Повесть Января

скачать книгу бесплатно

Я включил телевизор, нашёл один работающий канал, но передачу, которую там крутили, уже видел…

Чем бы себя занять?

Принял душ, потом с полотенцем на голове смотрел на улицу. Появились прохожие. Тётка из соседнего дома, развесив ковер на перекладине турника, выколачивала из него пыль. «Боже, – подумал я, – у неё, наверное, какая-нибудь болезнь, связанная с коврами. Дел, что ли, других нет?»

Нашел книгу, пробовал читать, но буквы скакали, сливались, и я утомился…

Проснулся я только следующей ночью, перед самым рассветом. Мне снилась Лиса: «Что за мучения, – подумал я, – хоть не просыпайся. В коем-то веке удалось встретить хорошую девушку, да только она оказалась ненастоящей».

Поднял с пола листок бумаги. Прочел: «Телеграмму получил… буду по расписанию… Дядя».

«Лиса!»

Я бродил из комнаты в комнату, щелкал выключателями… Я находил её платья, разноцветные парики… Круг за кругом я обследовал свою квартиру (у меня это можно: из залы выходишь на лоджию, оттуда на кухню, потом в прихожую и дальше опять в залу). И каждый раз, выходя из-за угла, я будто бы видел, как она скрывается за следующим. Я и пробовал идти быстрее, и бежать, и менять направления: кухня, лоджия, зала, прихожая; прихожая, зала, лоджия, кухня…

В конце концов я чуть не снес себе половину лица об дверной деревянный косяк.

Намочил полотенце, приложил его к голове и, распихивая ногами ворохи платьев, поплёлся к окну. Тётка из соседнего дома выколачивала половики.

В дверь позвонили.

Это пришла она.

– Я насилу тебя отыскала. Неплохо устроился. Что с тобой? – Она отняла полотенце от моего синяка, идеальное ее лицо исказилось гримасой сочувствия. – Кто тебя так?

– Никто, это я сам, об косяк, только что. – Я тряс головой, пожимал плечами, и едва не плакал от радости, – Я тут ловил тебя, а ты убегала. Совсем чокнулся, – сказал я и завернул воображаемый болт пальцем в висок.

Она оглядела ворохи платьев и улыбнулась:

– Вижу, не забывал! А с головой будь пожалуйста осторожней. Возможно, что у тебя там ещё сотрясение есть.

– Заходи! – вдруг опомнился я. – Чего мы здесь встали?

– Спасибо.

– И разъясни мне вопрос, – я закрыл дверь на замок, – у меня в голове каша такая. Представляешь, мне приснилось, что мы с тобой летим куда-то на громадном летающим корабле, а там твой дядя как будто и пингвин какой-то – бред полнейший! Или – нет… А телеграмма? Я только что её видел… Что-то опять не склеивается ничего. Мне с какого места приснилось – с вокзала или, может быть, раньше?

– С самого рождения всё тебе приснилось, а не с вокзала.

– Ты это серьезно?

– Конечно шучу! Но некоторые полагают, что жизнь – это сон.

Лиса бродила по квартире, пиная босыми ногами ворохи платьев:

– Да, выглядит всё очень натурально. Но только… это не твой дом. То есть, не тот, в котором мы с тобой жили.

Я опустился в кресло: голова закружилась. Видимо, без сотрясения, на самом деле, не обошлось.

– Когда ты шагнул на чужой трап, не сделав его своим, он тебя не удержал. А ты упал на крышу автомобиля. Скорее всего, звуконепроницаемого, потому в нем ничего и не услышали, хотя звук был, словно ударили в большой барабан… я думала, ты убился.

По дороге на этом самом месте ты, видимо, свалился, а очнувшись, начал ваять свой дом и вид из окна. Ты бы видел, как это выглядит со стороны! Высоко над землей, на крученом стволе, как на дереве, висит кубическая конструкция с фрагментом лестницы, а напротив расположилась плоская декорация двора. – Лиса посмотрела в окно. – Все эти дома имеют только ту стену, которую ты видишь отсюда, но с этой точки выглядят убедительно. Столько подробностей! Чувствуется глаз художника. С такими талантами тут можно хорошо устроится.

– Где – тут? – переспросил я.

– Правильнее было бы сказать «в Тут». Но так повелось, что мы опускаем предлог «в», и говорим просто: «приехать Тут», «жить Тут», но «уехать» уже «из Тут». Ты скоро привыкнешь.

– А как же эти люди? – Я ткнул пальцем в окно. – Я всех их знаю, это мои соседи.

– Это не люди, это театр теней, они бесплотные – одна только видимость.

– А косяк был довольно плотный, – заметил я, ощупывая синяк.

– Да, – сказала Лиса. – Сила воображения иногда поражает воображающего. Осторожней надо…

– Ты сейчас сострила, что ли?

– Нет, я серьезно. Синяк настоящий. А косяк ты сделал сам. Вот и думай!

– Ты совсем меня уж запутала.

– Не волнуйся! Распутаешься потом…

Я засмеялся.

И так, поздравьте меня с благополучным прибытием в Тут. Вернее, с прибытием Тут. У меня всё хорошо, если не учитывать сотрясение мозга, синяк на пол-лица и то, что бесплотная тётка колотит по половику, точно заведённая.

– Хватит! – выкрикнул я, и тётка лопнула, как мыльный пузырь.

Так-то лучше.

Многому предстоит ещё научиться, но я чувствую в себе громадный потенциал. Ты сказала, что у меня талант? Я намерен его развивать. Я стану здесь всемогущим – волшебником, колдуном! Кем тут еще можно стать? Я стану Тут всем! Я потрясающих добьюсь Тут успехов!

– А я с удовольствием на это посмотрю.

– Посмотришь! Увидишь! В конце концов, всё так и случится!

Я тебе обещаю!

ТЕТРАДЬ №2

Рейс был загружен едва ли на половину, и пассажиры выбирали места на свое усмотрение.

Я сел у окна, "застолбил" ручной кладью соседние кресла, дождался конца посадки, убрал подлокотники и получил целый диван, к своему великому удовольствию.

Выруливаем, гудим, бежим, дрожим, отрываемся…

Командир приветствует пассажиров:

Девять тысяч метров, температура за бортом… безоблачно, полет нормальный!

Твердое стекло иллюминатора холодит лоб.

Наблюдая извивы рек, ломаные зигзаги дорог, лоскутья полей – всю эту мозаику человеческой деятельности, я открыл, что геометрические фигуры – это особая, сугубо человеческая прерогатива, что мы покоряем природу посредством кубов, параллельных линий и многоугольников. Я уже почти вложил свой кирпич в башню человеческого зазнайства, мол, никто кроме нас не строит кубических жилищ, но вспомнились пчелиные соты. Конечно, не куб, всего лишь шестиугольник, но мысль уже утеряла свою безупречность, и я ее бросил.

Земля скоро высохла, побурела, взбугрилась.

– Плато Устюрт! – сказал пассажир сзади.

Знакомое слово – школьный курс Географии.

Оно давно лежало в моей голове. Просто слово, без образа. Такое же бессмысленное, как Ганалулу, Буркина-Фасо, Какманду.

(Текстовый редактор предлагает заменить Какманду на Катманду, но это тоже всего лишь слово – пустой звук).

Плато Устюрт тогда стало именем, у него появилась поверхность, портрет. Казалось я мог ощупать его руками.

Какое же оно громадное!

Вспомнилось, как двоюродный дядя – водитель автобуса Гена (тот самый, что поначалу был милиционером и принес мне альбомы с почтовыми марками), рассказывал об этом плато:

Трасса идет параллельно железной дороге, это не асфальт, не бетон, а песок, укатанный большегрузами. Один водитель решил проехать с другой стороны “железки”, ему показалось, что так будет лучше. Сперва он держался железнодорожной насыпи, но потом потерял ориентир и ушел в сторону. А через месяц нашелся и рассказал такую историю: он ехал неделю, все съел, выпил и молился уже о спасении, когда через тысячу километров выехал к морю, нашел там поселок, и только тогда определился географически, и смог доехать до цели. Проделал огромный крюк.

А казахи рассказывают такую историю про эти места: три узбека пошли в соседний кишлак и пропали на десять дней. Вернулось, в конце концов, только двое. Сказали, что третий потерялся. Искать его никто не пошел. Где там искать? Но все понимали, что не могли люди в пустыне десять дней продержаться без пищи и жидкости, так что съели его двое выживших, бесспорно съели.

Правда, узбеки рассказывают похожую историю про трех казахов…

Как будто это что-то меняет.

Самолет летит уже минут двадцать, а оно не кончается! А пешком или верхом – сколько бы понадобилось времени на такой переход? И сколько раз за одну жизнь можно было сходить через него до Москвы?

Раз пять? Или, может быть, десять?

По прямой здесь – четыре тысячи километров, а дорогами, наверняка, не меньше пяти. Если каждый день проходить по пятьдесят километров, понадобится сто дней. Туда и обратно – около семи месяцев, а еще погулять, товары продать, гостинцев купить женам и детям. А чтобы дома не волновались, надо голубя отпустить с запиской, что доехал, мол, все хорошо. Голубь до тысячи километров за день пролетает и летит по прямой в родной голубятник: значит, дня за четыре доставит весточку. Полезная птица голубь – уже на пенсии – отслужил человеку, спасибо ему! Много кто совсем вот недавно болел голубями: голубятни строили, свистели так лихо, гоняли стаи свои над домами, теперь таких голубиных энтузиастов почти не найдешь. И лошади дюже потрудились на нас многие тысячелетья, тоже давно уж в отставке. Собака пока еще служит, но работы и для нее не много осталось. А она ведь – первый наш друг! Наидревнейший! Первой пришла, последней уйдет. Все течет, все изменяется – бывшие помощники становятся просто питомцами – блажью – или бродячим недоразумением – помехой.

Вот лечу я, а мысли одна за другую цепляются – ползут, ползут… и вроде нехитрые такие, ничего в них особого нет, на нобеля не потянут. Но здесь, где можно никуда не спешить и ты просто ждешь, когда твое тело перенесут из точки «А» в точку «Б», где от тебя ничего не зависит, любая мысль ценою чуть выше нуля уже хороша.

Нет, все-таки самолеты – это чудо!

Как они так умудряются летать?

Не понимаю.

Никто не понимает. Даже те, кто их делает…

Один знает про хвост, другой про бензин, третий про алюминий, и вместе у них получается самолет, который никто из них не понимает.

Один мой знакомый поэт, дочитав до этого места, сказал, что в моей писанине много заимствований. На что я ему завернул, мол, в его ДНК-коде заимствований не меньше. Он малость притих но, поразмыслив, добавил, что много банальностей. Тогда я задумался: как мне двигаться дальше, не опасаясь заехать в банальную кашу ногой?