Ангел поневоле

– Здравствуй, Алина, – ответил Ларри и присел рядом. – Чудесная погодка правда? Всегда любил лето и солнце.

– Ларри, я так скучала по тебе. Правда времени у меня было не много, к сожалению, чтоб подумать о своей Душе… Валя моя последний год так чудила, от рук родительских отбилась. Покоя мне вообще не было.

– Знаю. Я перед тем, как сюда лететь, всё по ноутбуку моему волшебному посмотрел. А последнюю серию, про вчерашний день, аж три раза пересматривал. Такие напряжённые события. И ты, умница, справилась с ситуацией. Респект!

– Ой, Ларри, ты прям говоришь так, будто жизнь наша, я имею в виду Ксении, Вали, и остальных – просто фильм, не более того!

– И я прав. Ты знаешь, чему учат в буддизме?

– Нет, не знаю. Я вообще далека от религии.

– Не при чём тут религия. Короче, учат смотреть на свою жизнь отстранённо, как на кино.

– Это как?

– Так. Переживаешь разные события не забывая о том, что твоя жизнь театр, а люди в нем актёры, вокруг всё – декорации. В общем, помнишь об этом всегда. Типа произошло что-то, а ты себе напоминаешь : "Не парься дружище, это же игра, кино! Ты не плохо свою роль играешь", и так далее. По другому это называется осознанность.

– И в чём же смысл этой осознанности?

– А в том, что если ты знаешь, что жизнь твоя не более, чем кино и расцениваешь все события из этого ракурса, то ты, как режиссёр фильма можешь легко менять события по своему усмотрению.

– В реальности?

– Ну да. Можешь вообще, если текущий фильм разонравился, новый начать снимать, а старую плёнку выкинуть.

– С собой покончить что ли? – удивилась Алина.

– Зачем кончать с собой? Ты, чувствую, до сих пор под впечатлением прошедшей ночи находишься… Уйти из жизни, конечно, тоже имеет право человек. Но это же не интересно. Гораздо, поверь, интересней и приятней в ЭТОЙ земной жизни что-то делать, что-то менять к лучшему, влиять на события, осознавая между тем, что материальный мир подвластен тебе, как мягкий пластилин.

– Ларри, как же многого я не знаю! Аж страшно.

– Чтоб всё на свете познать ни одной жизни не хватит. Ни человеческой, ни даже ангельской. Расскажи лучше, как ты тут поживала все эти годы.

– Да нечего рассказывать. Сам же всё видел. Я и не жила толком. Конечно, я рада, что была рядом с Валечкой, что помогала ей и заботилась. Но моя собственная душа как будто законсервировалась. Я все эти пятнадцать лет существовала где-то между небом и землёй. Между миром живых и миром духов, посередине. Будто в клетке…

– И ты страдала от этого?

– Я смирилась. Ты же так учил.

– Да, на этот раз ты действительно изменилась. Теперь ты готова к следующему воплощению.

– Родиться заново? В новом теле?

– И с новой судьбой. С чистого листа всё начать. А почему ты не прыгаешь от радости и не хлопаешь в ладоши? Разве не об этом ты меня умоляла десять лет назад?

– А как же моя Валентина?

– За ней другой хранитель будет присматривать.

– Какой другой, Ларри?! Он ничего о ней не знает. Она ему чужая.

– Не чужая, а самая родная на свете и любимая внучка. Бывшая, земная внучка.

– Семён Васильевич? Отец Ксении?

– Да.

– Не поняла, почему он? Разве он что-то сделал при жизни такое же, что и я?

– Нет, он достойную жизнь прожил. И он сам, его Душа бессмертная то есть, пожелала послужить ангелом при девочке. Это вовсе не наказание, а благо для него. Я раньше говорил или нет, не помню, что высокоразвитые души, такие, как у Валиного деда, могут после прибытия в иной мир, после смерти тела, сами выбирать, чем им в духовном мире заниматься. Эта Душа, прожившая земную жизнь, сыгравшая в числе прочих, роль дедушки Валентины, захотела снова поучаствовать в её судьбе.

– Так Семён Васильевич умер несколько лет уже назад. Где его душа до этого дня была?

– Там время течёт по иному, говорил же. И потом, думаешь в духовном мире заняться нечем? Отдыхал он, или занимался чем-то, не знаю. Я за ним не следил.

Ангел Алина замолчала. Ей стало как-то тревожно.

– Ларри, я и не знаю уже, хочу ли этого. Боязно. Вдруг опять чего-нибудь натворю в земной жизни и умру безвременно. Здесь, вроде как спокойно. Хоть и скучно.

– Ты хочешь. Ты-Душа очень хочешь. Иначе как ты будешь дальше расти? Подняться на следующую ступень эволюции можно лишь проживая жизни на Земле. Больше никак. Я про духовный рост сейчас говорю.

– Я понимаю.

– Раз понимаешь, летим! – сказал Ларри и взял за руку Алину.

Два ангела взмыли ввысь. Алина видела себя в образе себя прежней, женщины, которой она была в прошлой земной жизни, когда наделала столько ошибок. Лишь очертания тела были нечёткими, как-будто неплотными. В облаках, которые набежали откуда ни возьмись, кружились, точно в хороводе, другие ангелы. Около десяти, может больше. Они размахивали своими белыми сильными крыльями в такт спокойной мелодичной музыке, доносившейся откуда-то сверху, из космической дали. Музыка была немного грустной и хватала за душу. Ангелы разомкнули круг и впустили внутрь Ларри с Алиной. Вокруг этого дружного хоровода во все стороны простиралось чистое синее небо. Алина всматривалась внимательно в этих ангелов, которые парили вокруг них, и видела их лица: это были красивые добрые человеческие лица, чем-то ей знакомые.

– Это наша с тобой духовная семья, – просветил Ларри.

– Мне страшно… – Алина чувствовала и видела, что её тело, итак полупрозрачное и едва ощутимое, рассыпается на множество невесомых маленьких пёрышек, отлетающих от туловища, рук, ног, головы и крыльев в разные стороны. Ангелы махали крыльями всё сильнее, создавая неслабый ветер, а небесная музыка ускоряла темп. Самое ужасное было то, что и сознание постепенно покидало Алину. Перед внутренним взором проплывали в хаотичном порядке картины и персонажи из прошлой земной и недавней ангельской жизни. Сосредоточиться было невозможно.

– Не бойся, просто ты скоро исчезнешь.

– Как? – дрожа спросила Алина.

– Не будет больше Алины Неверовой и Алины-ангела тоже. Надеюсь, в следующей жизни ты-Дух будешь умнее. И счастливее. Как я говорил, ты будешь помещена в те же условия в которые ставила тебя жизнь прошлая. Ты столкнёшься с теми же обстоятельствами, что и в прошлой земной жизни. Ты получишь те же самые вызовы. Короче, ты должна будешь отработать карму свою нехорошую, исправить всё!

Голова у Алины кружилась, но ею вдруг овладел азарт. Несмотря на головокружение и путающиеся мысли, за которые всё труднее было зацепиться, она уверенно ответила:

– Не волнуйся за меня. Теперь-то уж я точно не совершу никаких ошибок!

– Все так говорят… Будет трудно! Ведь у тебя будет стёрта память .Совсем. И потом, ты теперь родишься в мальчишеском теле!

– Зачем?

– Для разнообразия! Если ты достойно пройдёшь все жизненные испытания, то станешь чище, выше, лучше. Не забывай, ты – бессмертный Дух, и твоя цель – расти духовно. Ну, и конечно же, пользу принести людям за время своего воплощения. Д ля этого тебе потребуется отыскать свой путь и идти по нему не сворачивая. Всё поняла?

Она поняла, но отвечать становилось всё труднее. От ангельского тела ничего не осталось, все кусочки полупрозрачной субстанции разлетелись по ветру. Также мысли все растворились, и последнее, что вспомнилось – какое-то милое женское лицо. Кажется лицо бывшей земной матери, той, из прошлой жизни. Оно улыбнулось и тоже исчезло. От ангела Алины осталась лишь точечка размером с квант. То ли частичка, то ли волна. Но эта точечка смогла на каком-то божественном языке изречь последний вопрос, обращённый в пустоту:

– А кто меня будет хранить?

– Я! – ответил кто-то знакомым голосом из пустоты, и всё мгновенно исчезло.

Глава шестая вместо эпилога

Алишер Закиров очень любил парад на девятое мая. В городе, где он, девятнадцатилетний коренной узбек, уже второй год работал маляром-штукатуром в строительной бригаде, недавно побывал президент России с рабочим визитом. Поэтому город выглядел как новенький, сиял чистотой, дороги были все отремонтированы и заасфальтированы. Парад Победы обещал быть грандиозным. А потом, вечером, ожидался салют на площади Ленина и на набережной Волги. Конечно, парню с ярко-выраженной мусульманской внешностью было нелегко спокойно гулять на праздники в общественных местах: во-первых, полицейские часто останавливали и проверяли документы. Во-вторых можно было нарваться на пьяную молодёжь, тогда могут даже поколотить. Но если идти не одному и не допоздна – то ничего, в принципе… А идти-то было не с кем. В прошлом году ходил с Настей и её подругой, а теперь…

"Настя…", – с грустью подумал Алишер о своей любимой девушке. Нет больше у него Настеньки. Сам виноват.

История двух влюблённых была до банальности проста. Обоим было по восемнадцать. Он – приехавший из маленького городка Навои в Узбекистане гастарбайтер. Приехал, как и все, на заработки. На родине учился в ПТУ на маляра-штукатура, да не доучился. Остался без отца, с мамой и тремя младшенькими братишками-сестрёнками. Некому стало семью кормить. Мама торговала на рынке, но разве на это проживёшь? Вот и поехал парень с дружками по несчастью в далёкую Россию. По приезду с друзьями обратились в узбекскую диаспору, помогли земляки получить разрешение на работу. Устроили в бригаду делать ремонты. А вот с жильём сложнее. Жили они всемером в однокомнатной квартире, которую для них, троих киргизов, двоих узбеков и двоих казахов, снимал прораб. Их работодатель. Он же отправлял ребят на работы и выдавал зарплату. Сколько на самом деле парни заработали, они не знали, как не знали и когда им заплатят. Но выхода-то не было. Не нравится – вали куда хочешь. Но денег, если их тратить мало, хватало в переводе на отечественную валюту на месяц житья многодетной семье в его родном Навои. А может и не хватало… Просто мама не хотела его расстраивать и всегда так жарко благодарила по телефону за денежные переводы, называла кормильцем, что Алишер даже гордился собой. Чувствовал, что он – настоящий мужик, что реально обеспечивает семью. Чтоб побольше отсылать на Родину, Алишер экономил сильно. Ел в основном только хлеб и супы быстрого приготовления, они ведь такие дешёвые. Через три месяца такой "диеты" у парня сильно заболел желудок, и его положили в больницу. В гастроэнтерологию. Сразу, конечно, предупредили, что долго держать не будут, так как нет ни прописки, ни страхового полиса. Обследуют и, если жизни ничего не угрожает, выпишут. Его, с диагнозом острый гастрит, неплохо подлечили за три дня. Здесь же он встретил свою судьбу – свою ровесницу санитарку Настю.

Она была сиротой. Алишер влюбился в неё с первого взгляда. Она была очень красивой, хотя носила короткую стрижку каре. Ему нравились больше девушки с длинными волосами, но белокурой Насте так шла эта причёска, прям ни дать, ни взять. Она была стройная, как тростинка и такая шустрая. И даже швабра, которой она лихо вертела между плотно стоящих друг к другу больничных коек, была ей к лицу. "На Золушку похожа", – отметил про себя Алишер. Вечером, после ужина, они познакомились. Настя, оказалось, жила одна. Государство, после выхода Насти из детского дома, где она жила с рождения, дало девушке собственную комнату в общежитии. Ей тоже понравился Алишер. Два одиноких молодых человека быстро нашли общий язык. Стали встречаться, а ещё через полгода съехались и стали жить вместе в Настиной комнате. Девушка была не только красавицей, но ещё заботливой: вкусно готовила, обязательно давала еду Алишеру на работу, чтоб больше не портил желудок. И не обижалась, что почти все заработанные деньги парень отсылал семье. Осенью Настя поступила в медицинский колледж и стала учиться на фармацевта. Какая же она была умная! Алишер молча восторгался ею, хвалить женщину открыто, было не в его правилах. Просто был не приучен. Он любил и чувствовал, что любим. Часто на стройке, работая без отдыха по десять часов, повторял про себя родное имя "Настя… Илларионова Настя…", и становилось сразу легче и спокойнее на душе. Такое красивое имя. Такая красивая фамилия была у его любимой. Иногда он вслух повторял её имя и фамилию, и даже звучание этих двух слов наполняло сердце радостью. Парень был по-настоящему счастлив.

Но вот, несколько дней назад потерял он Настеньку. Ничего не предвещало беды. Вернувшись со стройки, Алишер вымыл руки, сел за стол с его любимыми мантами (сам Настю научил их готовить) и собрался плотно с аппетитом поесть. Но друг заметил, что девушка загадочно улыбается. Он решил, что еда подождёт, встал из-за стола и подсел к любимой на диван.

– Ты что такая радостная? – начал он, тоже улыбаясь.

– Алишерчик! Я сегодня узнала, что скоро стану мамой!

Алишерчик не сразу понял о чём речь.

– Любимый, – продолжала Настя, положив голову ему на плечо, – ты что не понял? Я беременна!

Она заглянула в глаза посерьёзневшему Алишеру.

– Ты не рад?

– Я… Ну… Точно ты беременная?

– Точно, я к врачу ходила. Где-то примерно два месяца. Нашему малышу.

Алишер подошёл к окну. Не хотелось смотреть Насте в глаза. Он, почему-то никогда не задумывался о том, что Настя может забеременеть. Мгновенно на него навалилась какая-то непонятная тяжесть. Сковала прям сердце. И страх. Что же будет теперь? Нельзя Насте родить! Как она будет одна ребёнка растить? А он? А что он? Он просто приезжий. Вообще-то ему семью кормить надо. Какой ребёнок? Эти мысли пронеслись в голове, как пулемётная очередь. Наконец, он выдал:

– Ты что, собралась рожать?

Настя округлила глаза. Кажется они стали в два раза больше и зеленее, чем были до этого. И ещё они стали влажными. А щёки Настины покраснели. Голос задрожал:

– Да. Алишер, я не пойму, ты против ребёнка?

– Против. Какие мы родители? Рано нам детей. У нас и образования нет, ты только пошла учиться, у меня вообще работа непостоянная. То есть деньги, то нет. И матери надо помогать.

Настя заплакала и стала говорить то, что в голову приходило:

– Мы справимся. Ты же говорил, что любишь меня! Мы поженимся, будем оба работать. Я ребёнка в ясли отдам, год только надо будет перетерпеть. Потом я продолжу учёбу, а по ночам санитаркой буду работать. Что твоя мать не поймёт, если ты ей чуть-чуть меньше будешь отсылать?

– Да не могу я с тобой жениться, – возразил Алишер. Он когда нервничал, всегда разговаривал с сильным узбекским акцентом. – Я не думал о свадьба!

– Почему?

– Потому что ты – русская. Мама не позволит. У меня невеста должен быть узбечка. Или хотя бы нашей веры.

– Да ты что? Алишер, на дворе 2016-й год! Как может мама решать за тебя?

– У нас так принято, мама – главная, и отец. Отец вообще, если бы был живой, убил бы. Хоть и 2016 год!

– Да?! Не слышала я что-то, чтоб у мусульман было принято жену на аборт отправлять! Мы уже год как муж и жена живём. Или ты меня на самом деле не любил, а просто пристроился, чтоб со мной жить. Не то что в одной комнате, где вас семь мужиков. И на полу спать!

– Я любил!

– Значит, сейчас разлюбил? – Настя кричала, такой Алишер её ещё не видел.

– Нет, но я не могу жениться. И не проси!

Настя вытерла слёзы. Она подошла к входной двери, приоткрыла её и сказала Алишеру:

– Я и не упрашиваю. Так и знала, что ты меня использовал, а не любил. Уходи немедленно. Вещи свои завтра заберёшь у тёти Гали, у комендантши. Не хочу тебя видеть ни минуты.

– Настя, – попробовал парень сгладить ситуацию, – может ты сходишь на аборт, потом просто забудем обо всём, а? Все так делают, если ребёнок нежеланный.

– Сходишь… Как на прогулку прям! С ума сошёл? После того, как я убью своего ребёнка, ты думаешь, я смогу жить с тобой? Ты – предатель! Бросаешь меня в такой трудный момент!

– Ты сама меня выгоняешь. Я не хочу бросать, только прошу избавиться от ребёнка.

– Уходи. Мне придётся сделать это, потому что я сирота, мне никто не помогает. Но о тебе после этого слышать не хочу!

Алишер обулся, накинул куртку и вышел. Так и остались стоять на столе остывшие его любимые манты. Не тронутые. Камень с души Алишера должен был свалиться вроде бы, ведь Настя обещала, что сделает аборт. Но кажется, наоборот, придавил его тяжёлый груз ещё сильнее. Он побрёл куда глаза глядят. Слава Аллаху, на улице стояла тёплая майская погода, и можно было переночевать в парке на скамеечке. Он так и сделал. Долго сидел и размышлял о своей жизни. Последние Настины слова о том, что он предатель, сверлили мозг. Ну, ничего, завтра он пойдёт к прорабу, расскажет, что жить больше негде и попросится обратно на съёмную квартиру.

На съёмной квартире жили уже восемь человек, и Алишер пришёлся некстати. Несколько дней уже он после работы сразу не шёл домой, так как в битком набитой квартире стоял запах пота вперемежку с дешёвой полуфабрикатной едой. Приходил только на ночь, поспать на полу и снова на стройку. Сумка с вещами так и стояла в углу коридора не распакованной.

На парад ко Дню Победы Алишер не пошёл. Не было настроения. Был выходной, мужики все кто куда разошлись, и он был дома один, готовил на всех плов. На следующий день снова пошёл на работу к восьми утра. Снова, выполняя монотонную работу по покраске и побелке квартиры в новостройке, где кроме него трудились ещё двое узбеков, вспоминал свою Настю. Иногда в голову приходили мысли о ребёнке. Интересно, а если б он родился, какой бы он был, светленький или тёмненький? Мальчик или девочка? Тьфу ты! И почему только эти мысли лезут? Вспомнил по случаю, какой милой была его самая младшенькая сестрёнка. Ему было четырнадцать, когда она родилась. Такая она была пухленькая, вся в прикольных складочках. На щёчках – симпатичные ямочки. Любил он её потискать и за мягкую, круглую попку. Потом, когда она училась разговаривать, никто не понимал её языка, кроме Алишера. Мама всё время звала: "Эй, Алишер, иди переведи, чего Наргиза хочет!"

В восемь вечера рабочих распустили. Алишер идти в душную квартиру не спешил. На улице было ещё светло, возле проходной его окликнул сторож дед Егор.

– Алишер, иди сюда! Помоги шлагбаум опустить! Опять заклинило палку эту проклятую!

Не помочь Алишер не мог. Деда Егора все уважали. Он, кажется, был ветеран. Прошёл войну. Человек он был, хоть и старый, но бойкий, и с головой дружил. Одинокий был дед, поэтому, большей частью проводил время в своей бендежке, а не дома. Общался со строителями. Делал ночью обход территории строящегося многоэтажного дома. Проверял машины, открывал и закрывал шлагбаум. Скоро закончатся отделочные работы, дом сдадут, и Алишера неизвестно куда переправят. Да, наверное, последние недели видится с дедом.

Вместе они налегли на "проклятую палку", пошатали туда-сюда, и она поддалась. Со скрежетом опустилась на место.

– Ты чего домой не торопишься? – спросил Егор Игнатьевич, вытирая рукавом пот с морщинистого лба. – На парад вчера ходил?

– Нет, дедушка Егор. Не ходил. И салют не видел.

– А чего так? Помню, ты мне рассказывал один раз, какой в вашем Ташкенте салют красивый.

– Да. В столицу меня несколько раз отец возил на машине, когда живой был… Сам-то я из Навои, другой город.

Алишер вдруг понял, как охота ему выговориться, рассказать кому-то о своей беде.

– Дед Егор всё видит, парень. Плохо тебе. Пойдём в мою коморку, чаем напою. Может чем помогу…

За чаем бедный Алишер рассказал как на духу старику сторожу про то, как поступил с любимой девушкой, как заставил сделать аборт, и как она его выгнала.

– Вот и скажите мне теперь дядя Егор, подлец я, да? Вы всю войну прошли, Вы мудрый и жизнь знаете. Как мне быть? Моя совесть мне не даст покоя, да?

Дед Егор почесал затылок и отхлебнул чаю. Посмотрел на Алишера по-отечески, без зла и осуждения.

– Я не ветеран войны. Это люди так рассказывают, потому что старый я. Мне 82 года. Когда война началась мне едва семь лет исполнилось. Мой отец на фронте в первый год войны был убит, а мать сразу после него под бомбёжкой погибла. Я остался один. Тяжело смерть моих родителей переживал, плакал, есть отказывался и умереть хотел. Но бабушка соседка, которой было тогда уже шестьдесят лет меня приютила. И ещё четверых таких же сирот, как я, с нашего двора. И свой внучок у неё был. Мы с другими детьми несколько недель в подвале прятались, голодали. В город наш немцы вошли, мы очень боялись, что нас в детский лагерь в Польшу угнать могут. Так вот, бабушка Зина всех нас собрала, из подвала вывела и ночью с нами, шестерыми детьми, бежала из города. Ей партизаны помогли. Долго мы шли и ехали на повозке. Много дней, может месяц. И в конце концов в этот город прибыли. До сюда немец не добрался. Но всё равно страшный голод был. А баба Зина нас всех шестерых вырастила. Я самый старший был, восьмилетний. Всех нас выкормила, вылечила и на ноги поставила. Она стала нам второй матерью, а все мы друг другу стали братьями и сёстрами. После войны недолго прожила баба Зина. На нас всё здоровье потратила. Но её подвиг бессмертен. Ни от кого она не отказалась, благодаря ей я живой. А ты что же? – продолжал дед Егор, – В мирное время от своего единственного ребёнка отказаться захотел и женщину любимую в беде бросил? Как ты так мог? Над тобой что, бомбы летают? Или сам ты инвалид? Без рук, без ног? Что одного единственного малыша не сможешь прокормить?

Алишеру стало совсем стыдно, даже покраснел.

– Но дядя Егор, моих денег не хватит, чтоб маме отсылать на Родину, да на ребёнка ещё…

– Работай больше, учись. Если будешь много трудиться, получишь хорошую профессию по строительству. Возможно, прорабом потом станешь. Дома строить будешь и получать больше.

– Что Вы, я – прораб? В жизни не поверю в такое.

– А я вот, когда в 1941-м мальчишкой в сыром подвале сидел и как бомбы сверху взрываются слышал, поверить не мог, что до конца войны доживу. Что до десяти лет доживу, не верил. Однако ж, вот он я, сижу перед тобой. Старик седой уже. Что там, прораб… Даже смешно сравнивать.

– Да, Ваша правда. Но моя мама не переживёт точно, если я женюсь на русской девушке Насте. Ещё у меня бабушка есть в Навои, дяди есть. Ох, что будет…

– А матери сколько лет?

– Тридцать девять.

– Так, тридцать девять… Значит, она Советский Союз застала. Она должна помнить, что тогда, в СССР все люди равны были. Русские создавали семьи с узбеками, узбеки с татарами, казахами, украинцами, армянами. И ничего, до сих пор живут. Не важно раньше было, какой национальности человек. Она тебя поймёт.

– Что Вы, дедушка. Мама из аула, там не было никакого Союза. Главное там всегда было – это род. На своих надо жениться.

– Было, не было… Какая разница? Неужели эти все традиции, гнев родни твоей стоит жизни ребёнка? Твоего родного сынишки или доченьки? Аллах твой покарает тебя за трусость. Прояви себя мужиком, поступи по чести!

Алишер задумался. Сильно потрясли его слова этого мудрого человека. Может не так страшно всё? Может зря он так с Настей? А дед продолжал "добивать" парня, не спеша прихлёбывая чай с сахаром вприкуску:

– Ты и девушке жизнь сломаешь. Она потом родить не сможет и будет тебя проклинать.

– Как сломаю, почему?

– Ну ты даёшь! Что, не знаешь, что после первого аборта женщина потом бесплодная становится навсегда?

– Не знал. Не может быть. Как так?

– Так часто бывает, потому что ей в матке железными инструментами будут всё ковырять, когда твоего ребёнка на куски будут кромсать. После этого…

– Ой, хватит, дядя Егор! Нет сил больше слушать. Спасибо Вам за совет, за то что глаза мне открыли! Я побежал к Насте. Остановлю её! Будь что будет с моими родными, ничего не боюсь! – почти прокричал возбуждённый Алишер и стал надевать куртку резкими движениями.

– Да ладно, – спокойно сказал хитрый дед, – наверное, уже поздно. Может, конечно, прощения успеешь попросить у девушки…

– Я побежал! Надеюсь, что не поздно. Аллах мне в помощь!

Алишер выскочил из коморки Егора Игнатьевича, выбежал на дорогу и стал ловить такси. Через десять минут он уже колотил что есть мочи в стеклянную дверь общежития. Консьержка баба Галя открыла дверь и перегородила Алишеру проход своим грузным телом. Она стояла подбоченясь и скривив узкие губы, выражая всем своим видом презрение к парню. Алишер, правда, не обратил на это внимания.

– Тёть Галь, дайте к Насте пройти.

– Нет её дома. Ты здесь, между прочим, больше не живёшь. Настя не велела тебя пропускать.

– Так и знал… А где она?

– Не знаю, сказала уезжает на пять дней. Но я-то не поверила. Куда ей, круглой сироте ехать?

– А Вы меня не обманываете? Точно она уехала?

– Вот те крест! – оскорбилась баба Галя и нарочито размашисто перекрестилась.

Алишер вышел на улицу. Сел на скамеечку напротив общаги. Опоздал. Так стало обидно, даже заплакать захотелось. Ведь те десять минут, что ехал в такси, такого уже успел себе нафантазировать. И свадьбу свою с Настенькой, и её красавицу в белом платье, и как на руки сынишку своего новорождённого берёт представил, и даже как в институт поступает на строительно-архитектурный, и как квартиру покупает собственную, а Настя будто с большим животом рядом стоит, то есть уже второго малыша ждёт. Что ж, придётся возвращаться домой ни с чем. А завтра опять всё по-старому. Приподнялся Алишер с лавочки, вдруг слышит голос в голове: "Рано сдаёшься! Действовать надо! Торопись, думай. Ты ж мужик! Мозги включи! Из под земли Настю достань! Ты сможешь!" Алишера будто током ударило. Вроде его это собственные мысли, а будто приказывает кто-то. И вправду, что это он так быстро сдался? Вон как дед Егор за жизнь на войне боролся! А бабушка та, что его и других деток спасла? Им-то сложнее было, чем ему сейчас, и то не сдались.