Чёрный дым

Роксана отхлебнула из стакана на столе, звонко стукнув зубами о стекло. Боже, в каком же унизительном положении она находилась! Каждый свой жест, каждое произнесённое слово казались ей самой неуклюжими и неправильными… Она понимала, что ей не удаётся скрывать эмоции, что она вот-вот сорвётся и наговорит лишнего, что зарыдает. От этого было ещё обиднее и жальче себя. А начальник отделения продолжал методично терзать её, не обращая внимания ни на что:

– Когда умер Ваш муж, известный в городе бизнесмен, меценат, владелец нескольких крупных предприятий, магазинов и тому подобного, уважаемый человек, занимающийся благотворительностью, я, читая об этом в газетах, всё задавался вопросом: "Почему? Как здоровый крепкий мужчина в расцвете сил, вдруг сгорел за несколько месяцев от рака? И ведь всё было у него хорошо. Недавно человек счастливо женился, не прошло и полгода…"

– А что, такого не бывает? Болезнь не выбирает… И при чём здесь я? – пыталась храбриться Роксана.

– Бывает. Но вот что странно: спустя небольшое количество времени ребёнок Садыкова попадает в больницу с подозрением на такой же диагноз…

– Откуда Вы знаете?

– За прошедший день, когда Вы, по всей видимости, приятно проводили время сама с собой и расслаблялись (Ильин щёлкнул пальцами по своей шее, изобразив известным жестом питьё горячительных напитков), мы провели следственные действия, в частности опрос свидетелей. Ваших свёкра и свекровь, вашу домохозяйку и няню, даже врачей, которые обследуют Вашу падчерицу. Она, кстати, оказалась совершенно здоровой. Если Вам это интересно.

– Как здоровой?!

– Так. Произошла ошибка в анализах. И всё. Обследование ещё не закончено, но профессор Карпенко из обл.больницы утверждает, что диагноз рак крови вряд ли подтвердится. Девочка чувствует себя хорошо.

Роксана почувствовала себя так, будто её подставили. Почему именно это она ощутила, было не понятно, но во всём происходящем улавливалась какая-то зловещая закономерность. Или мистика? Она почти закричала то, что ей казалось сейчас самым уместным:

– Ну, слава богу! Главное, моя дочь здорова! Вы не можете меня здесь держать, я должна увидеть её и забрать скорее домой!

– Да, да. Я конечно верю, что для Вас это главное, и что Вы безумно любите малышку и хотите забрать. Но только это не получится теперь. Если подтвердится ваша вина в убийстве её родного отца, Вы отправитесь за решётку надолго, и Вас лишат родительских прав. Точнее, опекунских. У девочки есть родные бабушка и дедушка, они заберут её из больницы. Между прочим, они дали согласие на эксгумацию тела Садыкова, в котором теперь более тщательно будут искать следы токсических веществ…

У Роксаны начало проясняться в голове. Она не знала, что ей делать, как себя вести. Из её глаз градом покатились слёзы, оставляя чёрные дорожки на щеках. Она всхлипывала и сотрясалась всем телом. Правда это не производило впечатления на безжалостного Ильина, и такого же толстокожего Ракитина. Они переглянулись. Начальник отделения продолжал:

– Успокойтесь, Роксана Олеговна. Думаю, Вам лучше написать чистосердечное признание, – он пододвинул к Роксане чистые листы и ручку. Одна слезинка капнула на краешек листка. Женщина в последний раз собралась с силами и посмотрела в глаза Петра Васильевича в упор красными и опухшими от слёз глазами:

– Скажите конкретно, какие у Вас доказательства против меня?

Ильин рассказал. Конечно всего он знать не мог, но того, что знал, было достаточно. Со всем остальным разберётся потом Ракитин, он соединит все звенья цепи, найдёт улики, найдёт ствол… А сейчас его дело – расколоть убийцу. В том, что женщина виновна, у него не было сомнений. За несколько минут, до того, как Садыкову доставили, ему отзвонились по результатам обыска: следы яда в доме бизнесмена найдены. Дело в шляпе! Поэтому он рассказал Роксане о том, что произошло вчера, в утро вторника. После чего Садыкову, всю бледную и окаменелую от услышанного отвели в камеру.

А про то, что произошло накануне отлично знал Рахман Георгий Леонидович.

Глава семнадцатая

Утро вторника для заведующего патологоанатомическим отделением областного бюро судебно-медицинской экспертизы Георгия Рахмана началось с чашечки ароматного кофе и сдобной булочки. В шесть часов утра. Настроение у него было отрадное, несмотря на усталость от прошедшего дежурства. Ему, 56-летнему врачу высшей категории, заслуженному врачу- мед. эксперту, отличнику здравоохранения давно не полагалось дежурить. Но он всё же брал пару дежурств в месяц, так как только здесь, на работе в уютном тёплом морге он мог отдохнуть от своей надоедливой супружницы, неповоротливой еврейки Серафимы, которая пилила и пилила его с утра до ночи по поводу и без. Работы всё равно ночью было немного. В основном – бумажная. Вскрытия всегда проводились днём, трупы же могли иногда доставлять и ночью, но приёмкой мёртвых тел занимались санитары. Его присутствие требовалось лишь изредка, когда привозили криминальный труп. И то для того, чтоб бегло осмотреть убиенного и ответить на вопросы следователя о причинах смерти, о характере раны и тому подобное. Предварительно, не более того. А уж с утра проводилась собственно экспертиза. Поэтому ночью доктор был предоставлен сам себе: лежал на диванчике, смотрел телевизор, чаёвничал. Бывало баловался коньячком в одиночку. Много читал. И никто не зудел под ухом. Благодать! А недавно жизнь преподнесла подарок в лице новенькой молоденькой санитарочки, которая устроилась на работу к ним в бюро. Она была узбечкой или таджичкой, он всё время забывал. Приехала откуда-то из средней Азии, где она была вроде бы медсестрой. В обязанности Гузаль входила уборка секционного зала, вынос отходов, приготовление разных растворов для содержания трупов и тому подобное. Ну ещё иногда ублажать заведующего. А он девчушке делал подарки. Небольшие: конфеты, фрукты, всякие штуки для личной гигиены, там гели для душа, шампуни, которые покупал в супермаркетах по акции. Дорогих подарков позволить не мог, считал, что это будет девушку обязывать, и ей неудобно будет их принимать. Зато такими милыми мелочами пожилой любовник радовал девушку постоянно, и собственной щедростью он был горд перед самим собой. Никто ведь о его зазнобе не знал.

И как раз после такой очередной ночи любви, когда ему довелось отведать молодого упругого тела своей славной любовницы, Георгий сидел за столом в кабинете, прихлёбывал горячий кофе и предавался воспоминаниям о только что полученных ласках. Девушка недавно ушла. Отпустил её пораньше, хотя не хотел. Но она так просила, не могла допустить, чтоб кто-то из персонала её заподозрил в связи с шефом. Иначе, как бы объяснила своё присутствие в морге не в свою смену, если б её увидели. Рахман понимал девушку и уважал за это. В его душе даже начало просыпаться какое-то трепетное чувство к Гузаль, похожее на любовь. "Эх! Вот посажу её в свою ласточку, и махнём куда-нибудь на Черное море! На недельку," – фантазировал он, зная, что никогда этого не будет. А вдруг? Ведь о такой крутой иномарке он тоже раньше и не мечтал, а вот однако же подвалило счастье. Деньги чуть ли не с неба упали, и смог купить себе Volkswagen Passat B7, отличную тачку, хоть и с небольшим пробегом. Почти новую. Женщина, заплатившая ему за поддельную экспертизу, не поскупилась тогда. Давно это было, ещё зимой. Рахману неприятно было вспоминать про ту взятку, но голос совести мгновенно умолкал, когда он уваливался за руль своей ласточки. Вот и теперь, вспомнив об этом невзначай, он слегка вспотел, но усилием воли прогнал дурную мысль. Но не тут-то было. В дверь морга позвонили. Неужели привезли кого-то? Вот изверги. Не могли до восьми подождать, до начала дневной смены. Наверняка опера из третьего отдела, это им обычно неймётся. Единственный санитар, дежуривший с Георгием был мертвецки пьян и спал сном младенца прям на носилках в дальнем конце длинного коридора перед входом в секционный зал. Рахман крикнул: "Генка, открывай иди!" Но тот не реагировал. Позвонили настойчивее. Доктор, матюкаясь, поплёлся к двери, не поленившись подойти сначала к злосчастному Генке и с силой пнуть по носилкам.

Рахман отворил железную дверь. Зевая и потирая заспанные глаза, приготовился встретить недобрым словом опер. группу из третьего отдела, но вместо этого почувствовал удар в лоб чем-то тяжёлым и холодным. В глазах потемнело и он упал. Ещё один удар по затылку вырубил его.

Сознание возвращалось очень медленно и неохотно. Вместе с ним в голове Георгия разливалась острая нестерпимая боль, охватывающая череп огненным обручем на уровне лба.

– А-а-а… – застонал он.

Попытался открыть глаза, они приоткрылись лишь на четверть. Веки были тяжелыми, словно из бетона. Чрез узкие щёлочки Рахман увидел миловидное девичье личико, белокурые волосики вьющимися прядками ниспадали на лоб и щёки. "Кажется, я умер, и за мной явился ангел, чтоб проводить в рай", – подумал доктор, но тут же одёрнул сам себя, – "Не, мёртвые не чувствуют боли… Да что происходит, чёрт возьми?!" Последнюю фразу он произнёс вслух, но очень тихо, едва шевеля пересохшими губами.

– Оклемался, тварь?! – донеслось до ушей доктора, лежащего на спине у плотно закрытой на щеколду входной двери.

Неужели, это к нему обращаются? Голос женский… Больше даже девчачий. Та- а- а- к. Это не супруга Серафима. Не любовница Гузаль. Кто тогда? Марина Николаевна, главный врач? Да нет, что ей здесь делать в такую рань? И зачем бить его и обзывать? Значит, это – посетительница с лицом ангела. Настоящие ангелы так себя не ведут. В общем, чтоб узнать наверняка кому и что от него нужно, придётся открыть глаза. Невзирая на дикую головную боль. От двух мощных ударов…

– Вставай и шагай в кабинет! Быстро! – скомандовал девчачий голос.

Только после этого Рахман смог полноценно открыть глаза и увидеть в метре от себя худую белобрысую девчонку в голубом спортивном костюме и темных очках. Двумя руками она держала пистолет, направленный ему в голову. От этого зрелища по спине побежали мурашки. Он кряхтя перевернулся на живот и из этого положения сумел кое-как подняться на ноги. Из-за головной боли и от шока он не мог здраво рассуждать и понимать происходящее, но инстинкт самосохранения подсказал, что человека с оружием, неважно бандюган это или худощавая девка, надо слушаться. Он молча пошёл, затылком ощущая, как дуло пистолета последовало за ним. Зашли в кабинет.

– Сел за стол! Быстро!

Он сел, в ноздри ударил запах ещё не остывшего кофе. Это принесло некоторое облегчение, и доктор несмело спросил у девчонки, вставшей с другой стороны стола и направившей дуло пистолета снова ему в лоб:

– Что Вам н-н-н-а-до?

– Бумагу возьми. Будешь писать чистосердечное признание.

– К-к-к-а-а-кое?

– То, от которого твоя жизнь жалкая зависит.

– Я не понял, кто Вы и в чём я должен признаться? – лепетал доктор, тараща глаза на девушку.

– В том, на какие шиши ты, шкура продажная, свою навороченную машинку приобрёл. А кто я – не твоё собачье дело! Пиши, мразь!

Рахман осознал, что его припёрли к стенке. Не зря всего полчаса назад ему вспомнилась та женщина-взяточница, его благодетельница, как он считал до этого момента. Думать, кто эта девчонка, и зачем она хочет погубить его, ему было некогда. Надо было как-то действовать. Трясущимися мясистыми руками он стал шарить в верхнем ящике стола, доставая бумагу. При этом мелькнула мысль: "А вдруг она блефует? Сейчас Генку крикну, он прибежит и обезвредит её. На неё же дунешь – улетит к чертям".

– Не вздумай орать! – приказала девчонка, прочитав его мысли.

Но доктор всё же рискнул:

– Ген!!! Сюда!!! – завопил он и машинально сильно зажмурился.

И правильно сделал. В следующую секунду уши его заложило от громкого щелчка. Пуля просвистела у его щеки, и он почувствовал на долю секунды колебание воздуха, произведённое ею. Она попала в бетонную стену за его спиной. Моментально эпицентр боли из области лба горе-эксперта переместился в область левой скулы. Врач боялся шелохнуться, он скосил глаза влево и вниз и заметил брызги крови на рукаве своего белого халата в области плеча. Значит, задело. Выходит, не блефует деваха. И гадкий алкаш Генка не услышал его крика о помощи. Осознав, наконец, всю серьёзность своего положения и неотвратимость расплаты, Рахман Георгий повиновался. Он положил перед собой лист бумаги и смиренно спросил:

– Что писать?

– Тебе лучше знать. Где, когда, от кого, и, главное, за что ты получил взятку прошлой зимой. Пиши внятно и в подробностях. А то…

– Да понял я! Понял. Но я не помню точно, когда это было.

– В ноябре-декабре это было. Вспомнить всё – в твоих интересах. Я жду! – жёстко приказала девушка и вновь нацелилась прям в голову несчастному Георгию.

Рахман застрочил. Стараясь не злить опасную вооружённую бандитку, он вспомнил действительно всё. Даже писал аккуратно и разборчиво. Несмотря на боль от предстоящей утраты своей ласточки (ведь наверняка её отнимут у него), он постарался как можно чётче и в деталях описать все события того дня, когда к нему в контору явилась молодая черноволосая красавица и уговорила не находить яда под названием нитро****** в организме её умершего супруга. Рахман тогда долго "ломался", набивая себе цену. Моральная сторона вопроса его не интересовала в принципе, так как выдавать липовое заключение ему приходилось и ранее. Но то были другие случаи. И другие люди. Не крупные бизнесмены, как этот. В итоге, дама предложила семьсот тысяч рублей и ни копейки больше. От такой суммы у доктора чуть не помутился рассудок, но как же, чёрт возьми, он был счастлив тогда! Вспомнил как выбирал себе автомобиль. Вспомнил как любил свою машину, даже гладил иногда чёрные бархатные сиденья, разговаривал с ней… И вот, всё рухнуло. Да что там машина… Как бы не посадили ещё.

Закончив своё повествование на бумаге, Георгий поднял глаза на девушку:

– Я всё…

– Молодцом! Читай вслух!

Доктор прочитал. Получилось всё складно. Но девушка поморщилась и сказала:

– Переписать придётся. Здесь не указано имя взяткодателя.

– А я не знал, кто это была…

– Дурака не валяй, тварь! – закричала девушка с пистолетом. – Или хочешь пулю в лоб?!

Доктор задрожал ещё сильнее, вспомнив, что пистолет настоящий, и рана на его левой щеке отнюдь не от резиновой пули. Он быстро вытащил новый листок и старательно переписал всё по- новой с указанием фамилий и имён всех, кого знал и помнил. Не дожидаясь, сам прочитал написанное.

– Вот и славно! – заключила девица. – Теперь даю тебе три минуты на сборы и на заклеивание раны. И мы вместе едем на твоей заграничной красавице в третий отдел полиции с повинной. Ты относишь свою бумагу начальнику отделения. Он будет на рабочем месте.

– А дальше что?

– А ты как думаешь, что? Скажешь, меня совесть замучила, вот и признался. Чистосердечное признание смягчает наказание. Возможно отделаешься штрафом, и лицензии лишат. Может, условный срок дадут. А труп раскопают и проведут экспертизу заново. Все виновные в смерти того человека будут наказаны. Вот что дальше.

– А если мне не поверят?

– В твоих интересах сделать чтоб поверили. Ты у нас на крючке. Ты и твоя семья. Дочурка твоя двадцатидвухлетняя, Ирочка, на сносях, которая… Жена… Или ты думал, у такого уважаемого человека в городе, как Рамиль Садыков, нет друзей? Нет тех, кто захочет правды, справедливости? Ты думал, что такой умный и хитрый, что всё тебе с рук сойдёт? Отвечай, падла!

– Извините… – замямлил доктор, – просто деньги нужны были, а человек же всё равно умер, какая разница?

– Ах ты ж дерьмо собачье! Какая разница, говоришь? Я сейчас твои мозги по стенке размажу, а твоё письмо сама ментам отнесу! Вот какая разница!

Рахман понял, что девчонка на грани, что вот-вот сорвётся. Нет! Надо быстрее нести письмо. Мало ли что. Он скинул халат, надел пиджак, наскоро умылся холодной водой. Вынул из аптечки лейкопластырь и заклеил тщательно рану. Всё это он проделывал будучи под прицелом. Направился к двери. Краем глаза глянул на санитара, спящего на носилках. Тот во всю храпел, не подозревая, что недавно тут свистели пули, и жизнь его шефа висела на волоске. На этого противного Генку Рахман злился больше, чем на блондинку, на себя и на ту гадину, что уговорила его принять взятку.

На улицу вышли незамеченными. Сели в машину, доктор за руль, а блондинка на заднее сиденье, откуда удобнее всего было держать на мушке Георгия, уткнув холодное дуло ему в затылок. Рахман включил зажигание. Тронулись. Где находится третий отдел обречённый эксперт прекрасно знал. Ещё бы. Их начальника подполковника Ильина часто показывали по телевизору в местных новостях, он слыл честным неподкупным и опытным сыскарём. Теперь же ему предстояло воочию увидеть этого уважаемого человека и попытаться убедить его в том, что он раскаивается в совершённом преступлении. За квартал до отдела полиции мучительница с оружием потребовала остановить машину. Она сказала Рахману последнее напутствие прям в ухо, и этих слов ему уже никогда не суждено было забыть:

– Сейчас ты пойдёшь к начальнику полиции Ильину и отдашь своё признание. И не вздумай обмолвиться хоть словом обо мне. Всю свою жизнь ты должен помнить о своём преступлении и молиться богу, о том, чтоб тебя не тронули. Ради твоей жены и дочери, ради внука. Ты же хочешь его увидеть, да? Знай, за тобой постоянно будут следить. И за ними тоже. И вообще, скажи спасибо, что к тебе пришла именно я, а то могло бы кончиться всё гораздо серьёзнее для тебя…

Рахман снова затрясся, как осиновый лист. Он и вправду был благодарен сам не зная кому за то, что его побила и ранила хрупкая девушка, а не какой-нибудь громила. Он хотел сказать "спасибо", но уже было некому. Девушка тихонько вышла из машины, негромко хлопнув дверцей. Он решил не мешкать и тоже вышел и направился к полиции пешком. По дороге его одолевали мрачные мысли: "Да, ничего не даётся просто так. Жаль ласточку мою. Надо спешить. Ничего, главное вытерпеть пять минут позора, когда следак прочитает признание. Потом будь, что будет. Главное – жив. Главное, чтоб Серафиму с Ирочкой не тронули. А Гузаль? Да ну её на фиг! От этих малолеток всего можно ожидать. Не было никогда любовниц, и не стоило начинать. Пошла она…"

Глава восемнадцатая

Пётр Васильевич Ильин лежал на диванчике в своём кабинете и курил электронную сигарету. Выпуская клубы густого пара, он сам себя хвалил за то, что смог отказаться от обычного курева после сорока лет стажа. Час назад закончился допрос подозреваемой Садыковой. Идти домой не было смысла. Три часа ночи. А завтра к восьми снова в отдел. Перед тем, как задремать на рабочем месте, подполковник прокручивал в уме прошедший день. Начался он с того, что дежурный доложил о каком-то типе, настоятельно требующем встречи с ним. Он был удивлён, так как никого не ждал в полвосьмого утра. И вот перед ним предстал запыхавшийся грузный еврейчик. Он его немного знал, это был суд. мед. эксперт из областного бюро. Правда, самому лично с ним работать не приходилось, но коллеги имели с ним дело. Ильин вообще знал и помнил всех, с кем когда-либо ему приходилось встречаться по службе даже мельком. Этого человека он знал заочно, и заочно он был ему неприятен… Шестое чувство… А потом этот человек отдал Ильину некий документ, написанный им самим же. И тут… Закрутилось, завертелось. Следственные действия, опрос свидетелей, поездка в татарскую деревню к родне Садыкова, задержание… Продуктивный был день. Хорошо поработали ребята. Одно не давало покоя подполковнику: "Зачем он, этот горемычный эксперт признался? Ведь восемь месяцев прошло после смерти бизнесмена. Совесть? Нет, это смешно. Его заставили. Да-да. Он ведь был явно избит. Гематома в области переносицы, пластырь на щеке, зашуганый вид. Но кто ему и Роксане решил насолить? Кто решил посадить Садыкову, и почему только сейчас, а не сразу? Наверное, какие-то дружки этого Рамиля. Наверняка, он был связан с криминалом, и кто-то из бандитов был в сговоре с его женой. А теперь между ними произошёл какой-то разлад, и ей решили отомстить. Ладно, пусть с деталями Ракитин разбирается. Главное, эксгумация. Она подтвердит вину Садыковой. Громкое будет дело." На этой мысли Петра Васильевича сморил крепкий здоровый сон.

Прошла неделя с того самого решающего вторника. Чета Яранских с дочерью подъезжали к деревне Жасминка, где находился дом родителей Рамиля Садыкова. Альфия жила у деда с бабушкой уже пять дней после выписки из больницы, где её признали здоровой. Бабушка девочки позвонила Ларисе накануне и попросила забрать малышку. Этого звонка Яранкая ждала. И даже ожидала, о чём будет разговор. По телефону мать Рамиля сказала, что даст разрешение на оформление опекунства над девочкой Яранским. Старики не хотели переезжать в город, а малышке в деревне жить нельзя. У них одна школа, где всего пять учителей и шестьдесят учащихся… Альфие через год в первый класс. Ну что она увидит в деревне? Родители Рамиля, надо отдать им должное, были грамотными и проницательными людьми. Лишь однажды они совершили ошибку, заставив их родную сноху рожать дома. И погубили её. Знали, что сын не простил их за это. Всё это Садыкова Рая, семидесятилетняя старушка рассказывала Ларисе плача и причитая в трубку почти полчаса. Закончив фразой: "Внучке нашей единственной настоящая семья нужна, хорошие мать и отец", – бабушка залилась рыданиями. На другом конце провода тихо роняла слёзы фельдшер Лариса, уже представляя, как прижмёт завтра к себе свою чернявую егозу.

Рамиль показывал дорогу. Вышли перед добротным бревенчатым домом, самым красивым в деревне. Это и понятно. Богатый сын отстроил для своих стариков хоромы из экологически-чистых материалов. Родители даже стеснялись жить в такой роскоши поначалу. Вышли из машины. В нос ударил запах свежескошенной травы и свежести прохладного утра, запах природы… На крыльце семью встретили пожилые Садыковы, которые показались Яранскому с женой вполне бодрыми и активными стариками. Рамиль, в облике Анжелы Яранской, тоже вышел и робко прошёл в калитку. На глаза его навернулись слёзы, которые он быстро смахнул рукавом рубахи. Слёзы от того, что его маленькая дочка, любимая и единственная, такая родная, пробежала мимо него и бросилась в раскрытые объятья Ларисы Яранской, своей няни, и, по сути, чужой женщины. Но разве не этого он хотел? Не должна ли теперь успокоиться его душа?

Садыковы пригласили гостей в дом, где был накрыт поистине царский стол. Много и плотно ели. Так положено у татар. Малышка Альфия всё сидела на коленках своей новоиспечённой мамы. Она поглядывала с интересом на Анжелу, видимо не могла вспомнить, где её раньше видела… После того, как "Анжела" играючи увела девочку из парка от прежней няни, прошло два месяца, скорее всего она забыла… Взрослые долго разговаривали, молчала только Анжела. Вернее сын Садыковых, который не мог себе позволить обнять своих отца и мать.

На обратном пути женщины расположились на заднем сиденье девятки, Альфия между Ларисой и Анжелой, которая едва заметно приобняла девочку за плечи.

– Эх, как хорошо! Теперь у меня есть и мама и сестра! – проверещала малышка, посмотрев своими счастливыми чёрными пуговками сначала на Ларису, затем на Анжелу.

– Милая, а ты не будешь скучать по своему большому дому? – спросила Лариса обеспокоенно, – У нас квартирка маленькая, обычный многоэтажный дом.

Девочка погрустнела.

– Нет, – ответила она. – Потому что там жила она. Моя ненастоящая мама. Я знаю, что она убила моего родного папочку!

– Что ты такое говоришь?! – выпалила Лариса.

– Мне дедушка сказал. Её посадили в тюрьму. И я не хочу её видеть! Никогда!

Лариса и Рамиль переглянулись. Альфия деловито посмотрела на Ларису и сказала твёрдо:

– Я уже большая. Мне скоро шесть! Я всю-всю правду знаю. Давайте заедем в мой старый дом и заберём все мои игрушки в новый дом! А?

– Ну конечно, заедем, звёздочка моя! – улыбнулась Лариса.

Вадим Яранский вёл машину и прокручивал в уме всю историю, которая произошла с его семьёй. Теперь у него есть маленькая дочь. Он не чувствовал ничего к ней. Но ведь отцовский инстинкт – не материнский. Он вспомнил, как забирал из роддома новорождённую Анжелу, и тогда он тоже ничего особенного не ощутил. Это мама носит ребёнка под сердцем девять месяцев, в нём течёт её кровь. А отцы – другое. Чувства просыпаются позже, когда постепенно привыкаешь к своему малышу… И сейчас, наверное, будет так же. Он обязательно Альфию полюбит. Главное, что Лариса её любит, и у них появился снова смысл жить.

Глава 19.

Утром следующего дня семья Яранских завтракала на своей просторной кухне. Альфиюша играла в детской, которая не претерпела пока никаких изменений в связи с появлением новой хозяйки. Рамиль, сидевший во главе стола выглядел сегодня усталым, но умиротворённым. Вечером он сам, вроде как по-сестрински, искупал и уложил спать девочку, на ночь рассказывал сказки, а потом, всю ночь просидел у кроватки, гладя по головке свою малышку.