скачать книгу бесплатно
(аа) Предположим, что, составляя истории болезни, я стараюсь всячески отвлекаться от критических суждений и описывать все – то есть заносить на бумагу все то, что говорит больной, и стремиться собрать все известные данные. Тогда мои истории болезни скоро станут не чем иным, как бесконечными описаниями; если же я проявлю повышенную добросовестность, они превратятся в гигантские тома, которые никто не станет читать. Накопление массы данных не может быть оправдано соображением, что будущие исследователи взглянут на все это с какой-нибудь новой, свежей точки зрения. Очень редко удается хорошо описать тот или иной факт, не имея интуитивного представления о его возможном значении. Бесплодных действий такого рода можно избежать только при условии, что мы умеем более или менее отчетливо дифференцировать главное и второстепенное и формулировать принципы сбора и представления данных. Упрощенная схематизация процесса совершенно бесполезна, хотя и не лишена известной внешней привлекательности.
(бб) Один из самых надежных способов установить факты – осуществить подсчет того, что может быть подсчитано. Но ведь так мы можем считать до бесконечности. Хорошо известно, что числа способны вызывать повышенный интерес (особенно у тех, кто только начинает иметь с ними дело); они, однако, имеют смысл только при условии, что их можно сопоставлять друг с другом с различных точек зрения. Но и это еще не все. Самое главное – обратить весь процесс счета на пользу исследовательской идее, которая поможет проникнуть в глубь действительности, а не просто будет переведена в форму бесконечного ряда цифр. Известно множество сложных экспериментальных исследований, изобилующих цифрами, но при этом совершенно бессодержательных; это происходит потому, что в их основе нет руководящей идеи, способной вовремя остановить бесконечный поток чисел и сообщить работе методологически четкую форму.
(вв) Широкое распространение получила практика подсчета корреляций между двумя рядами фактов; коэффициент корреляции может варьировать от единицы (полное соответствие) до нуля (полная независимость). Статистическому исследованию на предмет выявления корреляций подвергаются характерологические признаки, способности, наследственные факторы, результаты тестирования. Обнаруженные корреляции часто производят вполне удовлетворительное впечатление; они кажутся убедительным доказательством в пользу существования неких действительных взаимосвязей. Но если они множатся до бесконечности и к тому же, в каждом отдельном случае, имеют лишь скромное значение, их ценность теряется. В конце концов, корреляции – это не более чем поверхностные факты, итоговые эффекты, не способные сообщить ничего существенного о взаимосвязях, действующих по ту сторону массовой статистики. В этом мире почти нет вещей, между которыми так или иначе не существовало бы взаимной связи. Факты приобретут смысл, а бесконечное накопление корреляций будет остановлено только в том случае, если мы сумеем стать на разумную точку зрения, проистекающую из теоретического опыта множества научных дисциплин и оплодотворенную свежей мыслью. Здесь также действует принцип, согласно которому красота представления фактов сама по себе не должна ослеплять. Чтобы избежать соскальзывания в бесконечность, нужно усвоить подходящий методологический принцип.
(гг) Еще один по существу мертворожденный, но предполагающий весьма многословное изложение подход состоит в перечислении всех элементов действительности и объяснении последней через комбинирование и перестановку этих элементов. Даже при условии своей полной логической корректности такой подход не способствует познанию нового и важного. Чем прибегать ad hoc к комбинаторике, не понимая толком, каков ее смысл, лучше иметь в своем распоряжении нужную формулу и по мере надобности выводить из нее все, что только возможно.
(дд) Пытаясь в процессе исследования физиологии рефлексов определить все возможные сочетания отдельных условных рефлексов, мы легко можем угодить в бесконечный лабиринт из-за огромной сложности взаимоотношений между обусловливающими друг друга элементарными рефлексами. Преодолеть эту бесконечную цепь взаимосвязей и взаимообменов можно только на основе знания об интеграции рефлексов; пониманию принципа этой интеграции будет способствовать ряд хорошо отработанных экспериментов. Такое знание проливает свет на бесконечный процесс и позволяет увидеть лежащий в его основе общий принцип.
(ее) Вообще говоря, с перечислениями мы встречаемся во всех областях науки. Бесконечно описываются и комбинируются клинические синдромы, множатся феноменологические описания и тесты по проверке способностей и т. п.
В научной работе мы снова и снова проходим одни и те же стадии. Сначала нам надо поставить перед собой некоторую задачу, а затем отправиться в длительное путешествие. После бесчисленных попыток нам надо так прочувствовать итог наших усилий, чтобы – насытившись всем накопленным в пути – в конечном счете обрести идею, помогающую установить порядок и отличить существенное от побочного и второстепенного. Любое истинное открытие – это победа над бесконечностью. Для ученого, каким бы старательным и трудолюбивым он ни был, самая непростительная ошибка заключается в забвении этого обстоятельства и бесплодном повторении одной и той же работы. Мы должны всегда сохранять способность удивляться и вовремя останавливаться, чувствовать, чем чревата наша работа, и находить в этом опыте бесконечности начало новых возможностей. Правда, время от времени все же приходится соскальзывать в бесконечность. За любым фрагментом оригинального исследования следует долгий ряд повторяющихся опытов с использованием другого материала, кропотливая работа, призванная подтвердить обнаруженное ранее или расширить наши представления; так продолжается до тех пор, пока бесплодность дальнейших повторов не становится очевидной. Но продвижение вперед в ритме истинного, полноценного научного исследования проистекает из периодического оплодотворения нашего сознания новыми идеями, с помощью которых мы получаем возможность разгадать загадки, дотоле ставившие нас в тупик. Четкая постановка вопросов – залог того, что на эти вопросы будет получен ответ.
Этот разговор об опасности впасть в бесконечное повторение исходит из знания о том, что все действительное в своем наличном бытии бесконечно – так же как и все мыслимое в своих возможностях. Познание состоит в открытии подходов, с помощью которых мы могли бы, отталкиваясь от конечных результатов, овладеть этой бесконечностью и преодолеть ее. При этом наше прозрение бесконечности, несмотря на всю свою неизбежную ограниченность, будет соответствовать сути вещей при условии, что наши подходы будут органически вырастать из реальности, а не насильственно навязываться ей.
Существует множество типичных ситуаций, в которых исследователю грозит опасность потерять из виду цель своих усилий. Опишем некоторые из них.
Бесконечное умножение вспомогательных конструкций. Для интерпретации наблюдаемых фактов мы нуждаемся в рабочих понятиях. Они не имеют ценности сами по себе, а нужны лишь в качестве средств для расширения нашего знания; с их помощью мы сумеем верно поставить вопросы и развить исследование в правильном направлении. Часто эти понятия наделяются известной собственной значимостью, причем это происходит, как правило, совершенно неосознанно. Мы упорствуем в разработке все более и более масштабных концепций, развитии и усложнении теоретических построений – и все это ради самого процесса построения концептуального аппарата. Стоит внимательно изучить существующую литературу по психиатрии, чтобы убедиться, как много в ней беспредметной игры в концепции, не подкрепленной опытными данными. Теоретические возможности сами по себе бесконечны. Их развертывание – это своеобразная интеллектуальная игра; оценивать ее ход, приемы и степень убедительности – дело вкуса. Но для того, чтобы не утратить смысла, эта игра должна находиться под постоянным контролем. Предел может быть положен, если мы возьмем на себя труд оценить меру соответствия теоретической концепции действительности и ее способность содействовать дальнейшему прогрессу нашего исследования. Но это не может быть осуществлено в ходе непродуктивной игры с уже известными опытными данными. Безвозвратно уводя нас от живого опыта, такая игра в лучшем случае сводится к конструированию воображаемых миров. Значит, любой метод должен интересовать нас прежде всего со следующей точки зрения: способствует ли он росту объема и глубины нашего знания и его адекватному оформлению, повышает ли он меру нашей феноменологической проницательности? Расширяет ли он границы нашего опыта, обостряет ли он наше техническое мастерство? Или наоборот, он ведет в пустоту абстракций, в мир, где мы рискуем заблудиться среди идей и схем, бесконечно далеких от того, что мы привыкли видеть и делать?
Мнимая бесконечность возможного. Если все без исключения сочетания и вариации, содержащиеся в известном нам фактическом материале, теоретически интерпретируются нами абсолютно непротиворечиво – значит, мы попали в очередную ловушку, ибо, пытаясь объяснить все, не объясняем ничего. Любая теория, обладающая объяснительной силой, рано или поздно сталкивается с противоречащими ей реалиями. Для объяснения последних разрабатываются вспомогательные теории, и в конце концов число предпосылок возрастает настолько, что никаких непредусмотренных возможностей не остается. Похоже, что все выдающиеся теории, в тот или иной период господствовавшие над умами, становились жертвами этой предательски волшебной игры. Теории, объясняющие «все» и, значит, не объясняющие ничего, предоставляют верующему в их силу лишь возможность бесконечного применения их к самым различным случаям и бесконечного же комбинирования. Как только объяснение становится слишком сложным, исследователь должен насторожиться – иначе, обманутый бесконечностью возможностей этой теории, он незаметно для себя переродится во «всезнайку», обреченного на бесконечную тавтологию.
Неумеренное использование литературных источников. Любой исследователь хочет знать то, что было сделано его предшественниками. Занимаясь той или иной областью науки, нужно хорошо ориентироваться в соответствующей литературе, но процесс совершенствования познаний в этом направлении может растянуться до бесконечности. Следовательно, мы должны придавать существенное значение только отбору и сопоставлению идей, мнений и индивидуальных различий. Эта работа также может приобрести нескончаемый характер, если: а) терминологические и фразеологические различия между литературными источниками заслонят от нас существующие между ними точки соприкосновения, б) от нашего внимания, в силу нашей некритической веры в достигнутые наукой успехи, ускользнет неполнота исследования в том или ином аспекте, в) смелость авторских идей превзойдет уровень выдвигаемой автором аргументации, г) весь корпус существующей литературы не будет воспринят с критических позиций. Перед лицом огромного объема скопившейся к настоящему времени литературы по психиатрии мы должны обладать достаточно высокоразвитой способностью к различению, чтобы не путать «сизифов труд» с накоплением и приумножением знания в истинном смысле.
2. Тупиковые ситуации, порождаемые абсолютизацией отдельных аспектов. Почти любые методы и объекты, будучи рассмотрены под определенным углом зрения, могут убедить нас в своей исключительной важности, незаменимости, абсолютной значимости. Стоит ощутить, что мы находимся на верном пути, как в нас развивается стремление подчинить все наши открытия и находки одной-единственной точке зрения, которая отныне перестает рассматриваться просто как некий частный метод работы и обретает самостоятельное онтологическое значение. Мы начинаем верить в то, что нам удалось достичь правильного понимания действительности, и забываем, что на деле мы просто используем ряд разнообразных методических подходов. Частичное знание мы начинаем трактовать как абсолютное, упуская из виду, что любое знание частично и касается лишь отдельных сторон действительности. Чтобы избежать этой ловушки, нужно четко осознавать различия между отдельными методами и точками зрения и уметь сопоставлять их друг с другом – скажем, биологические методы с социологическими и наоборот, или исследование психической жизни с анатомией мозга, или нозологию с феноменологией. Абсолютизируя собственную точку зрения, мы лишь порождаем очередной предрассудок.
В психопатологии и психологии теории также вырастают из ложным образом удовлетворяемой потребности объяснять целое с некоторой частной точки зрения, с помощью ограниченного числа элементов. В результате конструируются «системы», то есть определенные структурные рамки и обширные классификационные схемы, которые, казалось бы, нуждаются лишь в дальнейшей детализации. Образцом для всех подобных случаев служат естественно-научные теории. Мы же, напротив, требуем систематического охвата всех существующих методов и точек зрения и настаиваем на их дифференциации; не должно быть обобщений, выходящих за некоторые четко поставленные пределы, а в этих пределах методы должны использоваться со всей возможной систематичностью и строгостью.
С самого начала настоящая книга мыслилась как противоположность фанатичным учениям из разряда тех, что всячески готовы потакать человеческой потребности в абсолюте. В процессе научного исследования или рассмотрения всех возможных следствий, вытекающих из его результатов, абсолюты могут быть необходимы; более того, они могут очень многое подсказать исследователю-энтузиасту в ключевые моменты его работы. Но если мы хотим нарисовать хоть сколько-нибудь разностороннюю картину, от этой практики следует отказаться. Главное – не поддаваться фанатизму; а кто от него гарантирован? Но только при соблюдении этого условия теория может возникнуть из правильного понимания целого, а не из какой-то частной истины, произвольно возведенной в ранг абсолюта. Целое, служащее предметом нашего поиска, никогда не бывает завершенным. В противоположность замкнутости и завершенности теоретических построений, целое указывает на множество устремленных в бесконечность путей, расходящихся в разных направлениях от одного будто бы познанного объективного принципа. Оно подсказывает возможности дальнейшего продвижения вперед в различных плоскостях и побуждает нас быть начеку и не терять необходимого минимума дальновидности, одновременно не давая растратить тот запас систематического знания, который был накоплен прежде.
Но приведение всего разнообразия открытий и находок, достигнутых в процессе исследования, к единству – это весьма деликатное дело. Ученым вообще свойственно считать, что они, и только они, способны дать верную интерпретацию фактическим данным, относящимся к области их профессиональных занятий. Они отвергают право на вмешательство со стороны тех, кто, не имея опыта работы в данной области, позволяет себе выступать с самостоятельными суждениями. Они, почти не задумываясь, отмахиваются от аргументов, обусловленных объективной интерпретацией соответствующей области науки в целом, считая такие аргументы чисто теоретическими. Любая унификация, основанная на онтологических принципах, действительно способна привести лишь к искажению общей картины; но, как уже было сказано, наш подход не имеет формы универсальной теории, стремящейся объяснить все явления. Он облечен в форму обширной методологии, в которой найдется место любому знанию. Такая методология должна строиться как открытая система, постоянно вбирающая в себя все новые и новые методы.
Вся концепция настоящей книги основана на отторжении любых попыток создавать абсолюты, избегании любых форм дурной бесконечности и преодолении любых неясностей; в то же время мы надеемся не упустить никаких существенных элементов развивающегося опыта и не ошибиться в их оценке. Мы хотим добиться того, чтобы любое новое знание было верно понято и нашло свое естественное место в структурных рамках нашего метода.
3. Ложное понимание, обусловленное терминологией. Точное знание всегда прибегает к ясным терминам. Удачно или неудачно подобранные формулировки имеют исключительно важное значение, поскольку во многом определяют меру действенности и понятности наших открытий. Но только там, где знание достигло достаточной ясности, терминология соответствует действительности и отражает суть дела. В психологии и психопатологии существует постоянно возобновляемая потребность в унифицированной терминологии, и трудность заключается не столько в словах, сколько в самих понятиях. Четкость понятий – залог того, что и с терминологией все будет в порядке. При нынешнем положении дел создание научной терминологии путем созыва соответствующего комитета кажется совершенно неосуществимым делом. Мы все еще не можем говорить о всеобщем признании необходимых понятий. Нам остается только рассчитывать на то, что авторы научных трудов по психопатологии знают, какие именно понятия выдающиеся ученые связывают с теми или иными терминами; мы можем надеяться также, что авторы эти будут соблюдать аккуратность в использовании слов, постоянно связывая их с одними и теми же конкретными понятиями. В настоящее время ученые, не колеблясь, используют в своих трудах новые слова, в обычном употреблении наделенные весьма высокой степенью многозначности. Кроме того, часто делаются бесплодные попытки заменить настоящую исследовательскую работу искусственным обогащением научного лексикона.
(г) Зависимость психопатологических методов от других наук
Медицина – это лишь один из источников психопатологии. Психопатологические явления могут быть переосмыслены также как события биологического ряда, если рассматривать их с точки зрения биологической теории (например, с точки зрения генетики); это допустимо в той мере, в какой человеческая жизнь и душевные болезни вообще поддаются анализу методами биологии. Только после четкого установления границ биологического познания можно начинать обсуждение того, что свойственно человеку как таковому.
Когда объектом исследования становится человек во всей полноте «человеческого», а не просто человек как биологический вид, психопатология обнаруживает свойства гуманитарной науки. Психиатрия вводит врача в мир, лежащий по ту сторону уже знакомых ему дисциплин. Основой его образования служат главным образом химия, физика и физиология; психиатрия же предполагает совершенно иную основу. Вот почему психиатрия, практикуемая врачами без гуманитарной подготовки, не производит впечатления полноценной, систематически разработанной научной дисциплины. Молодые врачи обучаются психиатрии более или менее случайно, а многие психиатры демонстрируют дилетантский уровень подготовки.
Психопатологии нужно обучаться специально, причем следует не просто стараться понять труды других ученых, но делать это по возможности методично, с разумной уверенностью и, одновременно, самостоятельно продвигаясь вперед[10 - K?lpe. Medizin und Psychologie. – Z. Pathopsych., 1 (1912).]. В существующей литературе можно найти множество ложных суждений по данному вопросу. Средний психиатр официально признается экспертом только в области церебральной патологии, соматических, судебных, административных проблем, а также в вопросах, связанных с оформлением опекунских отношений.
Согласно Канту[11 - Kant. Anthropologie, 51.], судебная экспертиза по вопросам вменяемости должна подлежать компетенции философского факультета. С чисто логической точки зрения это, пожалуй, правильно, но на практике такое требование неосуществимо. Душевнобольными должен заниматься врач, ибо здесь не обойтись без знания соматической медицины. Соответственно, именно врач должен заниматься сбором фактических данных, нужных суду. Но сказанное Кантом имеет свою ценность, поскольку постулирует необходимость для компетентного психиатра иметь такую подготовку, которая была бы сопоставима со знаниями, получаемыми на философском факультете. Простое заучивание той или иной философской системы и ее механическое применение (с чем неоднократно приходится сталкиваться в истории психиатрии) не могут служить данной цели. Более того, это даже хуже, чем полное отсутствие философской подготовки. Но настоящий психиатр должен усвоить некоторые точки зрения и методы, принадлежащие сфере наук о духе.
В психопатологии, как в фокусе, сосредоточиваются методы почти всех наук. Здесь находят свое применение такие разнообразные дисциплины, как биология и морфология, различные виды измерений и вычислений, статистика и математика, гуманитарные науки, социология. Зависимость от других областей знания и умение соответствующим образом адаптировать заимствованные из них методы и понятия имеют важное значение для психопатолога, предмет интересов которого – «человеческое» и, в частности, «человеческое» в состоянии болезни. Сущность психопатологии как определенной области научного исследования выявляется только в рамках сложной, многоэлементной структуры, объединяющей все смежные дисциплины. Конечно, заимствованные методы могут терять свою значимость и нередко используются не по существу, порождая своего рода ложную методологию (что является безусловным недостатком). и все же психопатология не может обойтись без использования методов, достигших высокой ступени развития в других областях: ведь благодаря им достигается большая ясность в определении и понимании предмета ее исследования – единственного в своем роде и незаменимого для нашего проникновения в сущность мира и человеческой природы.
Для осуществления психопатологических исследований общество предоставляет такие каналы, как практическая работа в больницах, санаториях и других учреждениях соответствующего профиля, а также общемедицинские и психотерапевтические консультации. Научное знание возникает прежде всего как результат «практической потребности» и чаще всего так и не выходит за пределы этой потребности. Сравнительно редко – но именно поэтому с очень весомыми последствиями – жажда фундаментального знания побуждает выдающихся исследователей расширять горизонты своих поисков.
(д) Требования к методам: методологическая критика и дезориентирующие подходы
Чего мы можем ждать от наших методов? Они должны помогать нам в обосновании наших познаний, в углублении нашего мировоззрения и, одновременно, в расширении границ нашего опыта. Они должны способствовать нашему постижению причин и следствий и указывать на понятные взаимосвязи, реализация которых связана с психопатологическими предпосылками. Они не должны отягощать нас чисто умозрительными возможностями, отвлеченными от наблюдений и непосредственного практического опыта; их ценность должна подтверждаться в той мере, в какой они смогут способствовать правильной оценке событий, проистекающих из наших контактов с людьми, равно как и нашему умению влиять на ход этих событий.
Основания нашей науки нуждаются в периодической проверке, и для этой цели критическое рассмотрение методов может оказаться весьма полезным. В процессе такой критики методов мы учимся отличать истинное знание от ложного, полученного в результате применения неверного метода. Такая критика помогает понять внутреннюю организацию нашего знания. Она совершенствует методы нашего анализа, делает их более удобными и ясными.
Любому научному подходу свойственны свои «ловушки», и методология в этом смысле не составляет исключения. Она легко может выродиться в пустую, чисто умозрительную последовательность проверок и перепроверок. Такая поверхностная игра числами или понятиями приводит к разрушительным последствиям. Истинный источник любого знания – это всегда живое и заинтересованное наблюдение. Случается, что исследователю, сумевшему увидеть нечто новое, не удается сформулировать это в виде стройной теории. По существу, он может быть совершенно прав, но с формально-логической точки зрения в его рассуждениях могут обнаружиться противоречия и ошибки. Конструктивная критика, сохраняя все существенные и ценные моменты того, что исследователь хотел выразить, совершенствует формулировки и проясняет метод. Такая коррекция необходима, если она касается формальных аспектов исследования; когда же в ходе коррекции упускается нечто действительно новое и важное, она начинает представлять опасность. Бывает и так, что ясные, отчетливо выраженные понятия оказывают крайне отрицательное воздействие на разработку той или иной проблемы, ибо время для них еще не пришло, то есть они еще не обрели достаточного обоснования.
Обсуждение метода имеет смысл только при условии, что для такого обсуждения есть конкретный повод и его итогом может стать демонстрация определенного результата. Обсуждение метода, отвлеченное от действительного опыта, оставляет тягостное впечатление. В эмпирических науках только конкретная логика чего-то стоит. Без анализа фактов и материала любые аргументы повисают в воздухе. Невелика польза от придумывания методов, которые не используются и едва ли будут когда-либо использованы на практике.
Наконец, существует такой тип методологического подхода, который характеризуется исключительной категоричностью и направлен на фактическое отрицание результатов любого движения к новому знанию. Этот подход действует на чисто логической основе и является абсолютно неплодотворным. В качестве примера можно привести типичное возражение против любых попыток точной классификации понятий, которую считают искусственной «ломкой» того, что на деле представляет собой нечто целостное (речь идет, в частности, о различении тела и души, научного знания и жизни, развития личности и развития заболевания, восприятия и представления и т. д.). Еще один аргумент аналогичного рода гласит, что наличие «переходов» между отдельными элементами делает их дифференциацию иллюзорной. В широком смысле тезис о «целостности» верен, но его применение к процессу научного исследования по существу ошибочно. Новое знание может быть достигнуто только благодаря дифференциации. Истинное единство предшествует познанию как неосознанно «объемлющее», как идея, из которой рождается отчетливо выраженная точка зрения, позволяющая воссоединить разделенное. Знание само по себе не способно предвосхитить это единство, которое может быть достигнуто только через практику, через реальность живого человеческого существа. Знать – значит дифференцировать; знание всегда конкретно и структурировано, чревато противоположностями и не ограничено в своем движении к единству. Споры о «переходах» суть обычно не что иное, как отказ от наблюдений и размышлений, чисто негативная увертка, ложная методология, которая вместо того, чтобы способствовать укреплению настоящего единства, лишь умножает путаницу. Аморфный восторг по поводу единства порождает хаос и тьму вместо знания, предполагающего прежде всего широкое владение научным инструментарием.
От публикаций по психопатологии следует ожидать соблюдения определенных норм. Растягивание дискуссий до бесконечности не должно допускаться ни в коем случае. Прежде чем сообщить миру о своем исследовании и его итогах, автор должен усвоить основные результаты, достигнутые предшественниками, уяснить все существенные различия и четко представить себе суть использованной методологии. Только в этом случае он может быть уверен, что сделанное им – это не просто попытка представить под видом чего-то нового уже известное (и к тому же, возможно, в ухудшенной версии). Только в этом случае он может избежать отвлеченного теоретизирования, соскальзывания в бесконечность и «размывания» добытого с таким трудом знания смутными догадками и предположениями.
§ 5. Задачи общей психопатологии: краткий обзор настоящей книги
Общая психопатология существует не ради сбора разрозненных находок, а ради воссоздания целого. Ее задача – прояснять, упорядочивать, придавать определенную форму. Она проясняет наше знание фундаментальных фактов и всего многообразия используемых методов. Она упорядочивает это знание в соответствии с природой вещей и придает ему понятную форму, тем самым обогащая самосознание человечества. Значит, главное для психопатологии – это способствовать развитию знания; по своей функциональной значимости она несравненно превосходит любые действия, направленные на простое обнаружение фактов. Обычная, предназначенная для заучивания наизусть учебная (дидактическая) классификация может иметь известную практическую ценность, но сама по себе она недостаточна; удовлетворителен только тот учебный материал, который сочетается с осмыслением фактов.
Общая психопатология занимает свое место в непрерывном потоке предпринимавшихся в разное время попыток охватить психическую жизнь во всей ее целостности. В своем развитии она опирается на них и, в свой черед, становится исходным пунктом для дальнейших попыток, которые продолжают, разрабатывают уже сделанное или противоречат ему. Рассмотрим некоторые из достижений наших предшественников.
Когда моя «Психопатология» вышла в свет первым изданием (1913), уже существовали книги Эмминггауза и Штерринга; позднее появились работы Кречмера и Груле[12 - Emminghaus. Allgemeine Psychopathologie zur Einf?hrung in das Studium des Geistesst?rungen (Leipzig, 1878); St?rring. Vorlesungen ?ber Psychopathologie in ihrer Bedeutung f?r die normale Psychologie (Leipzig, 1900); Kretschmer. Medizinische Psychologie, ein Leitfaden f?r Studium und Praxis (Leipzig, 1922, 5 Aufl. 1939); Gruhle. Psychologie des Abnormen, in: Handbuch der vergleichenden Psychologie, herausgegeben von Kafka, Bd. 3, Abt. 1 (M?nchen, 1922).]. Цели и задачи всех этих трудов различны, и поэтому нет смысла уравнивать их с точки зрения их ценности. Но каждый из названных трудов представляет собой выражение определенного обобщающего теоретического взгляда, попытку оформления безграничного по объему материала.
Общая психопатология – это не просто дидактическая демонстрация известных фактов. Она осознанно стремится к охвату целого. Любого психиатра характеризует прежде всего то, как он оформляет свой материал, как он сводит его к единой обобщающей картине – жесткой или гибкой, в зависимости от подхода. В любой книге по психопатологии выражено стремление к тому, чтобы внести вклад в эту обобщающую картину, осмыслить и сформулировать использованные частные методы. Книги, претендующие на полный охват всей науки, представляют ценность постольку, поскольку они способны обеспечить всестороннее видение целого с помощью должным образом разработанной методологии и логики. Надеюсь, что осуществленное мною описание и сопоставление этих книг позволит, по контрасту, лучше понять, чего же я сам хотел достичь в своей «Общей психопатологии».
Эмминггауз (1878) избрал, по аналогии с другими клиническими специальностями, метод медицинской классификации. В его книге рассматриваются нозология (учение о симптомах, диагностические критерии, течение, длительность и исход психического заболевания), этиология (предрасположенность, факторы, ускоряющие ход болезни, и т. д.) и, наконец, патологическая анатомия и физиология. Его, по существу, чисто описательный подход выражает общую некритическую направленность медицины и естественных наук его времени. В своем подробном описании психологии он прибегает к эклектичному смешению разнообразных точек зрения, не пытаясь их критиковать или творчески развивать вытекающие из них идеи. По своему уровню книга почти не выходит за рамки обыденных представлений о психологии, к тому же затемненных наукообразной терминологией и излишним, в духе времени, вниманием к внешней стороне дела. В качестве преимуществ книги можно отметить ее систематичность и широкий охват проблем, но как раз в силу этой всеохватности пропасть, всегда существующая между психиатрией и другими клиническими специальностями, становится малозаметной: ведь действительный синтез возможен только как результат осознанного усилия по внесению ясности в принципы и методы, которые сами по себе могут быть разнородны. Изложение от начала и до конца отличается живостью и увлекательностью, а обширная библиография делает книгу – в особенности в том, что касается старой литературы, – прекрасным источником информации даже для современного читателя. Общий интерес к медицинским проблемам сопровождается достаточно широким взглядом на смежные области знания (в частности, интересом к этнической психологии), что обусловлено характером психиатрического образования того времени. Использованная Эмминггаузом медицинская классификация, несмотря на свою устарелость, все еще находит широкое применение в руководствах по общей психиатрии.
Перед Штеррингом (1900) стояла иная задача: рассмотреть значение психопатологии для нормальной психологии. С самого начала он делает акцент на теоретических аспектах, беря за образец теории Вундта. Он посвящает много места обсуждению генезиса явлений с использованием вундтовских методов, которые ныне кажутся устаревшими. Классификация следует старой схеме: интеллектуальные функции, эмоциональные процессы, проявления воли. Интеллектуальным функциям посвящено около 400 страниц, эмоциональным проявлениям – 35 страниц, а волевым проявлениям – только 15 страниц. Ход авторской мысли отличается безупречной последовательностью, что придает книге особую ценность. Кое-где встречаются интересные моменты, но собственный авторский вклад настолько незначителен, что, несмотря на привлекательное заглавие, книга откладывается в сторону с известным разочарованием. Теоретический подход, продемонстрированный Штеррингом, значительно лучше способствует оформлению материала, нежели традиционная медицинская классификация Эмминггауза, но перед лицом гигантского многообразия психической реальности труд Штерринга предлагает слишком ограниченный набор решений.
Труд Кречмера (1922) невозможно сравнивать с предыдущими двумя книгами. Он служит чисто дидактическим целям и рассматривает психологию в том аспекте, который, как предполагается, по-настоящему важен для врача; автор, по существу, не проводит границы между нормой и патологией, и данная позиция кажется нам совершенно правильной. Кречмер также строит общую картину на основе теории, что сообщает ходу его мысли определенную цельность и стройность. Он выдвигает концепцию уровней психической жизни, имеющих свои соответствия в истории, филогенезе и онтогенезе (где они выступают как последовательные стадии развития) и одновременно присутствующих в зрелой личности. к этой концепции он добавляет еще одну идею, относящуюся к типам личности (характерологии) и видам реакций. Но обе идеи даны в крайне схематизированном виде. Автор подчеркивает важность упрощенного подхода, сводящего все многообразие явлений к малому числу формул; при этом он ссылается на опыт естественных наук, в которых этот подход доказал свою плодотворность. Он хочет показать, как, используя точные методы, можно свести все многообразие проявлений действительной жизни к нескольким фундаментальным, универсальным и повторяющимся биологическим механизмам. Но при этом он смешивает совершенно различные вещи. В естественных науках существует постоянное взаимодействие между теорией и наблюдением, причем последнее либо подтверждает теорию, либо опровергает ее; все это приводит к выдвижению четко поставленных вопросов, на которые могут быть получены столь же четко сформулированные ответы. Прогресс науки осуществляется, вообще говоря, плавно, и лишь в решающие моменты возможны скачки. Но в психиатрии теория всегда должна носить более или менее «пробный» характер, допуская разнообразные варианты группировки данных и сообщая импульсы новым наблюдениям.
Кречмер предлагает нашему вниманию очередной образец так называемой понимающей психологии, замаскированный под одну из естественных наук – очевидно, во имя того, чтобы лучше соответствовать атмосфере медицинского факультета; поступая таким образом, он не может избежать злоупотребления логикой и точными методами естественных наук. Суть своего упрощенного подхода он определяет так: «Дабы вдохнуть хоть немного жизни в сухую материю, мне приходилось неоднократно прибегать к озадачивающе лаконичным формулировкам». Но такое доведенное до крайности сжатие материала, сопровождаемое столь же крайним упрощением теории, производит впечатление претензии на абсолютное знание, слишком хорошо известной в истории медицинской психологии. Именно благодаря этой претензии Кречмер считает себя вправе классифицировать и раскладывать по полочкам такие понятия, как, скажем, «экспрессионизм» или «историческая личность», а книга в целом проникнута совершенно ложным (хотя и разделяемым многими психиатрами) представлением, будто «психология неврозов есть не что иное, как психология человеческого сердца», будто «понять невроз – это значит, ео ipso, понять человеческую природу». Не случайно книга написана изысканным литературным стилем. Автор не обращает особого внимания на присущую человеческой личности неограниченность возможностей, равно как и на вечную проблему души. Он совершенно лишен способности удивляться. Вместо этого он предлагает некоторый набор клише, использование которых должно создать приятную иллюзию понимания самых интимных глубин человеческой природы. В книге Кречмера нет подлинной концепции целостности психической жизни; ее содержание в основном ограничено первоначальным отбором проблем. Его язык изобилует картинными описаниями, но ему не хватает концептуальной глубины; блеск изложения явно превосходит силу и оригинальность идей.
Работа Груле (1922) во всех отношениях противоположна книге Кречмера. Для начала это касается ее поверхностного аспекта: избранный Груле стиль изложения суховат, свободен от литературных излишеств. Груле стремится следовать совершенно непредвзятой точке зрения. Он не прибегает к искусственному, вымученному теоретизированию, а избирает вполне отвлеченную понятийную схему, в рамках которой группирует свой материал. Он различает количественные, качественные и функциональные отклонения от нормы, причем последние включают преднамеренные действия и мотивированное поведение. Он специально останавливается на аномальных отношениях между соматическими и психическими проявлениями и на аномальном психическом развитии. Используя достаточно широкие понятия, такие, как количество и качество, он получает возможность классифицировать весь свой материал и согласовать между собой все наблюдаемые явления. В книге нет какой-либо фундаментальной концепции или новых, свежих идей. Нет в ней и систематического проникновения вглубь внутренней организации явлений. Как утверждает сам автор, его задачей было всего лишь установление границ того, что кажется существенным с точки зрения психопатологии. Его объемистая и одновременно поверхностная система предлагает нам ряд широких понятий, но не оригинальную картину целого. Он испытывает явное пристрастие к формальной ясности, что в данном случае вредит творческому подходу. В конечном счете, отягощенный неисчислимым множеством фактов, он демонстрирует полную неспособность отличить существенное от несущественного: ведь помимо формальной классификации для этого нужно иметь идеи, а их отсутствие мешает Груле проникнуть в суть проблемы. Он не пытается во что бы то ни стало произвести впечатление на читателя; кажется, во всей книге нет ни одной неточной или лишней фразы. Но, несмотря на стилистическую сухость, изложение не лишено привлекательности. Автор – человек высокой культуры, привыкший соблюдать определенную дистанцию между собой и своим предметом. Ему вполне доступны разного рода стилистические красоты, но он крайне опасается смешения «беллетристики» с наукой. Принимая книгу такой, какова она есть, то есть видя в ней не более чем итог тщательно проделанной работы по сбору существующего материала, мы должны признать ее очень полезным вкладом в нашу науку. Эта старая, забытая книга ценна еще и тем, что в ней мы находим множество ссылок на разнообразные источники.
Что касается моей книги, вышедшей первым изданием еще в 1913 году, то по своей направленности она принципиально отличается от всех публикаций, как предшествовавших труду Груле, так и последовавших за ним. Как автор, я, естественно, могу характеризовать свои намерения только в самом положительном ключе. Но я с самого начала должен подчеркнуть, что они ни в коей мере не обесценивают того, что пытались осуществить мои предшественники. Напротив, любому, кто хочет проникнуть в глубь проблем психопатологии, я настоятельно рекомендую прочесть все названные мною труды и сопоставить их между собой. Лишь сверяя одни источники с другими, мы сможем овладеть целым.
Настало время дать краткий обзор настоящей книги.
(а) Догматика бытия и методологическое сознание
В 1913 году я описывал свою методологию в следующих словах: «Вместо того чтобы насильственно втискивать предмет нашей науки в узкие рамки систематически разработанной теории, я пытаюсь прежде всего должным образом дифференцировать существующие методы, точки зрения и подходы, что в конечном счете должно привести к выработке четкого и уверенного взгляда на все многообразие психопатологических исследований. Я не упускаю из виду ни одну теорию или точку зрения, стараюсь понять любое из существующих воззрений на предмет и оценить его в соответствии с его значимостью и ограничениями. “Объемлющее” (das Umgreifende) остается той главной идеей исследования, в соответствии с которой оценивается любая теория, претендующая на полноту. В конечном счете я пытаюсь овладеть всей совокупностью воззрений в их целостности; при этом единственное, что я могу сделать,– это классифицировать их согласно методам и категориям, на которых они основаны. Я показываю, каким образом мы приходим к созерцанию различных аспектов сферы психического; каждая из глав книги посвящена описанию одного из таких аспектов. Не существует какой-либо системы элементов или функций, приложимой к психопатологическому анализу (что отличает последний от таких дисциплин, как теория строения атома или химических соединений); мы должны удовлетвориться всего лишь ограниченным количеством разнообразных методологических подходов. Классификация данных осуществляется не на основании какой-либо последовательно разработанной теории, а лишь с точки зрения использованных методов».
Процитированное утверждение отражает обычное противоречие, свойственное научной мысли и играющее исключительно важную роль. Либо мы мыслим любое знание о предметном мире как относящееся непосредственно к самой вещи, бытию самому по себе в его целостности, либо мы считаем, что возможно не более чем приближение к знанию; последняя точка зрения предполагает, что наше знание укоренено в наших методах и ограничено ими. Соответственно, мы можем либо искать удовлетворение в знании бытия, либо находиться в постоянном движении к бесконечно удаляющемуся горизонту, мы можем либо всячески выдвигать на первый план ту или иную теорию бытия, кажущуюся нам достаточно полной, либо предпочесть систематический и осознанный подход к используемым методам в надежде таким образом хотя бы отчасти осветить то, что по сути своей есть беспредельная тьма. Мы можем либо отбросить наши методы как временные средства, необходимые лишь до того момента, когда мы почувствовали, что постигли вещи в их истинной сущности, либо отказаться от любой догматики бытия (как преходящего, хотя и неизбежного заблуждения) ради поступательного движения познания – движения, которое никогда не приходит к концу, но всегда открыто для дальнейших опытов и исследований.
Благодаря методологическому сознанию мы готовы к встрече с загадочной действительностью. Что касается догматических теорий бытия, то они замыкают нас в рамках некоего заменителя знания, отторгающего любой новый опыт. Соответственно, наш методологический подход представляет собой полную противоположность концепциям, направленным на абсолютизацию отдельных аспектов. Мы не находим, а ищем.
Нужно помнить, что методы плодотворны, только когда мы их используем, а не когда теоретизируем о них. Исследователи прошлого, достигавшие нового знания благодаря своим методам, часто не понимали их смысла, причем в качестве расплаты за это непонимание в них развивалось догматическое отношение к собственным открытиям. Методологическая критика сама по себе не творит ничего нового. Она служит только разъяснению тех или иных аспектов, создавая тем самым условия для новых открытий, – тогда как любые формы догматизма тормозят процесс обнаружения нового.
Для тех, кто одержим наивной жаждой знания, характерно стремление во что бы то ни стало охватить целое сразу; поэтому такие исследователи испытывают нужду в соблазнительных теориях, будто бы способствующих достижению этой цели. Критическое познание – это прежде всего познание существующих ограничений и перспектив. Оно предполагает ясное понимание границ и смысла каждой из существующих точек зрения, равно как и непрерывное развитие существующих возможностей и расширение горизонтов во всех направлениях.
Представляется, что только благодаря использованию систематически разработанной методологии мы можем расширить границы нашего знания и лучше понять его возможности и перспективы.
(б) Методологическая строгость как принцип классификации
Методологическая строгость означает четкое осознание различий, существующих между способами понимания, формами наблюдения и мышления, путями исследовательского поиска и фундаментальными научными ориентациями, ценность которых мы можем проверить на различных объектах. Таким образом мы добиваемся более четкой дифференциации, совершенствуем аналитический и понятийный аппарат, разграничиваем отдельные случаи, верифицируем концепции, которые могли бы претендовать на универсальность, и одновременно показываем их относительность. Благодаря такому совершенствованию методологического подхода мы получаем возможность критически оценивать содержание и пределы любого знания.
Для психопатолога действительность – это индивидуальное целое, живое человеческое существо. Мы знакомимся с фактическим материалом, анализируем и с помощью того или иного метода фиксируем его. Отсюда следует, что: 1) любое наше знание относится к частностям; мы никогда не видим целого до начала анализа; в самом акте восприятия уже осуществляется анализ; 2) факты, которые мы наблюдаем, находятся в тесной взаимной связи с методами нашего наблюдения. Чтобы получить в свое распоряжение конкретный фактический материал, мы должны прибегнуть к определенному методу. Между фактом и методом невозможно провести четкую разделительную линию. Одно существует благодаря другому. Значит, классификация согласно применяемым методам есть также классификация сущего, как оно нам дано. Такова вечно подвижная функция знания, посредством которой эмпирическое бытие раскрывает себя для нас. Благодаря классификации по методам и обнаружению того, что из нее следует, мы постепенно начинаем видеть фундаментальную изменчивость существующих фактов. Только так мы можем прийти к сколько-нибудь четко сформулированным утверждениям относительно наблюдаемых фактов и оценить возможный объем того фактического материала, который еще предстоит обнаружить. Методологическая классификация упорядочивает множество наблюдаемых фактов в соответствии с их природой.
Когда работа продвигается успешно, объект и метод исследования находятся в состоянии взаимного соответствия. Классификация согласно одному из них соответствует классификации согласно другому. Кажется, что это противоречит утверждению, что «любой объект должен быть исследован при помощи различных методов». Данная максима справедлива, но мы должны точно понять ее смысл: то, что с поверхностной точки зрения кажется единичным объектом (мы отождествляем этот «объект» с человеком), должно быть исследовано при помощи ряда различных методов – то есть отдельно как болезнь, как расстройство сознания, как память и т. д. Понимаемый в этом смысле, объект становится чем-то неопределенным и неисчерпаемым – грубым фактом, не поддающимся определению в своей полноте и целостности. Его действительная природа выявляется только благодаря используемым методам. Лишь методы, специфичные для данного объекта, способны ответить на вопрос о том, является ли он в действительности единым и что именно представляет он собой как единое целое.
С другой стороны, если мы руководствуемся некоторой теорией бытия (Seinstheorie), проблема классификации нашего знания существенно облегчается. Чтобы охватить действительность как таковую, то есть как объемлющее целое, достаточно небольшого числа фундаментальных элементов и принципов. Отсюда – часто недолговечный успех внешне привлекательных теоретических систем, которым, казалось бы, удалось постичь вещи во всей их полноте. На новичка такие системы производят впечатление средства, с помощью которого можно очень быстро и не отклоняясь в сторону добраться до самой что ни на есть глубинной сущности бытия; все, что от него при этом требуется, – это повторять, подтверждать, применять и разрабатывать. Более сложен, но одновременно более эффективен процесс, который мы называем методологической классификацией. Его нельзя назвать ни особенно привлекательным, ни удобным; он не может быть осуществлен быстро и не приводит к непосредственному постижению целого. Тем не менее он наилучшим образом служит развитию способности к научному познанию. Благодаря этому процессу мы можем оценить, насколько глубоко нам удалось познать наш материал и чего мы можем ждать от применения тех или иных методов; само же «человеческое» во всей своей целостности все равно остается для нас открытой проблемой.
Итак, методологическая классификация – это задача, не имеющая окончательного решения. Она не может служить для изготовления готовых схем; вместо этого она побуждает к постоянному извлечению структурно оформленных идей из множества наблюдений над фактами и всего многообразия отношений между ними.
(в) Идея целого
Методологическая упорядоченность обеспечивает определенный структурный остов, но этого недостаточно. Она нужна прежде всего для того, чтобы помочь нам приблизиться к чему-то, пребывающему за пределами досягаемости, а именно – к целому. Но любая всеобъемлющая формулировка неоднозначна. Значит, из всего множества неоднозначностей мы должны выбрать те фундаментальные разновидности фактов, те точки зрения и ориентации, которые откроют наилучшие возможности для всестороннего расширения нашего опыта. Внешние, поверхностные связи должны быть подвергнуты анализу. Нам следует рассмотреть всю совокупность взаимосвязей, определить все звенья цепи и выявить то, что их соединяет. Только осуществив все это, мы обнаружим фундаментальные структуры, благодаря которым отдельные части целого обретают форму.
Необходимо уделить определенное внимание базовым принципам, поскольку умножение частностей легко может привести к потере этих принципов из виду. Желательно продвигаться вперед по самым простым путям и ограничиваться только самыми общими и фундаментальными соображениями. Обнаружение фундаментальной системы содержит в себе важный творческий элемент – даже если при этом не делается никаких новых открытий. Любая классификация, в силу своей неизбежной незавершенности, становится стимулом для новых исследований и побуждает нас осуществлять специальные опыты для подтверждения наших воззрений на целое: ведь проблематичность нашего знания дает о себе знать только в тех случаях, когда мы приступаем к конкретному рассмотрению той или иной концепции целого.
Мы стремимся стать на позицию непредвзятого разума, четко сознающего ограниченность своих возможностей и в процессе упорядочения материала достигающего более глубокого и точного взгляда на собственную деятельность.
(г) Объективное значение используемых классификаций
Если наши фундаментальные классификации объективны, проистекают из реальности и не являются чисто теоретическими спекуляциями, сформированная ими общая картина неизбежно будет производить на читателя тем более убедительное впечатление, чем дальше он будет продвигаться в своем знакомстве с книгой.
Истинность эстетически и дидактически привлекательных классификаций может быть проверена только в их конкретном применении. Критерий их значимости – то, насколько действенно они способствуют проникновению вглубь исследуемого материала. Любая классификация, представляющая собой не просто слабо структурированную группировку данных, а нечто большее, содержит в себе объективное суждение; сама по себе она уже предполагает выбор определенной мировоззренческой установки.
Классификация должна служить выявлению наших основополагающих принципов и демонстрации того, какие точки зрения на объект являются основными, а какие – второстепенными. Определяя таким образом нашу методологическую установку, она может повысить значимость находок, на которые прежде, возможно, не обращали должного внимания. В то же время классификация способна выявить относительность всех установок подобного рода. Она должна быть организована так, чтобы в ее рамках мог найти свое место любой новый опыт.
В каждой из глав книги изложение выдерживается в рамках соответствующего метода и посвящено демонстрации явлений, обнаруженных в результате применения данного метода. В книге последовательно чередуются основные формы истолкования и анализа, разнообразные способы представления предмета исследования, то есть человека. Что касается собственно практической деятельности, то для нее подобная стройность скорее нехарактерна. Когда связанные друг с другом явления демонстрируют отношение полного взаимного соответствия, это свидетельствует о том, что классификация удалась; если же установить соответствие почему-либо не удается, мы можем сделать предварительный вывод о ее ошибочности. Необходимо быть постоянно начеку и использовать каждый подобный случай как стимул для дальнейшего научного поиска. Возможности каждого из нас ограничены тем уровнем, на котором исследовательская энергия исчерпывается из-за недостатка вдохновения; но наши последователи вполне могут извлечь пользу из наших трудов, чтобы затем превзойти нас.
Композиция книги как в целом, так и в деталях следует тщательно продуманному плану. Я очень прошу своих читателей самым серьезным образом продумать смысл используемых мною классификаций, подвергнуть критическому анализу избранный мною порядок глав и со всей внимательностью отнестись к основополагающим идеям. Только восприняв книгу как единое целое, они смогут увидеть каждую из составляющих ее частей в правильной перспективе.
(д) Общий план книги
Книга состоит из шести частей. Тема первой части – эмпирические факты психической жизни. В ней последовательно представлены: субъективные переживания и соматические симптомы, объективные показатели способностей и значащие психические проявления (под которыми подразумеваются экспрессивные проявления, внешние проявления внутреннего мира, творчество). В целом первая часть направлена на совершенствование восприимчивости психопатолога к тому, что дано его непосредственному наблюдению.
Вторая и третья части посвящены взаимосвязям в сфере психической жизни. Во второй части речь идет о так называемых понятных связях, тогда как в третьей – о причинных связях. Ни одна из этих двух разновидностей не может быть непосредственно выведена из накопленного фактического материала; для выявления связей необходим специальный анализ, направленный на верификацию фактов. Можно сказать, что вторая и третья части предназначены для развития исследовательских способностей психопатолога. Человек – это отчасти разумное, отчасти же природное существо; в нем неразрывно соединены оба этих начала. Значит, для познания человека необходимы все науки. Во второй части мы апеллируем преимущественно к гуманитарным наукам, в третьей – к биологии.
В четвертой части аналитические процедуры предшествующих разделов сменяются попыткой синтеза, которая заключается в поиске путей к целостному постижению психической жизни личности. Это всесторонний подход клинициста, воспринимающего больного как целостную личность и мыслящего его в терминах нозологии (диагноза), эйдологии (конституции), биографики (истории жизни).
Пятая часть рассматривает аномальную психическую жизнь в аспекте социологии и истории. Одно из отличий психиатрии от остальных разделов медицины состоит в том, что предмет ее изучения – человеческая душа – является порождением не только природы, но и культуры. Проявления больной психики как формально, так и содержательно зависят от культурной среды, которая, в свою очередь, также подвергается их воздействию. Задача пятой части – способствовать развитию в исследователе исторического взгляда на реалии человеческой жизни.
Наконец, шестая часть посвящена рассмотрению «человеческого» в целом. От эмпирических наблюдений мы переходим к философским размышлениям. Специфические целостности «второго ряда», выступавшие в качестве ведущих принципов во всех предшествующих главах, имеют в конечном счете лишь относительный характер. Даже при самом всестороннем подходе, который только способен продемонстрировать клиницист, «человеческое» не может быть эмпирически охвачено во всей своей целостности. Личность – это всегда нечто большее, нежели знание о ней. Поэтому заключительная часть служит не расширению наших познаний, а разъяснению нашей философской позиции, концентрирующей в себе все наше знание и понимание человека.
Таким образом, цель этой книги – показать, что же мы в действительности знаем. В приложении обсуждаются некоторые практические вопросы работы в клинике; в конце книги есть также краткий обзор истории психопатологии как науки.
(е) Пояснения к плану книги
1. Эмпиризм и философия. Я имею основания полагать, что в первых пяти частях книги я выступаю как настоящий эмпирик и, таким образом, небезуспешно противостою разного рода неглубоким спекуляциям, догматическому теоретизированию и стремлению к абсолютизации в любых формах. Но как в шестой части, так и здесь, во введении, я обсуждаю философские проблемы – ибо мы, психопатологи, непременно должны уяснить их, чтобы по-настоящему отчетливо понять наш предмет. С одной стороны, непредвзятый эмпиризм приводит нас к той грани, за которой начинается философия; с другой стороны, по-настоящему достоверное эмпирическое исследование должно основываться на достигнутой философской ясности сознания. Связь философии с наукой выражается не в том, что философские штудии могут найти свое применение в эмпирической науке – ведь любые попытки искусственного облачения результатов эмпирических исследований в философские терминологические наряды неизменно доказывали свою бесплодность. Философия может только способствовать развитию соответствующей внутренней установки и стимулировать ненасытную жажду знания. Философская логика перерастает в конкретную логику косвенным путем, в итоге структурной организации фактического материала. Психопатолог нуждается в философии не потому, что из нее он может почерпнуть позитивное знание, относящееся к области его профессиональных занятий, а потому, что она помогает ему лучше организовать свое мышление и тем самым лучше понять истинные возможности познания.
2. Частичное совпадение содержания глав. Описывая переживаемые феномены, мы нередко касаемся также их причинных и понятных связей. С другой стороны, в большинстве других глав мы так или иначе сталкиваемся с феноменологией. Так, бредовые идеи мы рассматриваем, во-первых, феноменологически, во-вторых, с точки зрения объективных показателей способностей личности и, в-третьих, в аспекте психологически понятных взаимосвязей. То же относится и к самоубийству: по-видимому, это непосредственно данный и регистрируемый факт, который, однако, может быть исследован в самых разных аспектах (например, с точки зрения мотивов, связи с возрастом, полом, временем года, развитием психоза, социальными условиями и т. д.). В разных главах мы будем обнаруживать одни и те же факты и постепенно научимся распознавать то, что остается «неизменным». Различные направления психологической мысли (психоанализ, кречмеровская теория строения тела и т. д.) также обсуждаются в разных главах в зависимости от затрагиваемого методологического аспекта. Таким образом, между главами существуют частичные совпадения; нам следует осознать их необходимость и выработать ясное понятие о том, в каком смысле и до какой степени они допустимы.
Каждой из глав соответствует тот или иной основной метод, и все внимание читателя направлено на то, что выявляется с его помощью. Но любой из методов сам по себе предполагает использование других методов; поэтому мы то и дело слышим отголоски тем, доминирующих в других разделах книги (например, феноменология того или иного расстройства памяти может быть прояснена, только если понимание фактического материала достигнуто также в аспекте психологии осуществления способностей, а функциональные дефекты памяти могут анализироваться только параллельно феноменологии определенного события психической жизни). То же самое можно выразить иначе: хотя любой метод неразрывно связан со своим объектом, то, что выявляется с его помощью, находится в определенном отношении к какому-либо иному объекту, исследуемому с помощью другого метода. Поэтому группы фактов, на первый взгляд кажущиеся однородными, появляются в различных главах и, таким образом, дополняют друг друга; рассматриваемые по отдельности с различных точек зрения, факты эти уже не должны производить впечатления однородности. Метод, взятый отдельно от других, весьма ограничен в своих возможностях. Ни один метод не может позволить своему объекту замкнуться на себе. Соответственно, мы постоянно поддерживаем связь между главами – как в частично повторяющихся описаниях, так и в форме перекрестных ссылок. Любые членения отчасти неестественны. Взаимосвязь вещей и явлений требует, чтобы множество используемых методов также ощущалось во всей совокупности внутренних взаимосвязей.
Существует еще одно фундаментальное обстоятельство: любой человек в определенном смысле есть единство, и благодаря этому все возможные связи между относящимися к нему фактами приобретают некое универсальное измерение. Чтобы постичь одного, отдельно взятого человека, мы нуждаемся во всем множестве точек зрения, изложенных в различных главах.
Членение на главы необходимо для ясности, но, чтобы постичь истину, их нужно объединить снова. Темы различных глав сопряжены друг с другом; иначе говоря, они отнюдь не находятся в состоянии механического соположения. Тем не менее в каждой из глав превалирует свой метод, свой подход, свой тип изложения и объяснения.
3. Отдельные методы и целостная картина. Позволив себе некоторое преувеличение, мы можем сказать, что в каждой главе затрагивается психопатология в целом – хотя и с одной, отдельно взятой точки зрения. Но речь идет не о готовом, законченном наборе фактов, рассматриваемом с различных сторон, а о том, что благодаря применению того или иного метода все, относящееся к нему, выявляется с достаточной ясностью, а все остальное – лишь смутно вырисовывается. Впрочем, целостность, выявляемая с помощью всех наших методов вместе взятых, не есть единая всеохватывающая действительность; не существует метода настолько универсального, чтобы с его помощью можно было получить всеобъемлющее представление о действительности. В лучшем случае мы можем рассчитывать на ясное и непротиворечивое знание об отдельных, частных реалиях, полученное с применением отдельных, частных методов.
Значит, возможности научного исследования всегда будут ограничены тем обстоятельством, что в каждый данный момент времени возможно продвижение вперед только по одной дороге. Но при этом остается множество иных, столь же доступных путей, и осознание этого факта служит непременным условием всякого критического познания. Поскольку общая картина останется всего лишь набором методов и категорий, она никогда не будет завершена; круг никогда не будет замкнут. Вопрос останется открытым не только потому, что в будущем могут появиться дополнительные данные, но и потому, что формам мышления и точкам зрения в принципе свойственно меняться. Поэтому отдельным главам настоящей книги, вероятно, будет недоставать ясности: в них могут в скрытом виде присутствовать моменты, требующие особого подхода, необходимость в котором все еще не осознана. В каждой из глав сделана попытка представить соответствующий аспект во всей полноте, но гарантию полноты дать невозможно; не исключено, что возникнет потребность в новых разделах, и в этом смысле книга может считаться незавершенной. Новые разделы должны быть разработаны не просто как дополнения к уже существующим, но как часть единого ряда методов. Только так можно будет сохранить общую картину бесконечности – картину, которая достижима не через построение системы действительности, а путем систематизации методов.
Было бы неверно считать настоящую книгу «главным руководством по феноменологии». Феноменологический аспект – один из многих; его детальному обсуждению посвящена специальная глава, поскольку он достаточно нов. Но книга в целом призвана показать, что это – лишь один из равноправных способов рассмотрения материала.
(ж) Технические принципы изложения материала
1. Использование наглядных примеров. Каждый человек – хозяин своего опыта. Книга может так или иначе подкрепить или дополнить опыт, но не заменить его. Никакой, даже самый обстоятельный текст не способен передать то, что может быть непосредственно увидено, испытано в процессе общения и диалога, подтверждено в результате анализа. Наш собственный опыт позволяет правильнее понять или вообразить опыт других людей и использовать его для лучшего познания нас самих. Описания не могут служить заменой переживаний, но рассказ о конкретных примерах помогает осознать дальнейшие возможности. Моя книга изобилует такими примерами. Она включает в себя весь опыт, накопленный мною лично в то время, когда я был еще относительно молод, и дополнена рядом характерных и ярких примеров, почерпнутых из трудов других ученых.
Описанные примеры помогут читателю накопить собственный запас опыта. Конечно, одних описаний для этого мало, но без них он не достигнет необходимого уровня подготовки; данные и их толкования, содержащиеся в литературе, помогут ему подтвердить его собственные находки.
Существует фундаментальное требование: любая идея должна быть реализована на опыте. Не должно быть ни опытов без теоретического обоснования, ни теорий, не подтвержденных опытом. Мы нуждаемся в гибком, пластичном взгляде на действительность – четко структурированном, не заключающем в себе никаких излишеств и в то же время не страдающем неполнотой. Должны существовать «путевые столбы», направляющие нашу мысль по верной дороге даже в тех случаях, когда наша ориентация затруднена. При этом условии мы придем к осознанию наших понятий и представлений и сумеем найти для них подходящее словесное выражение.
2. Форма представления материала. Труд, посвященный всесторонней демонстрации материала, должен читаться по возможности легко. Он не должен быть простым справочником. Поэтому от начала и до конца следует строго придерживаться единой линии изложения и сосредоточиваться на самом существенном. Желательны определения, по своей краткости и точности сопоставимые с юридическими формулировками.
Не следует упускать из виду, что любая формулируемая нами идея извлекается из бесконечного множества фактов и случайных событий. Перечисление этих фактов и событий должно играть минимальную роль, но они должны так или иначе упоминаться, а их присутствие – ощущаться. От опасности впасть в процессе анализа в дурную бесконечность нам не уйти; но, представляя наш материал, мы должны постоянно помнить о тех реально существующих, хотя и не освоенных элементах, которые достаточно важны и должны рано или поздно найти свое место. Среди наших данных есть и интересные случайности – пусть даже на сегодняшний день мы можем разве что сказать о них с удивлением: «Оказывается, бывает и такое…» Мы не должны забывать, что не получившие определения, неосвоенные элементы и кажущиеся необъяснимыми происшествия всегда указывают на наше недопонимание.
В каждой из глав превалирует определенная точка зрения. Желательно, чтобы читатель ознакомился со всей их совокупностью. Но если в отдельных главах ему захочется, исходя из субъективных интересов, пропустить тот или иной отрывок, он может руководствоваться оглавлением.
3. Ссылки на литературу. Справиться с постоянно нарастающим потоком публикаций нелегко. Объем литературы – даже если исключить из него бесконечные повторения, случайные мотивы, пустые дискуссии и индифферентную, бесструктурную регистрацию фактов – очень обширен. Чтобы извлечь из этого множества то, что представляет реальную ценность, мы должны обращать внимание на следующие моменты: во-первых, на факты, клинические случаи, биографические данные, самоописания, сообщения и другие материальные свидетельства; во-вторых, на все по-настоящему новые соображения; в-третьих, на яркие наблюдения, картины, формы, типы, выразительные формулировки; в-четвертых, на фундаментальные установки, исходя из которых были сделаны новые открытия, на общую «атмосферу» работы, выраженную в ее стилистике и в выборе критериев. В публикации может найти свое выражение неосознанное понимание целого, какая-то скрытая философская или мировоззренческая установка, обусловленная социальным статусом исследователя, его призванием или родом занятий, равно как и практическая установка, проистекающая из потребности в действии или желания помочь.
Какие же публикации, ввиду невозможности охватить все их множество, следует упомянуть обязательно? Обзоры последнего времени выросли до совершенно неподъемных размеров[13 - Полную информацию о существующей литературе можно почерпнуть из главных специализированных журналов: Zentralblatt f?r Neurologie und Psychiatrie (Berlin, 1910 и след.), Fortschritte der Neurologie (Leipzig, 1929 и след.), а также из книг: Aschaffenburg. Handbuch der Psychiatrie; Bumke. Handbuch der Geisterkrankheiten. См. также реферативные разделы многих журналов.]; что касается настоящей книги, то она преследует иную цель. Мы стремимся к полноте в том, что касается не столько самих фактов, сколько их типологии; поэтому наше использование литературы должно быть избирательным. Во-первых, мы обязаны охватить все те работы, которые стали классикой, составили эпоху в развитии науки и заложили основу для новых исследовательских школ. Во-вторых, мы должны упомянуть сводные обзоры последнего времени, содержащие библиографические разделы, которые вводят нас в соответствующие области науки. В-третьих, в поле нашего зрения оказываются образцы, репрезентативные для разных областей науки; в последнем случае наш выбор отчасти случаен и не предполагает оценочных суждений.
Осуществить полноценный обзор литературы – огромная задача, которой еще и не начинали толком заниматься. В отдельных науках положение дел выглядит примерно так же, как и в больших библиотеках. Необходимо разработать иерархию ценностей, чтобы суметь сразу распознать по-настоящему ценную породу и не дать ей затеряться среди шлака. Менее существенные материалы также следует как-то систематизировать, чтобы ими могли пользоваться специалисты. В настоящее время не приходится надеяться на окончательную оценку или формальную «чистку» со стороны какого-нибудь ученого синедриона. Вполне возможно, что в будущем ученые найдут что-то важное среди «шлака» наших дней. На нынешнем уровне развития психопатологии мы должны удовлетвориться недифференцированным сводом литературных источников.
(з) Психопатология и культура
Всесторонний обзор нужен не только для того, чтобы обогатить читателя знанием, но и для того, чтобы повысить его общий культурный уровень. Хотелось бы, чтобы психопатологи всячески совершенствовали свое мышление, учились дифференцировать свои познания, дисциплинировали свою наблюдательность и методологически упорядочивали свою работу. Сохранить великую традицию – это значит каждый раз формировать ее заново. Знание как таковое чего-то стоит только при условии, что оно повышает культуру видения и мышления.
Я хотел бы, чтобы моя книга способствовала развитию в читателе широкой психопатологической культуры. Вообще говоря, нет ничего особенно сложного в том, чтобы выучить формулы и технические термины и делать вид, будто знаешь ответы на все вопросы. Профессиональная культура лишь постепенно вырастает из умения определять границы внутри области отчетливо дифференцированного знания. Она состоит в способности мыслить объективно во всех направлениях. В понятие психиатрической культуры входят не только личный опыт и постоянная готовность наблюдать – чего нам не дадут никакие книги, – но также четкость используемых понятий, широта и разносторонность видения; надеюсь, что именно в этом отношении мой труд может принести пользу.
Часть I
Отдельные факты психической жизни
Введение
Эмпирические факты составляют основу нашего знания. Эмпирическое исследование зависит от нашей способности выявлять факты, ибо только факты могут служить средством для проверки ценности наших идей.
