скачать книгу бесплатно
Формула Бога. Восхождение
Юрий Витальевич Яньшин
Полковник Ангельской Службы Захария, вернувшись с Земли домой, продолжает искать пути спасения человечества от саморазрушения. На этом пути он встречает новых друзей, находит свою любовь и встречается со Всевышним, у которого находит ответы на многие свои вопросы и получает благословение на новые подвиги.
Формула Бога. Восхождение
Юрий Витальевич Яньшин
© Юрий Витальевич Яньшин, 2020
ISBN 978-5-0051-7659-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Яньшин Юрий Витальевич
Часть вторая. Восхождение
Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот,
ноги его были в грязи.
(Стругацкие А. и Б. «Трудно быть Богом»)
XIV
На другом конце Вселенной. Вчера, а может миллион лет назад. Все относительно в этом мире… Жил-был Бог. Бога звали Господь, и он принадлежал к расе «сиренийцев» с незапамятных времен населявших и обживавших этот кусок видимой части Вселенной. Отца у него не было. Вернее он был, но скорее всего, погиб в гравитационном разрыве, изучая взаимодействие нашей и соседней с нею Вселенной. Гравитационный провал между Вселенными это не то же, что Складки Времени, из которых если повезет, то можно выбраться через какую-нибудь пару-тройку тысяч лет. Здесь надежды на возвращение практически не было. Бог тогда был еще совсем маленьким и отца почти не помнил. Его мать – Алфея, хоть и красивая, но простая женщина, несмотря на поступавший с разных сторон предложения второй раз замуж выходить не стала из-за опасений, что «любимый сыночка» может не поладить с отчимом. Ни у нее самой, ни у покойного мужа близких родственников не было, которые бы могли помочь в трудную минуту. Нельзя было сказать, что они с матерью как-то материально бедствовали. Такого на Сирении просто не могло быть. Просто жизнь в перенаселенной столице накладывала некоторые ограничения бытового характера. Можно было, конечно, жить в куда более комфортных условиях, где к их с сыном услугах были на выбор целые куски многочисленных планет, разбросанных в окрестностях местного светила. Но мать считала, что только находясь в столице и вращаясь в столичном обществе можно было обратить на себя внимание и тем самым чего-то добиться в жизни. Так и поднимала сына «на ноги» в гордом одиночестве, хлестаясь с утра до позднего вечера на двух работах. Как и всякая порядочная, но одинокая мать она души не чаяла в своем единственном отпрыске, поэтому комплекс «наседки» и ее не обошел стороной. Пытаясь заменить ему безвременно ушедшего отца, она буквально растворялась в своей ненаглядной «лапушке», «рыбоньке», «ласточке», «сердечке», «солнышке» и еще куче эпитетов коими она беспрестанно сопровождала свою речь, обращаясь к сыну. Сдувая пылинки со своего обожаемого чада, она беспричинно опасаясь за его здоровье, с детства кутала в невероятное количество одежды, так что он походил скорее на маленький и неуклюжий сугробик, чем на мальчишку его возраста. До пятого класса провожала его в школу, чтобы он ненароком не встретился по дороге с хулиганами, считая таковыми почти всех дворовых ребятишек. Ошибочно считая, что главное в воспитании – это питание, постоянно пичкала его всевозможным съестным, включая, ненавидимые им «до печенок» всякие там поливитамины. Чуть позже, когда он немного подрос, она уже с нехорошим прищуром оглядывала подружек и одноклассниц сына, посмевших приблизиться к нему ненароком и попавших под прицел ее бдительных глаз. А оставшись с ним наедине с едким ехидством, на которое способны только закаленные в боях со снохами свекрови и одинокие матери, высмеивала все видимые и мнимые их недостатки. Из всего вышесказанного вовсе не следует, что Господь стал эгоистичным и самовлюбленным «маменькиным сынком». Нет, напротив, вся нерастраченная материнская любовь отобразилась в его чертах мягкостью и терпеливостью характера, даже можно сказать застенчивостью. Зная как матери тяжело поднимать его без отца, он как мог, старался помочь ей из всех своих детских силенок. С удовольствием делал работу по дому, начиная от мытья посуды и кончая уборкой, в их оставшейся от отца хоть и большой, но скудно обставленной квартире, бегал с различными поручениями, изредка даваемыми матерью, а главное старался во всем не огорчать любимую мамочку. Поэтому никогда не употреблял матерных слов, не пел у подъезда под бренчащую гитару блатных песен, не водил дружбы с местной шпаной, и не научился втихаря смолить, недокуренные кем-то сигареты. Природная застенчивость не позволяла ему выражать к матери свою любовь такими же пылкими методами, как она выражала свою, но можно было не сомневаться, что мать в жизни сына занимала основополагающее место без всякого преувеличения. В общем и целом, отношения в их маленькой ячейке общества, безусловно, носили гармоничный характер. В положенный срок Господь окончил школу с золотой медалью и без всякого напряжения, не слушая посторонних советов, поступил на дневное отделение глобального института «Макротел Вселенной», того самого, что когда-то окончил и его отец. Правда, по стопам отца не пошел, как надеялись многие знакомые, которые хорошо знали его в свою бытность, а выбрал кафедру под названием «Морфология наиболее распространенных во Вселенной биологических структур» биохимического факультета. Окончив с отличием (кто бы сомневался при такой-то маме) вышеозначенный вуз, остался на той же кафедре, где уже спустя четыре года защитил кандидатскую диссертацию по теме «Классификация живых организмов на основе углеродосодержащих молекулярных соединений». Саваоф, заведующий кафедрой, лысый и худенький старичок с вечным ехидным выражением на лице, любимцем которого Господь являлся, еще, будучи студентом первого курса, не без оснований считал молодого кандидата своим естественным преемником на этом посту. Мать, сияя от осознания того факта, что ее любимый сыночек «выбился в люди» без посторонней помощи и протекции, а исключительно своим умом и талантом, уже рисовала в своей голове радужные картины будущего. Она уже не была против того, чтобы сын обрел свое семейное счастье. Однако выбор будущей невесты целиком и полностью возложила на свои хрупкие плечи, считая, что такое ответственное дело ни в коем случае нельзя доверять ребенку.
Бог был молодым, а значит амбициозным и самоуверенным до крайности, поэтому не стал долго раскачиваться после защиты кандидатской диссертации, почивая на лаврах. Не долго стряпая, он решил приступить к написанию докторской. Еще в стадии написания кандидатской он обратил внимание на богатое разнообразие форм жизни, ключевую роль в которых играют соединения углерода. Его способность образовывать полимерные цепочки привело к тому, что органические соединения, в которых он присутствует в качестве главного элемента, получили наибольшее распространение во Вселенной. На сотню миллиардов галактик, находящихся во Вселенной, количество планет, где присутствует жизнь на основе углерода, на несколько порядков превышает количество планет с жизненными формами на основе кремния. Что уж тут говорить про радиоактивный нуклид кремния
Si, на основе которого зиждется жизнь сиренийцев? В этом плане сиренийцы представляли собой уникальнейшую форму жизни, нигде более не встречающуюся как на планете Сирения. Однако, несмотря на свою грандиозную распространенность, жизнь на основе углерода, а тем более разумная жизнь имела свою, достаточно специфическую эволюционность. Ни одна из известных сиренийцам планет, где господствовала «углеродная» жизнь, не смогла развиться в цивилизацию хоть сколько-нибудь пригодную для осуществления контакта с ней. Всякий раз, казалось бы, вот-вот, уже совсем скоро представители такой цивилизации овладеют тайной атомного ядра, преодолеют гравитацию и выйдут в космическое пространство, где их с распростертыми объятиями встретят братья по разуму. И всякий раз, примерно на этом этапе развития, каждая из таких цивилизаций прекращала свое существование. Она сама, без постороннего вмешательства, уничтожала себя. Это всегда происходило в результате войн с применением ядерного, химического, бактериологического, либо еще какого-нибудь способа массового самоуничтожения. Складывалось впечатление, что как будто бы кто-то умный и жестокий специально ставил таймер самоуничтожения именно на пороге перехода цивилизаций на новую ступень развития. Сиренийцы, движимые чувством любви к братьям по разуму, много раз пытались вмешаться в этот страшный процесс. Нарушая все принятые ранее табу на общение с цивилизациями не достигшими определенного уровня развития, вступали в контакты с представителями миров, находящихся на краю бездны, как через посредников, так и напрямую, отговаривая и уговаривая последних от опрометчивых шагов. Но все было напрасно. А когда после некоторых таких «переговоров» сами сиренийцы, участвующие в этом процессе оказывались в числе пострадавших, то махнули рукой и отступились, признав данное поведение неразгаданной закономерностью. Некоторые из ученых пытались объяснить данный феномен «бесконфликтностью» самого углерода, а именно способностью атомов углерода к образованию двойных и даже тройных связей, что приводит не только к разнообразию его форм, но и их усложнению, в конечном итоге приводящее к неустойчивости самой системы. Иными словами, при подходе к образованию наиболее сложных форм атомарных связей, углеродные соединения приговорены самой природой к саморазрушению в виду «утяжеления конструкции» и запаздывания реакции этих связей на внешнее воздействие. Объяснение, конечно, довольно туманное, но другого толкового объяснения пока не находилось. Исследования в данной области признали бесперспективными, а наблюдатели в очередной раз с глубоким вздохом сожаления вычеркивали еще одну планету из реестра предцивилизаций, видя в квантовые телескопы очередной взрыв на месте такой планеты.
Видя, что данная тема порядком всеми подзабыта и заброшена, Господь, с присущим ему молодым задором решил взяться за нее как следует. Вполне здраво рассудив, что все попытки повлиять на цивилизации подобного типа проваливались в результате слишком запоздалого вмешательства, когда механизм самоликвидации уже запущен, он решил осуществить это вмешательство на ранней стадии развития местной жизни. Это позволило бы ему без всяких дипломатических церемоний с увещеваниями и уговорами, грубо и нагло вмешаться в процесс путем генетических изменений, в организмах некоторых представителей будущей цивилизации. Но сначала было необходимо посоветоваться со стариком Саваофом. В официальных стенах кафедры он постеснялся ошарашивать своего учителя о своей задумке, поэтому не нашел ничего лучшего для себя, как напроситься к профессору в гости, тем более он и так частенько там бывал и старик всегда принимал его у себя с гостеприимством и дружеской теплотой, исключающей какую-либо субординацию. Мысленно настроившись на волну учителя, представив его образ, послал запрос на контакт. Ответ был получен тотчас же.
– Здравствуйте, учитель!
– Здравствуй, Господь!
– Учитель, мне настоятельно необходимо с вами встретиться и переговорить по очень важному делу. Согласитесь ли вы меня принять у себя в неформальной обстановке?
– С чего это ты перешел на такой суконно-канцелярский язык?! Что-то я не упомню, когда ты со мной так говорил?! – недоуменно и слегка обиженно проворчал Саваоф.
– Извините, учитель, так вышло. Просто я сильно волнуюсь, – пробормотал он мысль.
– Ладно-ладно, чего уж там… Видимо дело действительно немешкотное. Если тебя не смущает дикая орава варваров, бегающих по квартире, то милости просим.
– Спасибо, учитель. Тогда я сейчас подойду, – пропустив мимо ушей, предупреждение о варварах спешно сообщил Господь.
Уже через пару минут, он стоял у дверей с никелированной табличкой «профессор Саваов» и нажимал на, неприятный до жути, дребезжащий звонок. Тут же из-за двери послышались детские крики и шаркающие шаги. Дверь открылась и на пороге появилась сухощавая как у кузнечика фигура профессора в халате с атласным отворотом и в стоптанных шлепанцах. За спиной старика наперебой раздавались детские голоса:
– Деда! Деда, кто там?! Деда, это баба пришла?!
– Кыш-кыш, огольцы, никакая это не баба! Не видите что ли, это дядя Господь ко мне пришел?! – отмахиваясь от стайки ребятишек, проорал он, впуская гостя. – Проходи-проходи, не бойся, это не банда, а всего лишь внуки, которых нам со старухой подбросил на время сыночек со снохой.
Господь прошел в прихожую, намереваясь разуться. Ребятишки, которым было примерно от пяти до семи лет, с такой скоростью крутились возле его ног, что у него зарябило в глазах, и он даже не смог четко уяснить для себя, сколько же их тут на самом деле: четверо или целый взвод. Дед что-то там еще орал на внуков, но его никто не слушал. Наконец, дождавшись, когда гость переобуется в специально приготовленные для подобного случая тапки, старик ухватил его за лацкан пиджака и потащил за собой на кухню. Там, отдышавшись и закрыв за собой поплотнее дверь, продолжил:
– Молодые, понимаешь, уехали на курорт куда-то в область Пояса Ориона, а нам вот подбросили эту орду. И старуха моя куда-то запропала, ведь сказала же, что на минутку к соседке и обратно. Видимо тоже решила передохнуть хотя бы часок, – как бы оправдываясь, поведал профессор своему любимцу.
– Да ничего-ничего, не волнуйтесь вы так! Она непременно скоро придет, вот увидите! – поддержал его ученик.
– В кабинет не зову, эта банда настроила там баррикад и регулярно устраивает штурм. Если эта вакханалия продлится еще пару дней, то буду ночевать на работе, – сокрушенно произнес он. – Ты проходи, садись. Тебе чаю или кофе?
– Мне, пожалуйста, водички. Холодной. Можно?
– Ого! – воскликнул профессор, пожимая плечами и качая головой, но все же наливая кипяченой воды из чайника в массивный граненый стакан. Присел напротив. – Раз не чай и не кофе, значит разговор очень серьезный.
– Да, профессор, – согласился Господь и без всяких околичностей сразу перешел в атаку. – Что вы можете сказать об эволюции органических сущностей на основе углеродистых соединений?!
Пожевав старческими бескровными губами, тот опять невольно пожал плечами, отмечая, что уже во второй раз за последнюю минуту делает этот, в общем-то, несвойственный ему жест:
– А что я могу сказать, кроме того, что уже не раз было сказано на различных научных форумах?! Только то, что, несмотря на многообразие углеродистых соединений, которое на первоначальном этапе развития помогает сохранить популяцию белково-углеродистую жизнь от неблагоприятных превратностей среды, при дальнейшем развитии и усложнении форм, препятствует ее эволюции, в чем мы имели несчастье убедиться во множестве раз.
– Учитель, вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. Вы мне в какой-то мере заменили отца, которого я никогда не знал. Я вас очень-очень уважаю…
– Так-так, – насторожился старик.
– Но давайте заглянем правде в глаза. Как называется наша с вами кафедра?! – и тут же сам себе ответил. – Морфология наиболее распространенных во Вселенной биологических структур. Звучит претенциозно и многозначительно, а на деле, по сути своей, представляет из себя замшелую и никому не интересную отрасль науки с вечным недобором студентов, желающих вздремнуть на скучной лекции. Нечто среднее между археологическим музеем и статистическим управлением. Чем мы занимаемся?! Наблюдаем и регистрируем, наблюдаем и регистрируем. Никаких новаций, никаких идей! Прямо болотная трясина какая-то!
– А ты что же, принес за пазухой камень, который собираешься кинуть в это, как ты говоришь, болото? – с иронией произнес профессор. Подобные разговоры для него были не в новинку.
– В некотором смысле.
– Киданием камней в болото, ты его не очистишь от тины и не осушишь, а вот лягушку, сидящую на болотной кочке и мирно дремлющую в ожидании выхода на пенсию, можешь этим камнем и прибить. И чую я, что роль этого несчастного земноводного уготовлена мне, по твоей милости, – с какой-то обреченностью в голосе заметил он.
– Да нет же! Нет! – вскричал Господь. – Напротив, учитель, я предлагаю открыть новые горизонты, до сих пор неисхоженные тропы и новые научные методы.
– А просто дождаться моей смерти никак нельзя?!
– Вы же меня знаете, учитель, что я не дам вам спокойно умереть в постели в окружении любящих и скорбящих домочадцев! – весело воскликнул он.
– Да уж, – прокряхтел старик. – Это точно. Наверное, только находясь в гробу, я смогу отдохнуть от твоих эскапад. Ну выкладывай, что там у тебя?
– Да, так вот, профессор, к тому что вы сейчас сказали об углеродистых структурах, – сбил его с печальной темы непоседливый ученик. – Это всем известные факты. И с ними не поспоришь, но это все относится к объективным эволюционным процессам, а я хотел бы затронуть тему направленной эволюции…
Саваоф поглядел на своего ученика с интересом врача психиатрической клиники при виде нового пациента:
– То есть как, направленной? Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что все наблюдаемые нами доселе цивилизации, основанные на углероде, как основном элементе всех молекулярных преобразований, прекращали свое существование, так и не достигнув хоть сколько-нибудь значащих успехов в своем развитии. Так может быть попробовать вмешаться в этот процесс, хотя бы чисто из альтруистических побуждений?!
– Что значит попробовать вмешаться?! А мы разве не делали попыток вмешаться? Делали! И ты наверняка прекрасно об этом знаешь, а так же то, к чему это приводило всякий раз!
– Да, знаю, профессор! – поморщился Господь. – Но это было не вмешательство, в прямом смысле этого слова, а, простите меня, соплежуйство с элементами невразумительной дипломатии. Да и то, на стадии, когда что-либо предпринимать уже было поздно.
– Погоди! Что ты предлагаешь, не пойму никак!
Господь ухватил граненый стакан и жадно, как будто во рту у него все пересохло от многодневной жажды, выхлебал его до дна и с явным сожалением поставил на стол. Саваоф тут же налил по новой. Ученик опять припал губами к стеклотаре, но уже без ярости, а как бы смакуя каждый сделанный глоток, а затем отставив его в сторону. Продолжил:
– Я тут на досуге посидел, покопался в информатории и сепарировал информацию за последние пятьсот миллионов лет. И любопытная картина сложилась у меня в голове. Все эти цивилизации прекратили свое существование не в результате сбоя химических процессов внутри их тел и не в результате «рухнувщих» углеродных конструкций вследствие их чрезмерного усложнения, как нам вещает наша официальная наука. Нет. Разрушение цивилизаций происходит в результате противоречий, накопленных политико-экономической формацией. Иными словами, разрушение происходят в умах, а не телах. Ведь вы только посмотрите статистику? Они уничтожают сами себя в результате экономических, идеологических, социально-расовых и в конце концов религиозных противостояний, объективных предпосылок к большинству из которых просто не существует.
– Эка невидаль?! Изобрел велосипед! Да это и так всем известно, – фыркнул профессор. – А официальная теория принята в таком виде, чтобы горячие головы, вроде твоей, уберечь от соблазна с оружием в руках отстаивать право и справедливость на далеких планетах. И чтобы ваши мамки не рыдали по ночам в подушку от страха за судьбу сыночка, ринувшегося в эту свистопляску.
– Ладно-ладно, – замахал на него Господь руками. – Я согласен, что эта очевидность лежит на поверхности, просто всем стало удобно ее не замечать.
Саваоф опять поморщил свой остренький носик от напористости своего визави, но промолчал, а тот продолжал свою мысль, плотнее прикрывая дверь в комнату, откуда стали доноситься уже истошные вопли:
– Я ведь что предлагаю? Я предлагаю осуществить вмешательство не просто на ранней стадии развития цивилизаций, а когда они еще даже не проявляют сколько-нибудь значимых зачатков самосознания. Причем осуществить вмешательство, скажем так, хирургическими методами, путем перепрограммирования их генетического кода.
Тут профессор даже не выдержал, и всплеснул своими маленькими ручками, ударяя себя по карманам халата.
– Да вы батенька авантюрист, как я погляжу! – перейдя на «вы», что выдавало в нем крайнюю степень взбудораженности, воскликнул он, но быстро взял себя в руки и, склонив голову набок, поинтересовался. – Тебе что-нибудь известно о теории детерминизма?!
– Обижаете, учитель! – насупился ученик. – Теория божественной предопределенности исторических, политических, экономических и биологических процессов, мне известна достаточно хорошо, чтобы отвергнуть ее.
– Вот как? – опешил от неожиданности старик. – Стало быть, многочисленные примеры самоуничтожения цивилизаций, не несут в себе никакой предопределенности?
– По этой теории, всякое развитие не имеет никакого смысла, если кому-то уже и без того известен результат, а все изменения на пути развития тщетны по своей сути. Так можно договориться и до самого отрицания нашего с вами развития, но, тем не менее, мы живем, развиваемся…
– И что? Разве наше развитие не укладывается в эту теорию? – съехидничал профессор, прерывая собеседника. – Просто мы плывем по указанному нам течению. Кто сказал, что развитие нашей цивилизации не предопределено свыше?!
– То есть, я так понимаю, что и наше развитие и самоуничтожение иных форм цивилизации уже зафиксировано? Одним, стало быть, жизнь и процветание, а другим, увядание и смерть, и хоть тресни головой об стену, ничего с этим не поделать? – и, дождавшись не слишком уверенного кивка учителя, продолжил. – А где, смею вас спросить, находятся те критерии, по которым происходит подобный отбор? Так ведь можно договориться, черт знает до чего, вплоть до расовой сегрегации. А это, уж извините меня, никакая не теория детерминизма, а настоящий фашизм получается.
Профессор побурел от такой наглости. Еще никто и никогда не осмеливался бросать ему такие обвинения, хоть и в завуалированной форме. Но своему любимцу он готов был простить еще и не такое. И они оба об этом знали. Тут на кухню со слезами и криками вбежал малыш, лет пяти и захлёбываясь от горя и несправедливости с порога начал кричать:
– Деда, деда, Ингуаль у меня отнял лошадку!!
Вслед за ним туда же прибежал еще один, примерно такого же возраста, держа в одной руке и протягивая ее деду, что-то похожее на игрушечную зверушку, а другой, размазывая по лицу слезы и сопли, начал жаловаться:
– Деда! Рассей, оторвал голову у моей лошадки!
Первый малыш моментально развернулся и уже хотел наброситься с кулачками на второго, но Господь вовремя сориентировался и успел ухватить того за рубашонку, вылезшую наполовину из колготок, удерживая малыша от схватки. Кулачки замахали в пространстве, не достигая соперника. Дед, тем временем проделал подобную операцию со вторым драчуном.
– Это еще что такое?! Как вам не стыдно?! – загремел профессор, пытаясь переорать крики оппонентов. – Внуки профессора Саваофа устраивают драки! Какой позор! Да я не знаю, что сейчас с вами сделаю!? Н-е-е-т! Я знаю, что я с вами сделаю! Я пожалуюсь на вас бабушке!
Угроза привлечь к разбирательству бабушку, имела, впечатляющий эффект. Оппонентов будто разом окатило холодной водой и превратило в каменные изваяния. Дед ударил ниже пояса, сразу зайдя с козырей. Такой подлости от него противоборствующие стороны никак не ожидали. Ненадолго повисла гробовая тишина. Молчали, сидя в окопах вражеские стороны, удерживаемые руками взрослых дядь. Молчали, шмыгая носами и не решаясь переступить порог кухни, немногочисленные свидетели и зрители, привлеченные сюда дедовскими криками. После не в меру затянувшейся театральной паузы, прокурор продолжил, строго вперив взгляд в провинившуюся сторону:
– Рассей, ты зачем оторвал голову у лошадки?!
– Я не отрывал, – чуть слышно пролепетал подсудимый.
– Говори громче! Я не слышу, что ты там себе бормочешь под нос! – заявил председатель военно-полевого суда.
– Я не отрывал, – чуть более громко заявил «расчленитель».
– Как это не отрывал?! А это что, по-твоему?! – кивнул он на игрушку с полуоторванной головой, лежащую на столе.
– Я не отрывал, – упрямо тянул свое подсудимый. – Я просто хотел посмотреть, что у нее там внутри и отчего она кивает головой.
– А-а-а, – так ты значит у нас исследователь?!
Рассей неуверенно кивнул головой. Тут послышался шорох вставляемого в дверь ключа. Это пришла к судье подмога, в лице бабушки. Несказанно обрадованный таким оборотом дела, профессор, держа за шкирку одного из бузотеров, подошел к ученику, взял за шкирку другого и молча, потащил на расправу, снимая с себя груз ответственности за все дальнейшее. Господь взял со стола плюшевую игрушку, при большой фантазии напоминающую пони. Голова действительно была почти оторвана и болталась исключительно на остатках шовного материала. Через пару минут профессор вернулся и с порога огорошил:
– Господь, а ты почему до сих пор не женат?! Я в твои годы уже нянчился с первенцем.
– Да я как-то еще не задумывался над этим. – Промямлил тот, не ожидая такой резкой смены тематики беседы.
– Зря. Об этом всегда надо думать, – усмехнулся Саваоф.
– Маменька, кажется, этим занимается. Мне не досуг, – вяло отмахнулся он.
– И мне уже, к сожалению, не до них, – без тени усмешки сообщил старик и чтобы не развивать далее неловкую тему тут же продолжил. – Так на чем мы остановились?
– На фашизме, – пробормотал памятливый ученик.
– Ах, ну да, ну да, – подтвердил тот, опять морщась, как от зубной боли и кивнув на несчастное животное с оторванной головой, произнес. – А ты не находишь аналогии между собой и моим любознательным внучком?
– Не вижу аналогии, – надулся Господь.
– А я вижу, – ухмыльнулся профессор. – Не разобравшись, как следует в причинах и механизмах, ты берешься скальпелем решить все проблемы, буквально копаясь в мозгу у несчастных троглодитов, не осознавая, что можешь просто оторвать им голову, по незнанию и неосторожности.
– Я много думал над этой проблемой, анализировал, сверял и перепроверял. Я же не прибежал к вам с только что родившейся идеей.
– Ты, мой дорогой, неудовлетворенный объективным ходом исторических процессов, решил изменить ход эволюционных процессов, путем пинка в зад, для придания им нужного направления и ускорения.
– Что-то я не пойму вас, учитель. Еще минуту назад вы говорили про скальпель, а теперь откуда-то взяли пинки в зад, – с явной обидой заявил ученик.
– Ну-ну, не обижайся, – похлопал старик его по плечу. – Не ты первый, не ты последний с революционными идеями в голове. Просто я хочу тебя предостеречь.
– От чего?
– Вмешиваясь таким радикальным способом в чужую жизнь, ты лишаешь ее права на самостоятельное развитие, превращая ее персонажей в игрушку, подобную этой несчастной лошади. Даже если у тебя что-то и удастся, то ты обрекаешься на вечную заботу о тех, кого приручил таким образом. И к тому же это уже будет не их история, а твоя, навязанная им извне.
Рука профессора все еще лежала на плече ученика. Господь поднял на собеседника свои голубые и чистые как бирюза глаза, полные решимости:
– Во-первых, учитель, это будет не их история и не моя игрушка. Это будет наша история. Во-вторых, мы с вами знакомы уже немало лет, во всяком случае достаточно для того чтобы оценить мою решимость и ответственность. А в-третьих, учитель, не упрекайте меня за то, что в вопросе выбора между жизнью и смертью я выбрал жизнь.
Старик при последних словах ученика отдернул руку от его плеча, словно прикоснулся до раскаленной сковородки. Простые слова Господя, хлестнули старого профессора прямо по сердцу.
– Хорошо. Предположим, что все это так. Что ты намерен предпринять конкретно в этом направлении? – тихо и с какой-то обреченной грустью проговорил он.
