скачать книгу бесплатно
– Не знаю, но думаю, что нет.
– А как же ты собираешься ехать?
– Не знаю. Я просто хочу домой.
– Посиди еще полчасика. Немного протрезвеешь и поедешь. Я с тобой посижу.
– Давай посидим.
Этот разговор утомил меня. Захотелось немного подремать. Я положил Маняше голову на плечо, намереваясь заснуть. Маняша голову мою приняла, но заснуть не дала. Ей хотелось поговорить за «жизнь».
– Юр, ты хоть понимаешь, что своим пьянством можешь погубить свое будущее. Ты, что действительно хочешь попасть в школу?
От слова «школа» я вздрогнул и икнул. Вновь меня пугают школой.
– Нет, не хочу. Я домой хочу. Отвези меня, пожалуйста. Ну, очень домой хочу.
– Хорошо. Я тебя отвезу. А как мне потом возвращаться? Пока до тебя доедем, метро закроют.
– Не закроют. А, если закроют, я у мамы денег попрошу на такси. Она обязательно даст. Она все поймет и даст тебе обязательно денег на такси. Она все поймет, – меня вновь неудержимо клонило в сон.
– А не проще ли мне у тебя остаться. Скажешь ей, что я твоя невеста.
– Скажу. Все скажу. Только поехали быстрей. Я очень хочу домой.
– Значит, ты на мне женишься?
– Женюсь, женюсь. Поехали поскорее домой.
Я плохо помню, как мы добрались домой. Утром я проснулся с тяжелой головой и обрывками воспоминаний о субботнике. Марии в квартире не было. Значит, привиделась она мне вчера. Хоть одной проблемой меньше. Но, встав с постели, я заметил, что мать не очень по – доброму смотрит на меня.
– Что, сынок, с помолвкой тебя.
– С какой помолвкой.
– Ты ж вчера с невестой приехал.
– Я? С невестой?
– И зовут ее Мария. И свадьба у вас в конце лета. Ты вчера очень ярко живописал, какая будет свадьба.
– Какая?
– А такая! – мама рассвирепела. – Ноги моей не будет на твоей свадьбе. Ты хоть что-нибудь можешь сделать по – людски?
– Мам, это какое-то недоразумение. Ты, наверное, что-то не так поняла. И потом, я был пьян. А какой с пьяного спрос?
– Я все так поняла. А за свои слова отвечать надо. Ты что из Маши дуру делаешь.
– Эх, мам, Это не она дура, а я полный дурак.
На следующий день после занятий мы с Маняшей пошли в ЗАГС и подали заявление на конец лета.
Сразу после диплома, собрав бригаду, я уехал на заработки в дальнее – дальнее Подмосковье. Надо было готовиться к свадьбе, заработать денег и сменить обстановку.
Лето 1980 года было очень необычным. Москва готовилась к Олимпиаде. По значимости события олимпиада приравнивалась к наступлению коммунизма. Нет, не так. Олимпиада – это «Фанта», «салями», одноразовая посуда и почти образцовый порядок. Это будет даже покруче коммунизма. Так как я не был большим поклонником коммунизма, то шабашка в глухомани была почти идеальным вариантом: и денег к свадьбе подзаработаю и на природе побуду. И на работу я удачно распределился. Меня оставили в институте освобожденным работником комитета комсомола. Работа не бог весть, какая, но максимально приближенная к кормушке, из которой хлебали только избранные.
Так что отправился на заработки с легким сердцем, только одна проблема слегка отравляла мое существование – предстоящая свадьба. Во мне жила очень хиленькая надежда, что за два месяца что-нибудь случится, и свадьбе не быть. Я не очень себе представлял, что должно произойти, но очень хотелось, чтобы Маняша передумала выходить замуж. Но уж если свадьбе быть, то и это, в конце концов, не так плохо: семьянин – хороший трамплин для карьеры. Партия любит семейных. Штамп в паспорте, как клеймо благонадежности. Семейный человек никаких фортелей себе не позволит. Да и, триста рублей лишними не будут. Андрей подтвердил, что эти выигранные деньги будут его свадебным подарком.
Но шабашка у нас не заладилась. Работу нам давали мелочевую, и не каждый день. К тому же зарядили дожди, поэтому мы много читали и пили. В нашу компанию как-то бочком примостился местный пастух Николай, который вне зависимости от погоды всегда ходил в длинном до пят брезентовом плаще. Он подъезжал к нам на стройку на жеребце по кличке Цыган, не встревая в разговор, слушал наши заумные беседы и терпеливо ждал, когда и ему нальют стакан. Если погода была хорошая, он выпивал пару стаканов «красного крепкого», пойла, которому невозможно подобрать аналог, но очень дешевого и забористого, говорил «спасибо», садился на Цыгана и отправлялся к своему стаду. Если же лил дождь, мы укрывались под навесом и пили до вечера. Николай напивался, мы его клали на лошадь, и умная скотина отвозила пастуха к стаду, при котором неотлучно находилась его жена.
В один из таких дождливых дней нам не хватило выпивки, а до магазина около трех километров. Обычно выпивку довозил нам Николай, но сегодня он уже был никакой. И единственное, что он смог более – менее членораздельно произнести: садитесь на Цыгана, он сам довезет до магазина. Гонцом выбрали меня. Из всех не умеющих скакать на лошади, я был самым трезвым. Общими усилиями меня взгромоздили на лошадь и отправили в «Светлый путь». Так назывался колхоз, на центральной усадьбе которого и располагался магазин. Этот путь Цыгану был хорошо знаком, и уже минут через двадцать он домчал меня до магазина. С лошади я слезать побоялся, поэтому попросил мужиков, околачивающихся возле магазина, купить мне вина. Мужики удивились, но просьбу мою выполнили. За не имением другого надежного места, куда можно было положить бутылки, я засунул их в сапоги. Уже через час мы благополучно напились.
Недели через три, поняв, что заработать в колхозе нам не удастся, мы, получив под расчет по сто рублей, засобирались домой. На железнодорожную станцию прибыли загодя, разложили на траве стандартную закуску и выпили настоящего портвейна, который по случаю приобрели в райцентре. Портвейн хоть и был настоящий, но местного розлива, поэтому гадость удивительная. Но все равно, как легко и радостно пилось. Может быть, от предстоящего возвращения домой, где будет теплая ванна и чистое белье, а может быть, только оттого, что на этикетке было написано «портвейн белый», и одна эта надпись давала иллюзию легкости и радости пития. Так или иначе, но нам не хватило. Ощущение недопития выразилось в быстром подсчете денег и отправке меня в магазин с напутствием: «Юр, ну, ты давай, беги. Не будет портвейна, возьми «Лучистого». Во мне еще велик был юношеский задор, который гармонично сочетался с желанием выпить. Быстро, быстро купил четыре бутылки «Лучистого», хотя в магазине имелся и портвейн. Но уж очень название «бормоты» подходило к моему состоянию, такому же светлому и лучистому.
Лучистое настроение пропало, когда, вернувшись, увидел, что на травке одиноко лежал Андрей.
– А где ребята?
– Уехали. Электричка раньше пришла.
– А как же мы теперь?
– А чего мы? Билеты есть, выпить есть. Поедем на следующей электричке. Она примерно часа через полтора будет. Ты, что расстроился?
– Да, нет вроде. Просто думал…
– А ты, Юрок, не думай. Жизнь прекрасна. Выпьем и быстрее их дома окажемся.
– Это как?
– Заснем здесь, а проснемся в Москве. Время для нас сожмется всего лишь до одного вдоха – выдоха.
Проснулся я на следующее утро от холода и боли в суставах. Лежал на бетонном полу, а голова покоилась на точно такой же бетонной приступочке. Рядом лежал Андрей и спал. С другой стороны тоже кто-то лежал и противно храпел. Тупо, но внимательно я стал осматривать помещение: небольшое оконце с решеткой впритык к потолку, голые стены серо – зеленого цвета, и все. Нет, еще было чудовищное сочетание запахов перегара и грязных носков. Принюхавшись, понял, что носки мои, а перегар соседский. Я встал, пытаясь, осмыслить увиденное, и размять суставы. С удивлением обнаружил, что в брюках нет ремня, а в ботинках шнурков. Надо же потерял где-то. Попытался восстановить события дня. Только какой день: сегодня это вчера или завтра? Или все-таки сегодня. Но, собственно говоря, какая разница? Ясно одно, что это не мой дом, да и у Андрея квартира поприличнее будет: у него в квартире точно стул и тумбочка есть. Ага, дело было так. Я вчера или сегодня напился. Мы с Андреем не поехали в Москву, а заночевали в местной гостинице. В хороших номерах мест не было, и нам дали вот такой номер на трех человек. И все-таки что-то в моем объяснении меня тревожило. Уж больно мрачный какой-то гостиничный номер, и главное, где тумбочка с графином воды? И вафельного полотенца нет. И писать очень хочется.
Я растолкал Андрея.
– Андрюш, мы, где находимся?
Андрей приподнял голову и удивленно посмотрел на меня.
– Ты, че? Ничего не помнишь?
– Помню, но очень и очень плохо.
– Да, нажрались мы с тобой вчера. В милиции мы с тобой.
– В какой милиции?
– В самой обыкновенной московской милиции.
– Так значит, мы доехали до Москвы?
– Как видишь. Доехали, – Андрей невесело усмехнулся.
– А за что нас. Хулиганили, дрались?
– Да, нет. Мы на открытие Олимпиады с тобой попали. Вчера, оказывается, было открытие Олимпийских игр, и Москву чистили от всяких нежелательных элементов, вроде нас с тобой. Если бы не открытие, мы бы точно до дома доехали. А так, вот видишь.
Андрей встал и потянулся. Брюки медленно сползли на колени. Ремня в брюках не было.
– У тебя тоже нет ремня? – я показал на брюки.
– Конечно, ты, что порядков не знаешь. У задержанных все изымается, на чем он может повеситься.
– Это правильно. У меня, как раз желание повеситься. Когда нас выпустят?
– Думаю скоро.
В подтверждение его слов через минут десять гулко открылась тяжелая дверь и нас позвали:
– Эй, студенты на выход.
– Здравствуйте.
– Что проспались. Проходите в дежурную часть, там протокол на вас составят, – сказал милиционер, выпустивший нас из камеры.
Мы прошли в дежурную часть. Перед нами сидел капитан, который, судя по цвету лица и возрасту, уже никогда не станет майором.
– Так, так. Что ж вы граждане студенты общественный порядок нарушаете? Ты ведь, – он показал на меня пальцем, – всю платформу заблевал. Да еще в такой день.
– Я не знал, что был такой день.
– Не знал. Ты. Что не советский человек? – удивился капитан.
– Советский, просто я забыл.
– Ладно, сейчас напомним. Значит так, граждане студенты мы оштрафуем вас и в комсомол письмо направим. Пусть вам там память восстановят.
– Может только штраф, без комсомола обойдемся? – робко попросил я.
– Ты, засранец, нашего сотрудника всего облевал, пока он тебя вел. И облевал в такой важный для всей нашей страны политический момент. Эти суки, американцы, бойкотируют Олимпиаду, политическую диверсию организовали. Хотели, бляди, нам праздник испортить. Ничего не получилось у них. Наша милиция никому не позволит праздник испортить. Благодари бога, что еще так легко отделался. А мог бы на пятнадцать суток загреметь
Из милиции мы вышли подавленные. Точнее я, а Андрей пытался утешать меня. Но я был безутешен. Именно в эти минуты я окончательно осознал, что накрылась не только моя карьера, но возможность убежать из – под венца. Уж лучше бы коммунизм наступил, чем эта гребаная Олимпиада.
Деньги у нас еще оставались. Мы купили бутылку настоящего портвейна московского розлива. И не таясь, выпили ее прямо около магазина. Портвейн на вкус был просто удивителен.
– …Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республик объявляю вас мужем и женой.
– Здравствуйте. Давайте знакомиться. Меня зовут Юрий Иванович. Я ваш новый учитель истории.
Глава вторая
Завтра каникулы
Я проснулся посреди ночи. Луна, потерявшимся апельсином, смотрела в окно. Встал из кресла, размял затекшие от долгого сидения ноги и побрел в спальню. Лег, но все равно уже не спалось. Попытался пристать к Маняше, но в ответ получил только локтем по лицу.
Наш семейный стаж исчислялся уже тремя годами. За столь небольшой срок мы успели порядком друг другу поднадоесть. Не один раз были на грани развода, но что-то каждый раз останавливало. То ли дочка, которую неожиданно для себя безумно полюбил, то ли привычка к уже устоявшемуся быту, частью которого были скандалы и размолвки. По молодости и отсутствию глубоких чувств мы легко мирились, чтобы через день, через два поругаться вновь. Маняша – женщина замечательная, умная, местами даже образованная. Но, как со студенческих лет вошла в роль молодежного вожака, так никак из этой роли выйти не может. Иногда мне кажется, что для нее я до сих пор, один из тех, кого надо строить и равнять. Маняша хотела развить во мне хороший вкус. Она считала дурновкусием пить и напиваться портвейном, много говорила о культуре пития, и после ужина наливала мне в чай ложку бальзама, предлагая посмаковать и насладиться ароматами. «Чувствуешь аромат? Понимаешь теперь разницу? Неужели это может сравниться с той гадостью, которую ты пьешь»? – говаривала она, прихлебывая мелкими глоточками чай. Я охотно соглашался, так как знал, что через полчаса Маняша уйдет укладывать дочь, а потом смотреть новости по телевизору. За это время я успевал основательно приложиться к портвейну, который прятал за мусорным ведром под мойкой.
– Представляешь, – возвращалась она кухню, чтобы поделиться новостями. – Сегодня днем по московским кинотеатрам рейд провели. Проверяли, кто в рабочее время в кино ходит. Столько народу… – она осекалась, видя мое состояние, в которое никак не могла привести меня ложка бальзама в чае. – Когда, когда ты успел? – она начинала с грохотом открывать шкафы в поисках ненавистного портвейна. Маняша была настолько правильной, что ей и в голову не могло прийти, что бутылку можно хранить не только на полке, но и за мусорным ведром.
– Маняш, ты что ищешь? – разыгрывал я недоумение. – Ты, наверное, бутылку ищешь, которой нет. Вот видишь, ничего нет. Это меня от бальзама твоего так сморило. Крепкий, зараза, очень. Видно не для моего ослабленного организма.
– Ты, что издеваешься надо мной? В твой ослабленный организм литр водки можно влить.
– Маняш, ты же знаешь, что я водку не пью.
– Я знаю, что ты пьяница. Я с тобой и так, и сяк. А ты, ты…
Потом она садилась за стол, утыкалась в него лицом и начинала, чуть наигранно, подвывая, плакать. Мне становилось стыдно от того, что опять обидел жену и ее могут услышать соседи.
Слез ее не любил, поэтому тут же давал ей и себе клятвы, что больше никогда, что только сегодня и в последний раз. Маняша поднимала голову от стола, смахивала слезы и спрашивала: «правда, в последний раз»? Она хотела верить и хотела прощать. Любви уже не было, а осталось неизбывное желание (сколько сил потрачено) «подогнать» меня под свой идеал мужчины, который я очень слабо себе представлял, и поэтому не понимал, что от меня хотят. И, чтобы вымолить прощение (мне всегда было очень стыдно), я становился положительным мужем.
После работы ехал домой, пил после ужина пил чай с бальзамом, курил на площадке, мыл полы и исполнял супружеский долг по трезвости. Я не уверен, что это было для нее идеалом мужчины. Но ничего другого предложить не мог или не хотел, так как и я, и она уже знали, что это ненадолго. Срывы происходили по – разному, но с одной и той же последовательностью: сначала стал напиваться за ужином, потом уже к ужину приезжать пьяный. За ужин я не переживал: жена чертовски отвратительно готовила.
Просвет в нашей семейной жизни наступило только тогда, когда у жены появился любовник. Я бы не догадался. Она сама об этом сообщила, надеясь сделать мне больно. И это ей удалось. Я расстроился, но не осуждал жену. Чтобы еще сильнее расстроиться, впадал в эротические фантазии, представляя, как некто имеет мою Маняшу. Это возбуждало меня так, что немедленно хотелось жену. Желание сравнить видно заводило и ее. Я стеснялся спрашивать, кто же лучше?
Сегодня я не лучше. Хотя не очень – то и хотелось. Так, просто не спалось. И все же. Кто лучше?
Я встал и пошел покурить на кухню. По пути заглянул к дочке в комнату. Девочка тихо спала, сладко причмокивая во сне, поправил одеяльце и поцеловал ее в лобик. На кухне сразу выпил стакан портвейна, который не успел допить вечером. Прикинув, что к утру запах рассосется, выпил еще. И сразу захотелось женщину, вернулся в спальню и начал приставать к жене. Она, дура, на меня раскричалась, но уснуть уже не могла, Выполнив свои супружеские обязанности, я отвалился и тут же крепко заснул.
Утром на работу собирался в хорошем настроении. Попросил жену завязать мне галстук.
– Куда собрался? – спросила она, придерживая на моей шее галстук. – Так бы и удавила тебя. – Я ей верил.
– За что? – тем не менее, почти искренне удивился я. – Сегодня последний учебный день, и у меня родительское собрание.
– Значит, опять пьяный придешь? – Утвердительно спросила она. – Как же ты мне надоел. Всю жизнь испортил. – Маняша начинала заводиться.
– Не кипятись. У нас все скоро будет хорошо. Причем не просто хорошо, а очень хорошо. Я скоро геройски погибну, и ты навсегда останешься женой героя в отдельной квартире со всеми удобствами и раздельным санузлом. Ты сделаешь из нашей квартиры мемориальный музей и будешь водить тематические экскурсии для пионеров «Герои живут рядом».
– Опять паясничаешь?
– Почему же. Очень даже серьезно. Представляешь, тебя пионеры спрашивают: «А скажите, пожалуйста, как же геройски погиб ваш муж»? Ты ведешь их к туалету и показываешь: «Когда блевал, упал головой в унитаз и захлебнулся». Потом закатишь глаза к потолку и добавишь: «Он так любил море».
– Юр, но неужели мы не можем жить нормально? – жена желала перемирия.
– Конечно, можем. Ты и сейчас нормально живешь. – Произнес я с намеком. – Ладно, вечером мы поговорим. Я сразу после собрания домой. Обещаю.
