скачать книгу бесплатно
Раздражение все чаще овладевало мной. Ты сердишься, спрашивал он, и этот вопрос еще больше заводил меня. Я семимильными шагами шла к тому, чтобы превратиться в несносную фурию. Я знала об этом, но не могла совладать со своими эмоциями. Хоть бы пришел кто-нибудь и приготовил нам вкусный обед! Вместо этого мы шли в «Макдоналдс». Весь день я с тяжелым чувством ожидала вечера, когда мой Рихард опять становился другим человеком. Человеком, с которым я жить не хотела.
Я позвонила Шарлотте и расплакалась.
– Ты просто устала, – сказала она. – Неужели все так плохо?
– Не знаю. Тяжело мне с ним. Не могу точно описать свое состояние. Как будто жизнь остановилась.
– Но ты производишь впечатление упавшего духом человека. Ты хоть высыпаешься? Йоахим ночью не будит?
– Да нет, спит. Но я все равно такая уставшая… Потому что чувствую себя одинокой.
– Разве Рихард не помогает тебе с детьми? – спросила Шарлотта.
– В определенном смысле нет, – ответила я, вытирая слезы. – Это трудно объяснить. С одной стороны, он здесь, но с другой – его, собственно, и нет.
– Понимаю, – сказала Шарлотта, но мне было ясно, что она ничего не понимает. Да и как она могла понять? Даже я точно не знала, что происходит.
Что касается времени, то в этом вопросе Рихард был классическим оптимистом – мол, все успеется. Только много позже я узнала, что у пьющего человека первым разрушается чувство времени. Оно уже не является чем-то конкретным, на что можно ориентироваться. Время становится субстанцией, которую любитель выпить по своему усмотрению использует для обмана и манипуляций – даже не отдавая себе в этом отчета. Временная перспектива сдвигается. К примеру, Рихард говорил, что уйдет на час. И сам в это верил. Говорил всерьез. Во всяком случае не собирался лгать. Был стопроцентно убежден, что вернется через шестьдесят минут, как обещал. Без злого умысла. Но в отношении времени алкоголь очень ненадежный приятель. Даже больше: алкоголь – это самый заклятый враг времени. Он делает все возможное, чтобы перечеркнуть попытки сдержать слово, данное относительно времени. Алкоголь выкаблучивается, льстит, соблазняет. Алкоголь подталкивает к компромиссам. Пять минут ничего не решают! Рихард всегда проигрывал в таких ситуациях. Все рабы алкоголя эти битвы проигрывают. И час легко превращается в три. Вместо одного часа уходит половина дня и еще часть вечера.
Прежде чем я поняла, что на его временные прогнозы нельзя положиться, прошло немало времени. Сначала он не возвращался к обещанному сроку по ночам. Потом проблемы со временем стали возникать и днем. Рихард, например, мог сказать, что сходит выпить эспрессо. Ничего особенного – просто эспрессо. Дымящаяся чашка черного кофе. Шипение автомата, в котором готовится эспрессо. Аромат только что смолотых кофейных зерен. Красота! Он так любит черный кофе. Возможно, выпьет две чашечки. Это займет минут двадцать, не больше. Будет дома через четверть часа. Ну, ладно, через полчаса. Из-за получаса не стоит спорить, правда? Мне еще надо накормить Йоахима, а Эдвард на детском празднике.
Или ему захотелось заглянуть на барахолку, открывшуюся на другом конце улицы. Туда привезли хорошие стулья, которые подошли бы для нашей кухни. «Нам нужны новые стулья!» «Стулья нам не нужны», – ответила я. «Нужны! На старых краска уже совсем облезла». «Никаких стульев», – повторяю я. Все кончилось тем, что он ушел, хлопнув дверью. Расстались мы не слишком дружески. Естественно, стулья он не купил. Деньги истратил раньше, чем дошел до барахолки.
«Вот только помогу товарищу перенести кушетку. Забегу в клуб и заберу бумаги. Надо срочно проверить пластинки, оформить заказы». У него были сотни и тысячи различных мелких, не требующих значительного времени дел, которые не терпели отлагательства. Их нужно было сделать сейчас, в выходной, и чем раньше – тем лучше. Уже к полудню, к концу позднего завтрака (в уик-энд можно было поспать дольше), его охватывал некий зуд: срочно надо выпить эспрессо. И он исчезал.
Это как любовная связь. Как горячая страсть. Мне кажется, что стоило Рихарду подумать о том, как он после обеда выпьет, а еще лучше – в двенадцать, он чувствовал возбуждение. Позже мне сказали, что в радиусе пяти километров от нашего дома не было бара, в котором бы его не видели. В нескольких из них ему давали в долг. В большинстве – знали в лицо. И достаточно хорошо.
Не верится, что он действовал по продуманному плану. Не думаю, что хотел кого-нибудь обидеть. Просто-напросто не мог совладать с искушением. Он и алкоголь вместе плыли на облаке, сотканном из мечтаний и надежд. Его планы выглядели так реально, когда они опирались на стаканчик виски. В такие моменты он был свободным, сильным, бессмертным. Был в плену у бутылки. Не мог от нее отречься.
Алкоголь придавал ему отваги. Он мог чувствовать себя кем угодно. По крайней мере, верил в это.
– Мне надо принять стаканчик, чтобы родились идеи, – говаривал он иногда. – Тогда я чувствую прилив творческих сил. Что? Ты хочешь помешать мне встречаться с людьми и жить собственной жизнью? Собираешься запереть меня в клетке? Да что ты пристала, черт возьми!
Я не хотела приставать. Не хотела заставлять его, о чем-то все время просить. Я мечтала быть свободной, доброжелательной и приветливой. Я еще не осознавала, что аргументы Рихарда очень типичны для людей, которые пьют много и часто, пьют быстро и плохо. У меня не хватало отваги принять к сведению те признаки, которые сигнализировали мне, что в один прекрасный момент случится катастрофа.
Если первым из врагов Рихарда было время, то на мою долю выпало почетное второе место. Ведь именно я была противная, злая фурия, пытающаяся разбить его любовный роман со столь желанным алкоголем. Поэтому мы так часто ссорились. Конечно, Рихард вовсю защищался. Он не мог бросить пить. Не мог уступить, ибо это было бы доказательством того, что я права. Его поражением. Признанием, что у него есть проблема. Но этого от Рихарда не дождешься. В действительности он об этом и не думал.
Куда бы он ни шел, его сопровождали конфликты. Потому что я не могла спокойно смотреть, как он пьянствует. Я вмешивалась, и это неизбежно заканчивалось ссорой. Речь шла о принципах. Рихард отказывался завязать, настаивал на своем. Разве можно иначе? Разве он не мужчина, а слабак, который испугается утомительных истерик своей женушки?
К тому же виноват всегда был другой, то есть я. Это я провоцировала конфликты, надоевшая подруга жизни. Мешающая его счастью. Саботирующая то хорошее, что ему дает алкоголь. Можно поспорить, что я завидую его счастью и благосостоянию! Хочу уничтожить их гармоничное сосуществование. Не иначе, я озлоблена тем, что в своей ничтожной жизни ничего столь фантастического не прожила. Потому все мои усилия направлены на то, чтобы омрачить амурную связь Рихарда с алкоголем. Я искала его во всех возможных дырах, ругала его, допрашивала. Конечно, он злился. Конечно, был груб. Да и кто бы не был? Вы должны понимать, что Рихард в целом был хорошим человеком. Пьянство он воспринимал как благо. Это окружающий мир вел себя зловредно. Это я чокнутая. Ссоры были неминуемы. Потому что алкоголик – это не подстилка, о которую вытирает ноги каждый, кто захочет. У него есть свое мнение.
Согласитесь, он не может жить под гнетом…
Иногда мы ругались так, что дребезжали оконные стекла. Период снисходительности уже был пройден. У меня чесались руки взять сковородку и стукнуть его по голове. Хотелось размозжить ему челюсть и оставить на полу без сознания. Но потом я вспоминала об Йоахиме, и мне становилось стыдно. Ну, не могла я искренне мечтать о том, как проучу его отца. Я бы попала в тот же омут, в котором болтается он.
Потом мы мирились. В то время это было еще сравнительно легко. В воздухе летали оскорбления, но под ними скрывалось примирение. Он обвинял меня, что я злая, саркастичная и бесчувственная. Я угрожала разводом. Хотела вышвырнуть его за дверь. Потом наши взгляды встречались, и мы уже не могли друг друга ненавидеть. Мы обнимались и немного плакали. Потом предавались любви. Потом он уходил в город и, вернувшись, дарил мне новую куртку, брюки, тени для глаз, цветы, коробку с новыми авторучками, два модных иностранных журнала, японский соус из сои в оригинальной бутылочке, сверкающие серьги… Вещи, вещи, вещи. Подарки, подарки и еще раз подарки. Это могла быть кукла Барби, которую он нашел в магазине подержанных вещей. Точь-в-точь такую, с какой я играла, когда была маленькой. Я в изумлении качала головой. Парни не покупают своим девушкам кукол Барби. Ни один мужчина не купил бы Барби и не надел бы на нее вечернее платье, купленное отдельно. Ни один мужчина не стал бы водить куклу Барби по кухонному столу и не рассказывал бы при этом, что точно такое вечернее платье сейчас шьют в ателье, чтобы его могла носить самая великолепная жена в мире, которая красивее всех Барби, вместе взятых.
Наша любовь была страстной и душевной, и это было так чудесно, что не походило на правду. Я не хотела потерять его. Не хотела, чтобы он снова пропал в каком-нибудь кафе или бежал записывать нас на курсы танго. Я не хотела, чтобы он ушел в «NK», «случайно» забрел в отдел дамского белья и принес мне новую кружевную секси-комбинацию, вышитую золоченой нитью, за три тысячи крон. Я не хотела, чтобы он уходил, потому что не знала, когда вернется и в каком будет состоянии. Я хотела удержать его у себя под боком, в себе… И удерживала… Еще и еще… Кто знает, может быть, новый ребенок решит наши проблемы?
А потом, спустя какое-то время, когда я чистила зубы, мне стало плохо – желудок. На бумажке для теста на беременность появились две четкие синие полоски.
Вечернему платью придется подождать.
А может, это и есть стиль жизни очаровательно-оптимистической личности – иметь кучу детей, размножаться. В конце концов, нас соединяла любовь.
Мы поехали в Италию. Утопали в красном вине. Кьянти. Бароло. Амароне. Почему бы не пить, если все вокруг пьют? Но я видела, что Рихард выглядит иначе, что вино его не веселит так, как остальных пьющих. К тому же он пил больше других. После обеда заказывал виски и коньяк. Остальные довольствовались вином.
Мы снимали белую виллу, за которой росли апельсиновые деревья. Мраморные полы и кухня с газовой плитой. Мы играли в большое итальянское семейство, варили макароны и готовили овощной салат. Надо сходить за пряностями. Всегда возникала необходимость за чем-нибудь сходить. Как у нас с фруктами? Не нужна ли минеральная вода? «Сан-Пеллегрино». Отлично. Рихард всегда готов за чем-нибудь сбегать. Ничего нам не надо, хотелось мне закричать. Никуда ходить не надо! Пожалуйста, останься. Иногда я говорила это вслух. Осторожно. А он злился.
Потом все равно уходил и задерживался дольше, чем требовалось. Его отлучки пока не были длительными, но они были. Они были, в общем-то, незначительны, и, не будь я обременена прошлым опытом, на них можно было бы не обращать внимания. Но у меня уже проявлялись симптомы болезни. Интуиция человека, живущего с алкоголиком. Хроническое состояние, которое может ухудшаться. Или улучшаться, если ваш партнер какое-то время не пьет. Никогда не знаешь наверняка, что с вами эта болезнь сделает.
Рихард начал пить в Италии ежедневно. Вечером, к ужину. У него были отекшие глаза, и мне казалось, что черты его лица изменились. Я отказывалась спать с ним, когда он был во хмелю, и чувствовала, что поддерживать с ним контакт все труднее. Когда он пил за ужином, я бывало пыталась не позволять ему заказывать слишком много. Это всегда оборачивалось ссорой. Почти всегда.
Однако было бы неправдой утверждать, что весь наш отпуск прошел отвратительно. Это не так. Выпадали и светлые дни. Мы радовались солнцу, морю, друг другу и нашим мальчикам. Говорили о том маленьком комочке в моем животе. Это будет снова мальчик, не иначе. Мне бывало плохо, но я не переживала. Я знала, что меня ожидает. Ребеночек начнет брыкаться. Ультразвук. Биение сердечка. Громадный живот. Но я смирилась и с ним – он наш общий. Живот вселял надежду. У меня не было сил думать о куче пустых бутылок из-под кьянти, валявшихся под кроватью. Об исчезновениях Рихарда.
К счастью, у Рихарда не было водительских прав. По серпантинам горных дорог, по широким автострадам машину вела я. Рихард сидел рядом и «заведовал» навигацией. Ссорились мы редко. Могло показаться, что рядом со мной нормальный во всех отношениях человек – хороший, милый, беспроблемный мужик, который грешит только тем, что после еды выпивает кальвадос. Мы все еще находились в приемлемом алкогольном варианте. Еще не сделали «апгрейд» и не перешли на обновленную версию 2.0. Версию «Алкоголик». Более сложный вариант.
4
Шарлотта и Петер обручились и стали жить вместе. Шарлотта переживала, что еще не забеременела. Мне, конечно, вряд ли годилась роль утешительницы, ведь я снова вынашивала дитя, которое все чувствительнее барабанило в мой живот. Я опять чувствовала за собой вину. Почему мне так легко удается зачать, а она не может? Но Шарлотта держалась молодцом. Без стеснения говорила на эту тему. Мы вместе роняли слезы оттого, что ей так не везет. Какая несправедливость! Две сестры. От одного отца, от одной матери. Одна рожает, как на конвейере. У нее, правда, жуткий муж, но детей делает запросто. Другая старше, не намного, но все же старше. У нее порядочный, непьющий друг. Оба хотят ребенка. Но – не получается. Менструация, эта сволочная менструация, приходит каждый месяц. Точная как часы.
Я лежала в постели на последней стадии беременности. Дитя ворочалось во мне туда-сюда. Я не могла уснуть. Думала о Шарлотте. О себе. И о Рихарде. Куда подевался этот негодяй? Его все не было. Я мучилась бессонницей уже несколько часов, посматривала на красные цифры электронных часов и прислушивалась, не щелкнет ли в замке ключ. Но на улице царила тишина. Входную дверь никто не открывал. Никаких шагов в коридоре. Мужчина, оказавшийся на наклонной плоскости, домой не возвращался.
Я почувствовала новый удар ребенка в своей утробе и посмотрела на Йоахима, лежащего рядом со мной в супружеской кровати. Кровать выглядела опустевшей. На супружеской кровати должны лежать муж и жена, тогда все в порядке. Но мужнина половина пустовала. Как всегда в пятницу. Его клуб праздновал свои успехи. Конечно, без Рихарда никак нельзя.
Уик-энд начинался согласно старой знакомой формуле еще в четверг во второй половине дня, когда Рихарду требовалось что-то подготовить к пятничной вечерней программе. Домой он приходил где-то в пятом-шестом часу, спал до двенадцати, всю субботу был с похмелья противен, вечером опять пил, а все воскресенье, иногда частично и в понедельник, приходил в себя. С понедельника по четверг мы жили более-менее нормально. Случалось, Рихард начинал праздновать уик-энд уже в среду вечером, но это было исключение. А потом опять наступала пятница, и… круг замыкался.
Тогда, в пятницу ночью, мной овладело чувство, что я дошла до предела. На улице шел снег, я была беременна. Доколе я должна терпеть? Я знала, что клуб закрывается в три, потом его ждали еще какие-то бумаги, но не позже четырех он должен быть дома. Но только в пять часов я услышала, как открывается дверь в подъезд. Шаги.
Я тихо встала. Вышла в темную прихожую. Через тонкую дверь внутрь проникал холодный воздух, неся с собой явственный запах алкоголя и табака. Через закрытую дверь! Отвратительный запах. Возможно, у беременных обостряется обоняние, но все равно! До чего же он, наверно, напился, если от него тянет так, что я чувствую запах алкоголя сквозь закрытую дверь!
– Тьфу, ну ты меня и напугала! – сказал он, увидев меня.
– Где ты был? – спросила я.
– Ты сердишься? Очень сердишься. Господи, и чего ты пристала? Ты ищешь ссоры.
– Почему ты напился как свинья? Отвечай!
Я чувствовала, что мой голос срывается в истерику, чего я не хотела.
– Я вообще не пьян. Выпил пару кружек – только и всего.
Он чуть пошатнулся, и я взглянула ему в глаза. Нет, это не мой Рихард. Это кто-то другой. Кто-то, с кем я не хотела делить свою жизнь. Не хотела иметь с ним детей. Не хотела чувствовать на себе его руки. Я не хотела его. Я хотела одного: чтобы он ушел и никогда не возвращался.
– Я не хочу, чтобы ты вообще пил! Слышишь? Не хо-чу! – заверещала я и стукнула кулаком об стенку.
Он помотал головой и сделал несколько шагов вперед.
– У меня нет сил говорить с тобой…
– Тебе придется говорить! Ты, черт возьми, будешь слушать меня, это твоя обязанность! Еще раз так наберешься, и я с тобой жить не буду, понял? Все, с меня хватит!
Он не ответил. Открыл дверь в ванную и приподнял сиденье на унитазе.
– Что, ссать захотел, подлюга? Да? Ну, скажи, сукин сын, скажи что-нибудь! – я не могла сдержать себя. Ярость застила мне глаза красной пеленой. Мне хотелось рвать и метать. – Будешь ссать своим проклятым пивом, которым наклюкался, пока я здесь тебя ждала. Разве нельзя было позвонить, хотя бы позвонить, ты же знаешь, как мне плохо, когда тебя нет дома…
Он расстегнул ширинку и намеревался пустить струю.
Я толкнула его. Ненависть вырвалась наружу. Что-то сломалось внутри. Я жалела сама себя. Мне было нестерпимо больно. И это заводило меня все больше.
– Перестань, – пробормотал он и оперся о стену.
– Это ты перестань, пьяница несчастный, – зашипела я. Господи, как я его ненавижу. Хочу развода.
Он открыл кран и оставил воду течь. Она текла в раковину целую вечность. Наконец он ополоснул лицо. Мне показалось, что выглядит он страшно. Лицо припухло. Щеки неестественно покраснели. Жирные, слипшиеся в пряди волосы. И глаза! Глаза, которые якобы смотрели, но при этом были пусты. Я не выносила его взгляда, когда он был пьян. Это было самое ужасное. А еще смрад изо рта.
– И не надейся, что будешь спать в спальне, – сказала я.
– Помолчи, я страшно устал.
Я преградила ему дорогу, но он попытался проскользнуть мимо меня. Запах алкоголя, ударивший мне в нос, еще больше взбудоражил меня. Всегда, стоило ему дыхнуть, я с трудом сдерживала желание ударить его.
– Я буду спать там.
– Накося-выкуси! Ни за что! Иди, куда хочешь. Можешь спать на кушетке, сволочь!
– Я буду спать в своей постели. Это мой дом.
Я встала на его пути, а он попытался оттолкнуть меня. Но я была полна решимости – не позволю ему спать в одной постели со мной, с Йоахимом! В бешенстве я ударила его. Самой трудной оказалась первая пощечина, вторая получилась автоматически, а третья доставила мне наслаждение. Удар следовал за ударом. Звуки пощечин эхом отдавались в моих ушах. Я схватила его за волосы. Как мне хотелось стукнуть его головой о стену! Но что-то удержало меня. Некий внутренний барьер.
Он пытался сопротивляться.
– Ау-у! Прекрати! Мне же больно!
Я мотнула головой, чувствуя спазмы в животе.
– Ты это заслужил.
Я оставила его и легла в постель. Ладонь дрожала и пылала от ударов. С одной стороны, хорошо, что он уже дома. Я слышала, как он ходит по гостиной. Я надеялась, что он останется там и ляжет на кушетке. А если сунется в спальню, я ударю его снова.
Я не впервые пускала руки в ход. Но никогда еще моя ярость не была такой необузданной. Раньше, когда он был пьян, я изо всех сил трясла или толкала его. Однажды ущипнула его за руку так, что он, будучи пьяным, не удержался на ногах и упал. В другой раз ударила его ногой. Царапала его. Физическая атака как выражение активного неприятия того, что он настолько изменился. Я ведь била не Рихарда. Я била тело, в котором поселился «тот, другой». Я била алкоголь и сопротивлялась ему и черт знает каким химическим веществам, которые отняли у меня мужа и его душу, трансформировав его в зловещую тень.
Я не могла уснуть. Поднялась с постели и пошла в гостиную. С ненавистью внутри. Сама не понимаю, откуда она взялась. Я села на него, словно на коня. С моим животом это было не так просто.
Он с трудом открыл глаза, веки не слушались его.
– Ты бросишь пить. Обещай! – сказала я тихо и с угрозой. – Я хочу услышать от тебя, что больше это не повторится. – Я взяла его лицо в свои ладони и крепко сжала его.
Он попытался освободиться.
– Обещай! Немедленно! Повторяй за мной. Я. Не буду. Пить. Хотя бы месяц. Иначе я тебе не рожу ребенка. Иначе я выгоню тебя отсюда. Иначе…
Он взглянул на меня. Я надеялась, что он понимает, что на этот раз все всерьез.
– Брошу. Обещаю. Целый месяц не буду пить.
– С завтрашнего дня!
– Конечно. Сделаю так, как ты хочешь. Ну, пожалуйста, можно я посплю? Я страшно устал…
Любовь. Когда-то ее было столько, что не сосчитать. Когда-то мы вдвоем противостояли миру. Я любила его донкихотские идеи и фантастические планы. Когда-то я с удовольствием защищала его стиль жизни. Теперь уже нет. Я уснула под утро, одна на супружеской кровати, держа за ручку Йоахима.
5
Жизнь с человеком, предающимся пьянству, прямо нашпигована обещаниями. Нарушаемыми обещаниями. Быть в положении «той, что рядом», в частности, означает, что вы занимаетесь самообманом на самом высоком уровне. Лжете себе и всем остальным вокруг.
Я бессознательно видела все в розовом свете, преуменьшала опасность. Мне хотелось, чтобы жизнь была другой, лучше. Не считала ли я, что достаточно поверить в то, что мир выглядит так вот и так, и после этого, возможно, моя собственная жизнь преобразится?
Будучи женой, то есть самым близким человеком, «той, что рядом», вы очень одиноки на этом этапе. Оказываетесь на неизведанных космических путях. Не знаете даже, кто вы, собственно, есть. Не можете решить, о чем рассказывать другим, а о чем нет и насколько откровенно. Я считала этот этап, возможно, самым тяжелым. Трудно делать вид, что все в порядке, когда на самом деле все иначе.
Я не обсуждала свою жизнь ни со своей мамой, ни с матерью Рихарда. Об этом ни слова. Мы говорили о детях и обо всем другом. Единственной, кто о чем-то догадывался, была Шарлотта. Но я не хотела нагружать ее своими проблемами. Она сообщила, что они с Петером решили обследоваться, чтобы найти причину, почему она не беременеет. В ее голосе звучала надежда. «Женщины, решившие рожать после тридцати, иногда обнаруживают, что «завести» ребенка не так-то просто», – сказал ей один гинеколог. Не оставалось иного выхода, кроме как пытаться снова и снова. Они с Петером оба бредили ребенком и приняли бы его с распростертыми объятиями.
Будничная жизнь со своими малозначительными событиями медленно шла своим чередом. Казалось бы, в этом есть определенное ощущение безопасности, но в данной ситуации речь скорее шла о новом испытании на выдержку. Ежедневные рассуждения, переходящие в сложные монументальные планы. Ничто не делалось гладко. Что у нас к ужину? И это могло стать предметом ссоры. Мы наготовили, помыли посуду. Но не сошлись в том, как правильно расположить ножи в посудомоечной машине. Мы уложили детей спать, а я подумала, какой же Рихард дурак – не сварил кашу для Йоахима.
Но я все еще ненавидела его только периодически. Большую часть времени я его любила, хотя чувство стало несколько бледнее. Прозрачнее. Оно возвращалось, когда, например, Рихард подбрасывал Йоахима высоко в воздух, когда ему удавалось рассмешить его. Когда он сопровождал Эдварда в садик. Когда он стирал, мыл посуду, занимался уборкой. Когда звонил и говорил мне что-нибудь хорошее. Что-то забавное. Когда покупал мне цветы. Несмотря на то, что это была всего лишь попытка подмазать меня. Искупить вину. Избавиться от угрызений совести. Он тратил массу денег. Я пыталась не замечать этого. Главное, чтоб не пил. Рихард, любимый, пожалуйста! Больше не пей!
Конечно же, клятва, данная мне в полшестого утра мертвецки пьяным и побитым мною Рихардом, оказалась недолговечной. Конечно, он снова напился. Но пару дней он все-таки продержался, может быть, даже больше недели. За это время я молниеносно сумела состряпать еще одну фальшивую надежду. Ну, наша семейка снова станет нормальной. Благодаря новому ребенку Рихард успокоится. Я была стопроцентно в этом уверена. Ничего другого мне не оставалось. Иначе бы я в здравом уме девятый месяц не пережила.
Боли начались в одну апрельскую ночь. Мы как раз поругались. Он ушел вечером из дому. Я хлопнула дверью. Он отправился спать в детскую. Пришлось преодолеть злость и разбудить его.
– Началось. Надо ехать…
В роддом едем на такси. Ссора забыта. Как обычно, агрессивность выветривалась из нас, как только речь заходила о чем-либо значительном. Тогда мы еще умели объединяться. В такие моменты мы забывали о конфликте, сосредоточившись на самом важном, как в этот раз.
Схватки были все интенсивнее. Такси двигалось невероятно медленно. Я чувствовала, что дитя родится вот-вот, боли стали невыносимыми. Машина остановилась у роддома, Рихард поддерживал меня. Матка уже раскрылась сантиметров на шесть. Вскоре мне предстоит родить ребенка, но как-то не удавалось пробудить в себе состояние эйфории, счастья. Наоборот, я была насмерть напугана. Акушерка не вызывала у меня доверия. Ее сменила другая, такая же неуверенная.
– Что мне делать? – спрашивала я.
– Не знаю, – ответила она.
Хотя не поручусь, что ее ответ был именно таков. По правде сказать, точно уже не помню. Вполне возможно, что у нее дома был свой алкоголик. Какой-нибудь несносный пьяница. На которого нельзя положиться. Она вынуждена оставлять на него дом, детей, но вдруг он как раз пьет, когда она на ночном дежурстве? Хотелось кричать: «Помогите мне!» Но я не сделала этого. Я вела себя как послушная пациентка, вдыхала «веселящий газ» и пыталась выйти из своего земного тела.
Родовые схватки разрывали меня на две части. Мне хотелось умереть, я не выдумываю. А потом она появилась. В потоке крови и околоплодных вод. Миранда, девочка, наша первая дочь! Желанное дитя. Самый большой подарок, который может получить человек.
У меня есть фотографии из родильного зала. Рихард сидит, баюкая нашу доченьку, и смотрит в камеру своим обычным взглядом. Взглядом, выдающим проведенную на ногах ночь с изобилием алкоголя. Честно говоря, ему надо было отоспаться. А не сидеть в пять утра в родильном зале и делать радостное лицо по поводу появления на свет еще одного потомка. Конечно, он был счастлив. Но все же невозможно было избавиться от впечатления, что настоящее чувство, искренняя радость, которую он испытывал после рождения Йоахима, куда-то затерялась. Рихард замкнулся в себе. Да, он смеялся. Но был замкнут. У меня началось сильное кровотечение, и я плакала. Акушерка считала, что я плачу от счастья. Возможно и так. Возможно, я была счастлива. Счастлива оттого, что у нас прекрасная дочка. И в то же время я была в отчаянии. Смогу ли я простить ему, найду силы бороться?
Но в тот момент, когда Миранда нашла мою грудь и стала сосать молоко своим маленьким нетерпеливым ротиком, я уже знала, что прощу. Что буду прощать снова и снова. Разве рождение ребенка не является прекрасным поводом попытаться идти дальше?
