скачать книгу бесплатно
Рядом с алкоголиком. Исповедь жены
Катерина Яноух
Об алкоголиках и наркоманах написано много. О тех, кто вынужден жить рядом с ними, – почти ничего. Между тем алкоголизм разрушает личность и физическое здоровье не только самого алкоголика, но и всех, кто его окружает. Им, самым близким и «созависимым», посвящен автобиографический роман Катерины Яноух, вышедший миллионным тиражом в Швеции и Чехии.
Катерина Яноух
Рядом с алкоголиком. Исповедь жены
© Katerina Janouch, 2004
© Издательство «Человек», оформление, издание, 2011
* * *
Роберту
Часть первая
Он ползал на четвереньках. Из носа на пол текла кровь. Алые капли падали на персидский ковер, пачкали одежду. Можно было подумать, что нос ему сломал какой-нибудь боксер. Правым крюком. Но все было иначе. Во всем виноват кокаин. Он не мог встать на ноги – не получалось. Пытался и снова падал. Чуть в стороне, под столом, лежала крошка, белое зернышко на ковре. Понятно, что это могло быть что угодно. Хлебная крошка. Обычная соринка. Частичка грязи, стиральный порошок… Не важно. Это мог быть и кокаин. Кокаин, им оброненный. На понюшку не хватило… Давай в рот, крошка! Как, черт побери, такое могло случиться!? Встреча. Завидная должность, которую ему предложили. Он расплакался. Снова попытался встать. Кровь текла, не переставая. Он вспомнил о детях, у него четверо детей. Потом наступил обморок.
1
Алкоголь и наша жизнь неразделимы. Мы спешим в «Систему»[1 - «Системболаг» – сеть государственных магазинов в Швеции, в которых разрешена продажа алкогольных напитков, включая крепкое пиво.], магазин алкогольных напитков, надо успеть до закрытия. В ресторане нам предложат карту вин. Без выпивки не обходится ни одна тусовка. Как только что-либо отмечают, звучат тосты и льется алкоголь. Где мы увидимся? Конечно, в пивной. Или зайдем на стаканчик вина. Возьмем дринк. Сходим на коктейль-парти. С девочками на обед. Кто-то прощается с холостяцкой жизнью и устраивает мальчишник – надо отпраздновать…
И в жизни нашей семьи алкоголь играл значительную роль. Еда, приготовленная на вине. Вино, подаваемое к еде. Одной бутылки, как правило, не хватало, ведь ужин надо как следует прочувствовать. По выходным вечера проводились вне дома, часто «за горячительным» ходили и на неделе. Естественно, все дороги вели в бар или трактир, где – понятное дело – пилось.
Что употреблялось – это зависело от времени года. Летом к кофе – обязательно кальвадос или коньяк. Особенно за границей, там ведь все настолько дешевле! Можно пить, не переживая за счет. А кроме того, за границей все пьют больше, чем у нас в Швеции, а значит, мы только придерживаемся всеобщей традиции пития. Зимой отдавалось предпочтение виски. Горы, бар в отеле… Сначала один стаканчик, затем второй, третий. Бог любит троицу. Виски, говорят, не терпит одиночества. А пиво лилось рекой круглый год. Двенадцатиградусное, с белым куполом пены. Запотевший бокал. Большой бокал – вот это пиво! Еще разок, пожалуйста. Еще парочку бокалов…
Бывать в обществе означало пить. Без алкоголя – ну никак. Как будто все в этом мире вертится вокруг выпивки. Конечно, ссылка на светскую жизнь всего лишь попытка оправдаться, повод наклюкаться. Или одно с другим переплелось настолько, что уже невозможно и различить? В любом случае, у Рихарда это не получалось.
Когда мы встретились впервые, оба были навеселе. От нас несло пивом, вином, ликером. Носы щекотал резкий сладковатый аромат, молекулы запаха.
Поцелуи Рихарда имели привкус вина, трактира, свободы, и я влюбилась в него так, что было почти больно. Я так долго ждала его, и любовь, им подаренная, была чистой, без нотки фальши. То, что произошло с нами в день первой встречи, напоминало химическую реакцию. Сердце мое на какой-то момент остановилось, на лбу выступил пот, и закружилась голова. Я покраснела и не могла отвести от него глаз, а он чувствовал то же самое и не мог оторвать от меня взгляда. Что-то притягивало нас друг к другу, и с этим нельзя было ничего поделать.
От нас пахло алкоголем и табаком и, возможно, чуть-чуть кремом, купленным в «Боди шопе», который не тестируют на животных. Как влияет алкоголь на зверей? В Японии втирают в кожу коровам саке, чтобы получить более нежное мясо. Однажды какая-то кошка объелась забродившей черешней, опьянела и бегала вокруг с вытаращенными глазами. Как-то по телевизору я видела пьяную собаку – она не могла удержать равновесие. Но еще никто не исследовал, сколько алкоголя выдержит белка, прежде чем перестанет собирать орешки и свалится с ветки наземь.
И о нас никто не написал научный трактат. Мы были как подопытные кролики без права на гонорар, главное предназначение которых – показать, как далеко можно зайти. А может, нас и нашу жизнь издали все же наблюдали какие-то люди в белых халатах? Наши реакции. Наши чувства. Наше состояние утром следующего дня.
Рихард был пьян, когда я с ним познакомилась, да и на последующие наши встречи он приходил подшофе. Сначала я старалась не обращать на это внимания, но факт есть факт. В первый раз он был пьян до чертиков. Пьян как сапожник, вдрызг, дальше некуда. Лыка не вязал. Пьян до положения риз. Все вокруг, я полагаю, казалось ему каруселью. Расфокусированные глаза. На губах улыбка – и бессвязная речь.
И все же он был великолепен. Сиял своей пьяной красотой. Был настолько восхитителен, что заметно выделялся среди всех остальных. Рихард, мой Рихард обладал такой харизмой, что ее не могли уничтожить даже двадцать выпитых бокалов пива.
Природный инстинкт говорил мне – нет! Этот парень – нет. Мне уже доводилось встречаться с теми, кто выпивал. Так сказать, испытала, как пагубно может действовать алкоголь. Как тяжело бывает, если потеряешь над ним контроль. Казалось бы, этого достаточно. Но человек слаб. Вот вроде он разумен и мудр, а через мгновение уже на пути к беде, не подозревая, что стоит на краю пропасти.
Рихард и алкоголь были неразлучной парой. Они обожали друг друга. Любовь до гроба. Где бы ни оказался Рихард, алкоголь следовал за ним. Или уже поджидал его на месте.
В тот вечер, когда мы впервые встретились, нам едва удалось перекинуться парой слов. Но Рихард остался в моей памяти. Оставил там след. В тот вечер он ушел с кем-то другим. Мне бы поблагодарить за это судьбу и быть настороже. Но я поступила с точностью до наоборот. Как только мы встретились вновь, любовь атаковала меня всеми доступными средствами. Бах! Я увидела его. Это было на какой-то вечеринке в саду Музея современного искусства, где пиво плескалось в бумажных стаканчиках. Во всем виноваты его глаза. В тот момент опьянение еще не сполна овладело им. Я хлебнула пива и столкнулась с ним взглядом. Голос разума был мгновенно подавлен, отброшен. Да разве могла я подчиниться скучному рассудку, глядя в эти искрящиеся светло-зеленые глаза? Каждый нормальный человек поймет, что это невозможно.
Я смотрела в его глаза, и мы продолжали пить пиво. Был теплый майский вечер, и на сцене в саду Музея современного искусства играл какой-то малоизвестный оркестр, но мне было наплевать на то, что и как они играют, потому что происходившее со мной было намного важнее, чем любая музыка, важнее, чем пиво… А потом все приняло прямо-таки мифологический масштаб.
Я влюбилась.
Наше знакомство продолжалось уже несколько недель, и ни разу во время вечерних встреч Рихард не был вполне трезвым. Пил много, пил часто. Звонил мне и напрашивался в гости, а я пыталась сопротивляться: мне казалось безумием назначать свидание пьянице. Что оно сулило нам, что сулило мне? Я боялась, что он явится ко мне домой, я открою дверь, и он свалится на меня в коридоре.
И все же я не могла ему отказать. Неужели причина в извечной женской жалости? В стремлении кого-нибудь спасать? Возможно. Но здесь было и другое – я любила его. Я любила Рихарда как человека. Он был выдающейся личностью.
Иногда он не появлялся, но всегда звонил. Звонил часто. Бывало, засыпал на середине фразы. Рассказывал о том, что чувствует, я говорила о себе, и вдруг – в трубке молчание. Алло? Я слышала его дыхание. Алло! Он не отвечал, и я сидела с телефоном в руке. Иногда я долгие минуты слушала, как на другом конце города он отключается, погружаясь в алкогольный сон. Я пыталась представить себе, как он выглядит. Плоский живот без лишнего жира и слишком просторные трусы-слипы. Майка, которую он не успел снять. Лежит на кушетке или в постели? Накрылся одеялом или сидит где-то на полу? Возможно, он позвонил сразу, как только вошел в комнату. Первым делом – к аппарату. Позвонить, чтобы услышать мой голос. Потом заснул и остался лежать там же, в квартире одного из друзей, у которого иногда ночевал. Лежит под журнальным столиком, среди старых газет и коробок из-под пиццы, между пропитанными потом кроссовками и пустыми пивными банками, с телефонным шнуром, обмотанным вокруг шеи. Я откладывала трубку в сторону, а спустя четверть часа, вновь приложив ее к уху, слышала его ритмичное дыхание.
Разве я не видела симптомов? Не замечала тревожных сигналов? Осторожно, этот парень для тебя опасен! Не влюбись! Ну, конечно, все эти приевшиеся предупреждения… Но я ведь не наивная маленькая девочка. Вполне возможно, что именно эти, периодически вспыхивающие сигналы опасности и спровоцировали меня. Я хотела доказать им, что они не властны надо мной. Что им не напугать меня и я не сдамся. Я хотела сама избрать мужчину своего сердца. Я хотела его и никого другого. Все так просто!
Любовь была сильнее, чем все основания для беспокойства. Я влюбилась в Рихарда, хотя мы были такие разные. Честно говоря, мы вообще не подходили друг другу. Может, я хотела «спасти» его? Вернуть к жизни потерянную душу? Не исключаю. Я до конца так и не осознала, что мною двигало, но сказанное выше могло иметь место. Однако проблема состояла в том, что на самом деле Рихард вовсе не выглядел потерянным. Он был сильным и красивым и, казалось, не имел проблем. Он не походил на вечно пьяного попрошайку, к которому испытываешь жалость. Он был выносливым и самоуверенным, всегда делал то, что ему нравилось. И пил, когда ему хотелось. Спрашивается, кто имел право диктовать ему, сколько можно пить? Я считала его бунтарем. Человеком, который никому не позволит командовать собой. В какой-то степени он был составной частью моего собственного протеста. Протеста, который не имел четкой направленности. Разве что против меня самой.
Вначале мы виделись с Рихардом главным образом по вечерам. Дневное время отводилось другим делам. У меня, матери-одиночки, свободного времени было мало, да и Рихард, если честно, не страдал от его избытка. Мне приходилось заботиться о сыне Эдварде, я водила его в садик и забирала домой, писала статьи, вела хозяйство, выкраивая лишь немного времени для себя. Рихард был владельцем магазина грампластинок, а это требовало немалых забот, кроме того, он мотался по клубам и тусовкам. Такой молодой и уже такой занятый. Масса приятелей. Подающие надежды рок-группы, нуждавшиеся в помощи на пути к славе, в том числе и его друзья детства из «The Orphans», которым действительно удалось добиться успеха. То и дело рождались новые проекты и приходилось решать тысячу вопросов. Днем мы жили каждый своей жизнью, и только вечера и ночи были наши.
Он приходил ко мне домой. Всегда. Я оставалась на месте – перемещался он. Где бы я ни находилась, он умел разыскать меня. Расстояние роли не играло.
Словно некий современный бог, он спешил по мостам, мимо многоэтажек, мерцающих огнями, будто предвестник будущих несчастий. Он был солнцем, поднимающимся над горизонтом, солнцем, правда, пока тусклым и чуть заметным, но все же дающим надежду, что скоро станет светло.
Он приехал на велосипеде из южного пригорода. Или из западного? На нем были желтые клетчатые брюки и три майки на пару размеров больше, чем надо. Его бородка была подстрижена так хитроумно, что я от души рассмеялась. Рихард снял свои сношенные кроссовки и положил в сторону пластиковый пакет, из которого торчал велосипедный насос.
– Слушай… – сказал он, весь, как обычно, пропитанный запахом табака и алкоголя. Его волосы были стянуты в хвост при помощи белой ленты, одна нить которой выбилась и резко выделялась на фоне темных кудрей. Волосы пахли пивнушкой и свободой, молодостью, всем тем, что я успела подзабыть.
Он наклонился и привлек меня к себе. Я позволила обнять себя, только теперь, только на этот момент: в его поведении было что-то неотразимое, что-то притягивающее. Жизнь остановилась.
Он прикоснулся к моему лицу. Руки его знали, что им делать. Губы его были колодцем, в который стекли сотни литров пива, но когда он поцеловал меня, я была готова утонуть в нем. Он был нетерпелив и нежен одновременно. И хотел меня. А я хотела его. Его язык ощущался как язык незрелого юноши, но он был мужчиной. До меня он целовался уже, конечно, не раз.
Многие вещи, связанные с алкоголем, казались нам романтичными и забавными. Мы могли шалить по-разному, например, стоя у бара, биться об заклад, кто выпьет больше водки. С этим не было проблем. Прозрачная жидкость, напоминающая средство для дезинфекции, текла в горло. Этот дразнящий маслянистый привкус. Опьянение. Голова и холодна, и горяча одновременно. Ощущение тепла в горле, в животе. Мы развлекались ночи напролет. Позволяли алкоголю очаровывать нас, влиять на нас, соблазнять нас. Спокойно. Расслабься. Выпей рюмочку. Ты человек – пусть ничто человеческое не будет тебе чуждо. Мы пили и были веселыми и свободными людьми без обязательств. Ночь была нашей, и мир пивных был наш.
Рихард знал всех. Он решил создать собственный клуб. Я приобрела право получать все вне очереди. Сидеть на почетных местах в различных салонах для вип-гостей. Пить бесплатно бакарди, джин, кампари – что душа пожелает. В мой почтовый ящик слетались приглашения на новые вечеринки, которые я не посещала раньше. Кому бы это не понравилось? Рихард был из тех парней, с которым в школе мечтала дружить каждая девчонка. Этот мальчик, будь нам по четырнадцать лет, даже не взглянул бы на меня. Но теперь ему было двадцать, мне – двадцать семь, и он взглянул на меня и увидел. Увидел и восхитился мною. Полюбил меня. Я была для него королевой. Разве это не чудо? Любить его было легко и легко не замечать такую мелочь, как чрезмерное пристрастие к выпивке.
Не могу сказать, что мои родители пришли в восторг от моего нового друга. Нет, я бы заведомо говорила неправду, утверждая, что они обрадовались, когда я представила им этого темноволосого юнца в потрепанных джинсах и без высшего образования. Но разве моя мама не заявляла, что все мужчины хороши, если они порядочны? Повара в пиццерии, контролеры на транспорте, полицейские… Профессия роли не играет. Главное, чтобы мой друг был милым порядочным человеком. Наверно, все не так однозначно, когда дело дошло до меня. Но было уже поздно. Что могли сказать или сделать мои родители, чтобы заставить меня отказаться от любви к Рихарду? Ничего. Родители ничего не значат. Они только могут наблюдать, как их дочь выбирает свой собственный путь. А пристрастия Рихарда к алкоголю они вообще не заметили. Мне кажется, мы оба сделали все возможное, чтобы не выдать себя.
– Рихард ведь не пьет? – спросила меня однажды мама.
Я посмотрела на нее и рассмеялась.
– Нет, конечно, – сказала я. Даже не знаю, что заставило меня лгать. Может быть, я не была уверена, что смогу отстоять свой выбор? Проще было все скрывать. Я не хотела попасть в положение, когда за Рихарда пришлось бы бороться. Потому что он, несомненно, скоро перестанет пить. Возьмет себя в руки. Взросление и выпивка как-то связаны между собой, просто таков обычай, ничего особенного. Он еще так молод. Все вокруг нас пьют, и пьют довольно много. Как можно оставаться трезвенником? Время трезвости еще придет. В будущем. Может быть…
Справедливости ради должна сказать, что Рихард не пил беспробудно, двадцать четыре часа в сутки. Прежде выпивал в уик-энд, как и остальные. Потом были будни. По мере развития наших отношений мы иногда стали встречаться и в середине дня, и Рихард стал членом моей маленькой семьи. Мы играли в папу и маму, вместе решали практические дела. Мы жили в целом трезво и прилично, можно сказать, спокойно. Рихард начал отводить малыша в садик и забирать его, и я иногда задавалась вопросом, что о его молодой внешности и неукротимом поведении думают воспитательницы. Он делал покупки. Пылесосил. Казалось, что не слишком обременительная жизнь среднестастического отца семейства ему по душе. Мы ужинали за одним столом и даже не всегда покупали к ужину вино. Говорили о самых обычных вещах и смеялись глупым шуткам. Радовались тому, что мы вместе. Что, несмотря на теорию вероятности, наш союз удался. Все выглядело как надо. Чудесно. Прекрасно.
Я и представить себе не могла, что придет время и тусовки станут жизненно важной проблемой.
Но ведь пили все. Такова жизнь…
Когда я поняла, что Рихард пьет слишком много? Этот вопрос рано или поздно приходится задать. В какой момент возникает подозрение, переходящее в уверенность?
Когда потребление алкоголя чревато опасностью? Каковы признаки этого? Как и многие другие, я боялась ошибиться. А вдруг я излишне подозрительна? Может, то, что он пьет и на работе, в порядке вещей и я напрасно веду себя как истеричная моралистка. Я долго боялась что-либо сказать, обвинить его. Долго колебалась. Я не могла точно определить, где проходит граница. Но это надо было сделать.
Вообще-то все очень просто.
Если вам кажется, что кто-то слишком много пьет, вероятнее всего, это действительно так. Если вы нутром чувствуете, что с алкоголем не все в порядке – ваше предчувствие обоснованно. Алкоголь уже вышел из-под контроля. Если вы переживаете и нервничаете, значит, для этого есть причины. И точка. Близкий вам человек на грани опасности. Если вы напрягаетесь, как только речь заходит о выпивке, – внимание! – вы уже все знаете. Знаете точно, потому что внутренний голос, который вам это подсказывает, никогда не ошибается. Его нельзя обмануть. Вы можете поддаться самообману. Но тот слабенький голосок, живущий внутри вас и всякий раз просящий слова, прав. Его не обманешь. Он неприятен, но он не лжет. И мне стоило прислушиваться к нему чаще. Тогда я могла бы все осознать гораздо раньше.
На тусовках и в пивнушках Рихард пил больше и быстрее всех и, конечно, больше всех бывал пьян. Вскоре мне стало ясно, как выглядят те вечера, когда его нет дома. В большинстве случаев он заходил в кафе перекусить, проглотить, к примеру, гамбургер. Потом в ход шло пиво. Пол-литровые бокалы, которые он опрокидывал один за другим, одерживали над ним победу, благодаря своим пивной пеной накачанным мускулам. Пиво безжалостно бросалось в атаку, победным маршем проникало внутрь. Потом наступала очередь виски. Наконец он оставался на поле брани в гордом одиночестве – и пил. Стол заполняли пустые стаканы. Запах пива был вездесущ. Виски лилось с небес. А он продолжал пить с каким-то особым мужеством, без устали. Никогда не останавливался прежде, чем наступало мертвецкое опьянение.
В самом начале нашей «семейной» жизни и я, бывало, злоупотребляла алкоголем. Опьянение казалось мне прекрасным забытьём. Я могла произнести вслух то, что в трезвом виде никогда бы не сказала. Чувствовать себя сексуальной. Исчезали границы и барьеры. В этом не было продуманной стратегии, но я считала, что алкоголь вполне может присутствовать в моей жизни. Я пила, потому что подшофе на тусовках человек чувствует себя расслабленным. Мужчины выглядели красивее. Иногда я пила, чтобы забыться, в другой раз – чтобы что-то вспомнить. Но в самом процессе выпивки не было прямой осознанной цели.
Мне хотелось быть свободной. Не сдерживать эмоций. Смеяться. Мне нравилось пить, как пьют мужики. Падать под стол, выпив море текилы. Потом меня выворачивало в сугроб, и я клялась себе, матери и господу Богу, что больше никогда не возьму в рот ни капли. Но клятвы иногда имеют короткую жизнь. Назавтра был новый день.
Я не помню точно, когда произошел перелом, с каких пор я стала воспринимать алкоголь как врага, а не утешителя. С какого-то момента его «аромат» стал мне противен, напоминал наказание, запах мертвечины. У меня в желудке начинались спазмы, стоило выпившему пассажиру в автобусе дыхнуть мне в лицо. Однажды я не смогла сдержаться, когда в метро рядом со мной оказалась женщина, распространявшая запах вчерашней попойки. Он отравил воздух вокруг, и я не могла дышать. Не знаю, когда случился этот перелом. Но он произошел, и это продолжается до сих пор.
2
Для матери-одиночки все мужчины – потенциальные кандидаты на место Избранника. Но если бы кто-нибудь сказал мне, что им будет он, парень, которого я встретила в тот майский вечер и который выглядел таким юным и несерьезным… Я бы высмеяла его. Одинокая женщина-мать ищет опору и безопасность. И главное – ей ни к чему новые проблемы вдобавок к имеющимся. Но разве могла я знать, что встретила свою судьбу? Ну и ну, это звучит так глупо. Но, к сожалению, так оно и случилось.
Мы с Эдвардом, которому уже было четыре года, жили недалеко от центра, в квартире площадью семьдесят пять квадратных метров, на первом этаже, рядом с небольшим двориком. Квартира была немного темновата, но я любила ее. Эдвард спал в комнатушке, которую раньше занимала прислуга. Напротив нас проживал чокнутый таксист, каждую ночь менявший женщин. Дом состоял из маленьких квартир, в которых жили люди без партнера, одинокие матери и отцы и разные странные личности. Иногда в доме стоял такой гам, что я от него уставала. Бытовуха выпирала наружу, напоминала о себе, иногда довольно неприглядно. Гам заставлял понять, что человек в жизни должен быть готов ко всему. И приспособиться.
Добиться, чтобы все наладилось, – это настоящий бег на марафонскую дистанцию. Мне нужно было встряхнуться от ежедневных утомительных забот. Казалось, мой удел – раздвоение. С одной стороны, детский мир: детсад, игры с Эдвардом, минуты покоя на диване и «Спокойной ночи, малыши!» у телевизора в шесть. С другой стороны – стресс, ведь лямку фактически тянула я одна. Отец Эдварда помогал очень мало, а точнее, не помогал вовсе. Формально сын был отдан на попечение нам обоим, что в действительности ни к чему моего бывшего супруга не обязывало. Я развелась с ним из-за его непрекращающегося пьянства. Он никогда не мог мне этого простить. Конечно, я знала, что привязанность многих мужчин к своим детям зависит, прежде всего, от их взаимоотношений с женами, и коли они разладятся, то есть жена скажет: «Спасибо, не хочу, до свидания», то это отразится на отношении мужа к их общему ребенку. Думаю, что мой «бывший» хотел наказать меня, но наказал только Эдварда и, наверно, себя. Во время бракоразводного процесса мой адвокат предупредил меня, что борьба за ребенка может продолжаться вплоть до совершеннолетия Эдварда. Различные споры и недоразумения могли годами подспудно тлеть, чтобы вдруг по какой-то причине неожиданно вспыхнуть. А если бывший муж еще и алкоголик, то он мог совершенно спокойно исчезнуть невесть куда, а позже появиться как неприятный сюрприз и начать тяжбу снова.
Я зарабатывала на жизнь составлением рекламных текстов и писала для нескольких агентств. В основном это была реклама модной одежды. Короткие элегантные строчки об осенних куртках. Детская одежда для любой погоды. Иногда я сочиняла что-то о косметике. Крем для лица. Гель для душа. Косметические тампоны из чистого хлопка. В работе я была ас. Надежная. Вовремя сдающая заказы. Быть на вольных хлебах меня устраивало. Я могла позволить себе сидеть дома за компьютером и пописывать сказки, увеличивающие продажу мужских ботинок, дамских туфель и особенно качественных перчаток. Тра-ля-ля. И нет проблем. Даже мозговые извилины напрягать не приходилось.
Сдать заказ, затем забрать сына из садика. В пивной я была уже уставшей. Сказывалась раздвоенность существования матери маленького ребенка. На вечер черная юбка и ярко-красная помада. Надо развеяться. Завлечь домой мужика. Секс без обязательств. У тебя есть дети? Есть. Ой, какая прелесть! Но… Тебя это не касается. Я не хочу, чтобы ты «делал Эдварду папашу». Переспим, а потом – вон там дверь… Мы занимались любовью, и иногда получалось хорошо, а иногда – не очень. Каких-нибудь стоящих воспоминаний от этого не осталось. Случалось, я приводила их к себе сразу после знакомства. Если язык пришельца лежал у меня во рту словно дохлая крыса, парень не имел шансов совать что-либо в иные части моего тела. Дохлая крыса. Хватит, приехали. В мире столько ничтожных мужчин.
Рихард ничтожным не был. Он не считал, что дети всего лишь забавный придаток. В тот вечер, когда мы познакомились, он засмотрелся на мое ожерелье и сказал, что оно ему нравится. Я ответила, что это подарок от сына ко Дню матери. «От сына? У тебя есть сын?» – спросил он, и я кивнула в знак подтверждения. «Я думаю, что ты самая лучшая мама в мире», – сказал он с улыбкой. Он не испугался, узнав о сыне. И не комментировал это так, как будто речь идет о забавном щенке. «Я тоже хочу иметь с тобой детей», – заявил он после того, как мы стали встречаться, и я была уверена, что он не шутит.
– Он наверняка сумасшедший. Сколько, ты говоришь, ему лет? – спросила Шарлотта, моя сестра, старше меня на два года.
– Двадцать, ну и что?
– Двадцать! Он вообще не представляет, что это такое – иметь детей. Двадцатилетние пацаны детей заводить не должны. К тому же он пьет. Да он вообще еще недоросль. Во всех отношениях. Мариска, кошечка, остерегись. Ты уже раз обожглась.
Я мотнула головой. При всей моей любви к сестре я не могла с ней согласиться. Знала, что она ошибается относительно Рихарда. Я была убеждена, что Рихард умнее остальных, умнее, чем мой «бывший», умнее всех тех мужчин в возрасте около тридцати, с которыми мы обычно общались.
– Единственной проблемой, наверно, будет его чрезмерное пристрастие к выпивке, – ответила я Шарлотте, сидевшей у меня на кухне и наблюдавшей, как я готовлю подливку к спагетти.
Она покачала головой.
– Все кончится крахом. Причем серьезным, если хочешь знать мое мнение. Мариса, неужели ты не способна найти себе нормального мужика, выйти за него замуж и иметь с ним кучу детей, как ты всегда мечтала? От одного отца…
– Ты, главное, не говори маме, что Рихард пьет. Я ей об этом не сказала, – прервала я сестру, не ответив на ее вопрос.
Золотце ты мое, Шарлотта. Сестре не везло с мужчинами, пожалуй, еще больше, чем мне. Моя милая сестрица, столь же красива, сколь и умна. Но все еще одна. Сколько раз мы обсуждали это! И со всех сторон…
Какое счастье, что она у меня есть. Я могла быть с ней искренна, советоваться с ней, несмотря на то, что иногда ее советам была грош цена. Но сам факт, что она рядом, давал некую уверенность. Бедные девушки, не имеющие сестер! Если бы мы с сестрой могли жить вместе, я не сомневаюсь, мы были бы счастливы до самой смерти. Но Шарлотта мечтала о ребенке. О собственной семье. Она охотилась. И я знала, что от своей мечты сестра не откажется.
– Но ты ведь можешь сказать ему, чтобы он бросил пить, – вздохнула Шарлотта. – Он же не алкоголик, правда?
– Нет, – ответила я. – Конечно, нет.
В состоянии влюбленности довольно сложно выдвигать какие-либо условия. Пытаться изменить партнера. Я не хотела выглядеть занудой. Ведь я видела, как ему в пивной нравится. Там проходила вся его, если так можно выразиться, светская жизнь. Я чувствовала, что это неприкасаемо. В любом случае, прямая атака недопустима. Но прошло немного времени, и я попыталась дать ему понять, что мне не очень нравится, как он пьет.
Он явился ко мне домой как обычно, и мы улеглись в постель. В затемненной спальне воздух пропитался запахом алкоголя: Рихард пил.
Рихард под моим одеялом. Мои ноги переплетены с его ногами. Его руки на моем теле. Вдруг открывается дверь и просовывается голова моего малыша.
– Мама?
– Эдвард! Ты не спишь?
Будто сцена из фильма: двое взрослых резко садятся в постели, где все так живописно разбросано во время сексуальной игры. В голове мысль: Эдвард не должен вдыхать запах алкоголя. Рихард тогда только что стал моим партнером. Ночные пташки, как известно, не встают до рассвета, не варят кашку, не целуют детский лобик, вспотевший со сна. Он сказал, что сделает это с удовольствием, но я ему не позволила. Пока еще не позволила. Он был так молод, и у меня не было никакой уверенности в нем. Я не знала, что будет дальше, и хотела защитить Эдварда. Ему совсем не обязательно знать всех любовников, которых мама пускает в свою спальню.
И почему я выбрала себе мужчину, которому по виду и двадцати не дашь, который по ночам разносил приглашения на очередную тусовку, который ездил на велике с ободранным седлом, только и делал, что веселился, и выглядел столь несерьезно? Из-за этого и случилась наша первая ссора. «Тебе за меня стыдно? – выспрашивал он. – Стыдно, признайся!» «Не стыдно. Но мы очень разные, Рихард. Ничего у нас не выйдет».
Но в данный момент он лежал со мной, и все получилось намного лучше, чем я могла предположить.
– Кто это? – спросил еще сонный Эдвард, показывая пальцем на Рихарда.
И правда, кто он, собственно? Знакомый? Друг? Хороший друг, который… Да нет!
– Я тот, кто очень-очень любит твою маму, – ответил Рихард, прежде чем я успела собраться с мыслями, и вскочил с постели. К счастью, он еще не успел снять трусы-слипы. – Пойдем, я отведу тебя в кроватку, – предложил Рихард.
Эдвард, протестуя, завертел головой.
– Не-е-т… Я хочу спать с мамой.
Конечно, он добился своего. Одинокие мамы почти никогда не скажут своему любимому ребенку «нет». Дитя разведенных родителей… Невинный, побежденный в битве, развязанной супругами из-за своего эгоизма. Как можно ему в чем-либо отказать? Как его не баловать? Он залез ко мне, обнял ручонками за шею. Моя мама. Только моя и никого другого. Он бормотал что-то непонятное мне в ухо. И так мы спали втроем. С одной стороны от меня Эдвард, с другой – Рихард. Его рука на моем боку. Я чувствовала ее тяжесть, и мне это нравилось.
Сначала я осторожно попросила Алкоголь потерпеть. Просила Рихарда немного снизить скорость. Объясняла ему, что частично это из-за Эдварда. Мол, ни к чему ему все время вдыхать алкогольные испарения. Если ночью рядом с ним будет кто-то пьяный. Допустим, что мы собираемся иногда спать в одной кровати втроем. В таком случае лучше, чтобы Рихард почаще бывал трезвым…
Я позвонила ему и в разговоре затронула эту тему.
– Я не собираюсь бросать пить, – сказал Рихард. – Не могу себе представить жизни без выпивки. Без виски. И главное – зачем?
Через открытое окно в комнату проникала летняя жара. Доносилось позвякивание бутылок из-за ограждений у трактиров. И, словно наяву, я видела перед собой кружки, полные пива. Бутылки на столах. Толпы народа, курсирующие от банкоматов к бару и обратно. Такси, которые с трудом избегают столкновения. Очереди перед модными ресторанами. Я знала, что Рихард ночью собирается на попойку. Мне не хотелось идти с ним. Честно. Наоборот, хотелось испытать его, насколько он готов пойти мне навстречу. Уже тогда.
– Но, может быть, ты сегодня не станешь много пить? – сказала я, и это прозвучало просительнее, чем мне бы хотелось.
Молчание.
– Черт возьми, неужели ты не можешь пить минеральную воду или что-нибудь подобное? Меня уже перестало забавлять, что ты всегда приходишь ко мне в стельку пьяным. Кроме того, мне рано вставать.
– Отлично. Выпью только кружечку пива. Приду около одиннадцати, идет?
Конечно, идет. И на том спасибо. Я поверила ему и положила трубку. Спальня подождет – я смотрела телевизор. Раз он сказал в одиннадцать, значит, придет в одиннадцать, думала я.
Это было еще до того, как ночные ожидания стали для меня правилом: вот часы отбили полночь, затем час, два, три… Это было еще до того, как я привыкла испуганно просыпаться в полчетвертого и с тоской обнаруживать, что его нет. Это было еще до того, как я начала обзванивать его друзей, чтобы узнать, на чьем диване он спит. Да, это случилось еще до того.
Понятно, что одной кружкой дело не ограничивалось. Он пил, пока что-то не говорило ему: хватит. Это мог быть пустой бумажник. Или: сорри, закрываем. Думаю, значительно реже тормозом являлась мысль о том, что кто-то лежит дома в постели и ждет его. Что этот кто-то каждые пять минут смотрит на часы. Что этот кто-то напряженно вслушивается, не скрипнула ли дверь.
Он пил, и чем дальше – тем больше. Вот так безжалостно расставлены приоритеты в жизни алкоголика. На первом месте всегда стоит тот, кто пьет, тот, кого нет дома. А потом – пустота. И только где-то в конце смутно видна «та, другая». Женщина, которую бросили. Она всегда в невыгодном положении. Сидит и ждет у телефона. У аппарата, который никогда не зазвонит. Или стоит у окна. Стоит и наблюдает, как подъезжают такси. Ждет, когда из машины выйдет знакомая фигура и появится дома. Можно также сидеть за кухонным столом. Или на диване. Можно пить чай и волноваться, не случилось ли с ним чего. Нет, она ему не мама. Но ведет себя, как мама. Она в невыгодном положении ожидающего. В плену пустой квартиры. В плену неуверенности. В плену молчащего телефона. Она ждет, она не может куда-нибудь уйти. Ей отводится пассивная и в то же время унизительная роль. Нельзя покинуть свой пост, ведь он может в любую минуту вернуться. И женщина продолжает ждать. А ночь исчезает минута за минутой.
