скачать книгу бесплатно
Выяснять отношения с властью, воевать за передел мира – сугубо мужская забава: «Когда мужик войны не видел, то он вроде нерожавшей бабы – идиотом живет» (А. Платонов. Котлован). Зайнаб аби из Лериной махалли любила вступать в разговор с детворой, говаривала мальчишкам: «Мне моя бабушка повторяла, я вам скажу: увидите войну». И запевала старинную прощальную частушку на татарском. Могла в пляс пуститься, притоптывая правой ногой в такт куплета:
Биз урамда уткан чакта
Кутарилде тузанлар
Я койтарбыз, я койтмабыз
Сау булыгыз, туганлар.
Пугающее утверждение, каждое поколение увидит войну, врезалось в память Леры, хотя во?йны и голод были для неё далекой книжной историей. Пророчество чудаковатой бабки соседи помнили. Длинная жизнь старушки указывала на правоту сентенции. Деда выслали на Дальний Восток, как раскулаченный элемент. Где похоронен, потомки не знают. Кое-как семья выжила, вернулась в неполном составе с Дальнего Востока на родной Урал. Не успели обустроиться, Великая Отечественная война началась. Во время этой большой войны дети траву ели, отруби, гнилую картошку. Обиды на государство не было, общая беда случилась.
После Победы думали, больше не будет войны, голода. На ноги встали, одолели разруху. «Голод кукурузный», выражение Зайнаб аби, наступил. Мяса хватало, муки не достать. Она только вышла замуж, родила сына. Берет молодая мать младенца на руки, больше некому присмотреть за сыном, и к магазину. В очереди горланят, ругаются, до драк доходит. Женщину с ребёнком хвост очереди старается протолкнуть вперед. Чем ближе к продавцу, тем труднее протолкнуть. На плачущего ребёнка наплевать тем, кто близок к прилавку. Полегчало, когда талоны на продукты по составу семьи ввели. У кого родственники в России в деревнях жили, высылали посылки с мукой. Мать дочери два раза высылала муку, больше не могла. Кроме старшей Зайнаб, у женщины после войны родились ещё дети.
Праздник для Зайнаб наступил в апреле. К апрелю относилась она трепетно: «доживём до апреля, дальше ерунда». Умерла бабка в феврале, не дождалась очередного апреля. В тот памятный для Зайнаб апрель муж частнику большую работу выполнил. С ним расплатились мукой, рисом, макаронами, печеньем. «Вот по столько принёс, – бабка делала круг руками перед грудью, вроде как мешок не обхватить. – Я ночью проснусь, встану, выйду на террасу, проверяю, стоят ли продукты, или мне они приснились. Мама должна была приехать в гости, чем будем кормить, обдумывала каждую ночь. В один прекрасный летний день соседка кричит через дувал: «Зайнаб, суюнчи, лысого сняли». Настоящий байрам устроили. Гуляли всей улицей. С продуктами хорошо стало».
Тем не менее, Зайнаб аби постоянно запасала продукты впрок. Покупала муку, рис, сахар мешками, макароны коробкой. Внучке привила это правило. Деньги порви, проглоти, не наешься, говаривала старушка, с запасом спокойней.
В эпоху позднего застоя Зайнаб переживала за сына, боялась, в Афганистан пошлют служить. По научению соседок заставила сына сбрить усы. Загорелый дочерна паренёк с усами походил на афганца. В народе ходил слушок, в первую очередь туда отбирают призывников, внешне похожих на афганцев. Зайнаб хулила правительство: «Зачем ворошить осиное гнездо? Они же басмачи. Сами разберутся». Афганская беда её миновала. Сына послали служить на год больше – моряком на северных морях.
Успокоилась бабка, забыла собственное пророчество. Новые подтверждения не заставили долго ждать. То месхетинцев выселяют, без солдат не обошлось. То на границе тревожно. То студентов усмиряют, опять пострадавшие. Снова, нет, не голод, дефицит. Уже не было в живых бабки, как грохнули взрывы в городе, прозвучала стрельба. Как не вспомнить: «Вот увидите, будете вспоминать Зайнаб аби, и вам войну доведётся узнать».
Ковид-19 заставит Леру вспомнить бабку в 2020-м: бронемобиль медленно едет по пустынной улице, суровый голос просит население оставаться дома. Люди в белой спецодежде с толстым экраном на лице распыляют дезинфекцию. Чём не война? Без свинца, отравляющих веществ, танков. За право дышать. Немало павших.
У каждого поколения своя война, но зачем втягивать в войну женщин, матерей, поручать им кощунственные акции? Зачем делать из жён факел? Чтоб сохранить собственные жизни, – мысль, которая пришла на ум, но развивать её Лера не стала. Даврон говорил интересные вещи:
– Родственники встречались, братья, сестры. По два-три тела в один дом увозили.
– Куда?
– Конкретно? Двух братьев, например, на ММЗ.
ММЗ – жилой массив Машиностроительного завода. Оазис в оазисе, зеленый и тенистый район города, по большей части частный сектор. Прорезающая микрорайон магистраль, взгляд через его просвет упирается в величественные горы на горизонте. В лабиринтах Старого города, в бетонных муравейниках окраин не тянет предаться размышлениям о судьбах страны, каждодневная беготня поглощает горожанина без остатка, не до поисков ответов на вечные вопросы. В ММЗ свежо и убрано. Дома с крепкими дувалами. Забор из сырца – воплощение прайвиси, куда нет входа толчее мегаполиса. Дышится легко и свободно.
Как дышится – так думается. Иначе. Кучке молодых людей внушили, те внушились, что они – избранные, не от мира сего. Лучше обывателей? Их призвали для начала показать силу, напугать, затем сломать систему. Если бы не ваши сверстники в погонах на страже власти, учили лидеры, систему реально переделать по канонам справедливости. Что это было? Очередной преступно-глупый «розовый» (по Н. Бердяеву) оптимизм, которым болеют смельчаки? Или крайний гнев неравнодушных к проблемам общества граждан? Большинство горожан толком не были знакомы с их лозунгами; взрывы и точечные боестолкновения не откликнулись в массах. Не было ясности, что конкретно повстанцы предлагали изменить после победы.
Одержимые ребята пьянели от внятной идеи: если «убрать» силовиков, перестроить систему на благо беспечным соотечественникам не составит труда. Смутьянов отлавливали. Наперекор системе они множились. Не раз «репетировали»: то машину взорвут возле важных зданий, то перестрелку откроют на границе. Кто они: «Кто гиб за веру или те, кто жёг еретиков?» (У. Эко. Маятник Фуко ).
Была ли созидательная программа перемен у мятежников? Претензии предъявлять легче, чем созидать. На деле мятеж противостояние вылилось в трёхдневную разведку боем, насколько пуленепробиваемы силовики. В итоге жертвы по обе стороны конфликта. И, увы, из случайных прохожих. Недоверие сторон углубилось до непримиримости. Победителей не было. Усвоенных уроков тоже. Через год с небольшим после беспокойной весны в городе вспыхнут беспорядки в Долине, повлекшие сотни жертв среди мирного населения.
– Один в банке работал, другой диплом врача должен был получить в июне. – Даврон не терял нить разговора, в отличие от Леры, которую тянуло на общие рассуждалки.
– Они, что, с дипломами в карманах к вам «прибыли»?
– Отец их сказал. Среди наших… клиентов немало студентов… было.
Шахиде не везло с образованием. Она не поступила на юридическое отделение и со второй попытки. Знания в объеме школьной программы остались прежними, конкурентов прибавилось, чего не учла девушка. Повторный – уже не драма, трагедия – досадный провал превратил мечтательницу в пластичный динамит. Случилась ломка представлений, ожиданий, характера. Напрасно напрягала мозги, отказывала себе в удовольствиях, натирая мозоль на пятой точке. Отними, убей мечту, которую юный взрослый взращивал годами, он подпишется под любым лозунгом, встанет под любой флаг, порвет всех, только сначала раздели беду, посочувствуй несчастью, потом мягко и тихонько попроси что угодно.
По осени обиженных на жизнь молодых парней и девушек – пруд пруди. Зачастую абитуриенты из глубинки, не зачисленные в университеты, не возвращаются под отчее крыло, скрываются от унизительного позора, шатаясь в городах. В поисках пропитания и крова на мардикер-базар мастеровых забредают. И в сети, расставленные всеми, кому не лень.
У Шахиды с родителями был уговор: если не поступит на очное отделение юрфака университета, забирает документы, подает их на заочное отделение финансового института. Математика всегда при ней. Не устраивая громких страданий, она поехала за бумагами, как только стало известно, что не набрала нужного количества баллов. Абитуриентов, приехавших за документами, набралась целая траурная процессия. Ребята и девчата стеснялись взглянуть друг на друга, не общались между собой.
Рядом с Шахидой стояла девушка в красиво задрапированном шифоновом шарфе. От неё шёл приятный пряный запах. Шахида с трудом признала запах камфары. Компрессами с камфарным маслом мать лечила детскую ангину. Она ненавидела его бронебойный запах. Незнакомка не пахла резко. Запах притягивал, располагал к общению. Девушки разговорились. Оказалось, Тамара по баллам не прошла на бюджетное место, но прошла на контрактное обучение. Ей предложили забрать документы за сто пятьдесят долларов, неплохая сумма для юной девушки.
– Кто предложил? – Шахида закачалась, будто это её ударили по самолюбию: нельзя размениваться, каков бы не был соблазн.
– Родители одной девушки. Она не прошла на контракт. Нас трое до неё, заберём заявления, очередь на контракт сдвинется, она будет учиться.
– Троим предложили? Можно разве? – Легко воспламеняющаяся юная барышня усмотрела в сделке вопиющую несправедливость.
Почему нет? Контрактное (читай: за деньги семьи) образование могут позволить не все. Девушка не виновата, что её семья способна оплатить образование, а у троицы – нет. Для гарантии, в качестве моральной компенсации, им по 150 долларов на руки выдадут. Чем не вариант? Что не самая умная девица будет юристом – всего лишь словеса. Социальный отбор выдирает в элиту самых расторопных, не брезгливых, приспособленных к реалиям, далеко не умников и умниц.
– Кто будет проверять? В приёмной комиссии посоветовали не тянуть с документами.
– Ты, – не веря, что прозвучавшее – правда, хотя разумом понимая, на самом деле, правда, Тамара скоро забёрет свою папку-скорошиватель, Шахида не сдержала внутренний протест, сглотнув комок в горле, прошипела, – согласилась!?
– Да. Вон, стоят возле машины. Увидят папку, дадут деньги. – Тамара поворотом головы указала на женщину и мужчину возле вишнёвого авто. Парочка следила за ними.
Романтичная с виду Тамара говорила, не срываясь на крик, на ровном дыхании, отвечая на поступавшие вопросы Шахиды, не нарушая очередность. Вела беседу как опытный вербовщик. Погасила Шахиду за полчаса. Спокойный тон безотносительно содержания речи убедителен. Девочка, твой характер – это война (песня»Девочка-война». Шахиду взяло зло. Она вытянула шею в сторону Тамары, прорычала:
– Продалась за сто пятьдесят долларов? Я бы нарочно назвала полторы тыщи, чтоб не смогли купить, а документы забрала бы в сентябре.
Глядя на невозмутимую Тамару, хранившую стальное молчание, не девушка – изваяние, Шахида устыдилась, убавила пыл.
– Денег у родителей нет? – Знала, любой родитель себя под проценты заложит, но достанет деньги, лишь бы ребёнок учился, раз поступил, пусть, на платное отделение. – На втором курсе подрабатывать сможешь. Главное наскрести на первый год.
Шахида настойчиво отговаривала Тамару не забирать документы. Непреклонная Тамара не поддалась:
– Нам нелегко найти деньги. Но я отказалась не поэтому. Юрист – мужская работа.
– Что ты знаешь об этой работе? Моя мама в МВД работает. – Обиделась сначала Шахида, но быстро взяла себя в руки по примеру хладнокровной Тамары.
Между девушками потёк тихий разговор.
– Женскую работу кто делает?
– Домашнюю? Все. Я с двенадцати лет готовлю, не каждый день, конечно. За братишкой смотрю. Папа маме помогает. Что плохого?
– Женщины могут, конечно, работать. С детьми, в больницах. Но они отобрали серьёзную работу у мужчин, хотят всё переделать по-своему.
– Знаешь, сколько среди мужчин жуликов? Девушек насилуют…
– Есть плохие мужчины. Мы должны довериться хорошим, дать им шанс устроить жизнь по правилам.
– Смешно.
– Многие, как ты, не верят, поэтому плохо живём. Надо провести эксперимент, отдать серьёзные задачи решать мужчинам. Тогда жизнь, думаю, изменится.
– Женщины что будут тогда делать?
– Заботиться о своём мужчине, о детях от него.
– Наподобие домашнего ареста?
– Почему? Развлекайся, только вместе с мужем.
Шахида не могла представить, как развлекаться вдвоём. Её родители в свободное время не пересекаются. На пару лишь в гости выходят:
– Если разный спорт любят? Жена, например, стрельбу, муж футбол?
Пацаны уважали Шахиду за твердую руку, за КМС по стрельбе из пистолета, щелбан по лбу даст – жди синяк. Отец привёл её в тир в военном городке, где сам пропадал по выходным. Стрельба усмирит темперамент чересчур бойкой дочки, полагал он, научит отстраняться от эмоций, сосредотачиваться на цели: возникнет препятствие – рука не дрогнет. Не помогло. Девушка дрогнула от первых жизненных неудач. На площадке возле медресе натренированные руки затрясутся, клеммы не сомкнутся.
– Не знаю, как быть в подобных случаях.
Тамара встала на паузу, следом Шахида. Слишком они разные, обе замолкли. Первой очнулась Шахида. Неординарное словомыслие девушки из очереди всколыхнули подозрения:
– Кто тебя учит насчёт мужчин, эксперимента…
– Бабушка. Её мама, моя прабабушка, была отын-ой. Женщины советовались с ней, она учила их правилам. Биби Шафирой звали.
– И моя прабабушка учительницей была. Эркиной звали. Паранжу сняла, представляешь? Паранжа – тяжелая, ты примеряла? – Тамара покачала головой. – А я примеряла.
– Ты же сказала, паранджу Эркиной сожгла?
– Это паранджа сестрёнки прабабушки. Ну, или Эркиной. В сундуке лежит один, короче. Надеваешь тюбетейку, или под платок волосы убираешь, накидываешь на голову чёрный чачван. Видела «чачван»? – Тамара кивнула. – Сетка из конского волоса. Он примерно до сюда, – ребром ладони Шахида перерезала себя по талии. – На сетку, в смысле на голову, чтоб сетка не сползала, специальный тяжелый чапан.
– Специальный?
– Рукава узкие, руку не проденешь, игрушечные. Для красоты, наверное.
– Удобно?
–Неудобно, мешает. Как матрешка, одежда слоями зимой и летом…
– Одним цветом.
Девушки рассмеялись: прабабки разминулись, правнучки сошлись.
– Эркиной не влетело за паранджу? Что в костёр бросила?
– Вроде нет.
– Муж из дома не выгнал?
– Её выдали замуж за старика. Она сбежала, чтоб не забеременеть от него. Представь, нас с тобой выдали бы замуж за старика. Ты бы смогла жить со стариком?
– Нет, конечно. Бабушка говорит, паранджу сжигали по приказу из Москвы. Кто сжёг паранджу без согласия мужа, избивали, из дома выгоняли. О чём они думали? Жить негде, есть нечего, от детей отлучили. Некоторые себя поджигали. Представь, женщина горит, как факел.
– Да нет. Тряпки горят, тело не очень. Не все себя сжигали. Эркиной прекрасно устроилась. Её на учёбу послали.
– А безграмотным куда было деваться?
– Эркиной тоже безграмотная была. Отучилась здесь, послали в Москву. Вернулась, учительницей работала. А ты: «Москва приказала». Москва ей профессию дала, другую жизнь показала. Я б хотела в Москве учиться. Вот ты в Москве была? – Услышав Тамарино «нет», Шахида продолжила панагирик. – Женщины сами захотели паранджу сбросить. Смотри, – она покрутила головой, – у всех лица открыты, разве плохо? Видно, кто красивый, кто добрый, а кто вредный. У твоих противные рожи. – Она изобразила взглядом презрение к спонсорам Тамары. – Я не собираюсь скрывать лицо. Мое лицо, что хочу, то делаю. Не нравится, пусть не смотрят на меня, как эти, твои.
Спонсоры не отводили глаз от беседовавших девушек, сторожили. Шахиду подмывало подойти к ним, напугать: «Сейчас ректору пойду, скажу, какую аферу проворачиваете тут». Знала, не пойдёт из-за Тамары. Что оставалось? С ненавистью щуриться в их сторону. Или высунуть язык, состроить гримасу. Дуракаваляние не одобрила бы Тамара. Ограничилась злобным прищуром.
– Не надо лицо скрывать, только волосы, шею надо прикрыть. Твоя красота будет принадлежать одному мужу, чтоб не соблазнялись другие мужчины.
– Мужчин надо упрятать в паранджу, если соблазняются. Почему я должна скрывать красоту, если она есть?
– Лицо открыто – достаточно.
– А волосы, фигура? А если я лысая?
– Муж будет жить с лысой.
– Сбежит.
– Если вступил в никах, не сбежит.
Шахиду покорило «муж будет жить с лысой». Интересней и интересней становилось спорить с Тамарой.
– Шарф бабушка заставляет носить? Не мешает? – Спортивная Шахида ценила в одежде в первую очередь комфорт. – От солнца защищаешься?
– Покрытая голова – знак, что покорилась Всевышнему.
– Как ошейник на собаке. Потуже натяни – заскулит, повинуется.
– Побойся. Всевышний припомнит в судный день всё, что ты говорила. – Тамара отвернулась. – Поэтому он не помог тебе с юрфаком.
Шахида считала, причина её провалов – отвернулась фортуну. Она знала, и это было сущей правдой, что не уступает успешно одолевшим конкурс ни по интеллекту, ни по устремлениям. Просто им повезло. В очереди за документами ей впервые сказали, существует иная зависимость, не от судьбы, от Всевышнего. Если попросит Всевышнего, научится его слушаться – Молоденькая не могла соотнести себя и «покориться» или «повиноваться» – удача не оставит впредь, даст всё, в чём она нуждается. Тамара не намекнула, открыто заявила, от Шахиды отвернулся Всевышний. Не глупая же девчонка. Вдруг слова её верны?
– Что собираешься делать? – Как Тамара распорядится жизнью после пролёта с университетом, разбирало Шахиду.
– На курсы арабского пойду.
– Зачем? Английский больше нужен.
– Бабушка считает, Писание следует читать на арабском, самой переводить. Писание не прямо с арабского, с русского перевода учёных наши перевели.
– Думаешь, неправильно перевели?
– Ничего не думаю. Хочу сама читать, чтоб понять.
Вечером за ужином Шахида объявит родителям, что подала документы на заочное отделение финансового института, параллельно пойдёт на курсы арабского языка. Нашла занятие, обрадуются родители. Они сильно переживали, что после повторного провала дочь последует примеру одноклассника-медалиста или заболеет головой. Шахида умолчит, что умная Тамара вдобавок склонит бесхитростную Шахиду посещать домашнюю ячейку некоего имам хазрата.
Этим путём, разочаровавшись в правосудии, в высшем образовании, правдолюбка уйдёт из адвокатской конторы в нелегальную организацию, полагая, что кружок на дому – сугубо просветительский факультатив. Туда её заманит Тамара рассказами, какая она, праведная жизнь. В кружке методом погружения из ропщущей максималистки день за днём будут ваять аскетичную послушницу.
В деле взращивания фолловеров нелюбимых не бывает. Ценен каждый кадр; кто попался в сети, того перевоспитывают.
