скачать книгу бесплатно
Я боялся, что мое живое человеческое любопытство, извечная тварная слабость, победят, и я соглашусь.
– Я ничего загадывать не буду!
– Твое дело, – согласился Велиал. – Но знай: когда ЧЕГО-ТО или КОГО-ТО очень ЗАХОЧЕШЬ, создай в воображении желанный результат и скажи: ТАКОВА МОЯ ВОЛЯ! ПУСТЬ БУДЕТ ТАК! Или подумай – этого достаточно. Если ЖЕЛАНИЕ твое принято – а оно обязательно будет принято после сказанных слов – увидишь или услышишь ЗНАК: жест, ситуацию, дуновение ветра – это не важно, ты поймешь.
– Не пойму. Потому что – не загадаю!
– И не нужно. Я не требую от тебя обязательств. И подписывать ничего не надо, тем более – кровью. Это выдумки.
– Велиал белозубо улыбнулся. – Когда исполнится первое твое ЖЕЛАНИЕ, это станет инициацией. В следующую ночь я к тебе загляну, тогда поговорим.
– Наш разговор не имеет смысла, – устало сказал я.
– Ладно. Забудь… – Велиал поднялся с кресла, смахнул с рукава невидимую пылинку. – Только никогда не вспоминай наш разговор, не думай о Белой обезьяне.
– Причем тут…
***
Затарахтел будильник.
Я наслепо цапнул его рукой. Придушил.
Разодрал липкие глаза, уставился на окно.
От приоткрытой форточки колыхалась тюль.
За грязными стеклами поднималось утро, окутанное влажной моросью.
В комнате было пусто.
Между бровями, в запревшем мозгу, щемило терпкое послевкусие недавнего сна.
«Примерещится такое! Да еще с четверга на пятницу».
Часть первая
«полЛЮЦИя»
Глава первая
Утро, 11 октября 2013 года, пятница
***
Толкнул дверь парадного. Вышел из пахучего сумрака в дождливый мир.
Чахлый сквер дохнул пряным ароматом умирающих листьев. Затем повеяло смогом от шестиполосного проспекта, который прижимал микрорайон унылых пятиэтажек к заводу железобетонных изделий.
Окраина столичного мира суетилась всегдашней утренней суетой, спешила по неотложным будничным делам, составлявшим жизнь ее обитателей.
***
Я раскрыл зонт, побрел к остановке троллейбуса, стараясь обходить лужи.
Начало октября выдалось дождливым.
Меня это не заботило. Так складывалось, что вся моя жизнь проходила в бетонных стенах, с многоэтажной крышей над головой.
Последние же четыре года, уволившись со школы, я служил в рекламном отделе небольшой компании. Я носил гордое звание «Офисный планктон», дни напролет просиживал в кабинете перед монитором и незлобиво сочувствовал бедолагам, которые в непогоду торчали на улице.
Даже выходные и праздничные, благодатные майско-сентябрьские дни, наполненные солнцем и детским гомоном, я проводил в комнате за книгой, в крайнем случае – возле открытого окна, за неимением балкона на первом этаже тридцатиметровой двухкомнатной хрущевки.
***
Я никогда не любил мира за стенами своего дома. Мир отвечал мне взаимностью.
Однако, на пятом десятке, эта нелюбовь была уже не такой, как в семнадцать.
В семнадцать я презирал копошливый людской муравейник, но мечтал его спасти: создать что-либо ЭТАКОЕ, обращенное к Добру.
«Люди прочитают, – думал я, – изменятся, станут лучше».
Я ночами корпел над книгами и рифмами, добывая заветные слова.
В итоге слова те остались никем не читанными, и никому не нужными.
– Засунь их себе в жопу! – посоветовал друг детства. – Людям пофиг. Сейчас нужно деньги делать.
Я страшно обиделся: «Как он мог!».
После недельных самоистязаний единственный друг был вычеркнут из моей жизни, а стихи отложены до лучшего времени. Я принялся за прозу.
Однако, к двадцати двум годам, в девяносто первом, когда привычный мир рухнул, страна исчезла, обратившись пародией, а реальность окончательно свихнулась, я опустился с облаков на землю: моя нравственная проза тоже оказалась никому не нужна.
***
Наученный людским равнодушием, я передумал спасать мир и решил спасать себя.
Я укрылся в придуманной книжной реальности. Однако плоть не обманешь, а голод не тетка.
Мне пришлось заботиться о хлебе насущном в ущерб пище духовной. Я поступил и закончил исторический факультет университета, был распределен в сельскую школу, которую в последствии поменял на школу столичную.
Перемены не пошли впрок. Я все больше становился ОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.
Блоковский «Страшный мир» вторгался в мой маленький мирок, пускал метастазы. В день сорокалетия я не побоялся признаться самому себе, что являюсь частью окружающей мерзости.
Я воображаемо махнул на себя рукой и больше не предпринимал попыток что-либо изменить.
Я перестал искать родственную душу, потому как предыдущие эксперименты приносили лишь разочарование.
Наибольшую тоску навевали воспоминания о женах, которых у меня было две: не одновременно – по очереди. Первую не любил, вторую обожал, жить без нее не мог. От обеих ушел. От первой – от бессмысленности. От второй – от безысходности. Возможно, у них была своя правда, но мне от того не легче.
***
Таким образом, к своим сорока пяти я добрался равнодушным эгоистом.
Пройдя по кругу, я растерял товарищей, жен и родственников, не желая тратить остатки жизненной силы на нейтрализацию чужих депрессий.
Из памяти уходили имена и лица. Сначала лица – они становились размытыми пятнами. Имена жили во мне намного дольше, но и они уходили. Порою казалось, что призрачные фантомы, бывшие когда-то людьми, мне приснились или я их придумал.
Таким образом, никто и ничего не волновали моего сердца. Я не верил ни в бога, ни в черта, ни в судьбу, ни в предназначение. Мне было плевать на «светлые силы» и на «темные силы», на «добро» и «зло», на грязную политику и суконную мораль, на разнообразные «…измы». Я окончательно заменил людей книгами и закрылся в своей скорлупе.
***
И вот теперь, дождливым октябрьским утром, я тащился на нелюбимую работу.
Я шел, чтобы обменять день жизни на жалкие гроши, которые эту самую жизнь поддержат, и дадут силы, чтобы заработать еще гроши, которые эту самую жизнь поддержат…
И так до бесконечности.
Глава вторая
Утро, 11 октября 2013 года, пятница
(продолжение)
***
Незнакомка сидела на лавке, под навесом, у троллейбусной остановки. Она читала.
Я украдкой любовался ею, пристроившись чуть поодаль, за спинами неудачников, которые, как и я, надеялись на общественный транспорт.
Моя тайная возлюбленная не была красавицей. Она была обворожительной, пленяя юной неиспорченной прелестью.
Черты милого личика – по отдельности – не подчинялись канонам глянцевых журналов, но восхищали сочетанием застенчивости, доброты и детской серьезности.
Ее смугловатая кожа была подернула легкой, едва заметной россыпью юношеских прыщиков на лбу. Глаза не отличались величиной, а ресницы – бархатом.
Слегка выступавшие восточные скулы и насупленные брови придавали некую задумчивую сумрачность. Зато чувственные, идеальной формы губы, были свежи и алы.
Темно-русые волосы, собранные в хвост и охваченные красной детской резинкой, отливали шоколадным кальвадосом.
Невысокая, хрупкая. На вид ей было не больше двадцати, но когда она поднимала от книги темно-вишневые глаза, в них светилась такая смиренная кротость, мудрость и всезнание, которые я видел лишь у святых на бабушкиных иконах.
Она словно переместилась из несуществующего Рая в наш взбалмошный мир, чтобы наполнить его гармонией и смыслом.
***
Впервые увидел ее в начале сентября на остановке троллейбуса, возле своего дома. После встречал там каждое буднее утро.
Не зная имени, и не имея к тому никакого права, я называл ее для себя «Незнакомкой», опасаясь назвать «Прекрасной Дамой», чтобы окончательно и безнадежно не влюбиться.
***
Когда ее встретил, то был поражен невозможной схожести с девчонкой на пожелтевшей фотографии – вырезке из журнала «Пионер», которая хранилась у меня в дневниках.
С этой вырезкой случилась целая история.
Еще в ранней юности, лет двенадцати, впервые ощутив на себе щемящий плен женского очарования, в предсонных фантазиях я создал Идеальную Девочку, с которой хотел бы дружить. Наяву ТАКИХ не встречал. Даже не верил, что они существуют.
И вот, однажды, листая подшивки библиотечных журналов, я увидел черно-белую фотографию девушки-пионервожатой из недосягаемого «Артека», которая, как две капли воды, походила на вымечтаный образ.
Журнал я из библиотеки украл, фотографию вырезал, наклеил на картонку и поместил в дневник. Девушку назвал Незнакомкой. Она стала моей Тайной Возлюбленной.
***
С тех пор многие ночи я проводил в медитациях над нею.
Многострадальная вырезка, не раз орошаемая влагой неразделенной любви, истрепалась и затерлась, а с годами и совсем заменилась отношениями с реальными девушками, хоть не такими идеальными, но теплыми и мягкими.
Все мои последующие женщины, включая обеих жен, лишь смутно напоминали идеальный образ.
Я забыл о заветной фотографии, как и о многом, что в детстве казалось важным.
Затем, будучи уже тридцатилетним разочарованным старцем, случайно нашел вырезку между страниц юношеских дневников, которые покоились на антресолях в маминой квартире.
Умилился, погрустил и сунул фотографию обратно, потому что чудес не бывает.
Но, в начале минувшего сентября, оказалось, что чудеса бывают.
***
Разглядев во встреченной мною девушке Незнакомку из давней фотографии, я не поленился и поехал на выходные в село за сто километров от столицы, куда перевез свои архивы после маминой смерти.
Перебрал дневники, истлевшие вместе с юношескими мечтами. Нашел затертую вырезку: это было тоже лицо, изгиб бровей, волосы, скулы.
Возможно, Незнакомка была родственницей, или даже дочерью неизвестной пионервожатой, которую я терзал в детских фантазиях.
Но какое это имело значение?!
Встреченная наяву Идеальная Девочка была для меня не более доступной, чем ее копия на затертом снимке.
***
Докопавшись до разгадки, я поостыл – мое открытие ничего не меняло. Однако было приятно встречать Незнакомку каждое буднее утро и ПРОСТО разглядывать, прячась за унылыми спинами. Эти встречи наполнили мою скучную жизнь новым смыслом.
Я ложился спать со сладкой надеждой, что завтра утром ее увижу. И день проходил впустую, если, по какой-либо причине, Незнакомки на остановке не встречал.
