скачать книгу бесплатно
Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство
Евгений Ярыгин
Читатель любит приключенческие книги и фантастику. Есть подозрения, что ничего кроме них он особенно и не читает. В новой книге Е. Ярыгина «Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство» есть и приключения, и фантазийность. Есть бабы-яги, тролли, злой волшебник, Змей Горыныч. Есть жаркие схватки, но не только. Добряки не ищут драк, для них гораздо веселей и увлекательней сеять и убирать овес, ходить на охоту, встречаться вечерами в избе-читальне с друзьями, чтоб обсудить новости, попеть, поделиться планами. Постоять, однако, за себя и отстоять свои взгляды на мир добряки умеют. Ермошка с братом, сестрой и верными друзьями могут доказать это на деле, если надо.
Евгений Ярыгин
Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство
Глава 1
Нашествие
«Не понятно, почему все так радуются весне», – размышлял про себя Колька-Ой-Боюсь-Нисколько, жуя при этом пирожок с черничным вареньем и глядя сквозь мокрое стекло на скучные ветви дуба за окном. Думать вообще-то было лень, потому что было вкусно. Сестричка, Сенька-Покушаю-Маленько, позвякивала за спиной сковородками, и такие звуки, а еще запахи, окончательно отвлекали от раздумий. К тому ж из печи вот-вот вынырнет сковорода с румяными ватрушками. Это совсем путало мысли и окончательно уводило в сторону от весеннего ненастья. Колька оторвал взгляд от окна и посмотрел на старшего брата. Ермошка-Попрыгаю-Немножко отвечал у добряков – жителей ребячьей Дубравы – за рыбалку и сейчас перебирал и внимательно просматривал, ячея за ячеёй, сети. В руках у него была костяная пластинка – игличка – с прорезью и намотанной на неё капроновой бечевой. Обнаружив прогнившие, порванные нити или выгрызенную мышами прореху, рыбак острым ножом срезал обрывки капрона возле узелков сетки и ладил новые ячейки. Сенька бы это сделала и получше, и побыстрей, но кто ж в здравом уме отвлечет маленькую стряпуху от дела, в котором ей не было равных в их поселении. Может быть даже во всём мире – в этом Колька и Ермак уверены. Колька сидел уверенный с вкусным пирожком в животике, а старший брат, тоже уверенный, старался не отвлекаться от работы, хоть рот и был полон слюны.
Наконец звонкое приглашение к столу получено. Братья, младший стремглав, а старший солидно, но поразительно сноровисто, переместились на лавки вдоль сколоченного из строганных дубовых досок стола. Любимого, отшлифованного до блеска ребячьими локтями, предмета немногочисленной мебели в их теплом домике.
Коля сделал перерыв между третьей и четвёртой ватрушками, отхлебнул изрядно из огромной глиняной кружки ароматного взвара из шиповника и озвучил то, что крутилось у него в голове:
– Почему так все радуются весне? Мокро, холодно, без сапог – никуда.
– А сам? – Сенька хоть и орудовала сосредоточенно ухватом у печи, но вопрос расслышала.
– Тоже, конечно, – невозмутимо ответил младший и глянул на Ермака.
«Река вскрылась, скоро корюшка на нерест попрёт, краб, опять же, полный мясом, а не пустой панцырь», – старший брат думал о своём. Поймав вопрос в Колькином взгляде, он задрал голову к потолку, затем взглянул снова на брата, перевел взгляд на сестру и протянул: «Ну-у», – и замолчал.
Сенька отставила в сторону ухват, Колька отложил ватрушку. На брата смотрели с серьёзным ожиданием: Ермоша не любитель рассуждать, но раз уж сказал «ну», вопрос без ответа не оставит.
– Радостно потому что. Запахи опять же. Солнышко потеплей. Фуфайку можно скинуть, валенки. На той неделе за березовым соком наладимся. Зелень вот-вот попрет, надоела белизна пустая.
– Валенки сняли, а сапоги обули. Да и снег давно уж не белый, а серый, – ввернул въедливо Колька и кинул пытливый взгляд на сестру.
Она, прислонившись к теплой печке, смотрела задумчиво в окно, ладошки за спиной. Сенька, вообще не шибко разговорчивая, по утрам только молча улыбается братьям, да белкой мечется по хозяйству, успевая переделать кучу дел. Тут ей лучше не мешать даже разговорами.
– Мечты у ребят в голове порхают, а не в животике сидят.
Услышав слова сестры, Коля немного опешил, то есть растерялся, и чуть-чуть обиделся даже. Опешил потому, что ещё было утро, а смутился потому, что он сам все прекрасно понимал про весну, но хотел разговорить обычно немногословных близких. И вот, получилось. Младший быстро взглянул на Сеньку и уловил искорку смеха у нее в глазах. Черных, как уголь антрацит, обычно таинственных и невозмутимых – в общем обычных глазах волшебницы. «Неужели шутит? – мелькнула у Кольки в голове шальная мысль, – вот что весна делает!»
Не успел Биномыч, так ещё часто кличут Колю друзья, додумать мысль и поинтересоваться у самой сестры, что она имела ввиду, как за окном пыхнуло красным и раздался гул со свистом. Младшие кинулись к двери, а старший – к висевшему на стене ружью, успев скомандовать брату с сестрой «назад!».
Всполошились ребята не зря: звуки снаружи и вспышка света за окном оповестили об одном – над селением пронеслась на реактивном помеле баба-яга.
Заряжая на бегу ружьё, Ермак выскочил на веранду. Подняв голову, всмотрелся в дымящийся след, прислушался. Гул стремительно удалялся, стал еле слышен, затем и вовсе пропал. В промозглом утреннем воздухе остался висеть сильный, неприятный запах. Знакомый, такой может быть вонь сгоревшей уборной на улице. Хоть та и стоит целёхонька вон там, сразу за поленицей дров.
Вслед за старшим выглянули за дверь и младшие. Колька смотрел серьезно и озабоченно, в угольных глазах сестренки прыгали бесенята: запахло приключениями. Кто не знает, Сенька напрочь лишена страха, а взрывная энергия, заключенная в хрупкой, как может показаться, оболочке требует выхода. Конечно, готовка пирожков, котлеток, рыбалка, починка сетей, посев-уборка урожая, сбор грибов-ягод, засолка и прочее другое требует больших затрат сил. Хорошо, а остальную энергию куда? Ладно, когда Коля с Ядвигой-Большой-Книгой устраивают состязания – всем радость и веселье, а Сеньке и разрядка к тому ж. Какая ни на есть. Настоящее дело, однако, для Есении наступает только тогда, когда подступают злодеи, зреет или уже подступила опасность. Вот когда переполняющая её добрая сила находит настоящий выход – выплёскивается на защиту друзей. Да что об этом: всем Сенькины чудинки знакомы.
А у Кольки свои дела: пока старший брат стоит на страже, надо всех добряков-соседей оповестить, собрать в избе-читальне, обмозговать все угрозы, придумать как обороняться.
Накинув фуфайку, прыгнув босыми ногами в резиновые сапоги, Биномыч, шапка в кулаке, соскользнул по перилам с веранды вниз, к подножию дуба и устремился к Ядвигиной избушке. Сенька вслед за ним к Кайдану-Держи Кардану, Матюше-Солёны Уши. Ермак, поглядывая на небо, с ружьем наперевес, – к Юре-Ура-Ура и Марку-Клюшкой-Бряк. Такая вот цепочка подъёма-сбора по тревоге в Дубраве: от соседа к соседу, пока все не двинутся к избе-читальне на сход.
Колька вскарабкался на сцену не заморачивая себя ступеньками. Краем глаза, пока карабкался, он успел выхватить Юру-бондаря и старшего брата, которые взлетели в один прыжок на те же подмостки. Коля сделал вид, что не заметил ловкости ребят, и невозмутимо проследовал к столу, за которым уже восседала Ядвига-Большая Книга. Она приветливо похлопала ладонью по скамейке рядом собой, приглашая устраиваться.
Добряки не выбирали себе начальников, но как-то само собой случилось – все привыкли, – что за Столом Раздумий (Ядвига его так обозвала) оказались: Ядвига-Большая Книга, главная в библиотеке и разделке рыбы на лососевой путине, Юра-Ура-Ура, бондарь, вожак у охотников к тому ж, Марк-Клюшкой Бряк, признанный оборонщик, разведчик и главный судья на всех состязаниях. Без Ермошки-Попрыгаю-Немножко не обходится ни одна большая рыбалка, да и охотник он знатный. Вот они и сидят за столом все вместе, перешептываются, как передряги уладить предлагают и всякое такое. Все большие, крепкие. Почему рядом с добряцкими вожаками всегда оказывался Колька-Ой-Боюсь-Нисколько, который и помладше, и помельче, надо разбираться отдельно. Конечно Колька, он же Биномыч, он же Водилкин, – признанный водитель единственного в Дубраве грузовичка, но траком рулить умеют многие, Сенька даже. Стихи, частушки сочиняет? Девчонки или Мишка-Кедрова Шишка пишут целые поэмы – вечерами добряки заслушиваются. Колькины ж стишки, хоть и смешные, но короткие и довольно едкие. Смеются не все. Конечно, вызывает уважение у друзей-односельчан Колькино умение складывать и перемножать в уме любые числа, но что тут такого – каждый добряк с изюминкой, вон Марк вообще летать умеет на своей клюшке. А между тем, если Биномыч на сходе отсутствует по какой-то причине, все начинают оглядываться, ища его взглядом, и когда появляется, молча ждут, когда проследует к Столу Раздумий.
Пролетела яга и пролетела – мало ли кто летает над Дубравой: и гуси, и кулики, и утки, и драконы. Клин журавлей недавно протянул. Вороны и филин Фарадей к вечеру подтягиваются, усаживаются на ветви дубов вокруг Избы-Читальни. Фарадей отдельно, вороны отдельно закрепляются. Пучат глаза на золотистый мягкий свет, плывущий смело из окошек в темень, слушают приглушенные звуки музыки и песен. Думают о своем, птичьем.
Вернемся, однако, к бабам-ягам. С синими, зелеными, багровыми физиолицами, с костяными, пластмассовыми или из нержавеющей стали ногами в модных сапогах, на реактивном помеле (никаких ступ), они, в отличие от тех же драконов, всегда предвещают беду. Об этом с тревогой Коля и думал, глядя, как здороваются, рассаживаются, обмениваясь тревожными взглядами, добрые друзья и соседи. Где-то рассмеялись, коротко хихикнули девчонки. И все – ни шуток больше, ни смеха. И это у добряков, у которых смех при встречах не переводится, а уныния и в помине нет. И не бывает вовсе! Правда.
Коля ловил взглядом серьезные, озабоченные лица добряков и усиленно мозговал. Прикинул, что пара ветродуев стоят, укрытые от снега-дождя под навесом, за дровами у задней стенки клуба. Запас сушеных пахучих трав и цветов – на чердаке. Для яг нет ничего страшней свежего ветра с запахом трав. Как всем известно, вонючий – сера с болотным газом – кокон, что окутывает нечисть, спасает их от ароматного лесного воздуха. Струя чистого, пахучего ветра страшней любого яда для страшилищ из преисподней! Именно в этом грозная сила придуманных Биномычем ветродуев! Что прежние битвы и подтвердили.
Каждому известно, что можно ожидать от обычной Бабы-Яги. Любой Иван-Дурачок знает: подманит, отведет глаза разговорами, а потом – цап! На лопату и – в печь. Добряки лишь недоверчиво кивают головой, читая про сказочных яг. Может когда в древности и были вот такие простоватые, хоть и коварные, ведьмы, да только ребятам встречались совсем других. Эти в разговоры с добряками вступать не любят, нападают сзади, сверху, из укрытий. Норовят урон нанести, дубы погубить, зверьё извести в округе, Дубраву сжечь. А то чужими руками да словами рассорить добряков, чтоб подозрительными и завистливыми друг к дружке обернулись. Жадинами-Говядинами стали чтоб. Вот в чем состоит дело их поганое.
Обо всём вспомнили, всё обсказали добряки. Ядвига раскраснелась лицом, возмутилась сильно оттого, что жизни не стало от поганых.
– И когда только это кончится! – с досадой хлопнула по столу крепкой ладонью Большая Книга. Поправила выскочившую гневно на лоб прядь русых волос и почему-то требовательно взглянула на Кольку.
Коля в это время обдумывал как установить один ветродуй на грузовичок и вспоминал, куда он мог заначить электромоторчик. Тогда ещё, позапрошлой зимой. Повисший в воздухе вопрос, впрочем, сумел как-то до него достучаться. Колька шевельнул ухом – не все умеют, – оторвал взгляд от столешницы и улыбнулся навстречу расстроенной добрячке.
– Ты роман «Война и Мир» осилила?
– Осилила. А как же, – вопрос Ядвигу изумил, она слегка растерялась, но быстро пришла в себя: – А это здесь при чем? Ты-то, я видела, уголок аж на пятой странице заломил. Сколько тебе говорено, чтоб книги берег! – Девочка сразу как-то про бабу-ягу забыла, но быстро опомнилась и повторила вопрос: – Причем тут книга, а?
– Мало я прочитал, а понял ещё и меньше. Не стал больше читать. Не интересно, когда непонятно.
– Нашел, чем гордиться, – фыркнула возмущенно Ядвига.
– Нечем, – согласился покладисто Колька и продолжил: – Книга толстая, томов много и, наверно, всё про войну и мир.
– Не всё, – коротко ответила добрячка и замолчала. Следом за ней стихли все. Молчали, смотрели на Кольку, ждали, чем тот закончит.
– Хочешь мира – готовься к войне, – неожиданно для всех, а главное для себя, выпалил тот, пытаясь вспомнить, откуда мысль к нему прилетела.
– Ого! – вскинула удивленно брови Ядвига, – историю Древнего Рима втихаря читаешь?
Колька наконец вспомнил, откуда у него взялись в голове слова – от Ядвиги, кого ж ещё, но признаваться в этом он не стал, так же как в том, что историю Рима он не читал. Вместо признаний Биномич деловито и одновременно сосредоточено почесал за ухом и продолжил затеянную им речь:
– Поджигать она будет. Баба-Яга эта. Значит надо готовиться тушить. Правильно?
Все ждали продолжения, и Коля не обманул ожиданий – продолжил: «По крыше клуба предлагаю провести трубу. С дырками, как решето. Подсоединить её к водопроводу. Если что, можно кран открыть и крыша будет водой поливаться, никакой пожар не страшен. Пару ветродуек поднять на дубы повыше. Над домиками, чтоб обдувать вонючек, когда снова полетят. Один ветродуй можно на кузов установить – тогда на краях Дубравы можно ведьмучку гонять. Ну, или где появится.
– Я готов каждый день обскакивать на клюшке село вдоль околицы, – включился в разговор Марк-Клюшкой-Бряк.
– Знать бы, когда злыдня прилетит и откуда, – перебил приятеля Ермошка, – а то устанешь и свалишься, если каждый день-ночь прыгать-то одному. Надо сторожей, где Коля ветродуи хочет поставить, назначить. По очереди будем выглядывать по сторонам. Вот лихо ещё с ягами этими! Как отвадить.
– Биномыч прав вместе со своими древними римлянами, – Ядвига улыбнулась в сторону своего приятеля и уверенно, погрозив кому-то кулаком, заключила: – Будут знать, что всегда здесь получат по гнилым клыкам своим – хоть днем, хоть ночью. Отвадятся, небось.
– Война и мир, – глубокомысленно заключил Колька и взглянул на потолок. Там, под потолком, на деревянной балке, как положено, возлежал Кот Котыч. Снизу были видны только рыжая голова и такого же цвета хвост. Жёлтые глаза светились – значит не спит, слушает, подумалось Кольке. А как иначе: Котыч много знает, много помнит, особенно запахов, все понимает и никогда не задается.
Война, однако, войной, да не ей одною положено жить у добряков. Вон и весенняя страда на носу – овес сеять за ребят никто не станет, – да и продукты на исходе. Как бы рыбы подловить – на уме у Ермака, как за черемшой, диким луком, в тайгу с девчонками наладиться – обсуждает Есения, как голодных медведей отвадить – чешет затылок Юра-Бондарь.
Как-то поутру, только-только рассвело, добрячки, окружив Сеньку и Ядвигу, звонко галдели у клуба да посматривали в сторону едва вставшего солнышка. Оттуда, то есть не со светила, а с восточного края селения вот-вот должны появиться Юра и Марк. Девочки, кто с рюкзаком, кто с лукошком – все готовы двинуться на поляны да болотца черемшу собирать. Вот только без охотников ходу нет: оголодавшие с зимы медведи черемшой, известное дело, лакомиться горазды не меньше, чем люди. Над витаминами и пользой никто из добряков особенно не задумывается, но пирожки с мелко нарубленными сочными стеблями, спросите у Кольки, – заветное весеннее лакомство у них. Что думают по поводу вкуса и пользы пахучих побегов медведи ребята не знают, не спрашивали: им вместе на полянах не ужиться никак. Особенно злые после зимней голодухи хозяева тайги обычно отступают неохотно. Рычат, наскакивают, клыки грозно скалят – да только крутой нрав добряцких лесовиков-охотников им хорошо известен: те и шкуру, если что, могут спустить. Оттого-то отощавшие после спячки звери обычно порычат, побесятся, да и отбудут подобру-поздорову на дальние угодья от греха подальше.
Кто не знает, как славно бежать вприпрыжку по весеннему лесу! Сенька-то знает это прекрасно, поэтому ей невмоготу послушно топать вслед за солидно вышагивающим во главе колонны Юрой-Ура-Ура. Она время от времени выскакивает вперед, несётся, подпрыгивая поочередно то на левой, то на правой ноге, размахивая при этом лукошком над головой. А как здорово бывает ещё, если бежать спиной вперёд и улыбаться идущим за тобой друзьям. Они, то есть друзья-добряки, тоже улыбаются в ответ. Пахнет березовым соком, весеннее солнышко ласково улыбается сквозь негустые пока кроны деревьев.
Тропинка, петляющая меж дубами и разнолесьем уже подсохла, а выше, где на склонах гор поселились сосны и ёлочки, и вовсе вытоптана до скалистой основы. Трава вдоль тропы ярко-зеленая, крошечные листочки на ветках деревьев как салатики.
Погуляв по хвое между золотистыми стволами сосен, тропка покатилась в низину, поближе к речке, влажным лугам с сочной зеленью трав. Скоро и цель похода – болотца с изумрудными кочками, где уже выстрелили вверх перья душистой черемши.
Юра впереди замедлил шаг, стал вглядываться в прогалы меж деревьями, прислушиваться. Сенька послушно вернулась в строй и стала вопросительно смотреть в спину бондаря: разве можно услышать отсюда чавкающего медведя? А лучше бы и вовсе подшуметь, чтоб не напугать косолапых внезапным появлением – захваченный врасплох медведь часто переходит от испуга в буйство.
Юра, подняв руку, дал знак остановиться и замереть. Замер сам, приложив ладонь к уху, и стал внимательно слушать. Сенька тоже приложила ладошку: так положено, если желаешь услышать побольше звуков. Девчонки на тропе за спиной у кудрявой подружки замерли, приложили ковшики ладоней к голове и сделались серьёзными. Вслушивались. А как же.
Есения быстро поняла то, что и без ладошки у уха было понятным: над долиной, по-над лесом висел гулкий, свистящий шум. И это не было чмоканьем лакомящихся черемшой медведей. Не только Сенька и Юра, но и вся ватага на тропе очень быстро распознала, что за гул рушил ласковое птичье разноголосье утреннего леса. С таким звуком режет воздух реактивное помело – излюбленное средство передвижения баб-яг. Можно сказать и бабояг и ведьмучек, но дела это не меняет: беда подкрадывается к Дубраве.
Юра наконец убрал руку от уха и, переместив её к затылку, задумчиво его почесал. Не сказать, что делал он это испуганно, отметила про себя наблюдательная Есения, но встревоженно – это точно.
– Что делать будем? – Юра обвёл внимательным взглядом лица друзей и остановился на сияющей улыбке стоящей сразу за ним кудрявой добрячки. То есть Сеньки. Понимающе вздохнул и разыскал взглядом Мишку-Кедрову Шишку.
– Бежать? – с готовностью встрепенулся лесовик.
– Куда? А черемша! – нахмурила смоляную бровь Есения.
Юра неожиданно рассмеялся, покачал головой и, сквозь смех, вымолвил:
– Мишка просто побежит предупредить ребят в Дубраве.
Вожак, не понаслышке знакомый с Сенькиной тягой к опасным приключениям и её бесстрашием, вопрос девчонки оценил. Остальные оживились, и, хоть и было им немного не по себе, но черемшу собирать решились. Ничего удивительного в таком единодушии не было: всем известно, что добряки, мальчишки и девчонки, – все не робкого десятка. А наоборот.
Между тем широкая, влажная луговина, что открылась взгляду ребят, ступившим сторожко на её край, ничем неожиданным не удивила. Как ни вглядывался Юра вдаль с высоты своего роста, как ни всматривалась и вслушивалась Сенька, выскочив на несколько шагов вперед на открытое место, – ни медведей, ни аистов, ни ревущего пламени реактивных моторов. Тихо, даже птичьего щебетания на слыхать. Солнышко, голубое небо, зелень травы, лёгкие облачка на небе, ни ветерка. Ни звука, даже комары притихли. И до этого было тревожно, а тут вдруг душно стало враз. Нерадостно, как бы и не весна вовсе вокруг, а хмурая осень перед снегом. Даже Сенька смутилась: вроде добрая битва намечалась, а вместо – скука стылая, тишь гнетущая.
Первым спохватился Юра-бондарь: прекратил озираться, затем прошёлся по густой траве, рассматривая что-то под ногами. Добряки, сгрудившись растерянно в сени деревьев, сперва не решались шагнуть вперёд и лишь молча переглядывались. Тишину разбудил звонкий Сенькин вопрос: «А Марк-то где?»
Все разом встрепенулись, как будто ждали и гадали, а Марк-то где. Добрячки оживились, затараторили – оно и понятно: с Марком повеселей, понадёжней. И действительно, куда он пропал? В лес и луга полетели звонкие разрозненные голоса «Марк! Марк!». Потом все хором: «Марк! Марк!»
Юра нахмурился, но к молчанию призывать не стал, лишь вглядывался в небо, посматривал на верхушки деревьев, прищурился на дальний край поляны. Сенька не удержалась и ускакала по лугу туда, где открывались кочки с заветной черемшой. «Ну что с ней поделаешь», – молча покачал головой бондарь, а вслух, переждав дружные кричалки добрячек, позвал громче обычного: «Ребята, запамятовали зачем пришли? Айда в поле! Марк найдет: услыхал уж, поди!»
Договорились, что, если вдруг загудит в небе, то всем тикать дружно в лес под деревья. А пока дружная компания шустро взялась за сбор дикого лука.
Сенька враз набрела на бугорок, густо поросший пахучими листьями, и не удержалась – едва вырвав из земли корешок, впилась зубами в сочную, хрустящую мякоть. Легкий запах чеснока, горчинка, кислинка, сладость – вот такая на вкус весна для добряка. Не переставая хрустеть, девочка оглянулась вокруг, и с улыбкой обнаружила своих подружек и ребят, дружно грызущих зелень. «Как зайчишки», – подумала Сенька и продолжила жевать и улыбаться не занятой половинкой рта. Только она нагнулась за лукошком, как откуда ни возьмись появился Марк, шагнул к Сенькиной плетенке и свалил туда добрый пук черемши. Клюшка, как меч, торчала у него за спиной. Он подмигнул добрячке и продолжил сноровисто дергать стебли, медленно удаляясь в сторону других ребят. Сенька опешила поначалу, затем собралась спросить что-то, потом передумала: придёт время, сам скажет.
Когда солнышко изрядно поднялось над лесом и даже стало припекать, Юра разогнул спину и оглянулся. Добряки разбрелись по всей поляне, из травы там и сям, как полевые цветы, краснели, белели, желтели и голубели косынки, банданы и бейсболки. Добряк прищурился на солнце, опустил взгляд на свой забитый под край зеленью короб, снова обвёл взглядом луговину. Неподалёку, улыбаясь, глядела на небо Есения. Лукошко у неё было полным, и гляделось это красиво: янтарная посудина, полная изумрудных листьев. Сеньке, похоже, картина тоже нравилась, потому что она смотрела на свой урожай не переставая улыбаться. На дальнем краю поляны разогнулась долговязая красноголовая фигура Марка. «Го-го-го! Э-ге-е-е-й!» – одновременно закричали и замахали руками и Юра, и Есения. На крик, как по команде, из травы повставали все добряки и стали смотреть в их сторону. Юра скрестил вверху руки и затем, как регулировщик на перекрёстке, взмахнул ими несколько раз в сторону пригорка у кромки леса. Все понятно: так и договаривались на случай перерыва или общего сбора. Добряки, взвалив на плечи поклажу с собранной черемшой, потянулись со всех концов поляны к пригорку.
Сенька, поставив свое полное лукошко в тень у смолистого ствола развесистой сосны, обежала подружек, заглянув в каждое лукошко. Оказалось, девчонки поработали на славу: короба, корзинки, туеса были плотно набиты сочными пучками. У Марка никакой посудины с собой не было – он просто помогал тем, кто оказался поблизости, – поэтому он молча сидел, прислонившись спиной к стволу берёзы и не задавался. Просто сидел, посматривал на друзей и улыбался. Сенька улыбнулась в ответ, и Марк расплылся в такой улыбке, широкой и открытой, что Юрка только рассмеялся, глядя на счастливое конопатое лицо друга. Есения слегка смутилась от вполне ожидаемого результата, слегка нахмурилась и, выждав немного, деловито обратилась к рыжеволосому разведчику:
– Марк, ку-ку! Можно спросить, ты видел что-то оттуда? – Сенька показала пальцем на верхушки деревьев. – Девчонки напуганы были.
– Это правду Есения бает, – посерьёзнел Юра, – хоть больно мы легки на память: за черемшой-от и про ворога запамятовали.
Добряки и добрячки подсели поближе к Марку, устроились полукругом – кто прилёг, кто присел на короб, кто на травку-муравку, обхватив колени руками. Смотрели ожидающе, лица серьёзные.
– Я тут гораздо раньше вашего оказался, – смахнул комара со лба разведчик, – застал ещё двух медведей. Паслись они. Один прямо с нашего краю. Вот здеся, – махнул рукой в сторону ближнего бугра Марк. – Другой на середине обретался. Так грызли лук без памяти, что меня и не услыхали и не учуяли. Я, правда, сверху заскочил.
Все слушали, затаив дыхание, только Юра для солидности осведомился про «который час и какой-от шум окрест не слыхать ли было».
– Не-е. Довольно тихо было поначалу. Гул далековато, а так – обычное дело: комары пищат, пчёлы жужжат, птички чирикают.
– Медведи чавкают, – вставила невинно Сенька.
Марк недоверчиво глянул на девчонку – неужели шутит? – и продолжил, слегка подумав, серьёзно рассуждать:
– Я не слышал, далековато было, но знаю точно – чавкали. Потому как увлеклись сильно очень и не слышали ничего. Меня-то ладно, я по верхушкам подскакал тихонечко, а вот когда помела вдали загудели, зверю, да не услыхать – это надо чавкать оглушительно. Хоть. Привыкли может, если давно гудят бабы эти.
Марк чуть усмехнулся в сторону Есении, согнал со лба очередного комара, хлопнул ладонью по коленке, клюшку отложил в сторону. «Сейчас будет размахивать руками», – прикинула Сенька, – к интересному подошёл». Добряки оживились: кто не знает привычку Марка краснеть и бурно жестикулировать, когда увлекается.
Улыбки, однако, и смешинки в глазах слушателей быстро исчезли, когда разведчик продолжил рассказ.
– Гудение-то я загодя услышал, только от Дубравы всего-ничего и отскочил, а ведьмучек-то не сразу увидел. Поначалу здесь только медведи и были. Аисты ещё. Потом как засвистит, забуранит кругом! – Марк вскочил на ноги, раскраснелся ещё больше лицом и замахал энергично руками. – Их не одна была. Одна, а потом ещё две. Давай сразу на косолапых налетать! У тех шерсть задымилась. Который здесь поближе был, в лес утёк по-быстрому. Который посерёд поляны пасся, на задние лапы встал. Огрызаться стал, рычать. Так они, яги эти, собрались все трое гуртом – и в одночасье на него. Поджигать, правда не стали. Пугали что ли.
– Упражнялись! – убежденно вставил Юра-Ура-Ура.
Марк смолк, успокоил руки и в раздумье посмотрел на верхушки деревьев. Затем перевел взгляд на друга.
– Точно, тренировались будто.
Уж на что – как не раз говорено было – добряки не робкого десятка, а и им, гляди, неуютно стало. Вся нега от весеннего денёчка да радостной, доброй работы укатилась куда-то. У одной Сеньки глаза засветились ещё ярче обычного. Она вскочила на ноги, кулачки сжаты. Про лукошко забыла, стала крепко на небо смотреть да оглядываться.
Погода между тем нахмурилась: потемневшие облака затянули солнце, а потом и вовсе пахнуло дождём холодным. Все засобирались домой, в Дубраву.
Глава 2
Посевы и нашествие
Как ты к битвам и сражениям ни готовься, а трудиться, однако, надо. Уж подоспела пора сеять овес – это Сенькина забота. Колькина тоже, потому что техника на нём да на Кайдане-Держи Кардане ещё. Конечно, девчонки помогут, лесовики поддержат, но голова полна забот у Сеньки первой: семена проверить, провеять, просушить, подлечить от болезней – это раз. Земля должна быть влажной в самую меру – не грязь, но и не такая, чтоб пылью вилась по ветру. Вот и бегает Сенька по несколько раз в день на поле. Сделает ямку, понюхает, пальчиком потрогает землицу, разотрёт между ладонями сероватый комок, присядет на корточки и долго смотрит на небо, ловит носиком весенний ветерок. Ветер, если с моря, а там зюйд – юг, то теплый и влажный, пахнет, дело ясное, морем, солью. Если не с моря, – то распустившейся листвой, хвоей, болотцем. Так про себя примеряла запахи Сенька и улыбалась сама не зная чему. Улыбаясь, она ещё раз понюхала шматок земли на ладони и сморщила нос: у почвы был устойчивый душок тухлой рыбы. Добрячка отряхнула руки и легко вскочила на ноги. Запах рыбы, подумалось Сеньке, – отголосок доброй путины в прошлом году, изобилия отходов от разделки рыбы. Все они пошли в дело, запаханы, чтоб землю подкормить, толкнуть всходы овса вверх, к небу. «На радость мне. И вонизм не мешает», – так про себя усмехнулась Сеня. Прикрыв, ладонь козырьком, глаза от солнца, она ещё раз оглядела поле, вдохнула глубоко тёплый пар, идущий от весенней земли, и сорвалась к дому. Скок-скок на левой ноге, скок-скок на правой. Как обычно.
Знаменитые, когда-то розовые, а теперь выгоревшие, в пятнах от машинного масла шорты выглядывают из-под откинутого капота трака. А внизу, под кабиной можно разглядеть покрытые синяками и ссадинами худые коленки и разбитые, неопределенного цвета кроссовки. Это Колька, над мотором, и Кайдан, под машиной, готовят технику к посевной. А может оказаться и к войне – эвон яги разлетались. Поспеть бы хоть овёс посеять, проверить ветродуи, поднять их наверх, на деревья. Площадки под них на верхушках самых мощных дубов лесовики уж заканчивают ладить.
Колька довольно захлопнул капот: дело сделано, трак готов к труду и обороне. Ядвига так любит говорить. Присев на подножку, Водилкин стал вытирать тряпицей, ветошь называется, измызганные маслом и копотью руки, поглядывая вниз на истертые подошвы приятеля. Снизу, из-за колёс были слышны пыхтенье и чертыханья Кайдана-Держи Кардана. Одной ногой тот упирался в колесо, а второй активно брыкал воздух. Некоторое время Колька терпеливо наблюдал и слушал, затем вздохнул, отложил замасленную тряпку и полез под машину.
Что правда, то правда: гайка на рулевой тяге, что колёса поворачивает, спряталась между железок так, что дотянуться до неё гаечным ключом было непросто. Колька сразу прикинул – в одном положении гайку видно, но не дотянуться, в другом – дотянуться можно, но детальку не разглядеть. Все кувырки и елозанья Кайдана были направлены на то, чтоб совместить обзор и доступ к хитрой гайке. Водилкину сразу пришло в голову, что сюда бы Юрку или Марка с их длиннющими руками, так как ни ему, ни Кайдану с коварной закруткой в одиночку не справиться. Коля некоторое время лежал на прохладной траве рядом с приятелем, разглядывал железо наверху и соображал. Кайдан перестал метаться, умолк и вопросительно хлопал ресницами, глядя на друга. Колька забрал из рук напарника ключ, отодвинулся в сторону, приподнялся и накинул ключ на гайку. «Тяни», – просипел он, скосив глаза на Кайдана и кивнул в сторону свободного конца гаечного ключа.
Дело дальше пошло успешно, и приятели уж собрались выкарабкиваться на белый свет из-под машины, как Колька разглядел в просвет между колёсами загорелые, исцарапанные коленки, носочки в полоску и красные туфельки. «Вовремя поспели», – прикинул Коля, перекатился на живот и стал пятиться ботинками вперёд навстречу поджидающей его сестрёнке.
Строго говоря, и пахали, и боронили, и сеяли Коля с Кайданом на тракторе, но без трака было не обойтись: и семена, удобрения подвезти, борону ту же. А девчонок, лесовиков на поле – с поля подвести – всё трак. Добряки забрасывали сколоченную Юркой из толстых досок многорядную лавку в кузов – и вот тебе автобус. Что до трактора, то он попал в Колькины руки когда-то в жалком состоянии. Его обменяли на пять бочек солёной рыбы, когда поняли, что Амуниция – лошадь Охотника Жеки – не может по причине солидного возраста всё перепахать и всех перевезти. Волшебник тогда здорово помог сторговаться. А ещё он запчастей подкинул. Остальное – дело рук Водилкина и Держи Кардана. Правда, и Ермоша, и Юрка, и Марк тоже здорово помогли. А как добрякам зимой без трактора, когда снегом заваливает по самые уши!
Сенька терпеливо ожидала, переступала с ноги на ногу, не роняя при этом ни слова. Ждала, когда брат закончит с размышлениями, воспоминаниями, вытрет бывшим полотенцем руки и сосредоточится. Меж тем Колька долго глядел рассеянным взглядом куда-то вдаль, в поле, сквозь леса, сквозь Есению, потом встряхнул головой и как бы неожиданно обнаружил стоящую перед ним сестрёнку.
– Пахать?
– Нет, пирожки кушать, – прыснула в кулачок Сенька, но тут же деловито добавила: – Лучше с утра, с утречка самого. Просто узнать прибежала – готово ли.
