скачать книгу бесплатно
Остановившись где-то в ряду посуды, она отпустила мою руку и полезла в карман пальто, достав мобильник, посмотрела на пропущенный вызов.
– Это был он, – сказала она. – Гад! – В сердцах выкрикнула она, топнула ножкой. Затем, переведя на меня свой взгляд, спросила:
– Тебе плохо?
Нагнувшись ко мне, она непроизвольно потянула ко мне руки, затем, опомнившись, опустила их, смотрела на меня.
– Нет, – сказал я. – Всё норм. Так бывает у меня.
– Ну хорошо, – отозвалась она и посмотрела вновь в мобильник. – А я-то надеялась, что всё закончилось, что он отвязался… – выдохнула она. – Пойдём?
– Пойдём, – согласился я.
– Тебе лучше?
– Да, всё норм, – отозвался я.
– М-м, кстати, есть не хочешь? – спросила она.
– Да нет, – ответил я, – может, попозже. А ты?
– Я тоже не хочу.
Мы шли по торговым рядам к другому выходу из рынка. Незаметно для неё я оглянулся, прошёлся глазами по толпе людей; вроде среди них этого типа не было видно. Но, не уповая на то, что он не последовал за нами, я не решился пока рисковать выходить на открытую зону.
– Давай пока не будем высовываться отсюда, – сказал я спутнице.
– Отличная мысль, – сказала она, глаза её немного заблестели, а может, мне показалось. – А, вот, вновь звонит.
Я посмотрел на мобильник в её руках, там высветился номер и подпись.
– Не отвечай, – сказал я.
– Ясное дело – ответила она, глядя в экран. – Сам себя спалил с потрохами, – продолжила она. – Я ещё сомневалась, что это он, теперь уже нет. Дурак, – констатировала она факт, дождавшись, когда вызов прекратится, спрятала мобильник в карман. Я невольно улыбнулся – она ругалась, но так мило.
– Ну, коль мы здесь, пойдём поглядим, что тут есть интересненького, – обратилась она ко мне.
– А пойдём, – согласился я, и мы пошли. Вот она вновь остановилась, достала мобильник.
– Да ёперный бабай! – выругалась она. – Никак не угомонится, зараза.
– Звонит?
– Ага.
– Выруби телефон.
– Не. На вибрацию поставлю. Пусть себе вибрирует, массаж буду получать, – ответила она и улыбнулась. Я хмыкнул.
Мы шли вдоль рядов с продукцией, она с любопытством смотрела на вещи, что лежали на столах, на секунду мне показалось, что та, прежняя, она вновь вернулась, когда она метнулась вперёд, глядя на что-то, что привлекло её взгляд, её лицо осветило любопытство, а глаза заблестели. Но вот это секундное явление закончилось, и, подойдя к ней, я увидел лишь спокойное выражение лица и взгляд, устремлённый на янтарную розочку.
– Нравится? – спросил я.
Продавец навострил уши.
– Нет, – не глядя ни на продавца, ни на меня, отозвалась она. – Слишком тяжёлая. Да и носить мне её не подо что. Я вообще как-то брошки не ношу, – отходя от прилавка, сказала она.
– Янтарь красиво смотрелся б.
– Возможно, – отозвалась она.
Мы потихоньку шли к выходу с рынка.
– Держись поближе ко мне, – сказал я ей.
– Ага, – откликнулась она, но не приблизилась ни на сантиметр. Тогда я приблизился к ней, она не отстранилась, но напряглась. Мы вышли с рынка и пошли к переходу.
– Сделаем зигзаг, – сказал я ей.
– Я поняла, – ответила она, и мы вновь погрузились в молчание. Вроде бы ничего не изменилось, она всё так же молчит, раньше нам тоже было тяжело начать разговор, только фишка была в том, что это она испытывала дискомфорт оттого, что не знает, что сказать, а теперь – я. Вот так вот, всё в жизни меняется…
Будто мы поменялись ролями, то это она всё ломала голову, как ко мне подступиться, начать беседу, а я знал это и не помогал, когда был в скверном настроении, а когда был в состоянии покоя или даже добродушным, начинал беседу сам и мог говорить очень долго, а она только слушала и добавляла что-то своё или даже спорила, смеялась или хмурилась. Перейдя дорогу, мы пошли через аллею к парку, где и находилась набережная.
– Может, скажешь что-нибудь? – неожиданно для себя спросил я.
– Что? – не поворачивая головы, спросила спутница.
– Тебе неинтересно, зачем я тебя попросил о встрече?
– Зачем? – всё так же идя вперёд и не поворачивая головы, спросила она.
– Чтобы поговорить, – ответил я. Не знаю почему, но её поведение начинало меня злить. Хотя чего я ожидал, за год – почти год – много чего могло измениться. Но не до такой же степени… А почему нет? С чего я решил, что она всегда будет такой, какой была при нашем расставании, с чего я вообще это решил?
Решил, что она будет прогибаться и подстраиваться под меня? А она раз – и решила меня вычеркнуть из своей жизни, притом что я сам не раз хотел, чтоб она ушла, и вот она ушла, и что, теперь я удивлён, что передо мной не тёплая, мягкая, а холодная и уставшая девушка? Личность? А раньше – что было раньше, кем она выглядела для меня раньше? Слабой, просящей о помощи, глупой, даже иногда считал её тупой, эгоистичной, настырной бабой?
– Так говори, – сказала она, и мне показалось, что голос её был напряжённым и в нём чувствуется не то раздражение, не то обида и боль.
– Я хотел извиниться, – сказал я, отчего она споткнулась и чуть не упала, я хотел помочь, но она справилась без меня. Я опустил руку. Посмотрев она, спросила:
– И за что?
– За то, что не понял раньше, что ты в чём-то права.
– И в чём же?
– В том, что я не самодостаточный человек.
– Отчего же? – спросила она; мы подходили к ещё одному переходу. Был красный свет, мы остановились.
– Оттого что самодостаточные люди ни в ком не нуждаются. И я не говорю про общение, общение нужно любому человеку… почти, психически здоровому человеку.
– А ты что, нуждаешься в ком-то? – повысила она голос, так как орда машин поехала мимо нас. И я понял, что вот он, этот решающий момент, момент, когда надо сказать правду, но смогу ли я, нужно ли это?
Я посмотрел на неё. Сейчас её лицо было освещено мартовским солнцем, и я видел, как нервно дрожит её губа, как шевелятся пальцы на её руках, она сама не замечала этого, но я всё понял. Она так же нервничает, как и я. Она такая же, как и прежде, только скрывает это от меня, не хочет, чтоб я знал, как ей плохо. Зажёгся зелёный, мы пошли, спускаясь под сень деревьев по ступенькам, мы хранили молчание. Выйдя на лесную тропинку, что вела от входа в парк к его центру, где располагалась летняя сцена, мы обгоняли людей, что высыпали на улицу в этот выходной день.
И вот мы достигли просвета между деревьями, где была главная сцена и танцевальная площадка, сейчас там никого не было, да и музыки не было, чтоб танцевать, а она очень любила танцевать… Но к чему я это говорю? Может, потому что я не люблю танцевать, да и не особо умею?
– Ты никуда не спешишь? – прервал я затянувшееся молчание.
– Нет, – холодно ответила она, проходя главную сцену и танцевальную площадку мимо.
– Точно? – переспросил я, не зная зачем. Я просто боялся продолжить тот разговор, что сам начал, по сути то, зачем я её и позвал.
Конечно, она обижена на меня, я причинил ей боль, как ещё она может со мной вести, да и в конечном счёте все мы взрослеем, меняемся, она не является исключением, да и я помог ей измениться, как видно, не в самую лучшую сторону.
«А может, наоборот, теперь она не совершит той же ошибки, что со мной», – подумал я, приписывая себе мнимую добродетель и благородство поступка. «И какую же?» – спросил меня язвительный голос совести. Я молчал, а голос продолжил: «Не будет открывать своих чувств тому, кто ей дорог, до тех пор пока тот не поймёт этого или не отвергнет её даже без этих её признаний?»
– Да, – спокойно ответила она, вдохнув чистый воздух весны. – Хорошо дышится, – вымолвила. Это значило, что она уже не сердится и может спокойно продолжить наш разговор. Хотя с чего я это взял? Неужели незаметно для себя я изучил её повадки и перемены в настроении и теперь замечаю их машинально?
– Ты хотел что-то сказать, – деликатно напомнила она мне. Тем временем мы начали подниматься в гору, и я уже не мог полноценно говорить и идти, с годами всё становилось тяжелее, да и весна с этим влажным воздухом и цветением также сказывалась на моих лёгких, да и на ней тоже. Оба мы – одна аллергик, другой почти астматик.
– Давай поднимемся и продолжим разговор наверху? – предложил я. Она посмотрела на меня, всё поняв, кивнула в ответ. Мы молча поднимались в горку, подъем ещё усложнялся тем, что асфальт под ногами был местами покрыт коркой и скользил. Пару раз я чуть не навернулся, но не это было страшно – страшное было то, что она всё же навернулась, на самом последнем метре от прямой дороги. Неудачно поставив ногу, моя спутница поехала вниз с горки, при этом сильно ударившись коленной чашечкой об асфальт и лёд. Я поспешил к ней, она, шипя и отплёвываясь от боли, пыталась встать, но, видно, удар был сильным, и нога некоторое время не подчинялась попыткам её согнуть. Наконец, растерев место ушиба, она начала вставать, я протянул ей руку:
– Хватайся.
Но она, упрямая и гордая, отмахнулась от неё, сказав:
– Не надо, чтоб ещё и ты рухнул рядом…
Встав на ноги и отряхнув коленки, она, немного прихрамывая, поднялась на ровную дорогу. Я шёл за ней следом. Гордая, чрезмерно гордая, ругал я её мысленно. А она всё шла вперёд, к лестнице, ведущей на набережную. Обернувшись ко мне, она спросила:
– Сейчас будем спускаться или посидим здесь на лавочках?
Оглядев местность, я заметил, что лавочки почти все заняты и слишком много народу – это моя проклятая социфобия, нелюбовь к людям, хотя и она не питала особо тёплых чувств к человечеству, ну да ладно, всё это лирика.
– Нет, слишком много людей, – сказал я. – Погода, кстати, хорошая, – добавил я зачем-то.
– Да. Солнечная и изменчивая, – согласилась она и начала спускаться по лестнице, ещё прихрамывая. Я не мог на это спокойно смотреть, смотреть, как она идёт и хромает. Мне надо было предвидеть это, пришла мысль в голову. «Ну и что б ты успел сделать?» – тут же спросил мой рациональный ум. Ответ я не нашёл, хотя и знал его.
Спустившись по лестнице на земляную тропинку, она обернулась, посмотрела на меня. Глаза её были всё такие же, чужие, но в них застыло ожидание. Спустившись с небольшого бугра к асфальтированной набережной, мы наконец-то остались одни.
Так как от речки тянуло холодом, да и порывы ветра доносили холод воды, то желающих гулять возле реки было мало, хотя и светило тёплое мартовское солнце, и я был этому рад, вот только она вскоре замёрзнет, она же мерзлявая… «Холод меня убивает», – вспомнил я её слова в последнюю нашу встречу.
И этим холодом был я, я убивал её, убивал всякий раз, когда не мог дать ей тепла, любви, чувств, не мог более эмоционально принимать подарки, принимать их не через силу, а с открытой душой и сердцем, все это убивало её, и вот результат: холодная и сдержанная, серая, неяркая, грустная, и слишком тяжёлый взгляд некарамельных глаз…
Неужели я здесь с ней только из чувства вины, только потому, что считаю себя виновным в том, что она стала ТАКОЙ? Но нет, я же думал, пришёл к тем выводам, ещё не видя её ТАКОЙ, но всё же, правда ли то, что я хочу сказать ей? Если это только предлог, чтоб отползти от той черты, к которой я сам себя привёл? Ведь для неё слова – это не пустой звук, особенно те, что собираюсь сказать я.
Я посмотрел на неё, она шла рядом и смотрела на воду, что небольшими волнами текла своей дорогой.
– Смотри! – обернувшись ко мне, показывая рукой на воду, воскликнула она, – уточки! – И в эту секунду глаза её заблестели. – Жаль, у меня ничего нет, чтоб их покормить, – сказала она уже сдержанным голосом, да и блеск глаз пропал.
«Боже, я сойду с ума», – мысленно ужаснулся я тому, что происходило сейчас на моих глазах, тому, что я сотворил. «Сломал. Ты её сломал!» – кричали мои мысли, моя совесть, я-второй. «Нет, нет и нет, я не хочу видеть её такой, такой мёртвой, серой, грустной, нет. Я верну прежнюю её, верну!» – кричал я в душе, хотя лицо моё в ту минуту было спокойным и холодным, как всегда.
– Да, милые уточки, – ответил я на её возглас. – Если хочешь, можем зайти в кафе и купить что-нибудь.
– Нет, не хочу, – отозвалась она, вновь отвернув от меня голову. – Там всё всегда дорого.
На этом реплики по поводу уточек и их кормления закончились. Солнце припекало, ветер успокоился, мы дошли до лежанок.
– Посидим? – предложил я ей.
– Можно, – согласилась она и пошла наверх, сев на лежанки и свесив ноги, она смотрела на речку, а я готовился с мыслями и силами, чтоб продолжить начатый у светофора разговор.
– Я начал говорить там, у светофора, – начал я, – так вот, про самодостаточность.
– Да, что ты в чём-то согласен со мной, – припомнила она.
– Да.
– В чём же? – повторила она свой вопрос.
– В том, что самодостаточный человек ни в ком не нуждается. У него есть свой собственный мир со своими правилами, законами и общением с теми людьми, что ему удобны, и я не говорю про выгодные и деловые отношения сейчас…
– И, по-моему, у тебя это всё есть, – перебила она меня, – и правила, и законы, коль ты не простил себе свои ошибки и мою ошибку мне. – Глаза её потемнели, отчего и так тяжёлый взгляд, который был направлен на меня, стал ещё более пугающим. – Извини, перебила, – тут же сказала она, – продолжай.
– Так вот, я не самодостаточный человек, – продолжил я. – Я думал, что я такой, но ошибся и признаю свою ошибку, – нелепо закончил я.
– А я тут при чём? – спросила она.
– Да при том, что ты помогла мне это понять, – ответил я. Всё это звучало нелепо. – Точнее, не ты, а твоё отсутствие в моей жизни. Я думал, что это пройдёт со временем. Ведь я не так уж плохо жил без твоего общения, без тебя в целом столько лет, потом появилась ты, да и не только ты, ещё и другие наши с тобой одногруппники, кто-то стал мне хорошим товарищем, а кто-то ушёл, но не в этом дело.
Да, я хотел, чтоб ты ушла, потому что, как ты сама говорила в ту последнюю встречу, мы оба мучаемся, ты мучилась в большей степени от моего холода, что убивал тебя…
Она резко вздохнула и отвернула голову от меня.
– И вот, – продолжил я, – спустя время я начал понимать, что ты права, права в том, что жизнь без праздников пуста, нет, это не значит, что теперь я стал заядлым тусовщиком, я понял, что жил немного не так.
Отстранившись от всех, я жил отшельником, наблюдавшим за людьми, те, кто приходил ко мне за советом, получали его, а дальше меня не волновало, что они будут с ним делать, воспользуются им или забудут. Если да, то я видел результат, и если человек хотел, мы продолжали общение.
Те, кто приходил с намерением завязать общение, получали такую возможность, а дальше всё зависело от человека – сможет ли он выдержать меня, мой характер, мои заскоки и как он к этому всему вообще относится, поэтому иногда общения не выходило, тогда всё просто – человек уходил, я про него забывал.
Но с тобой всё вышло иначе изначально, ты была другой: не слушала моих советов и не пользовалась ими, это, конечно, вина твоя, но и моя, потому что я неправильно тебя понимал, нет, зачем я вру. Я правильно тебя понимал, но не хотел, не мог – или всё же не хотел – это понимать.
Я помню, ты хотела дружбы, да, ты всё время спешила, тут есть твоя ошибка, твой вспыльчивый нрав, я просил тебя научиться терпению. Ты не могла, я злился и, конечно, гадил в какой– то степени. Так что тут мы оба виноваты.
Да, ты хотела любви, потому что была юна, потому что была живой, в отличие от меня, ведь я уже давно неживой там, внутри, всё, что осталось, это труха и рухлядь, а ты, ты – другое дело. Тебе хотелось любви, а я тебе жестоко отказывал в ней, не потому, что такой плохой был, а потому, что, наоборот, не хотел ещё больше усугублять ситуацию, я не мог полюбить тебя и не смог даже тогда…
– Когда ты играл в любовь, – перебила она меня, повернув голову в мою сторону.
