мести, можно не сомневаться, что капитуляцию компании, отказавшейся от его услуг шестью годами ранее, он праздновал очень шумно.

Феррари утверждал, что политика его не интересовала, и, учитывая его антипатию по отношению к Риму и общее неприятие католической церкви – плотно вовлеченные в итальянскую политику в то время, – сомневаться в его словах не приходится. Однако ему удалось завести нескольких друзей среди чиновников-фашистов, потому, что большинство людей, пользовавшихся властью и влиянием на национальную автомобильную индустрию, имели тесные связи с правящей партией. Энцо Феррари учился быть политиком в высшей мере, но лишь для того, чтобы продвигать свои личные интересы, но никак не интересы адептов какой-либо конкретной идеологии. С Бенито Муссолини он встречался всего раз, в начале 1924 года. Дуче в то время был на пике популярности и решил сделать остановку в Модене по ходу своего автопробега из Рима в Милан окольными путями. По пути он делал остановки, чтобы повидаться с видными фашистами и сторонниками партии, а также для укрепления своих политических позиций в таких захолустных местах, как Модена. Там он встретился с видным сенатором-фашистом, с которым долго и обстоятельно, в типично итальянской манере, ужинал и совещался. Поскольку Муссолини хранил верность Alfa Romeo на протяжении всего своего правления – возможно, по причине того, что марка выпускала автомобили в городе, в котором он пришел к власти – в Модену он приехал на новом трехместном спортивном автомобиле. Поскольку Феррари был местным концессионером Alfa и самым известным человеком города, имевшим отношение к автоспорту, ему было поручено эскортировать дуче из города. Он пытался ехать аккуратно по мокрым от дождя булыжникам дороги, но все равно двигался на гораздо большей скорости, чем менее опытный и умелый Муссолини, едва за ним поспевавший. После того как машину горделивого, но совершенно неспособного к быстрой езде лидера пару раз увело в крутые заносы, Феррари сбавил скорость на порядок и уже не прибавлял до самого конца поездки, завершившейся несколько километров спустя.

По иронии судьбы, Alfa Romeo вскоре последовала примеру Fiat, покинув мир автогонок. 26 июля 1925 года главная звезда команды, пилот Антонио Аскари, лидировавший на Гран-при Франции, проходившем в Лина-Монтлери, погиб, попав в аварию.

Смерть популярного Аскари шокировала членов команды до глубины души и убила весь спортивный запал всех участников, от оставшихся в живых пилотов до самых последних механиков. Молодой Луиджи Кинетти ездил с командой в Лион в качестве механика, но решил не возвращаться домой в Милан. Он некомфортно ощущал себя в атмосфере нарастающей воинственности, которую нагнетали фашисты, и испытывал тягу к открытым и добродушным французам, переживавшим период послевоенного изобилия, оживившего их страну в 1920-е годы. Кинетти, чьи познания об автомобилях были богатыми и разнообразными – от загадочного, почти мистического дела производства подшипников до периодических заездов в качестве гонщика, – перебрался в Париж, где планировал открыть маленький сервис по ремонту экзотических автомобилей.

Вскоре после гонки Alfa Romeo объявила о том, что временно сворачивает свою соревновательную деятельность из уважения к погибшему чемпиону. Но причиной ухода команды из автоспорта была не только искренняя боль утраты. Гриффит Боргесон предполагал, что решение было связано с проседанием экономики и вмешательством итальянского правительства в дела компании. Ранее в тот год фашисты начали перетаскивать Alfa Romeo под крыло новообразованного IRI, Instituto di Ricostruzione Industrial, громадного государственного бюрократического аппарата, созданного с целью финансирования предприятий, испытывающих финансовые трудности, и поддержания их коммерческой жизнеспособности. Весьма вероятно, что чиновники IRI повлияли на сворачивание дорогой и рисковой гоночной программы фирмы.

С прекращением Alfa Romeo активной деятельности в автоспорте Энцо Феррари сконцентрировался на развитии своего бизнеса по продаже машин. Теперь у него был договор о франшизе с Alfa Romeo, позволявший ему продавать машины марки в регионах Эмилия, Романья и Марке, и в апреле 1925 года он начал перестройку большого двухэтажного дома на Виа Эмилиа для превращения его в дилерский и сервисный центр Alfa. До сих пор они с Лаурой жили в маленькой квартирке на втором этаже над рестораном, находившемся неподалеку, и теперь планировали переехать в новое здание. Жизнь в этом тесном, душном пространстве едва ли была спокойной. Энцо и Лаура постоянно ругались. Что хуже, Лаура и мать Феррари Адальгиза презирали друг друга, и это вынуждало Энцо выступать в роли арбитра в мучительной и бессмысленной внутрисемейной борьбе. Он был поглощен автомобильным бизнесом и постоянно путешествовал, то в Милан, где было нужно поддерживать связь с руководящим составом Alfa Romeo, то в Болонью, где на Виа Монтеграппа он открыл дилерский офис-спутник Alfa. Когда он бывал в Модене, основными местами его внимания были шумные местные бары и рестораны, где энтузиасты от автодела проводили бесконечные часы в дискуссиях о любимом спорте. По той же схеме он проводил время и в Болонье, где в заведениях вроде «Café San Pietro» и «Folia Bar», что на Виа Индипенденца, и дворяне, и мещане наливались вином, накручивали на вилки пасту и беспрестанно трепались об объединявшей их страсти. Феррари в таких местах был своего рода знаменитостью. В конце концов, он был победителем Кубка Ачербо и работал в гоночной команде Alfa Romeo, пускай недолго и без особых достижений. Однако и такого послужного списка было достаточно, чтобы впечатлить местных, и он это делал с большой выгодой для Alfa Romeo, повышая таким образом продажи марки. Он начал все больше времени проводить в Болонье и уже в открытую стал рассуждать о своем желании избавиться от жены. Развод в Италии был совершенно невозможен, даже невообразим, но в этот период он и не пытался изображать верного мужа. Его хождения налево, как в Модене, так и в Болонье, достигли сумасшедших масштабов. Ни разу не симпатичный мужчина Феррари, тем не менее, пользовался огромным успехом у женского пола, главным образом за счет своей уверенности в себе, возвышавшей его над остальными, и крепнувшей силы убеждения. В те дни его победы на амурном фронте ограничивались в основном проститутками и свободными женщинами, крутившимися вокруг гоночной публики, но по мере того, как росла его известность, менялся и его вкус к женщинам.

Несостоявшийся журналист, он начал пописывать небольшие заметки для разных газет, освещавших автоспорт, продолжая при этом тесно общаться с элитной командой техников и механиков, работавших в гоночном отделе Alfa в Милане. Яно тогда завершал проектирование нового, изящного и гибкого родстера с небольшим, но очень оборотистым 6-цилиндровым мотором, который, как заверял своих друзей Феррари, будет непобедим как на скоростных магистралях, так и в бесчисленных заездах, регулярно проходивших по всему северу Италии и югу Франции.

Именно предвкушение появления свежей линейки спортивных автомобилей наполняло энтузиазмом старых гонщиков компании и удерживало таких людей, как Феррари, от того, чтобы переметнуться к другим маркам. То же самое можно сказать и о Яно с Бацци, которые понемногу отходили от работы с чисто гоночными машинами для «Гран-при» и начинали переключаться на более прибыльные серийные спортивные автомобили, выпускавшиеся для рынка энтузиастов.

Alfa Romeo отнюдь не ушла с гоночной авансцены насовсем, скорее фирма перенаправила свои усилия на гонки спорткаров, в которых соревновались более пригодные для езды по общественным дорогам машины, автомобили из реального мира – в противоположность чисто гоночным, одноместным машинам «Гран-при» с открытыми колесами. Новый спорткар компании «6C-1500SS» с гоночным кузовом от Zagato был представлен на миланском автомобильном шоу в апреле 1925 года, но его серийное производство было начато лишь два года спустя. (Индикатором того, насколько неразвитым оставался автомобильный бизнес в таких местах, как Модена, может служить тот факт, что в городе не проводилось никаких формальных автомобильных показов вплоть до 1925 года, и дилеры вроде Феррари были вынуждены демонстрировать свои товары в сараях местных конюшен.)

Если не брать в расчет приступ загадочной болезни, случившийся с ним в Лионе, то середину 1920-х годов можно считать периодом укрепления позиций Энцо Феррари. Его отрывистая карьера гонщика стояла на паузе, и хотя в 1926-м он продолжал поддерживать тесные связи с миром автоспорта, никакого участия в гоночных соревнованиях он не принимал. Однако он успешно расширял свой автомобильный бизнес в Болонье и Модене благодаря своей неотразимой харизме и линейке новых щегольских машин, сошедших с чертежей Яно.

К началу 1927 года соревновательный запал Энцо вновь разгорелся с достаточной силой, чтобы он решился на возвращение к гонкам. Он заявился на Circuito di Alessandria, не слишком статусную 160-километровую гонку для спорткаров, и на старенькой «Alfa Romeo RLSS» победил в классе gran turismo. Месяц спустя он победил в родной Модене, приехав первым за рулем мощной двухместной «6C-1500SS», на которой с ним вместе ехал старый механик Alfa Romeo и соотечественник Джулио Рампони, игравший роль боевого механика. У Феррари была самая быстрая машина из участвовавших, и он с легкостью выиграл 360-километрый заезд, установив рекорд скорости на 12-километровом круге – 113 км/ч.