скачать книгу бесплатно
Как с ходу понять природу организации, которая маскировалась в безобидную кружок по изучению, как жить по Писанию, как приличествует вести себя благонравной девушке. Где проповедовалось о справедливости и равенстве, о милосердии и благотворительности. На пальцах доказывалось, что секрет крепкой семьи в умении уступать. Молодёжь учили, стоит метод попробовать, жизнь в доме наладится. Мать с отцом Шахиды спорили на равных, никто никому не уступал, разруливало конфликт время. Дочь догадывалась, родители не могли жить друг без друга, поэтому незаметно-незаметно мирились. Она решила, у неё будет иначе, она не будет перечить мужу, за которого выйдет замуж по порыву души. Будет примерной во всём: в быту, в отношениях, в деле. Ей-то это под силу.
Девушка каждый день допоздна пропадала на учёбе. Родные волновались, но не задавали ей вопрос, почему столь непомерные нагрузки на языковых курсах. Вопросы отпали, когда увидев дочь в хиджабе, мать чуть не упала в обморок. На расспросы родителей, почему хиджаб, дочь раскроит тайну, что давно посещает не только курсы арабского языка, но и собрания единомышленников. Хиджаб снимать не собирается, это непозволительная измена, отныне советоваться будет с домлой, не с ними, погрязшими в грехах.
Дома она теперь жила по собственным законам, когда мать не указ, указ хазрат. Он порекомендовал выйти замуж за члена кружка. Пожалела ли, пожелала ли соратника – причины не важны, важен факт: забрала из дома два платья, ушла к мужу, изредка забегая в квартиру повидаться. Белое платье, фату, обручальное кольцо, застолье, песни-пляски, – ерунду на постном масле велено было забыть. Забыла. Заодно «забыла», что не первая жена назначенному мужу, первая меркантильная женщина, не разделяет высоких целей. Он – мужчина. Лидер. Избранный. Накануне роковых событий вместо саке она его ублажит. Или он её.
Комол заприметит Шахиду сразу, как только она появится в их сообществе. Что за красавица, спросит он парня рядом. Какая, поинтересуется тот. Вон, со щёчками, глазки, вишь, горят. Спросит громко, чтобы новенькая обратила на него внимание. Комол вибрировал страстью, долетавшей до Шахиды. Она услышит щедрый комплимент в свой адрес; ощутит его страсть кожей, глазами, нутром. Впервые почувствует интерес взрослого мужчины, занятого таинственным делом, к своей скромной персоне. Она не воспринимала сверстников, как возможных спутников по жизни. Ей понравится, что нравится не юноше, экшн мэну, откликнется на его призыв – раскраснеется в ответ.
Процесс сближения пройдёт молниеносно. Спустя три месяца Шахида согласится стать женой Комола, когда предложение от его имени озвучит лидер кружка. Юной жене доходчиво объяснят, муж и жена едины, пока не зачали ребёнка, надо отважиться на жертвоприношение ради общего блага. После деяния, кураторы обещали, справедливости прибудет в мире.
Прибыло жертв. Молоденькой гарантировали, они будут воевать с блокпостами, армией, милицией, мирные жители не пострадают. Они, что, лелеяли надежду, так и произойдёт? Или махнули рукой на вероятность случайных (читай: невинных) жертв? Этим вопросом Лера будет мучиться бесконечно.
– Сделаешь, что говорят, сразу в рай попадёшь. Там никто и ничто не разлучит нас, – уговаривал муж. – Что молчишь? – Злился. – Не веришь?
– Верю, – с грустью окликалась жена. Роптать её отучили. – Нельзя позже на дорогу в рай вступить? Мы ещё не пожили в этом мире, как следует.
– Ты что?! Им сейчас здесь хорошо, потом вечно будет плохо. Ты тоже этого хочешь? Учи: «Воистину, мой намаз и мое жертвоприношение (или поклонение), моя жизнь и моя смерть посвящены Аллаху, Господу миров» (Коран. Сура 6. Скот. 162 аят ).
Что такое дочь для женщины? Жон рохати. Покой души в старости и в немощи отняли у матери. Милую строптивую девчонку заковали в оковы смирения так скоропалительно, что матери осталось только за сердце хвататься. Платок на голове дочери означал: прежней жизни не будет. К чему приведёт новая жизнь неизвестно. Это пугало мать. Между ними разверзлась пропасть непонимания. Самые близкие и родные встали по разные стороны пропасти. На одной льдине раскола ходящая энциклопедия морали с восковым лицом: работать рядом с мужчинами нельзя, взбивать в начес волосы нельзя, смотреть телевизор нельзя, устраивать пирушки и веселиться нельзя. На противоположной стороне отнюдь не пуританка, всего лишь добросовестная блюстительница привычных устоев: государство это мы; государство позаботится; государство – наша гордость. Мать учили гордиться, она гордилась худжумом (букв.: наступление, атака; движение за равноправие женщин в советском Туркестане).
В 30-е годы беспокойного двадцатого столетия при скоплении народа мусульманки сбрасывали паранджу в костёр. Одно из самых известных площадок проведения этой акции находится недалеко от рынка, у входа в который через восемьдесят лет подорвётся Молоденькая. Облачившись в хиджаб, на изломе веков, правнучки совершили перевертыш худжума: подвергли массированной дискредитации достижения советской секурилизации. Назовут сей феномен неотрадиционализмом.
Любопытство к укутанным женщинам утихнет, когда их количество достигнет критически большой массы. Публика привыкнет к их виду, пока не взбаламутит общественное мнение мадмуазель Луиза, которой, кстати, как Молоденькой на момент самоподрыва, на момент её смелого выпада против официоза было девятнадцать лет. Луиза выдержит экзамены в Исламскую академию. Вцепившаяся в право носить платок, девушка подаст в суд на Академию, настоятельно рекомендовавшей студенткам, в том числе Луизе, опростоволоситься на время занятий. Суд она проиграет. Луизу исключат из Академии за несоблюдение административных норм. Отчаянную поборницу условностей, в перечень пяти основополагающих столпов Писания хиджаб не входит, не замедлят поддержать зарубежные менторы, выделив грант на учебу заграницей. Подождём. Наверняка, она заявит о себе.
Учебные заведения примут студенческий, весьма условный, дресс код, единственное требование которого – не подчёркивать конфессиональную принадлежность – минимальная цена, которую руководство вузов попросит ради взращивания межрелигиозной толерантности в молодёжной среде. Коллеги Леры вздохнут с облегчением. Лишь Шухрат будет ворчать: «Недемократичная мера».
– Напротив, весьма демократичная, – возразит Лера. – Мне немец рассказывал, в их фирму в Гамбурге приняли мужчину нетрадиционной ориентации. С девяти до восемнадцати он обычный сотрудник, ничем не выделяется. После работы переодевается в женщину, красится.
– Противно. Я б ему руку бы не подал. – Шухрат поморщится.
– Почему? Боитесь, что ориентацию передаст?
– Не приемлю такое поведение.
– Служба есть служба. Вероисповедание не должно отвлекать от профессиональных обязанностей, согласны? Дресс код в университетах – демократичная мера. Допустим, я кришнаитка, на работе в белом балахоне расхаживаю, браслетами трещу, понравится мусульманке или католику?
– Браслеты? Мне б понравилось.
– А мне – нет. – Оборвала демагогию Шухрата старшая из коллег Василя.
Лера передумает им рассказать коллегам, как однажды она испугалась. В перемену без стука откроет дверь в аудиторию, наткнётся на трёх парней, совершающих намаз. Юноши испугаются не меньше преподавательницы, свернут молитву, проскочат мимо оцепеневшей преподавательницы.
Священные писания, любые, система универсальных констатаций. Оставаясь неизменной на протяжении веков, зафиксированная в тексте информация неизбежно рождает задачу своей интерпретации исходя из новых реалий, новых знаний, новых задач. В писаниях есть текст, есть контекст, есть парадигма. Их согласовывают, но вариативно. Как трактовали понятия веры, награды, войны, самопожертвования наставники Молоденькой – не узнать теперь. Молоденькая испытает шок на курсах арабского языка. Сколько слов арабского происхождения используются в повседневности: кофе, халат, лимон, апельсин, магазин, алгебра, цифра, алкоголь, гашиш графин, кайф, – не перечесть. Великий язык! Чтение Писания в подлиннике – как иначе изучать язык, как не основе учения? – вызывал трепет и упоение у новенькой курсантки.
Девушка переживёт потрясение, когда арабист расшифрует её имя. Родители, сама Шахида полагали, она «королева», «владычица». Неучи и те знают, кто такой «шах». На курсах она узнаёт, оно образовано не от титула шахини; она – «очевидец» благодеяний Всевышнего; правдивая свидетельница, а не тот лицемер на суде, который клянётся говорить правду, на деле привирает, как ему выгодно. «Шахида» не просто свидетельница, святая душа, которая, если потребуется, сложит голову за веру и истину Писания. Подвиг не останется незамеченным Всевышним. Дарует награду – примет к себе в рай: «Из верующих остающиеся во время войны дома, не вынуждаясь к тому необходимостью, не равны ревности подвизающимся на пути Божием с пожертвованиями своим имуществом и своею жизнью. Воюющих за веру с пожертвованием своего имущества и своей жизни Бог поставил выше остающихся дома, относительно степени достоинств их; всем Бог обещал прекрасную награду, но воюющим за веру предоставил Бог большую, нежели какую тем, которые остаются дома» (Коран пер Саблукова. Сура 4 Ан-Ниса аят 95). Им придётся оправдываться.
Переодеться в хиджаб, мусульманское подобие одеяния монахинь, был исходным ответственным поступком молоденькой Шахиды. Хиджаб не просто платок на голове, это стиль и образ жизни. Новый идейный код, новая эстетика. Никабы не прижились, хотя женщины-нидзя изредка маячили на улицах города. Они наводили ужас на взрослых, вызывали горячее любопытство детворы. Вот кому вирусы не страшны, маска всегда на лице, шутили во время КОВИД-19. Носить никаб по гигиеническим соображениям это осквернение веры, грех. Зачем грешить, если можно не грешить? КОВИД не привёл к росту числа женщин в никабах
Привозные, на первых порах, хиджабы были зарубежными; платья, шарфы дарили неофиткам бесплатно. Что за фокусники, из каких закромов они их доставали, неизвестно было обывателям. Вместо коротких юбок и глубоких декольте хиджаб предлагал облачиться в диаметрально противоположный наряд – в длинное, в пол, платье, голову укутать в тонкую шаль. Фактически, в два платка: в тугой убираются волосы, поверх него ниспадает на плечи второй, больший по размеру. Просторное прямое платье не разрезает фигуру по талии. Вертикаль делает женщину выше, значит – стройнее. Простор, насыщенные тона вуалируют объемы; очертания комплекции лишь угадываются. Из украшений вышитый орнамент на однотонной ткани. Взор поневоле задерживается на лике, заключенном в овальную раму платка: платок заколот под подбородком, края покрывают шею и плечи.
Сторонний взгляд не блуждает по прическе, серьгам, колье. Он сосредотачивается на очах, подведенных сурьмой, на матовой коже, не иссушенной макияжем, на сияющих чистотой и здоровьем щёках. Барышни в экзотическом одеянии в людном месте притягивали пристальное внимание не меньше, чем их ровесницы в откровенно сексапильном наряде. Они казались загадочнее обнаженных женщин. Завернутых девушек парни заваливали предложениями руки и сердца, простодушно полагая, что покрытые с головы особы заведомо послушнее и домовитее сверстниц, одетых по-европейски, то есть обтянуто и пестро.
Как только замелькали хиджабы, о новой «моде» часто судачили в махалле, где жили родители Леры: «Слышала, Назаровы, наконец, дочку замуж выдали? Не прошло и десяти дней, как покрылась, сваты повалили». Ёще активнее в махалле обсуждали развод Нодира: «Участковый ругаться приходил, мужики подтрунивают. Что за мужик, не уговорит жену сфотографироваться. Всё на участке сменили паспорта, его жена до сих пор с советским паспортом ходит». Нодир оправдывался, для фото на паспорт платок надо снять, жена не снимет, даже если приставить пистолет к виску. Мужчина устал уговаривать жену, развёлся. «А ещё его жена часто пост держит. – Женщины переходили на шепот. – А в пост то нельзя, это. Переспать нельзя с мужем, не выдержал мужик, ушёл».
Кроме месячного поста в месяц Рамадан есть необязательные, но желательные посты в 13-й, 14-й, 15-й день каждого месяца. По понедельникам и четвергам; в отдельные даты Шавваль, Зальхиджа, Шаабан месяцев. Ещё, и ещё, и ещё. Лучше поститься, как Давуд, через день, растолкует Лере Зубейда, дочь соседей: «Правда, что постов, кроме Рамадана, много?» И польётся… Столько сурового самоограничения!
Зубейда выросла молитвенницей, соблюдающей посты и строгие правила в быту. Мать работала медсестрой, через сутки на перекладных тащилась на дежурство в другой конец города. Зубейда не нашла работу по жестким параметрам, предъявляемых к женщинам почитаемым ею наставником: нельзя находиться в тесном автобусе, в час пик пассажиры, мужчины и женщины, трутся друг об друга; нельзя работать в одном помещении с мужчинами; нельзя пропускать намаз, хотя начальство не поощряет перерыв на молитву в рабочее время. «Замуж выдайте тогда, – приставали кумушки к матери Зубейды, – раз нельзя ей работать». «Были претенденты, – признавалась женщина, – дочь выйдет на встречу, возвращается недовольная: «просила процитировать один аят, не смог, просила напомнить другой аят – не смог. Не намазхан (не богомолец), замуж не пойду».
Житейские коллизии в знакомых семьях Лера не замечала, сосредоточившись на личных карьерных и матримониальных перспективах. А на дворе гуляла свобода выбора вероисповедания. Не моя война, я мимо, отшучивалась она, если коллеги пытались втянуть в обсуждение последних веяний в студенческой среде.
Однажды её контузило, сильнее, чем от трёх парней, молившихся в аудитории. Она шла по институтскому коридору, навстречу студентки, поприветствовали. Лера машинально поздоровалась. Пройдя несколько шагов, поняла, одна из них – Ситора, студентка с безупречным русским, хорошим английским. Прежде энергичную, резкую в движениях пацанку было не узнать. Скулы заострились, щёки впали, темные глазницы сползли до ноздрей. Медицинский халат застёгнут до горловины, на голове высокий колпак. К колпаку пришита шторка из белого полотна. Застёгнутая под подбородком на три кнопки шторка прикрывала шею.
Шторка на кнопках произвёла на Леру удручающее впечатление.
– Болеет? Трубка в трахеи? – спросит она Василю, преподавательницу латыни, единственно с кем откровенничала. – Если на щитовидке операция была, там шрам тонкий, нет смысла прятать.
– Не болеет, фанаткой заделалась. – Разочарует коллега. – Домла запрещает открывать шею. Носить хиджаб ректор не разрешает.
Я нашла я выход, сообщит студентка в ответ на расспросы участливой преподавательницы латыни, шторку придумала, пришила. Не без удовольствия добавит, вышла замуж за достойного городского парня.
– Превратилась в анарексичку. Я прям расстраиваюсь из-за неё. Умная ведь девчонка была. Ест только халяльное: парное мясо, замороженное нельзя. Конфеты-печенье в рот не берет, в буфете не обедает.
– Печенье чем провинилось?
– Маргарин под запретом.
– Как без выпечки обходится? – Поразится Лера. – Понимаю, правильное питание, … но я лично не могу без сладкого.
– Она компенсирует сухофруктами.
– Всё равно дикость! Невозможно питаться только натуральными продуктами. Парное мясо? Нереально! У неё белковый дефицит, истощёна. Анемию заработала.
Педагоги немедицинского профиля в медвузах постепенно приобретают навык ставить диагнозы по внешнему виду. Возле кафедры иностранных языков висит портрет поэтессы. «Шитовидка не в порядке, – каждый раз, проходя мимо, комментирует портрет Шухрат. – Или у художника проблемы со щитовидкой». У женщины на парадном портрете выпученные глаза.
К ним на кафедру лаборанткой устраивалась племянница декана сан-гигиенического факультета. Шухрат с первого взгляда обозначил медицинские проблемы девушки: невроз. «Шарлатан! Сейчас у большинства невроз», – опровергали диагноз преподаватели. «Не на клиническом же уровне», – парировал Шухрат. «Чем я не целитель?! – восклицал он, если угадывал диагнозы. – Брошу этих чертят, уйду на хлебное место». Не ушёл.
Предположить, что не так с человеком, немудрено, если в наличии наблюдательность, немного знаний, обаяние – разговорить его. В стране развелось чародеев и целителей – не меряно. «Молиться не умеешь, без набожности ты не целитель», – трезвили мужчину коллеги. «Сам знаю. Терпения не хватает выучить молитвы. Мой конёк – экспромт». Он умел превращать занятие в представление.
Женщины обедали в буфете. Лера украдкой подглядывала, как аккуратно ест Василя, помаду с губ не съедает. Женщина завидовали её способности выглядеть безупречно. А сколько она экономила?!
– Дикость на концерт придти со свекровью, – ошеломит Леру Василя.
– То есть?
– Помните, ректор на Восьмое марта арендовал концертный зал? Вы сразу сказали, не пойдёте. Билеты раздали сотрудницам, старшекурсницам. Ситора у декана спрашивает, можно я со свекровью приду, мне нельзя одной ходить на мероприятия. Вот где настоящая дикость.
– Серьёзно? – удивится Лера. – Радует хоть, что не трубка в горле.
С переродившейся Ситорой Лера столкнется на занятиях. Ректор организует месячный цикл английского языка для выпускного курса показать товар лицом на государственных экзаменах. Благая цель – приблизить студентов к мировым достижениям. Лера с воодушевлением отнесётся к заданию. Будет подбирать тексты по передовым биомедицинским технологиям, практиковать студентов проводить презентации. На занятиях с без пяти минут врачами с удивлением обнаружит, что в группе присутствует вся мировоззренческая палитра. O tempora! O mores!
Часть студентов придерживались консервативных установок в соответствии с этническим происхождением. Часть подалась в нетрадиционные конфессии. Мусульманку Амину крестили евангелисты. Православные Нина и Катя записались в свидетельницы Иеговы. Марат проводил субботы у Адвестистов седьмого дня. Умид носил берет и значок Че Гевары. Ситора не афишировала себя, но облик кричал о её выборе.
Леру озадачит идеологический разнобой среди студентов. Выбор, право на ошибку она признавала, но не могла отделаться от ощущения, что некоторым новая конфессиональная принадлежность портит жизнь. Особенно ей жалко станет красавицу Нину. В Свидетели Иеговы её заманит Катерина. Она же по секрету сообщит Лере, что Нину заприметил их же товарищ, женился, браки у иеговистов строго между собой, муж не замедлил начать измываться над молодой женой, что мама не горюй. «Нина терпит, так наставники учат», – то ли посочувствует, то ли порадуется за подругу Катя.
Для большинства новообращённых конфессиональные шатания – временное затмение, решит Лера. Врачебная философия сама по себе цельное мировоззрение, они к ней вернутся. Лишь бы Кутлы не стал врачом. Парень тусовался среди кришнаитов. Лера его ненавидела, не педагогично, конечно, но с неприязнью к парню ничего поделать не могла. На первом курсе он подделал её подпись в зачётке, исправив «удов» на «хор». Декан вызовет Леру к себе, попросит переправить оценку в ведомости, чтобы не разнились с отметкой в зачётке: «Да ладно вам, подарите парню «хор», времени нет разбираться». У неё мелькнёт сомнение, не с его ли позволения Кутлы переправил оценку. Подделка подписи жестоко преследовалась в институте, этот случай спустили на тормозах. Что это подделка оценки по английскому языку, не по анатомии или внутренним болезням, не могло служить оправданием. Для декана, видимо, послужило.
Ненавистный Щелкунчик с деревянными бусами на шеи, браслетами на руках мозолил глаза. Гофман, простите, ваш персонаж благородный, а этот слямзил образ. Судьба распорядилась, Кутлы опять должен был пройти через курс английского. С целью завоевать расположение преподавательницы, на занятиях сидел за первым столом напротив Леры. Постоянно лыбился: растягивал губы до зубов мудрости, губы подворачивались внутрь, обнажалась десна, на показ выставлялись два ряда красивых зубов. Неприятный оскал. На перемене торчал возле Леры, твердил с упорством дятла: «Простите, простите. Вы же можете простить. Докажите, что вы умеете прощать». Ни слова о том, что он свинья, что виноват, что огорчил.
Всё, на что её хватило, не замечать Кутлы. Делать это будет несложно. Ситора солировала на занятиях, превращая их в горячие прения. Кутлы же молча восторгался одногруппниками, кто был верхом на коне. Хотя внешность девушки кардинально изменилась, темперамент подвижного холерика – ничуть. Изменить характер, наклонности профессионалы от веры не смогли. Нейтральный перевод текста, скучный доклад азартная спорщица будет бомбить в пух и в прах, зачитывая из брошюр авторитетные цитаты. Ей не лень будет приносить на занятия кипы агиток. Через некоторое время начнут приносить брошюры, каждый свою, другие неофиты. Будут просить Леру дома почитать, утверждая, именно в их книжонках написано правильнее, чем в брошюрах оппонентов. Она не сможет отмахнуться, будет честно листать брошюры на досуге. Ничью сторону не примет.
– Сказано: не проси себе кончины. Всевышний знает, когда смерть лучше, чем жизнь, тогда заберёт. Он запрещает эвтаназию категорически. – Ситора откроет ожесточённые баталии об эвтаназии.
– Они просить не могут, глаза даже открыть, – взрывались однокашники с опытом работы в реанимации. – Отдежурь смену, поймешь.
– Отлично! Они проходят очищение огнем ещё на земле. Если больной поймёт, пора на суд Всевышнего, он откажется от госпитализации, от лекарств, поспешит к Всевышнему. Лечение лишь продлевает страдание.
– Это же пассивная эвтаназия?! Вы пассивную эвтаназию не отрицаете?
– Вы что?! Причём тут мы? Это ихтиъяр, свобода воли больного. Писание снисходительно к человеку.
– В смысле?
– Если нет иной пищи, ешь свинину. Если нет другого способа спасти больного, трансплантация позволительна. Если нравится другая женщина, женись, соблюдая законы. Наше учение снисходительно к человеку.
Если учение снисходительно к человеку, как формируются его адепты-радикалы? Вопрос Лера не задаст, чтобы не раззадоривать аудиторию.
В итоге дебатов об эвтаназии ребята придут к компромиссу: вместо технологии эвтаназии развивать паллиативную терапию: не лечить больного, облегчать последние вздохи. По ЭКО с использованием донорской спермы согласие не сложится. Ситора не признает приемлемость использования донорской спермы. Суррогатные услуги допустимы, будет настаивать она, если отец будущего ребёнка сочетается никахом с женщиной, которая будет вынашивать дитё. Словом, станет второй женой. Против восстанут все.
Расписываясь в зачётке Ситоры, Лера спросит, почему шторка, не проще ли колпак на платок нахлобучить: и шея прикрыта, и форма соблюдена. Ребята в несколько голосов подскажут, профессор Каримов старой закалки, замечание сделал, когда Ситора в надетом поверх платка колпаке явилась к нему на кафедру. К шторке профессор не придрался.
Самоподрыву Молоденькой минул год. Даврон закончил учёбу, ушёл из морга в поликлинику терапевтом. Острое – иначе кто пойдёт к врачу? – респираторное заболевание свело Леру и Даврона на приёме. После ритуала врачебного осмотра доктор и пациент без артподготовки начали посторонний разговор.
– Как она была одета?
– Обыкновенно. – Доктор понял о ком речь. – В джинсовую курточку.
Да здравствует джинса – универсальная одежда всех времен и народов! В боковых карманах курточки удобно руки держать. Засунул дрожащие руки в кармашки, и ты вне подозрений. В карманы широких юбок или узких брюк ладонь просунуть – повозиться надо. Молоденькая была одета в длинное до щиколоток платье с заплетающиеся полами, широкими рукавами. Живот, на котором крепилось взрывное устройство, надо было прикрыть. В рукава просунуть провода. В сжатых кулаках контакты взрывателя. Переплетаешь пальцы, замыкаешь контакты и – бац! – гремит взрыв.
– Девятнадцать лет. Суицидальные наклонности?
– Человек с суицидальными наклонностями самостоятельно решает, когда и как уйти из жизни. Молоденькую привезли на место. Это раз. Суицидальники не уходят в людном месте. Это два. Подорвалась не одна Молоденькая – три. Эмоциональную лабильность исключить нельзя, но она характерна для большинства женщин. Думаю, с психикой у неё норма была. Слишком большой риск – неуправляемая смертница.
– Почему в понедельник самоподрывы женщины совершили? – Лера не упустила шанс предъявить иск всем мужчинам в лице Даврона. Накопилось.
– В мое дежурство мужчин с боевыми ранениями привозили, не от разрыва. – Доктор корректно отвертелся, отфутболил вопрос, откуда он прибыл – в область вечных тем. – Мужчинам жить охота. Тупо нормально жить. По мере возможностей счастливо. Женщинам при любом раскладе не хватает то денег, то молодости, то вечной любви. Измены мерещатся на каждом углу.
Взглянув на пациентку, доктор прекратил тираду. Кому он жалуется? Женщине. Разве поймёт? Кое-что Лера поняла, например, что у него накопились претензии к женскому роду, в частности, к жене.
– Высокую, худую женщину не привозили?
– В мое дежурство нет. Может, повезли в другой морг. А что?
– Про одну женщину хотела уточнить.
– Забыл в прошлый раз сказать, она никого с собой не притащила.
– Точно? – Лера обрадовалась.
– Точно. На секционный стол положили, пришла в себя.
– Не может быть! Допустим, голова целая. Но живот, ноги, руки?!
– Самодельную мину закрепили. Некачественная работа.
– Невероятно!
Парня 22-ти лет, который взорвётся весной 17-го года в Питерском метро, опознают по целой голове, по открытым – о, ужас! – глазам.
– Невероятно!
– В морге невероятного – выше крыши. В мое дежурство привезли останки с пустыря. Подошёл, сразу опознал: одноклассник. Чуть не рухнул возле стола. Мать с собутыльником убили, расчленили, разбросали тело. Во, как бывает! Умный парень был. В математике шарил, стихи лучше всех запоминал. – Даврон тряхнул головой, отгоняя воспоминание. Вернулся к предмету разговора. – Сколько метров кишок у человека?
– Много. – Откуда не медику знать, сколько конкретно.
– Кишки, которых, как вы сказали, много, в них переваренная пища, плюс жировая прослойка сработали подушкой безопасности. При ранении кишки вываливаются, но человек может некоторое время быть живым. У неё был геморрагический шок, пульс не прощупывался. Менты приняли за мёртвую. Классика жанра. Когда она глаза открыла, мы быстренько вкололи, что нашли.
– Ну, что дальше было? – Лера от нетерпения готова была растерзать Даврона. Тот не торопился с ответом.
– Капитан из сопровождения допрашивал. Была она одна или с кем-то, сколько самоподрывов планировалось. Пару раз, если «да», она закрывала глаза, «нет» – держала открытыми. Губами пошевелила. Капитан нагнулся к ней, она что-то сказала, он громко ответил «жертв нет». То ли нам, то ли ей. Глаза больше не открывала. Я хорошо запомнил, я рядом стоял.
– Да-а, дела. Хорошо, что никого не убила.
– Согласен.
Лере от «жертв нет» стало легче: у медресе никто из прохожих и силовиков не погиб, погибла лишь девушка. Кто готов убивать, тот готов умирать. На её жизнь никто не претендовал, никто не отнимал. Она не должна была посметь отнять чужие жизни. Помешанные на жажде справедливости люди бывают жестоки, не жалеют ни себя, ни других ради вожделенной цели. Разгневанную неудачей с профессией барышню затянули в войну с силовиками. Она могла правильно соединить руки. В момент истины в ней заговорила девчонка, которая остро захотела жить. Подводить кураторов тоже не хотела. Металась меж двух желаний. В итоге, недовзорвалась.
Секционный стол был холодным, от чего Молоденькая очнулась, подумала Лера. Зачем придумали иностранное название, ворчала она мысленно, это обычный разделочный стол: «section» – «отдел», «раздел». После беседы с доктором Давроном несколько вечеров подряд Лера не могла готовить ужин. Тошнило, как только доставала разделочную доску, мясо, вспоминая разделочный стол для людей. «Вскрытие не проводить в любом случае», – она уже знала первый пункт завещания, который составит, когда созреет для него. Поступок Молоденькой, потребность в информации о ней вывело Леру на мысли, которые без этой трагедии не проснулись бы в ней – однозначно. Она отдавала себе отчёт в этом.
Думы о Молоденькой выветрились из её головы до следующей встречи с Давроном в поликлинике уже по поводу гастрита. Доктор огорошил снова:
– В прошлый раз я соврал. Не приходила она в сознание, была трижды мертва. Натуральным образом физически тяжело было думать, что она кого-то из прохожих или ментов зацепила. Видел, вас тоже это волнует. Как девчушка пошла на такое?! Первая старше была. Остальные – мужчины. Придумал историю с допросом. Сам верил, пока рассказывал. Специально съездил в морг, расспросил ребят, с которыми дежурили в тот понедельник. Как под копирку рассказали одно и то же, что милиционеры им говорили. Первый взрыв менты не ожидали, стояли на построении в центре рынка, командир отдавал распоряжения. Подходит женщина, на вид взрослее Молоденькой, давай митинговать: «Вы хуже бандитов, вы насквозь коррумпированные, служите не тем господам».
Милиционеры всерьез пламенную речь не приняли, продолжали стоять. Их старший не повернулся в её сторону: очередная базарная баба скандалит с утра пораньше. На рынке ментам, в основном, карманники и торговки работу создают. Привычное дело. Подумали, после построения разберёмся или сама успокоится. Скандалила недолго. Внезапно подорвалась. Видят: столб дыма кучерявится, теплая кровь струится. Тошнотворный запах пошёл. Не ожидали мужики, что обычная женщина их взорвёт. Два сержанта и гражданский сторож на месте погибли. Так примерно первый взрыв произошёл.
Лера по ходу рассказа Даврона поняла, женщина не случайно зрелище устроила, речь толкнула – наспех сочинённая компенсация манифеста, который обычно выкладывается в интернет перед подобными акциями. Она пришла не просто убивать, она пришла казнить неправедных служивых. Если бы они тщательно готовились к определенной дате, наверняка позаботились бы как-нибудь опубликовать цели акции. Доморощенные сопротивленцы каноны деятельности не все усвоили. Лера обрадовалась этой мысли, расстроилась от другой: откуда в этих женщинах столько беспощадности к себе и к другим?
После первого самоподрыва сержантам поручили патрулировать весь периметр рынка. Прибыли дополнительные наряды. Возле медресе наряд заметил нервную девушку, она вышагивала перед входом в медресе. Остановится, потопчется на одном месте, опять шагать взад-вперед. Утром в час пик?! В понедельник? На остановке? Без дела? Девушка вызвала подозрение. Патруль с осторожностью пошёл по направлению к ней. Девушка перестала метаться. Остановилась, дожидаясь, вглядывалась в них. Патруль медленно шёл к ней. Девушка вновь открыто заволновалась. Милиционеры приближались. У них приказ проверять подозрительных граждан. Молоденькая испугалась, задергалась, задрожала, замешкалась, высовывая руки из карманов. Сержанты врассыпную. Вовремя отскочили. Бухнул хлопок.
