скачать книгу бесплатно
– Да, Дмитрий Николаевич! Если позволите, я продолжу… Вступив в права наследования, мадам Атталь взяла в свои руки управление предприятиями покойного супруга и проявила в деле невероятную коммерческую хватку. До начала войны тогда был ещё год, но мадам уже принялась переводить свои заводы на военные рельсы, начав выпускать какие-то там детали для орудий и армейской техники. В начале весны 1914 она приехала в Россию для заключения контракта с Русско-Балтийским вагонным заводом, но договориться с Шидловским[21 - Михаил Владимирович Шидловский – генерал-майор, с 1900 г. по 1917 г. председатель Правления Акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода (РБВЗ), один из основоположников российского самолётостроения, в Первую мировую войну командовал эскадрой воздушных кораблей.] у неё не получилось. Тогда мадам из столицы приезжает к нам в Первопрестольную и тут находит общий язык с Пафнутием Евдокимовичем Никифоровым, владельцем механического завода, что в Алексеевской слободе. В это время уже было очевидно, что войны не избежать. На Русско-Балтийском вагонном заводе запускают производство армейских самолётов, и под это военное министерство объявляет конкурс на поставку на РБВЗ каких-то там деталей. В подрядчики рвались двое: наш московский Никифоров и тульский оружейник Пётр Григорьевич Тихоходов. Вот тут-то история и начинает приобретать криминальный оттенок. Тихоходов пишет жалобу на высочайшее имя, что его конкурент якобы подкупил какого-то там генерала в министерстве и требует отстранить взяткодателя от участия в конкурсе, а мздоимца примерно наказать. Начинается разбирательство, а спустя неделю после открытия дела совершается покушение на Тихоходова. Фабрикант чудом остаётся жив, но с тяжёлым ножевым ранением попадает на больничную койку. Происходит это происшествие в Москве и, ясное дело, попадает к нам в сыскное.
– Я помню это дело, – вставил Руднев. – Там за неделю злодеев поймать удалось.
– Так-то оно так, – подтвердил коллежский советник, – Но у истории этой было второе дно. Пока раненный заводовладелец на ладан дышал, его управляющий давал показания в том ключе, что дескать всё это происки их конкурента Никифорова, но как только Тихоходов очухался и заговорил, версия происшествия враз переменилась. Пётр Григорьевич заявил, что напали на него грабители и даже дал их описание. Мазуриков невероятно быстро поймали, когда они, проявив необъяснимую глупость, принесли часы и портсигар Никифорова в самый большой московский ломбард.
– Думаете, грабители купленные были, а фабриканта припугнули? – спросил Белецкий.
– Уверен! Тем более, что Тихоходов тут же из больницы отправил прошение о снятии его заявки с конкурса. И поставку деталей передали заводу Никифорова и его швейцарскому партнеру – мадам Атталь. Мы, конечно, ещё поковырялись в этой истории, но нам очень внятно дали понять, что инцидент полностью исчерпан и что мутить воду, где замешано имя иностранной подданой, по меньшей мере недальновидно. Даже премии, в кои-то веки, выдали за успешное раскрытие дела.
– И что вы наковыряли? – всё ещё натянуто спросил Руднев.
Терентьев на секунду замялся, а после отчеканил.
– Мы нашли посредника. Он утверждал, что заказчиком нападения являлся иностранец. По описания очень похож на человека из свиты госпожи Атталь. Её имя впрямую не фигурировало, потому я его и не вспомнил, когда вы, Дмитрий Николаевич, его вчера назвали.
– «Перспективная» особа… – пробормотал Белецкий, и Руднев понял, что дворецкий не преминул сфискалить (устар. донести, наябедничать).
– Мадам упоминала, что её интересы напрямую связаны с военными нуждами, – сказал Руднев. – В коммерческих вопросах эта женщина и впрямь не склонна к сантиментам. Так что я вполне допускаю, что она не стала бы деликатничать в борьбе за министерскую поставку.
– А что ещё она вам рассказала? – спросил Анатолий Витальевич. – Надеюсь, вы с ней не только коммерцию обсуждали.
– Преимущественно мы обсуждали мою живопись и антироссийский Османо-Болгарский альянс.
Белецкий изумлённо поднял брови:
– Никогда бы не подумал, что вы, Дмитрий Николаевич, способны увлечь женщину политической беседой! Уж простите, но вы в таких вопросах полный профан.
– А это не я её, а она меня увлекала, – признался Руднев и рассказал друзьям про разыскиваемый, по словам Шарлотты, документ, про загадочного Мизинца и не менее таинственных грузинского Михаила и болгарского Ивана.
– Мне это видится такой же нелепицей, как и газетная трескотня про Вер-Вольфа, – заявил коллежский советник, когда Дмитрий Николаевич окончил свой рассказ. – Такое разве что в книжках для гимназистов пишут!
– Согласен, – поддержал Руднев. – И меня даже не столько сюжет и действующие лица смущают. Я точно знаю, что Павел Сергеевич не мог ничего серьёзного разболтать.
– Так может он и не всерьёз всё это наговорил? – предположил Белецкий. – Князь отличался отменным чувством юмора, вот и решил позабавить даму. Пошутил!
– Белецкий, – покачал головой Дмитрий Николаевич. – Ты имел удовольствие разговаривать с госпожой Атталь. Скажи, она производит впечатление легкомысленной особы, которую можно развлечь побасенками?
Белецкий признал, что швейцарская предпринимательница, напротив, видится ему женщиной крайне умной и проницательной.
– Тогда остается два варианта, – резюмировал Терентьев. – Либо Вяземский действительно что-то наговорил иностранке с какой-то своей тайной целью. Либо это она наговорила вам невесть что.
– Именно так я подумал, – признался Руднев. – И когда я ей об этом сказал, она обиделась и сбежала.
Анатолий Витальевич хмыкнул и с улыбкой спросил:
– А вы не думаете, друг мой, что мадам Атталь флиртует с вами?
От этого полушутейного вопроса Дмитрий Николаевич вдруг снова почувствовал смущение и досаду.
– Мне показалось, что я не в её вкусе, – буркнул он. – Ей импонируют хваткие коммерсанты и отважные шпионы, а не художники романтической школы… А если серьёзно, то я уверен, что нам нельзя снимать со счетов рассказанную ею историю. Нужно понять, что за игру вёл Павел Сергеевич… И ещё одно, господа, я узнал кое-что новое об Ютенштайне и шифре.
И Руднев рассказал об итогах визита к чудаку-букинисту.
Предположение о датах очень взволновало коллежского советника.
– Получается, одна дата встречается дважды – в доме Каменских и в портсигаре Вяземского, – озабочено проговорил он. – С седьмого по четырнадцатое мая… Это же через две недели! А у нас на руках убитый князь, покушение на вас, Дмитрий Николаевич, покрытая мраком история заговора и ещё какой-то там Мизинец, приторговывающий тайной перепиской Турецких и Болгарских агентов. И никакого просвета! Да ещё и расследование наше на грани официальности и самоуправства… Да-а… Какие предложения, господа?
Белецкий кашлянул и с явной неохотой сказал:
– Видимо, мне придётся-таки заделаться протеже Рихтера-Судейкина. Вы договорились о встрече, Анатолий Витальевич?
Коллежский советник оживился.
– Да! Если вы готовы, друг мой, мы можем встретиться с ним завтра же… – внезапно Терентьев осёкся и произнёс уже куда как менее бодро. – Белецкий, вы уверены?.. Я, так сказать, в свете полученных нашим дознанием данных начинаю жалеть о своей идее! Мне совсем не хочется толкать вас к волку в пасть!
– Und wir reden nicht von Wolf, sondern von Werwolf. Es wird noch besser! (нем. Речь не о волке, а об оборотне.Это куда интереснее!) – попытался пошутить Белецкий, но друзья его даже не улыбнулись. – Господа, после толпы разъярённых торговок меня мало чем можно напугать! Ну, хотите, я серебряной пулей револьвер заряжу?
– У вас не будет с собой револьвера, Белецкий! – отчеканил Терентьев. – Вы будете вооружены своим безупречным немецким и, пожалуй что, пару ветхих книг с собой прихватите… Вы же не против, Дмитрий Николаевич?.. Да, Белецкий, и крест православный снимите…
– Меня там что, раздевать станут?
– Я не знаю, что с вами там будут делать! – рявкнул Терентьев. – Мы вышли за рамки обычного криминального следствия и вступили на скользкий путь, где ваш покорный слуга чувствует себя крайне неуверенно… Будь проклята эта война!.. Ясное и предсказуемое для меня уголовное дело полностью затмили шпионские страсти! Мне иной раз кажется, что нынче воруют только секретные карты, а убивают только офицеров разведки! Старый добрый криминальный сыск превратился в анахронизм!
Терентьев замолчал, но выглядел кране сердитым.
– Если вы закончили, – осторожно произнес Белецкий, – я бы хотел уточнить ещё пару моментов. Правильно ли я понимаю, что, по сути, я играю самого себя, но с жульническими наклонностями? Если так, то не всплывёт ли, что хозяин расхищаемой мною коллекции в чести у сыскной полиции?.. И второй вопрос. Каким образом мне начать задавать вопросы про Вер-Вольфа? В таких сообществах не любят излишне любопытных людей. Если я ринусь с места в карьер, меня заподозрят либо в злонамеренности, либо в глупости. И любом случае, откровенничать со мной не станут.
– Я уже продумал вашу легенду, Белецкий! – снова приободрился Терентьев. – Вы скажете, что у вас есть родственники в Вольском уезде[22 - Вольский уезд – один из центров проживания поволжских немцев.]. Их сын отправился в Москву и пропал, а недавно всполошённые родители увидели его имя в газетах в списках заговорщиков. Вас попросили разузнать, что там с их нерадивым чадом случилось. Имена по понятной причине называть вы не хотите. Что же касается того, что хозяин коллекции с полицией дружит, так говорите, что это вам только на руку. Господину, дескать, до ценностей дела нету, зато через его занятие и у вас полезные знакомства имеются, благодаря которым вы уж который год дела свои потихоньку ведёте с полной безопасностью. А теперь вот решили масштабную операцию провернуть, потому как имеете серьёзное намерение из беспокойной России сделать ноги в Америку или Австралию… Как вам такая история?
Белецкий скептически покачал головой.
– Всё это очень поэтично, Анатолий Витальевич! А что, если легенду мою захотят проверить? Я же погорю!
– Конечно, вас станут проверять, – уверено подтвердил коллежский советник. – Сперва опросят своих, потом прикормленных в наших службах. И там, и там я вам репутацию смогу обеспечить. Не очень достоверную, но и не совсем провальную. А когда уж дальше копнут, тут, несомненно, легенда ваша рассыплется. Но на это уйдёт время – не менее двух недель. Так что до этого момента вам будет нужно миссию свою завершить.
– Мне кажется, это слишком рискованно! – вмешался Руднев. – Если смерть Вяземского имеет отношение к заговору Вер-Вольфа, Белецкий подставляется под удар профессиональных убийц. И даже если мы ошиблись, ситуация не лучше! То, что случилось с репортёрами и то, как вы, Анатолий Витальевич, нынче отобедали, даёт веское основание предполагать, что тайна заговора тщательно охраняется. Значит, если Белецкого раскроют, дело ему придётся иметь не со спекулянтами, а с секретными службами, которые, как вы сами сказали, шутить привычки не имеют.
Терентьев возражать Рудневу не стал и испытующе воззрился на Белецкого, ожидая решения от него.
– Я всё-таки рискну, – наконец сказал Белецкий и рассудительно добавил. – На фоне подсыпанного яда и приставленного пистолета, опасность моего маленького спектакля смотрится вполне умеренно…
Анатолий Витальевич кивнул и деловито перешёл к следующему вопросу:
– Дознание о покушении на вас, Дмитрий Николаевич, официально открыто. Так что завтра я смогу вернуться к Каменским и начать задавать вопросы о гостях. Прошу вас подумать, с кого мне стоит начать. И, кроме того. Помимо заговора Вер-Вольфа, благодаря мадам Атталь, у нас появилось ещё одно направление для расследования. Но пока, стоит признать, слишком уж неясное. Ухватиться не за что! Как думаете, Дмитрий Николаевич, может, француженка не всё вам рассказать успела, а? Попробуете разговорить её ещё раз?
– Если она захочет со мной говорить, – невесело усмехнулся Руднев.
Сомнения Дмитрия Николаевича развеялись в тот же вечер, когда около десяти расфуфыренный посыльный гостиницы «Националь» принёс на Пречистенку тонко пахнущий духами конверт с лаконичной запиской, написанной изящным женским почерком: «On va se rencontrer demain ? midi. Viens chez moi. Sois pas en col?re. Сharlie. (фр. Встретимся завтра в полдень. Приходи ко мне. Не сердись. Шарли)»
Глава 8
Встав по своему обыкновению в шесть утра, Белецкий направился в мастерскую Дмитрия Николаевича, нимало не сомневаясь, что тот спать не ложился, а всю ночь провёл, рисуя и думая над делом, как это всегда случалось во время серьёзных расследований.
Белецкий не ошибся.
Дмитрий Николаевич действительно находился в своём виталище. Он сидел на полу, а вокруг него были разложены листы с записями и зарисовками.
– Я принёс вам кофе, – сообщил Белецкий, пробираясь среди записок и пристраивая поднос на заваленный всякой всячиной стол.
Его всегда поражал царивший в мастерской беспорядок, который Руднев называл «творческим» и который, по словам Дмитрия Николаевича, создавал особую вдохновляющую атмосферу. Педантичного же Белецкого такой хаос в зависимости от настроения либо повергал в растерянность, либо раздражал.
Возясь с подносом, Белецкий глянул на мольберт, втихаря заглянул в альбом с набросками и очень удивился, не увидев нигде портрета Шарлотты Атталь.
– Ты что-то потерял? – поинтересовался Руднев, заметив изыскания друга.
– Скорее, я что-то не нашёл, – признался тот, но мысль развивать не стал. – Чем вы занимаетесь, Дмитрий Николаевич?
– Составляю список подозреваемых, – лаконично ответил Руднев.
Белецкий поднял несколько листов, рассмотрел и скептически хмыкнул.
– Похоже, у вас тут какая-то очень хитрая система, – заметил он.
– Ничего хитрого. Я отбираю тех, кто подходит сразу по нескольким критериям. Во-первых, местонахождение. Во-вторых, потенциально возможная связь с заговором Вер-Вольфа. В-третьих, связь с канцелярией его императорского величества или любой другой службой, имеющей отношение к государственным секретам и госбезопасности. В-четвёртых, связь с Кавказом, Турцией или Болгарией. В-пятых, любые намёки на иные известные нам факты или какие-то странности.
– Кстати о странностях! – вставил Белецкий, подавая Рудневу чашку с кофе. – Я вот тут подумал, что лишние отпечатки на вашем бокале вряд ли могут принадлежать убийце, если только он не дилетант.
– Поясни.
– Опытный убийца наверняка знает про дактилоскопию. Он бы не стал прикасаться к бокалу. Да и в принципе, зачем было его трогать? У убийцы что, руки тряслись, и он боялся просыпать яд мимо?
Иллюстрируя свои рассуждения, Белецкий взял сахарницу и щедро сыпанул из неё в чашку, которую только что передал Дмитрию Николаевичу.
Руднев скривился и отдал чашку обратно. Сладкий кофе он терпеть не мог.
– И ты туда же! Спасибо, не отравы насыпал! Сам теперь это пей!
Белецкий пожал плечами, налил Дмитрию Николаевичу другую чашку, а себе по своему вкусу доложил ещё сахара.
– С ядом в моём бокале вообще всё непонятно, – признался Руднев и стал рассуждать. – Либо шампанское уже подали отравленным, либо яд подсыпали во время сеанса, когда мы в темноте сидели, либо – уже после, когда я в гостиную выбежал. Наименее вероятен второй вариант. Убийца должен был очень быстро в полной темноте найти мой бокал и дотянуться до него через меня да так, чтобы я этого не заметил. Такое сложно представить. Проще всего было подсыпать яд, когда все кинулись прочь от стола, но тогда выходит, отравитель не знал о том, что произошло в гостиной. Вряд ли бы он предполагал, что после произошедшей трагедии я пойду допивать шампанское. Значит, мы возвращаемся к версии о том, что нам с Пашкой изначально отраву подали. Вяземского хотели убить наверняка, поэтому подстраховались. И руку поцарапали и яд подсунули, отравив все бокалы на подносе. А потом спрятали осколки, чтобы яд не обнаружился.
Примостившийся на подоконнике Белецкий скептически сдвинул брови.
– Почему же, Дмитрий Николаевич, ваш бокал не убрали? – спросил он.
– Забыли или не было возможности сделать это без свидетелей, – высказал предположения Руднев.
– Натянуто, – возразил Белецкий. – Про осколки вспомнили, про остальные бокалы – тоже. А про ваш забыли? Да и на счёт свидетелей… Уверен, что там такая суета была, что можно было не то что бокал, мебель вынести, никто бы не заметил.
– Пожалуй, – согласился Руднев.
– И потом, – продолжал Белецкий. – По вашей версии должны были действовать опытные убийцы, которые имели в своём арсенале какой-то средневековый яд, недоступный для обнаружения. И при этом они подсыпают в шампанское кокаин, отравление которым даже студент определит, да ещё и, похоже, не знают достаточной дозы. В довершение всего убийца оставляет на бокале отпечатки пальцев и теряет флакон с ядом. Фантастическая небрежность!
– Я согласен со всеми твоими замечаниями, – сказал Руднев. – Можешь предложить свою версию?
– Мне всё-таки кажется, что убийство Павла Сергеевича и яд в вашем бокале – две разные истории, – ответил Белецкий. – И, если уж выбирать из предложенных вами вариантов, я склоняюсь к тому, что кто-то, не имеющий опыта отравления и ничего не знающий про убийство Вяземского, подсыпал вам яд, когда начался переполох в гостиной. Допускаю даже, что этот человек действовал спонтанно. Такая версия объясняет все несуразности!
– Все, кроме одной, – покачал головой Руднев. – Как сказал Анатолий Витальевич, получается слишком много убийц для одной светской гостиной. Нет, Белецкий, тут всё должно к одному сводиться. Уверен, что, когда мы распутаем убийство Вяземского, с отравленным шампанским тоже всё разъяснится.
– Ладно, – сдал позиции Белецкий. – Давайте искать убийц Павла Сергеевича. Кто у вас на примете?
– Пока пятеро.
Руднев протянул Белецкому список, тот прочитал и ахнул.
– Дмитрий Николаевич, а вы не хотели бы начать с менее значимых персон? А то я за карьеру Анатолия Витальевича опасаюсь. Как бы его в отставку без прошения не отправили за такой масштаб подозрительности.
– Эти больше всех подходят, – упрямо заявил Руднев и принялся объяснять. – Первый –действительный статский советник Граббе Михаил Николаевич, чиновник особых поручений Собственной Его Императорского Величества канцелярии…
– А также брат Александра Николаевич Граббе, генерал-майора Свиты, командующего Собственным конвоем Его Величества, – счёл нужным вставить Белецкий.
– Верно! Младший брат. И не просто младший, а младший из пяти братьев!
– Вы намекаете на прозвище «Мизинец»?
– Я это допускаю.
– Дмитрий Николаевич, но я не хочу допускать, что нашего государя охраняет брат предателя! Желаете меня переубедить, добавьте аргументов в пользу ваших подозрений!
– Изволь! – Руднев подсунул Белецкому газету. – Это последняя статья про заговор Вер-Вольфа. Здесь сказано, что со стороны Канцелярии высочайшее распоряжение выявить и обезвредить Капитул курировал действительный статский советник Граббе, который до войны успешно возглавлял в Канцелярии комиссию по русско-турецкому вопросу. Кроме того, я видел, что Граббе с Вяземским пожимали друг другу руки и разговаривали, как очевидно знакомые люди.
– Вы меня не убедили, – упорствовал Белецкий. – Попробуйте с другой кандидатурой.
– Следующий – полковник Уваров Фёдор Борисович, глава Кавказского окружного интендантского управления. У них с Вяземским был конфликт. При нашей прошлой встрече Павел Сергеевич рассказывал мне про мятеж, который произошёл где-то на Кавказе. Как я понял, там предполагалось вмешательство англичан и турок, поэтому происшествие попало в зону компетенции разведки. Тогда я и услышал имя Уварова, который на тот момент руководил снабжением в должности корпусного интенданта, и, по версии Павла, продавал оружие, лошадей и провиант мятежникам. Доказать ничего не удалось, даже разбирательства толком не было из-за каких-то там покровителей Уварова. Фёдора Борисовича просто на пару лет куда-то перевели. Но сейчас он снова на поставках, причём именно Кавказского фронта. И именно на Кавказ поставлялись рысаки с конезавода одного из членов Капитула. Кроме того, как офицер кавказского корпуса Уваров, носит бурку, единственный из всех офицеров, присутствовавших вчера у Каменских.
– Это-то тут при чём? – не понял Белецкий.
– Шарлотта сказала мне, что Павел кого-то в зале назвал: «Волк в овечьей шкуре».
От Белецкого не ускользнуло, что Дмитрий Николаевич упомянул мадам Атталь по имени, но акцентировать на этом он не стал.
– Этот ваш кандидат мне куда менее симпатичен, но и здесь всё выглядит несколько надуманным.
– Третий подозреваемый, – продолжил Руднев, не обращая внимания на критику со стороны друга. – Остроградский Всеволод Александрович, старший советник Министерства иностранных дел при Азиатском департаменте…
– Остроградский-то вам чем не угодил? – изумился Белецкий. – Он один из ярых патриотов, отстаивающих идею неразрешимости и извечности русско-германского конфликта.
– Всё не так однозначно, – возразил Дмитрий Николаевич. – Это сейчас Остроградский ратоборствует против немцев, а ещё несколько лет назад он входил в число оголтелых друзей Германии, ратующих за сближение наших империй. Его первой женой была немка, причём какая-то там дальняя родственница Августы Виктории[23 - Августа Виктория Фредерика Луиза Феодора Дженни – супруга императора Германии Вильгельма II.]. Когда же в Европе отчётливо запахло порохом, Остроградский быстро переобулся из немецких башмаков в русские лапти, и даже наскоро развёлся и женился второй раз, теперь уже на представительнице рода Долгоруких. Всеволод Александрович так громко и активно каялся в своих прежних заблуждениях, что его на всякий случай перевели в Азиатский департамент[24 - Азиатский департамент – один из департаментов Министерства иностранных дел Российской империи, который в числе прочего занимался вопросами Кавказского региона.] – обрати внимание, именно в Азиатский! – но он по-прежнему считается лучшим в России знатоком германского вопроса, входит во всякие там советы и имеет обширнейшие связи с немцами в России и за её пределами. Мне всё это Каменский рассказал. Он очень недолюбливает Остроградского, считая его исключительно двуличным человеком.
