скачать книгу бесплатно
– Тебе правда тяжело далось мое трудоустройство?
– Правда. Начальство беспокоится за отношения в коллективе, когда станция уходит далеко в океан. Но сторож не совсем член коллектива. В общем мне удалось доказать им твою безопасность. К тому же официально ты инвалид, это облегчило мне задачу. Только зря ты надел форму. Если кто-то увидит на станции…
– У меня сегодня проводы теней прошлого, – объяснил я. – Сегодня я в последний раз надел все это и сегодня же утоплю мундир в океане. Океан дал мне его, пусть он и забирает обратно.
– Что значит дал?
– Ну… – мной овладел приступ откровенности. – У охотников есть поверье, что по-настоящему в отряд может принять только стихия. Ты изучала Японию и Китай, так что поймешь, о чем я.
– Да. Только не думала, что подобная религиозная концепция могла сложиться у солдафонов.
– Солдафоны – это как раз те, кого не крестили стихии, – возразил я. – Меня ведь ты не считаешь таким?
– Тебя я знаю очень давно.
– Это не имеет значения. Если человек не подходит, стихия его не примет, и тогда он будет не служить, а работать охотником – то есть выполнять определенные обязанности за деньги. А те, кого крестили огонь, ветер, земля или океанская вода, те кучкуются вместе, чувствуя друг друга за милю. Они отличаются от всех остальных, как поток воздуха из кондиционера отличается от муссона. В нашей команде все были такими. Рипли была крещена водой, Чистюля – огнем, Молчунья – ветром. Помнишь ее?
– Конечно, – ответила Леся. – Глухонемая девчонка, жившая с отцом на острове. В детстве мы с ней были дружны. Как странно, что вы встретились через столько лет и так далеко от дома.
– Ничего странного. Ты тоже крещена стихией. Это главное, что нас связывает.
– Но я не охотник, – буркнула Леся.
– Однако ведь собиралась идти в учебку?
– Меня манил океан. Ветер. Свобода. Я все это получила и без охоты.
– Вот видишь. Ты чем-то похожа на Молчунью, наверное, тебя тоже крестил ветер. Я заметил, что он не обдувает тебя, а ласкает.
– Бред, – она неуверенно пожала плечами. – Хотя что-то в твоих словах есть. А почему ты решил, что тебя крестил океан? Расскажешь?
– Сегодня я расскажу все, что ты пожелаешь узнать. Это будет ритуальное освобождение от воспоминаний.
– Интересно, – Леся сбавила скорость и откинулась на спинку кресла.
Катер перешел с режима глиссирования на обычный и закачался на усиливающихся волнах. Свист турбин сделался почти неслышным.
– Четыре года назад, по пути из учебки на базу, – начал я, – наша команда вступила в бой с пиратами в Средиземке. Был свирепый шторм, была ночь, и схватка вышла очень тяжелой. Пираты колотили с мачты из автоматического пулемета, а Молчунья отвечала из турельного ракетомета. Под ее прикрытием мы с Чистюлей высадились на палубу и били из легких гарпунных карабинов во все, что движется. В конце концов мы победили и заперли уцелевших пиратов в помещении камбуза. Однако шторм так разгулялся, что все вырубились от жестокой морской болезни. Всех, включая нашего командира по кличке Жаб, просто выворачивало наизнанку. Даже Рипли, хотя она настоящая океанская волчица. Все слегли – все, кроме меня. У меня даже голова не кружилась. Курсовой автомат захваченного корабля не справлялся с управлением, судно, замаскированное под сухогруз, в любой момент могло переломиться надвое. И я стал к штурвалу. Я один был в состоянии это сделать, понимаешь? В ту буйную ночь океан принял меня в охотники. И только он может меня уволить из них, а не какие-то доктора.
Леся задумалась и вновь перевела катер на глиссирующий режим. Над водой идти было легче – не так качало.
Глава 2
Звери
Когда на горизонте замаячила ажурная мачта плавучей станции «Тапрабани», у меня уже не оставалось сомнений в правильности выбранной мною одежды и обуви. Шторм разгулялся, небо заволокло низкими серыми тучами, ветер срывал брызги с пенных барашек и швырял на нас с Лесей. Ее шелковая рубашка промокла и налипла на тело, а моя форма, пропитанная специальным составом, отталкивала воду не хуже гусиных перьев. На ветру Леська быстро озябла, и я отдал ей свою рубашку.
– А ты говорила, что не надо было переодеваться, – поддел я ее.
– Ладно, замнем, – буркнула она, натягивая рукава. – Хочешь повести катер?
– Хочу.
Пока Леся передавала мне ручку управления, наше судно развернуло бортом по ветру и захлестнуло приличной волной. Я чуть не взвизгнул – с голым торсом не очень приятно, когда тебя окатывает брызгами на ветру. Зато Лесе в моей форменной рубашке было теперь хорошо.
Я поудобнее устроился в пилотском кресле и, дав с места самый полный вперед, вывел катер на режим глиссирования. Генераторы поля подняли его сантиметров на сорок над водой, турбины взвыли, источая жар.
– Ух! – выдохнул я, довольный разгоном. – Получше нашей старой машинки!
– Что?
– Хороший катер, говорю!
Леся кивнула. Можно было сказать ей то же самое на языке жестов, которым охотники общаются в глубине, поскольку она еще в детстве научилась ему у Молчуньи. Но я предпочел повысить голос, чтобы перекричать турбины. Леся ведь не была охотником, а то, что она знала Язык – случайность.
Вместо того, чтобы направить катер к платформе «Тапрабани» по кратчайшей траектории, я вывел его на широкую дугу – хотел насладиться скоростью и контролем над машиной. Набегающий поток воздуха выдул из меня остатки дурных предчувствий, наполнил ни с чем не сравнимым восторгом единения со стихией. Мне вдруг стало совершенно ясно, что океан не позволит мне уйти из охотников, что я навсегда останусь одним из них, хоть и списанным по здоровью. Постепенно все привыкнут к тому, что я буду заступать на дежурство по «Тапрабани» в форме, а может, если повезет, мне и прозвище на станции дадут соответствующее – Охотник.
Турбины свистели, как сотня сверкающих гарпунов, выпущенных очередью из скорострельной пушки, волны бессильно пытались лизнуть днище катера, но я от них уходил.
– Ты тоже хорошо водишь! – крикнула мне на ухо Леся.
Еще бы! Чего она ожидала от человека, который специально учился морскому делу, а затем вел огромный сухогруз в самое сердце бури? Катер же был удивительно легок в управлении, как и положено дорогой гражданской машине. И хотя прямоточный привод был для меня внове, но я быстро к нему привык. Погоняв катер как следует, я пустил его по прямой к «Тапрабани». В сумерках шторма станция выделялась яркими габаритными огнями.
– С причаливанием что-нибудь изменилось? – спросил я, понижая обороты турбин.
– Нет. Оставили стандартный эллинг, только сделали ворота побольше, – ответила Леся. – Подойдешь ближе, увидишь.
Сбросив ход до среднего, пришлось отключить генераторы глиссирующего экрана – они не справлялись с нагрузкой без поддержки подъемной силы корпуса и спойлеров. Катер с гулким ударом опустился на воду и волны взялись за него как следует.
– Включи водометы! – посоветовала Леся.
У меня дух захватило – отвык я от океанской качки.
– Где они включаются? – с приборами у меня не было времени разобраться.
– Дай я сама.
Мне пришлось уступить ей место. Устроившись в пилотском кресле, Леся запустила поршневой мотор и, борясь с качкой, на водометах подошла к громаде плавучей станции. Вход в эллинг обозначался светящейся бегущей стрелой, ее и впрямь было хорошо видно. Плюс светоотражающие оранжевые клинья по краю внушительных ворот в борту станции. Через такой проход можно загнать внутрь не только катер, но и довольно большое исследовательское судно или даже древний эсминец, какие бороздили океаны сто лет назад во время войны.
Впустив нас, ворота задвинулись, отгородив внутреннюю акваторию эллинга от бушующих океанских волн. Приветливо вспыхнули прожектора, озарив металл переборок и проявив на черной глади воды отражения погрузочных устройств. У пирса в замках швартовых узлов стояли три катера – два штатных аварийных и один совсем старый, частный, всего с одной кормовой турбиной и без намека на систему глиссирования. Я решил, что это катер Бена, которого я должен сменить.
С последнего моего посещения «Тапрабани», полгода назад, здесь многое изменилось. По крайней мере, эллинг тогда был раз в десять меньше, или мы зашли не в те ворота, что в прошлый раз.
– Тут стало просторнее, – сказал я, разбудив дремавшее эхо.
– Да. Станцию нередко переделывают под новые нужды, – кивнула Леся.
Она приткнула катер к швартовому узлу и опустила замки. Внушительный объем эллинга усиливал каждый звук и подолгу держал его в воздухе. Я подхватил рюкзак, и выбрался на шершавую поверхность пирса, дожидаясь, когда Леся меня догонит. Она скинула рубашку и вернула мне.
– Я техническую куртку возьму. Спасибо.
Их яркая рабочая одежда по техническим характеристикам была не хуже формы охотников, но не было в ней сурового боевого духа, так что менять на нее свою темно-синюю я бы не стал.
Поднявшись из эллинга, мы в первую очередь заглянули в жилой блок, где Леська переоделась в техничку.
– Оставь здесь рюкзак, чтобы не таскаться с ним. Я когда буду уезжать, заберешь его к себе в каморку.
– Что за каморка?
– Наблюдательная станция. Твое официальное рабочее место. Там неплохо все оборудовано – охранные мониторы, связь, хорошая персоналка с коммутацией через сателлит. Тесновато, правда, но имеется закуток для отдыха. Только в светлое время суток не спать, ладно? Ночью – пожалуйста, после того, как включишь охранную систему. А днем нельзя. Сегодня и завтра тут никого не будет, но если начальство застукает тебя за нарушением инструкций, тебя уволят, а я почувствую себя неловко, сам понимаешь.
– Да что я, маленький?
– Не дуйся. Должна же я хоть вкратце рассказать тебе об обязанностях! Пойдем, познакомлю тебя с Тошкой и Лидочкой, а потом проведу в рубку поста наблюдения.
Лестниц и переходов на «Тапрабани» было так много, что и заплутать немудрено. Если бы не флюоресцирующие номера на углах, я бы не рискнул бродить тут без Леси. Мы миновали широкую платформу, нависающую вдоль стены на пятнадцатиметровой высоте, и спустились к воде в противоположном конце эллинга, огражденном от основной акватории композитными переборками. Мы еще не достигли последних ступеней трапа, когда я расслышал громкий свист и дельфинье щелканье.
– Это Тошка Правый, – прислушалась Леся.
– Что, есть еще и Левый? – удивился я.
– Ты разве не знаешь, что дельфины все время спят одной половиной мозга? То левое полушарие бодрствует, то правое. Так они и живут. Полностью спать им нельзя – захлебнутся и утонут.
– И что, у полушарий личности различаются?
– Не сильно, но я всегда могу узнать, с каким Тошкой говорю – с Левым или Правым. Лидочка более цельная, у нее не поймешь, какая половина мозга спит, а какая бодрствует. Лет сто назад о частичных несовпадениях личности правого и левого полушарий никто не знал, поскольку в личность дельфинов никто из ученых не верил.
– А ты что, без коммутатора их язык понимаешь?
– Ну, не то чтобы посимвольно, но настроение уловить могу. А вот Ван научился различать некоторые слова. В китайском языке смысл фразы зависит от тона гласных звуков, так что у китайцев слух вырабатывается особый. Но и без всякого коммутатора я могу об заклад биться, что Тоша с Лидочкой сейчас обсуждают незнакомца в форме охотника. Они очень чувствительны к малозаметным проявлениям симпатии, поэтому знают, что мы с тобой не чужие. Меня они знают давно, а тебя видят впервые. Им любопытно.
– Значит, они уже видели охотников? – это вызвало у меня удивление.
– Тошка много чего видел за свою жизнь. Вообще вам будет о чем поговорить, я уверена. Например, недавно он повстречал в океане сумасшедшую торпеду. Она приняла его за охотника или какую-то другую цель и гонялась за ним минут сорок, пока не выработала запас глюкозы и не отстала.
– Первый раз слышу, чтобы торпеды нападали на жителей океана, – сказал я, вспомнив странный сегодняшний сон.
Однако Тошкин опыт меня заинтересовал, так что я твердо решил освоить коммутатор и расспросить дельфина. Я не забыл, как во время учебного погружения на километровую глубину на меня напала скоростная торпеда класса «Барракуда». Вот уж натерпелся я тогда страху!
Мы соскочили с трапа, и я увидел в смоляной воде двух глядящих на нас дельфинов.
– Тошка справа, – подсказала мне Леся. – Но Лидочка не менее интересна в беседе, потом сам убедишься. А пока я должна тебя представить. Заодно посмотришь, как работает коммутатор.
Вообще-то в учебке мне приходилось видеть вычислитель, предназначенный для перевода дельфиньих щелчков и свистов в человеческую речь, но на учениях мы с морскими зверями не взаимодействовали, так что применить его на практике у меня не было возможности. Для Леси же это была основная работа, так что она знала, как с ним обращаться. Подойдя к проклепанной металлической колонне на краю вольеры, Леся вставила кодовую карточку в щель на щитке и открыла дверцу, за которой располагался пульт коммутатора. Вслух просчитав до трех и обратно, она подстроила вычислитель к особенностям своей речи и сказала:
– Привет. Это мой близкий друг. Его зовут Роман.
В ответ Тошка длинно присвистнул и разразился трелью коротких щелчков.
– Насколько близкий? – перевел его вопрос синтезатор.
Голос у прибора был откровенно искусственным, без возможности передавать хоть какие-то оттенки эмоций, но уж к этому я за время службы успел привыкнуть, поскольку наша водительница была глухонемой. Когда была возможность, мы общались с ней жестами Языка Охотников, но в бою она частенько пользовалась бортовым вычислителем амфибии, который переводил ее жесты в синтезированную речь, чтобы мы слышали ее в гарнитурах. Для этого у Молчуньи была перчатка, наподобие тех, какие входят в комплекты аппаратов жидкостного дыхания для общения в глубине. А для нее вычислитель переводил наши жесты в текст на экране.
– Очень близкий, – улыбнувшись, ответила Леся.
Тошка нырнул, затем высунул морду из воды и шумно выдохнул.
– Вы с ним сношаетесь, как мы с Лидой? – прощелкал он.
– Да.
– Значит, ему можно доверять?
Подобная логика меня поразила, к тому же тема показалась мне чересчур щекотливой. Похоже, дельфины руководствовались совершенно другой этикой, нежели мы. Об этом я тоже решил побеседовать с Тошкой, когда представится случай. Только без Леси. Хотя это совсем уж глупо – ближе чем она у меня никого не было. Маму я мог считать близким человеком только в далеком детстве, но не после ухода на службу.
– Тоша, – с серьезным видом ответила Леся, – ему можно доверять, как мне. Когда ты узнаешь его получше, сам это поймешь.
– Но на нем форма охотника, – синтезатор изменил тембр голоса, и я понял, что теперь он переводит щелкающие трели Лидочки.
– Разве ты знаешь что-то плохое об охотниках? – спросила Леся.
– Нет, – ответила Лидочка. – Но охотники ныряют намного глубже, чем мы. Я не понимаю людей, которые проводят часть жизни за границами смерти.
Мне показалось, что вычислитель выдает не совсем адекватный перевод. Вряд ли он был приспособлен для ведения философских диспутов между дельфином и человеком.
– Пусть он скажет нам что-нибудь, – попросил Тоша.
– Скажи им, – повернулась ко мне Леся. – Они действительно так знакомятся. Только не говори «привет», а что-нибудь, о чем ты на самом деле думаешь. Они вообще не принимают лжи. Просто не понимают в ней смысла, хотя знают, что люди умеют врать. И любую фальшь они очень остро чувствуют.
Я шагнул к пульту коммутатора и произнес первое, что пришло мне в голову:
– С берега океан похож на зверя, заключенного в клетку.
Леся удивленно подняла брови, а Тошка с Лидочкой замолчали.
– Снаружи шторм, – первым нарушил молчание Тоша. – Ты выпустишь нас?
Я понял, что он обратился не ко мне, а к Лесе. Меня он просто проигнорировал.
– Да, я для этого и приехала, – ответила она, ненавязчиво оттеснив меня от пульта. – Хотите уйти прямо сейчас?
– Да. Вернемся, когда кончится шторм. Роман будет работать на станции?
– Да. Я открою вам нижний люк, чтобы вы могли войти в вольеру, когда угодно.
Леся нажала на пульте несколько кнопок и я ощутил ногами вибрацию приведенных в действие механизмов. Тошка с Лидочкой нырнули и, промелькнув серыми силуэтами, скрылись из виду в смоляной глубине.
– Кажется, мне устроят приличную взбучку, – вздохнула Леся, направляясь к трапу.
