скачать книгу бесплатно
– Вариации на тему русской народной песни « во саду ли в огороде» и «Чардаш».
– Не дрейфь,– подбодрил он, видя мое кислое лицо, и подмигнул,– что-нибудь придумаем.– И тут же, опомнившись, одернул гимнастерку и сухо добавил:
–Но чтоб к тебе никаких замечаний, особенно по внешнему виду.– и погрозил пальцем.– ни-ни.
«Что-нибудь придумаем» состояло в том, что старшина убедил командира роты, что рядовой Соколов имеет отличную выправку и прекрасно владеет строевым шагом, а потому временное отсутствие его на строевых занятиях не нанесет вреда боевой подготовке. А ему, старшине, надо кое-что сделать в каптерке, и рядовой Соколов, как нельзя лучше, подходит для этой цели.
– Смотри у меня,– ответил Василий Петрович, все понимая,– если он хоть на секунду запнется или как-то иначе запартачит, будешь сам дополнительно маршировать. Понятно?
– Понятно,– с готовностью ответил старшина, а потом хитро добавил:– еще ж и нервы могут … тово … товарищ капитан… И пальцы хорошо разминать надо. Искусство … оно …
Капитан досадливо махнул рукой и отошел, ничего не сказав. А я получил возможность дополнительно два часа « разминать пальцы». Но и ответственность за исход концерта неизмеримо возросла. Четыре часа в сутки я наяривал упражнения, а потом концертные вариации и чардаш, прошли все репетиции и просмотры.
И вот наконец концерт. Сперва для обкатки в своем городке. Огромная солдатская столовая на тысячу посадочных мест, пропахшая борщами и салатом из квашеной капусты, теперь принимала высокое искусство. Пришли даже жены офицеров, что подняло статус концерта на невиданную высоту. На десяток женщин, севших в первом ряду, смотрели так, как смотрели бы, наверно, на инопланетян или на богинь, спустившихся на грешную землю. Головы парней тянулись поверх других, таких же голов, чтобы увидеть стройную шейку или хотя бы волосы подразумеваемой прекрасной женщины. Большинство, естественно, ничего не видело.
Так длилось до самого открытия занавеса. Когда начался концерт, все немного успокоились. Несмотря на страшное волнение, я отыграл свои сольные вещи безошибочно, а кроме того аккомпанировал танцорам и певцам вместо заболевшего штатного баяниста. Аплодировали оглушительно, наша рота даже встала после моего выступления. Вслед за нею вставали и другие подразделения, чьи представители участвовали в концерте.
У победы, успеха всегда много творцов. Из-за кулис было видно, как командир полка поздравлял комбатов, руководителей отдельных рот и подразделений. Наш подполковник Гурьев подошел к Василию Петровичу и благодарно пожал ему руку. Тот– нашему командиру взвода. Старшина сам подкатил к ротному:
– Ну как, товарищ капитан, девятая рота, а?
– Хорошо, хорощо,–ответил довольный Бабий, но, соблюдая субординацию, не стал дальше распостраняться, а только деловито добавил:– завтра поговорим.
После вечерней поверки товарищи мои всласть обсуждали и появление женщин на концерте, и сам концерт.
–Ну ты и резал,– восхищенно сказал Толя Сергиенко, толкая меня в плечо,– штатный так не чесал…
– А я,– как всегда, стеснительно говорил Хабидулла,– толком и не помню, что ты играл. Вспотел весь … переживал, чтоб ты не срезался … вещь больно трудная, чувствуется … когда ты закончил, ну, думаю, теперь можно остальное спокойно послушать.
– Спасибо, дружище,– искренне сказал я.– И сам не помню, как играл, пальцы сами ходили, вас боялся подвести … все плыло, как в тумане.
– Счастливчик ты, Васька,– с добродушной завистью сказал Витька Романчук.– Теперь, я слышал, вы в Кишкун-Майше будете чесу давать. Представляю, сколько там мадьярочек аппетитных будет. Уйма! Ты ж смотри не подкачай. При первой же возможности … не подведи мотопехоту. Так, ребята?
– Не, пацаны, не,– убежденно, как заправский знаток, заключил Сашка Гаврилов, заранее сожалея, что такой шанс дается неподходящему человеку.–Соколов–это типичное не то … мы ж его знаем … начнет бодягу разводить … он стесняется …нужно все выяснить … что здесь выяснять– вперед и шашки наголо.
–Вася, а нельзя баян за тебя таскать … он тяжелый,– вставился Колька Варенцов, лыбясь всем своим широким, бугристым лицом.
– Нет, туда бы его,– я кивнул на Женьку Иванова, нашего Василия Теркина, любителя рассказывать о своих любовных похождениях, скорее всего выдуманных, с шутками и прибаутками без умолку,– а я … правильно сказал Сашка, не по тем делам … я так не могу …
– Не могу, не могу,– передразнил Иванов,– знаешь наше правило: не хочешь– заставим, не можешь– научим. Действуй напористо, приври, если понадобится, для интереса. Главное, не упустить момент, он бывает один. Помню, как-то иду я однажды … – И Женька завел очередную долгоиграющую пластинку о своих приключениях.
Смех, анекдоты и всякие истории продолжались до предельной черты, то есть до отбоя– армия все же не санаторий и не больница, где можно болтать ночь напролет. Здесь голову к подушке приложил – и уже спишь мертвецки.
На следующий день капитан оставил нас вдвоем со старшиной в каптерке.
– Вот что я думаю,– сказал он сурово.– У Соколова отличные успехи в политической подготовке,– а здесь,– Бабий красноречиво огляделся,– еще непочатый край работы. Так что я вас, рядовой Соколов, пока отстраняю от занятий в этой части. Продолжайте наводить порядок тут. Но чтоб негромко, усвоили? Вечером перед строем я объявлю вам благодарность за успешное выполнение порученного задания, а сейчас пока неофициально,– ротный горячо потряс нам руки и почему-то извиняющимся голосом добавил:– ничего не поделаешь– служба,– что он этим хотел сказать, можно теперь лишь догадываться. Наверно, что он уважает искусство, но долг прежде всего. Мы не возражали, все по-честному.
Я мог отныне вместо скучных бесед о преимуществах социализма, разучивать новые трудные музыкальные пьесы, песни, танцы, ноты которых имелись в нашей библиотеке. Товарищи на меня не обижались, видя, что я не сачкую. Наоборот, мне было куда тяжелее после погружения в музыкальную стихию снова надевать снаряжение, взваливать гранатомет, пистолет АПС в тяжелой деревянной кобуре, учебные гранаты и другую амуницию.
Вечером в субботние дни я брал баян и играл для всех. В наших условиях это была эмоциональная отдушина: мне заказывали песни, напевали, если не было нот, я их наигрывал, а через неделю исполнял для русских, украинцев, узбеков, таджиков, белорусов и многих других национальностей, представители которых служили в нашей роте и батальоне. Ходил я и на репетиции концерта.
И вот наконец последний прогон в клубе, и мы на двух машинах готовимся ехать к венграм с первым после трагических событий концертом. Замполит – теперь мы знали, что это подполковник Кочергин – самолично и тщательно отобрал репертуар, абсолютно политкорректный. Волновались все: участники концерта, худрук, замполит, штаб полка. На всякий случай на проходной в полной боевой готовности дежурил наш взвод. Думаю, что волновались и на другой стороне.
Мы уже сидим на двух «Уралах» на контольно-пропускном пункте, но почему-то нет команды на выезд. Прошло около получаса, а мы все сидим. Как потом стало известно, спор «за» и «против» шел до последней минуты. Видимо, авторитет выпускника академии победил. Появляется замполит и художественный руководитель Анатолий Андреевич. Открывается шлагбаум. Пока едем, худрук объясняет ситуацию. В последний момент возникла проблема: брать или не брать оружие. Командир «за», замполит «против». Начальник штаба предлагает третье решение – вообще никуда не ехать и не рисковать понапрасну. Но тогда откладывается мирный диалог, разработанный и рекомендованный на самом высшем уровне.
В конце концов было решено ехать безоружными, но держать ухо остро и в случае провокаций немедленно отступать к машинам, не заботясь об инструментах. Неплохая аранжировка концерта, не правда ли? После такого сообщения как-то без вдохновения думалось о ритме исполнения, как чистенько сыграть глиссандо или другое трудное место в произведении. Мы сидели притихшие и строгие, пока не увидели ярко освещенные окна местной гимназии, где и должен был состояться концерт. Личная тревога тут же вылетела из головы, сменившись артистическим азартом.
Нас приветливо встретила делегация в составе мера города, директора гимназии и еще троих человек. Все сносно говорили на русском, поэтому переводчики ни с той, ни с другой стороны не понадобились. На крыльцо густо высыпали гимназистки с приветственными возгласами и улыбающимися лицами.
Стали выносить из «Уралов» инструменты, декорации, костюмы. Который раз приходилось проходить сквозь строй оценивающе-внимательных глаз, и с ответной жадностью наши артисты смотрели на юных, смешливых, радостно– оживленных гимназисток. Уже тогда я заметил одни глаза, так упорно, так заинтересованно разглядывающих меня.
Нам пришлось раз пять ходить туда– сюда, и все время я натыкался на этот изучающий и одновременно озорной, игривый и женски лукавый взгляд. Сердце сладостно и волнующе замирало от предчувствия чего-то необыкновенного.
Потом все участники концерта с лихорадочным блеском в глазах и несколько преувеличенной озабоченностью носились по сцене, готовясь к выступлению и стараясь погасить в себе нервное возбуждение. Ни о какой опасности уже никто не думал, только бравый замполит, как плохой сыщик, откровенно зыркал по сторонам, выходил то на улицу, то во внутренний дворик, то к «Уралам», где напоготове сидели шоферы. Но и он все-таки успокоился и присел в первом ряду возле добродушного толстячка– директора гимназии.
Как всегда, начались традиционные речи. Мер кратко и без особого энтузиазма сказал нечто об интернационализме, солидарности трудящихся и тому подобных вещах, что рад принять в городе гостей не с военной, а мирной миссией, и что язык искусства понимают все народы мира без переводчиков. В ответном слове замполит рассказал об интернационализме более пространно и с большим воодушевлением, а также о преимуществах социализма вообще и мировой социалистической системы в частности. И все эти преимущества надобно защищать, что и делают наши славные воины. А в свободное время они повышают свой культурный уровень и готовы показать это на деле; только не надо быть к ним слишком строгими, потому что для них главное – все-таки защита рубежей социализма.
После этих ритуальных речей начался концерт. Каждый номер принимался на «ура». И должен сказать, не зря. Я и до сих пор удивляюсь, как в воинской части, находящейся в состоянии постоянной боевой готовности и абсолютно не приспособленной ни к какой самодеятельности, в том числе и художественной, смогли за несколько недель создать концертную бригаду, выступающую на уровне солидного Дома культуры. Не лукавые цифры и доводы, а вот такие конкретные факты говорят намного больше о том огромном духовном потенциале, общем уровне населения, который был создан в Советском Союзе. Теперь такую программу не составишь даже в округе. Я помню чеченца, исполняющего национальный танец с таким блеском, таким огнем, такой виртуозной техникой, какие не всегда встретишь и на столичной сцене. Ввиду отсутствия национального костюма его одели в одежду кубанского казака. Я тоже исполнял «Чардаш» итальянского композитора Монти – вещь, технически весьма трудную, но очень красивую. Уровень остальных участников был не хуже.
Когда я на «бис» закончил свои « Вариации» первой вскочила и яростно захлопала в ладоши высокая, стройная, рекламно– броская девушка во втором ряду, сидящая за директором гимназии. Мы встретились взглядами, и я узнал эти настежь распахнутые, радостно– удивленные глаза, что буравили меня на крыльце. Она заулыбалась и приветливо, доверительно помахала мне рукой, как старому знакомому. « Красивая»,– подумал я, волнуясь и заранее предвкушая будущее удовольствие от того внимания, с которым меня будут слушать в роте. Я и не предполагал, что события намного превзойдут все, о чем я собирался слегка приврать, как учил меня Иванов, и что ожидают мои товарищи.
Когда концерт окончился, оказалось, что это еще не все. Хозяева для нас тоже организовали свой концерт.Зал покинуло несколько человек и среди них моя незнакомка. Вдруг кто-то берет меня за рукав. Оборачиваюсь– она. Мило, задорно, с вызовом улыбается.
– Добрый вечер,– говорит, и по-школьному, балуясь, приседает в книксене.– Меня зовут Жужа. А вас как?
– Ва-ва– си-лий,– отвечаю сконфуженнно.
– Василий,– нисколько не смущаясь, продолжает девушка, – не могли бы вы аккомпанировать нам «Чардаш». У нас проблема с инструментами.
– Ну … не знаю … – отвечаю, все еще ошарашенный, – если разрешат … я пожалуйста. Только этот «Чардаш» концертный, он не для танца.
– Вот и хорошо,– по-детски хлопая в ладоши и подпрыгивая, говорит Жужа.– Я сейчас все улажу.
Стою ни в тех ни в сех. После стольких-то месяцев монашеского заточения – и вдруг такой случай. И такая красавица. Уму непостижимо. В роте не поверят, скажут, что перебор – так даже Иванов не врет. Что же будет дальше? Я и дома к такому обращению не привык, не приспособлен, а здесь тем более.
Подходит Алексей Андреевич и говорит мне:
– Товарищам надо помочь, замполит разрешил,– и хитро подмигивает.
– Хорошо, – отвечаю и сам слышу, что голос подсел.
Открываю заново футляр, достаю баян, жду. Появляется Жужа.
– Вместо Монти,– объясняю ей,– я могу попроще, вот этот,– и начинаю играть.
– Чудесно,– соглашается она.– Только вы не мадьяр и играете не так, как надо играть. Я имею ввиду по ритму. Начинайте играть и слушайтесь меня.
Я опять начиню играть, она стоит передо мной с закрытыми глазами и дирижирует:
– Медленно– медленно … а теперь потихоньку ускоряйтесь … теперь быстро …совсем быстро … как только можете..
Я старался смотреть на ее руки, а у меня перед глазами ее округлые коленки; крепкие, загорелые ноги. У меня от учащенного дыхания не получается медленно– медленно …
Жужа вдруг открывает глаза и ловит мой взгляд.
– Не смотрите пока на меня так. Мы можем сорвать номер.
Это «пока» так бьет меня по голове, что я чуть не роняю баян. Чтобы скрыть смущение, я поправляю ремни баяна и бормочу:
– Что вы … что ты … я просто … надо же куда-то смотреть …
После третьего прохода все вроде бы в порядке.
–Вот и выучились,– заключает Жужа удовлетворенно и наклоняется ко мне, словно намереваясь обнять. Но не обнимает, а кладет руки на плечи и на миг прикасается всей грудью ко мне. Я чувствую эту девичью упругую грудь каждой клеточкой кожи, слышу чудесный запах ее волос – я почти в обмороке. Вдруг пронзает мысль: а может, она смеется надо мной – над советским солдатом, а после будет хохотать, как я обливаюсь потом при каждом ее прикосновении? Эта мысль, наконец, приводит меня в чувство, я резко встаю, готовый дать достойную отповедь, но Жужа не видит этого грозного движения. Она стрелой уже помчалась в боковую дверь.
И вот объявляют: « выступает танцевальный коллектив гимназии города Кишкун-Майша. Венгерский народный танец Чардаш. Аккомпанирует ефрейтор Южной группы войск Василий Соколов». Выходят несколько пар. В первой – Жужа. В национальном костюме. В черных, как смоль, волосах – алая роза. В глазах – огонь, блеск, кураж. Кармен, Сильва, Марица – все будет правильно. Боже мой, как она танцевала!Такого задора, соединенного с манящим кокетством, лукавством, красотой я никогда больше не видел, хотя повидал не одну сотню концертов самого разного уровня. И все время, вертихвостка, стреляла глазами в меня. Если бы я не выучил этот злополучный чардаш до автоматизма, я наверно, где-нибудь сбился бы. Но, к счастью, все обошлось благополучно.
Когда танец закончился, и все танцоры стали кланяться, Жужа вдруг подбежала ко мне и поцеловала в щеку. Зал взорвался новыми аплодисментами. Я тоже заставил себя подняться со стула и поклониться публике. А в голове плыл запах сладкого пота, исходящего от нее в момент поцелуя и острый конус смуглой груди, на миг мелькнувший в разрезе платья.
Концерт настолько затянулся, что об ужине нечего было и мечтать. А надо отметить что завтрак, обед и ужин – священные коровы армейского быта. Это в Союзе можно сбегать в магазин и подкрепиться, если опоздал, загулял или обленился. За границей не так. Все рассчитано до одной единственной калории. И если по какой-то, даже уважительной, причине не успел – значит, опоздал, потому что столовой надо готовить следующий прием пищи на две тысячи человек.
На вопрос, как будет с ужином, замполит сделал многозначительный останавливающий жест рукой: мол, не волнуйтесь, все будет о’кей.
И, действительно, для участников и одного, и другого концертов мэрия города и дирекция гимназии устроили банкет. Опять состоялось небольшое совещание: как быть со спиртным. Замполит сперва и слышать не хотел ни о каком сладеньком, некрепком, ни о каких « чуть-чуть», « чисто символически» и прочих хитроумных наших уловках, призванных скрыть от самих себя дальнейшее развитие событий. Уж он-то знал своих соколов. Чего только два кавказца стоят – огонь, порох, если что-то пойдет не так. Да и наши тихони не лучше, когда примут на грудь. Но с другой стороны, быть на венгерском банкете и не выпить стакан доброго вина – это уже слишком, это пахнет неуважением к хозяевам. Тем более, что публика приличная, музыкальная. Замполит опять решился взять на себя ответственность – мужественный человек, дай ему бог здоровья и продвижения по службе. Подполковник Кочергин, слышишь, мы через десятилетия помним тебя, дорогой.
Разрешили по сто грамм на каждого участника. С обеих сторон пятьдесят человек. Замполит сам стоял у дверей, когда вносили бутылки. 12 бутылок – и ни одной больше. Сам смотрел в стаканы. Мы понимали меру его ответственности, и даже внутреннего протеста ни у кого из нас не было. И на том спасибо.
Стали рассаживаться. Тут же прибежала захлопоченная Жужа:
–Я буду возле тебя, хорошо? Я не могу сейчас – помогаю. Пожалуйста,– сказала она умоляюще , взяв меня за руку.
Ох уж эта Жужа. Она не давала мне отдышаться, прийти в себя и все спокойно, неторопливо, со смаком обсудить и переварить внутри себя. И без того впечатлений было слишком много для одного раза, а ей хоть бы что. Она и здесь верховодила, летала из кухни в залу, оттуда опять на кухню, отдавала распоряжения – была хозяйкой.
Когда подполковник поднял первый тост, Жужа наконец уселась возле меня.
–Все идет нормально,– сказала она, взяв со стола жесткую салфетку и обмахиваясь ею,– правда же, нормально?
– Выше, чем нормально,– сказал я искренне.
Оно так и было: после наших борщей и каш, макарон по-флотски и супа горохового стол был великолепен.
– Это называется по-нашему чолок,– Жужа показывала на свиную отварную ножку.– А это наш хлеб – кенир, а это халапси– заливная рыба. А это блюдо ты должен знать – это наш венгерский гуляш. А это – рыбный перкельт из судака. Это свинина по– тордайски, это свиные ребрышки в соусе. Вот гусиная шейка с начинкой. А так у нас готовят мамалыгу – попробуй. А еще попробуй гнездо яичное – очень вкусно.
Каждый раз, когда Жужа называла очередное блюдо, у меня непроизвольно выделялась слюна, и я вспоминал своих товарищей, возвратившихся с ужина с перловкой в брюхе. Как им рассказывать об этом изобилии?
– А это печенка косули,– продолжала бубнить Жужа,– а это дикая утка паровая, а это крученики из телятины,– доносилось до меня, как сквозь сон, пока я уминал жареного гуся.
На некоторое время залегла обычная банкетная тишина, когда гостям не до разговоров и тостов.Особенно налегала наша военная сторона. Мы все уже почти насытились, а стол по-прежнему был полон. Жаль, что нельзя было свернуть это богатство в скатерть и бросить в нашу машину, чтобы в городке тоже полакомились.
И тут грянула музыка– наш музвзвод взял слово.
– Идем потанцуем,– тут же потянула меня Жужа. Я тяжело, как бомбовоз, поднялся, с трудом отрывая глаза от стола.
– Откуда ты так хорошо говоришь по-русски?– спросил я, когда мы вышли из-за стола.
–Во-первых, я хорошо учусь в школе,– шутливо сказала Жужа, положив мне руки на плечи и как-то загадочно, совсем по–другому, чем за столом, глядя на меня.– Во-вторых, я два раза была в «Артеке», а в третьих, у нас родственники живут в Берегове, я туда иногда езжу. Это у вас в Закарпатье, если ты не знаешь.
– Понятно,– коротко сказал я и надолго замолчал.
Я не танцевал более полутора лет. Когда тебе двадцать – это целая вечность. И вот изящное девичье тело вновь в моих руках. Мы танцуем танго. Жужа мягко льнет ко мне. Ее грудь то ли случайно, то ли намеренно постоянно соприкасается с моей, заставляя вспыхивать мое лицо и учащать дыхание. Сама прекрасная танцовщица, она не сопротивляется моим движениям и с видимым удовольствием отдается им. Ее волосы источают запах тонких духов. И так хорошо, так спокойно вдруг стало на душе, словно я, действительно, знаю Жужу давным-давно. Она, видимо, почувствовала мое настроение.
– Ты не спрашиваешь, почему я такая нахальная,– сказала она тихо.– А я тебе отвечу. Я совсем не такая, как ты можешь подумать. Просто мне давно снится чье-то лицо. И когда я тебя увидела, я поняла, что это твое лицо. Бывают же такие сновидения, почему так, а?
– Не знаю,– также тихо ответил я.– Мне все не верится, что это правда, а не сказка или ночной сон. Я не могу, не имею права в это верить. Я солдат, я не принадлежу себе. Это просто твой каприз. Вот завтра расскажу своим друзьям об этом вечере– и забуду.
– Э-э, не-е-т,– с прежним озорством и хитринкой в глазах возразила Жужа, пригрозив пальчиком.– Я тебе не дам так просто от меня избавиться. Мы с девчонками решили, что каждая выберет себе кавалера, хотя бы на вечер. Я выбрала тебя. И не только на вечер. Знаешь, какая я упрямая? Если уж что-нибудь взбредет мне в голову, я это так просто не оставляю. Я знаю: очень много наших девушек в других городах, где стоят ваши части, встречаются с вашими парнями. Почему бы и нам не встречаться?
– Мы же стоим не в городе. Нам не дают увольнительных. Пятнадцать километров все-таки …
– А на этот случай у меня есть велосипед.
– А на этот случай у меня есть воинское начальство.
– А у меня есть папа. Он тоже начальник.
– И кто же у тебя папа?
– Директор этой гимназии.
– Ну и что может этот директор гимназии?
– Он меня любит.
– Ну и что из этого следует?
– А то, что когда человек любит, он может сделать все, что угодно. Например, договориться с вашим замполитом.
– У замполита есть свои права и обязанности. Он не имеет права отпустить одного человека в чужой стране. А я не умею ходить в самоволку, ночью куда-то бежать, крушить преграды, нарушать устав,– говорил я ей в розовое ушко, понимая, что такие доводы не поднимают меня в глазах Жужи. Но зато это честно.
– Мне так сладко, так хорошо с тобой, как будто я вечность тебя знаю,– сказала она воркующе с детской печалью.– Я уже не представляю, что я сегодня ночью буду делать без тебя и завтра днем. Прямо наваждение какое-то.
Танец кончился. Мы опять сели за стол, и я пробежал глазами, что бы еще съесть. Потом были другие танцы, мы танцевали только вдвоем, она решительно отказывала всем другим и зорко следила, чтобы и меня никто не приглашал. Улучив момент, Жужа потащила меня в боковую дверь, и в полутемном коридоре мы до беспамятства целовались, задыхаясь от долгих поцелуев и охватившей нас страсти, пока не раздался командный голос замполита: « Подъем, выходи строиться!».
– Ну еще разочек,– шептала она, обвивая меня руками и подставляя губы.– Ну а теперь в последний раз. И еще разик … и еще.
– Жужа,– я мягко отстранил ее, сам опьянев от поцелуев.– Мне надо уже идти. Бежать.
Пока мы грузили свои лахи, она ухитрилась оттяпать мне добрячий кусок торта и сорвать еще несколько поцелуев. Она и вино мне предложила, но тут я категорически отказался, потому что это было бы нечестно по отношению к замполиту.
