Легенда Три-Четыре

– Ух, ты! Безусловно плюс! – восхитился Вовчик. – Творим артефакт…

Тефтелька не желала уступать:

– Зачем нужны эти ваши дурацкие традиции? Охота поиграть, скука заела?..

Пришлось капитану осадить окончательно:

– Отставить споры! Давай, Паша!

В моей руке оказался отстёгнутый капитаном со шлема светофильтр, легко заменяемый защитный элемент скафандра.

– Катапультируй! – дослал с галёрки Вовчик.

Рука в перчатке вынесла наружу светофильтр и пальцы разжались. Тускло сверкнув золотом на солнце, рыцарское забрало капитана неспешно исчезло за чёрным пластиковым порогом. Звука падения нет и это естественно. Надо привыкать! Скафандр по восприятию наружных звуков в разреженном воздухе не оборудован ничем. Конструкторы почему-то посчитали это лишним. И лифт для выхода на поверхность не предусмотрели. Из корпуса «Зои» выдвинулась маленькая площадка для одного скафандра. Дальний край разложился в длинную лесенку, опустившуюся до грунта. Шаг на площадку, разворот и ногой нащупываю ступеньку. Встал, ухватился за перила, стал спускаться.

На тренировках в Центре подготовки такое было проще даже несмотря на втрое больший земной вес. При слабой гравитации здесь приходилось ловить моменты инерции и, переносить вес правильно. Затвердевшая лестница в конце играла, приходилось крепко хвататься руками.

Лет семь назад когда создатели обсуждали технику выхода, на заводе кто-то предложил применить для безопасного выхода аналог спасательного гибкого рукава. Это было бы быстро и абсолютно безопасно. Этому инженеру в ответ конструктор Авдеев предложил подняться по этому рукаву в кабину. До сих пор анекдоты об авдеевском подъёме гуляли среди новичков.

Мне остались последние ступени.

– Чего молчишь? – голос Вовчика, наблюдающего за выходом. – Скажи что-нибудь умное!

Я не Армстронг, ничего такого не готовил и философствовать не стал:

– Я лучше песенку про яблоки… – имея в виду последний хит вэнч-ассоциации «Орбиталь».

– Про яблони. – исправила Тефтелька, вероятно вспомнившая древнюю фантастическую песенку про цветущие здесь плодовые деревья. Больше возражала Вовчику чем исправляла меня, не могла простить ему то, что считала личным оскорблением.

Последняя ступенька слишком высоко, если попытаюсь сойти – обязательно шлёпнусь навзничь. Отталкиваюсь и ноги стукаются в грунт. Выдаю:

– Оп! – сейчас не до песен.

Подошвы слегка уходят в мягкий песок. Взмах руками для покрытия небольшого дисбаланса. И по пояс тону в пыльном тумане.

– «Оп» тоже неплохо! По крайней мере, что-то новое в космолингвистике. – серьёзно комментирует Вовчик.

Здешний грунт не такой звонкий и липкий, как на Луне, но всё же не заскользил и провалился неглубоко. Масса скафандра из квадрокомпозита, называемого лёгким, оставалась значительной.

– Шагни дальше, Паша! – посоветовал спускающийся следом капитан. – Желающих сойти не удержать.

Тут же новый комментарий Вовчика:

– На этой остановке выходят все! И осторожней, планетка маленькая, далеко не бегаем, а то свалимся за край. – поднять настроение Вовчик умел, даже Тефтелька хмыкнула, но тут же исправилась:

– Остряк!

Как просили, сделал пару шагов и вспомнил о культовом предмете, сыгравшем священную роль первопроходца. Невредимый светофильтр лежит возле утонувшего в грунте упорного диска посадочной ноги. При посадке диск утонул, но двигатели на последнем выдохе сделали воронку, куда и скатился светофильтр.

Как и ожидалось, последним сошёл Вовчик. Ему напоминать ничего не пришлось, спускаясь, сам перевёл в положение охраны рычаг закрытия, продолжая при этом шутить:

– Пора крылатых миновала, теперь как мулы, по песку копытами! – пока все молчали, штурман добавил ещё одно больное: – Если, конечно, нету колёс…

Колёс не было, идти надо пешком. Мы готовы ко всему, такое напоминание сочли лишним.

Пока выходили, с орбиты инженерный интеллект-модератор «Зевса», не дожидаясь просьбы, скинул карту с проведённой кривой маршрута, учитывающей минимальные перепады высот по пути к точке, где предстояло создать лагерь. Это не меньше десяти тысяч шагов, в реальности же как повезёт. Шагать ни мы, ни инженеры на Земле не планировали так далеко.

ТАМ ЖЕ. ПАВЕЛ. ЗНАКОМИМСЯ: ЭКИПАЖ.

Вне челнока как бортинженера, так и пилота со штурманом больше не существовало, они сыграли свою полётную роль, доставили экспедицию. Пришла новая реальность, приоритеты сменились.

Мы все, за исключением Тефтельки, широкие специалисты. Так что поговорим о каждом из нас конкретно. Сперва о капитане.

Игорь Трофимов, семнадцать лет назад только окончивший военную академию по десантной работе в космосе, уже догадывался что впереди у человечества маячит освоение этой, слишком давно необжитой планеты, и стал сюда активно стремится. За эти годы он работал с конструкторами, создающими средства освоения, трудился в пространстве, на орбитальных станциях и Луне. Общее время внешлюзоваых работ перевалило тысячу часов, больше чем у любого другого из ныне живущих землян. Испытывал тяжёлый скафандр, обладающий искусственным интеллектом, радиационной защитой и суточной автономностью, предшественник нашего «Альбатроса».

Вовчик, придумывая ему кличку, опробовал несколько вариантов, но ни один не прижился, все Трофимова звали привычно: «капитан». Да и сам капитан Трофимов никогда клички Вовчика не приветствовал. Но у него такая должность, следить за порядком, а нам нравилось, клички вносили какое-то разнообразие в серые межпланетные будни.

Пилот Степан Ремизов. Пилот от бога: первый класс воздушно-космической категории, лучший среди пилотов нового поколения. Профессиональный испытатель с пятнадцатью годами работы на низкой околоземной орбите, с посадками на аэродромы, палубы авианосцев, лес и заболоченные пустыни. Современная легенда космоса, тонкий расчёт и взвешенный анализ. Всегда всё делает продуманно и верно. Только услыхать про это от него самого нереально, Степан молчун, каких мало. Например о сегодняшнем промахе «Зои» в лучшем случае что-нибудь скажет при возвращении на Землю. Вовчик ему выписал прозвище: Тихон. Степан принял это спокойно. Он вообще такой спокойный и бескорыстный человек.

Третий по важности в экипаже – штурман, Вольдемар Петрович, наш Вовчик. По первому образованию, гуманитарий, историк. Любимая область истории: исследование космоса со средневековья до наших дней. Именно поэтому он ещё двадцать лет назад выбрал второе и третье образования: космическая навигация и русская литература. Мне кажется, русская литература дала этому сербу больше остального. Он научился рассуждать, мыслить и излагать всё на прекрасном русском. Наш человек!

И, кстати, в навигации он тоже не последний, звёздная личность. Интерес Национального Космического Центра коснулся Вовчика восемь лет назад, ещё когда он учился. Дальше была практика на челночных трассах к Луне. Он выводил челноки навстречу с орбитальными объектами с точностью до секунды. Пилотаж роверов и грузовых космоскафов у него профессиональный. Когда три года назад наш штурман работал на знаменитой базе «Маскон-центр» в сказочном районе Моря Дождей, его заочно и без конкуренции выбрали в Роскосмосе штурманом экспедиции.

Наш ядерный технолог Адам Кузяев. Его, как и капитана, Вовчик по многим причинам не наградил кличкой. Но в отличие от штурмана, Адам был включен в основной экипаж только в прошлом году, так как заочно тягался с тремя равновеликими конкурентами. Но в конце смог убедить комиссию, что при общем равенстве, более остальных причастен к созданию самовоспроизводящей активной зоны реактора на быстрых нейтронах для внеземной базы.

Хотя, положительную роль могло сыграть его давнее знакомство с консульской службой Центра подготовки, которая имела тогда влияние на решения комиссии. Но это лишь слухи…

Осталось обсудить единственную женщину, странным образом попавшую в экипаж. Профессия планетолог чрезвычайно редкая для блуждающих в пространстве, к тому же она женщина, что в исследовательском экипаже вообще исключительное явление. Евгения Зимина большой теоретик планетологии. Быть может даже великий. Никогда не покидая Земли, увлечённо занималась селенологией, пользуясь лишь изобилием чужих материалов. При этом умела открыть много нового в очевидном, оценивая различные точки зрения.

В реальном космосе она впервые. Заявляя о готовности работы вне Земли, ориентировалась по мемуарам других (в работе с документами она спец!) Но даже не опыт, а какие-то навыки получила только на тренажёрах и занятиях в Центре подготовки. С ней в полёте занимался и капитан, не желавший тащить с собой сырых, недостаточно подготовленных и потому опасных.

Как-то накануне выхода ядерного буксира на орбиту планеты, я услыхал её вопрос капитану:

– А что у вас все зовут тефтелькой?

Как минимум, это знали все! Знал экипаж, знали сотрудники Центра Управления, консультанты ISRO, JAXA, NASA, ЕКА и национальной аэрокосмической администрации Китая. Во Вселенной она одна осталась не в курсе! Что тогда ответил честный капитан, осталось тайной, но планетолог с того дня так или иначе избегала Вовчика и перестала улыбаться его шуткам.

Увидев первые сутки привыкания её к невесомости, Вовчик ласково обозначил девушку как «Тефтелька», и это прилипло. Экипаж так и стал между собой звать её. Втихушку, естественно, опасаясь обидеть.

Ну и о себе. Много говорить не буду, скажу вкратце. Земнухов Павел, три высших и одно узко специальное образование, в космосе опыт работы в качестве пилота и исследователя. За земную часть своей жизни успел приобрести разряды по парашютному спорту и альпинизму. Чуть меньший чем у капитана опыт ВКД (ВнеКорабельной Деятельности) на лунных станциях, в сумме около года ВКД открытого космоса, что котируется у спецов выше. И это всё.

Хотя, нет, забыл про кличку. Вовчик, когда ещё нас знакомили в Центре подготовки, сказал, протягивая руку:

– Твоя фамилия будет там напоминать о доме, Зем.

– Договорились, Вольдемар! – хмыкнул я и ответил на рукопожатие. Кличка Вовчик тогда ещё не была в ходу.

ТАМ ЖЕ. ПАВЕЛ. ПЕШКОМ ЗА ГОРИЗОНТ

После осмотра удивительно глядящегося на безжизненной поверхности парашюта, мы час топали по холодной рыжей сухой иссечённой равнине, всё дальше уходя от челнока, который опускался за дюны. Марева, тумана и миражей в таком жидком воздухе не бывает. Да и ветра тоже. Так что этот час мы были будто на ледяной Луне. Небо над головой чёрное, светлеющее только к горизонту.

Собственные шаги слышались из-за звуковой проводимости натянутой наружной оболочки скафандра. Шорох пыли, стук подошв о плиты. Среди красноватого песка попадались звенящие под ногами плиты жёлтого спаянного грунта. Камни на таких плитах приходилось перешагивать. В песке они тонули, а на плитах предательски скользили.

Путь больше пролегал через полные камней дюны. На Земле такого не бывает, по крайней мере там я не видел. А здесь камни и лежат на поверхности, и выступают из-под песка. Мелкие, от куриного яйца, чуть больше, размером с мяч и целые скалы. Как и на Луне камни с необкатанными разломами, здесь они трёх цветов: чёрные, тёмно-красные и оттенков жёлтого. Всё вместе и создаёт эффект Красной планеты.

Дюны сперва шли высокие, в форме неправильных волн, потом мельчали, разбитые рябью из островков с провалами различной глубины. Приходилось выписывать петли, стараясь избегать спусков и подъёмов, мы змейкой огибали неровности и препятствия. С орбитального расстояния фотоника Зевса всех неприятных нюансов пути не могла разглядеть. Как не различила и огромную трещину на краю древней плиты, пересекающую низину, в которой мы поселимся на два месяца. Но остановить нас такие мелкие препятствия уже не могли. Мы шли, за нами оставалась неширокая зигзагообразная тропа из множества следов.

Отыскивать доступный путь было нелегко, это был настоящий лабиринт. Вместо предложенного «по прямой», мы двигались нерасчётными зигзагами, стараясь удержать конечное направление перед собой. Несколько раз возвращались после тупиков, и всё-таки двигались в верном направлении.

Удобный в носке жизнеобеспечивающей системы скаф, оказался трудным средством передвижения. При долгой ходьбе вызвал усталость. В ушах гул от напряжённого дыхания шестёрки пилигримов науки, но аварийных сигналов пока нет. Скафандры надёжны, а экипаж упорен.

Несколько раз неутомимая Тефтелька даже пыталась, вопреки требованию идущего за ней капитана, начать исследования. Слышался её возглас:

– Ой, ну вы посмотрите!..

– Евге-ения Александровна!.. – следовало укоризненное от капитана.

– Ладно-ладно. Боюсь, такого больше не увижу… – огорчённо соглашалась планетолог.

Для неё это было путешествие в страну чудес. А мы, остальные, топали побеждать пустыню.

Только один раз остановились, когда возле ровной сферической вмятины, которую я, идущий в авангарде, повёл обходить по периметру, Вовчик встал и неожиданно сказал:

– Примерно две килотонны…

Он по-видимому вмятину сравнил с результатом работы ядерного фугаса на Луне. Тефтелька, не останавливаясь, вяло возразила:

– Просто карстовая воронка. Третьего или четвёртого тысячелетия…

Надо же, хороший признак, Тефтелька наконец ответила Вовчику без обычной своей язвительности.

Яркая голубая звезда на чёрном небосводе медленно уходила к закату. Чёткая тень скафандра на волнистом грунте удлинялась. Температура жиденькой атмосферы дошла до максимума разогрева – минус двенадцать и, не задерживаясь, стала двигаться обратно. Такая здесь скоротечная «жара».

Двадцатиметровые ракетные башни, раскрашенные красно-синими шахматными поясками, стали подниматься над горизонтом только на четвёртом часу пути. Бежать туда в скафандрах невозможно, как и бежать вообще, но ход прибавили. Мы по каменистой пустыне туда двигались ещё час по зачётному полю. Дюны с небольшим перепадом высот и обширной территорией жёлтых плит, идти по которым можно как по асфальту.

Что ни говори, это удача: повторяем подвиг прежних первооткрывателей, идём пешком по неисследованной и ещё загадочной стране, которая требуета немедленного открытия. Картинки и беспилотные исследования – это хорошо, создают первое впечатление, теперь дело за нами. Начинаем исследовать исходные территории, в которых предстоит жить и работать, этот, до горизонта красно-рыжий мир.

Метров двадцать в минуту, всё, до чего мы могли ускориться. Это в три раза меньше чем может позволить себе обычный пешеход на гравитяжёлой Земле. Идём в скафандрах, топаем по неровной песчано-каменистой пустыне!

Мне уже не терпелось привести в рабочее состояние ровер. Скафандр, в конце концов, нужен лишь для поддержания минимума жизнедеятельности, но не как транспорт.

Когда достигли базы, сразу полез на посадочную платформу два. Пилот Тихон со штурманом Вовчиком развернули у основания пандусы и мне первому довелось выкатить на поверхность расчехлённый и отстёгнутый с расчалок малый ровер. Заряд, несмотря на год простоя, был полным благодаря подзарядке солнечными батареями на крыше. Мягко отвёл ровер в сторону, подальше от модуля и оставил ждать. Грузовой ровер с загруженным на него жилым модулем выкатил на ровное место Тихон. Общими усилиями сняли и закрепили на грунте жилую конструкцию. Чинить отверстия, пробитые межпланетными камнями не пришлось, их не было.

Мы безвылазно в скафандрах уже вторые сутки, нам требовался отдых а спецкостюму – подзарядка. Я сам мечтал о каких-то давно забытых мелочах: поспать не в притянутом к стенке спальном мешке, поесть ложкой из тарелки, сидя за столом, походить босиком по полу, принять душ. Ах, какое богатство мы не ценили там на Земле!

Модуль собрали и подключили ещё до сумерек. Солнце проваливалось за западный горизонт когда всё было закреплено растяжками, надуто кислородом и временно подключено к аккумуляторам грузовой платформы.

– Блокгауз возведён. Теперь завоюем местные племена! – это конечно Вовчик.

И в это же время захватывающее зрелище, закат! Первый закат на новой земле. Когда белая монетка звезды, которую называть Солнцем не поворачивался язык, ушла за горизонт, осталась освещённой пыль, словно розовый туман над гористым горизонтом. Славный отблеск земного заката. Такого не видел ещё никто. Впрочем, как выглядит всё без электронного облагораживания стекла скафандра, то есть в натуре, нам ещё предстоит увидеть через иллюминаторы жилого модуля.

Ненужные теперь снаружи Тихон, Вовчик и Тефтелька прошли шлюз чтобы вести расконсервацию внутри, обустраивать быт. А мы с капитаном и Адамом Кузяевым стащили рабочим ровером с платформы тяжёлый реактор и занялись подготовкой энергоцентра. Можно было и подождать, но многие функции зависящей от аккумуляторов базы остались бы нереализованными. Модуль сейчас использует привнесённый с Земли кислород и энергию аккумуляторов, заряженных на Земле. Если реактор не запустить, энергии хватит только на сутки.

Только хорошая работа нам, заброшенным в первобытное состояние этого мира, обеспечит шанс выжить. Законы космоса неумолимы. В случае критической аварии физическую помощь ждать неоткуда! Даже сигнал отсюда до Земли бежит минут пятнадцать, расстояние уже 265 миллионов километров и продолжает расти. Планеты расходятся по своим орбитам.

Мы к роверу прикрутили ковш с опорами и отвалом, я сел в кабину, загерметизировал, с облегчением вылез из скафандра в ледяную пока кабину и начал работать. Грунт до порядочной глубины оставался сыпучим, можно не долбить, только сгребать. Через час углубление имело впечатляющий вид: в него легко мог поместиться весь жилой модуль. Сдвигаю реголит к восточному краю разметки, где быстро выросла солидная гора. В глубину ниже трёх метров грунт пошёл светлее и жёстче, а ковш начал цепляться и застревать. Приходилось запускать вибратор. Глубже пяти вибратором работал уже беспрерывно. В свете прожектора стал подниматься холодный туман. Лазерный сканер показывал воду с углекислотой. Местная газировка в летучем виде, а вода для экспедиции будет бесценной находкой, но отвлекаться на неё времени нет.

На транзитной базе Центрального Залива Луны, где в прошлом году я, Вовчик и Адам Кузяев, испытывали ровер, реголит был сцепленным гранями до большой глубины. Большие осколки камней плотно завалены мелкими и сцементированы едкой лунной пылью. Приходилось использовать взрывпакеты, вибратор не спасал.

Хорошо, что здесь обошлось без взрывных работ и до отметки минус восемь дошли за три часа. Ещё через два завершили установку, монтаж и стали засыпать ядерную яму грунтом с добавками теплоотводных присадок.

Когда разравняли площадку, капитан сам на грунте изобразил широкую синюю линию, заступ за которую при работающем реакторе допускался лишь в скафандре тяжёлого класса. Мы отошли за линию и Кузяев тут же провёл тестовый запуск.

Разгонялся, набирал мощность реактор полчаса. В конце выдал требуемые тестом триста киловатт. Капитан выразил одобрение возгласом «Вау!», Адам сбросил мощность и мы стали подключать всё подряд.

У торца жилого модуля я подцепил к зарядке изрядно опустевший аккумулятор ровера, помог Кузяеву с общим подключением и мы полезли в модуль. Теперь аварийный люк, через который вошли наши друзья, был заглушен и мы опробовали ленточный вход, напоминающий рентгеновский пропускник космопорта. Тамбур пропускал в разных направлениях. Как только прижался к воронке входа, автоматика втянула и плотно обжала со всех сторон. Всё это позволяло легко проникать на станцию и выходить на поверхность без утечек дыхательной смеси.

Тамбур втягивает медленно, через минуту вышел в шлюз на той стороне, где уже был воздух, но распаковываться не стал, это всего лишь промежуток между атмосферой и кислородным жилищем. Следующее помещение, где должны храниться скафандры, экипаж звал скаф-отсеком, а конструкторы на Земле шутливо скафандерной, отделённый гермолюком. Люк заперт. Перед ним, также запечатанные в скафандры, ждали Кузяев и капитан. Открывать люк можно только после выравнивания давления. Сейчас разница составляла 50 миллиметров, что показывало табло над люком. По запросу автоматика открыла клапан и после недолгого шипения люк открылся.

Глава 3. БАЗА

ЗЕМЛЯ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЁТОМ

Ведущая Марина Корнилова:

– Планета Марс, новости. После посадки экипаж прислал короткое сообщение: «Выходим», с тех пор, а это уже больше семи часов, на связь не выходили. Минуту назад пришёл чёткий снимок с орбитальной станции «Зевс-4.1», похоже, что с экипажем всё в порядке. Прокомментировать снимок прошу специалиста Центра Управления. С нами главный технолог внеземных жилищ Антон Фернандес. Скажите, Антон, что мы видим на снимке?

– В той части планеты уже ночь, но инфракрасная фотоника позволяет разглядеть даже небольшие детали… я буду отмечать стилусом… Вот здесь на снимке большая дуга. Это южная часть вала большого кратера, солнце только зашло и западный склон теплее восточного… А на расстоянии километра на север, на площадке размерами два на восемь, места посадки трёх беспилотных устройств, они, нагреты на солнце, выглядят светлее. Этот и этот с грузами и вот она первая ступень возвратного челнока… Сейчас попробую увеличить… Где-то здесь ожидалась посадка «Зои»…

– Они уже семь часов там! – вмешалась Корнилова, включаясь в монолог.

– Да, почти восемь. – ответил Фернандес. – За это время они должны уже дойти до базового лагеря и работать по обустройству…

– Что вы понимаете под работами по обустройству?

– Очень много работ попадают под такое определение: это развёртывание жилого модуля, подключение систем энергообеспечения, связи…

– Интернет, служба доставки… – не преминула пошутить Корнилова.

– Вы смеётесь! До интернета ли сейчас ребятам на Марсе! Своя цивилизация там появится нескоро, а связь с другими телами дело долгое и тонкое.

– А где же на снимке космонавты? – корреспондент вернулась к снимку.

– Даже если форсировать увеличение, людей не различить. Зато можно разобрать следы их деятельности. На левой части изображения, видите, здесь, появилась светящаяся запятая – это вероятно жилой модуль экспедиции, «Вигвам» из серии «Колония». Вигвам – это не шутка, так назван жилой модуль этой экспедиции. На дневных снимках это место пустое, серое. Жилой модуль сделан чёрным, чтобы накапливать днём солнечное тепло. Он и теперь теплее окружающей поверхности, поэтому светлый. А вот тут, видите, маленький блик и тепловые следы вокруг. Я предполагаю, там ведутся работы с энергоблоком. Разобрать на этом снимке трудно. У нас на низкие орбиты выведены восемь микроспутников связи и наблюдения, но пока они не объединятся в сеть, получить чёткое изображение нельзя. Когда встанут на свои координаты, произойдёт объединение в систему… Впрочем, об этом говорить рано. Мы надеемся ещё на снимки с китайского спутника Хуосинь…

– Надеетесь, у них разрешение выше?

– Не могу сказать, не знаю! Людей, скорее всего, с такого расстояния и при таком освещении никакая фотоника не различит. Да нам этого и не надо. Пока нет связи, достаточно видеть динамику изменений, которые они вносят.

МАРС. ПАВЕЛ. БАЗА ЮЖНЫЙ КОМПАС

Спина почувствовала холод едва распахнулся люк скафандра. Станция ещё не обжита, не согрета, несмотря на работающие нагреватели и вентиляцию, снизу на стенках белеет иней. Мы втроём выжаты как лимоны. Капитан, выйдя из скафандра, лёг на пол, закрыл глаза и улыбнулся:

– Мы молодцы!

Но несмотря на усталость, когда вышли из отсека, он принялся руководить. Такой стойкости можно завидовать!

Кузяева капитан заставил вернуться проверять состояние и зарядку скафандров, меня погнал обеспечить связь, а сам пошёл проверять состояние жилой части станции.

Я протопал через начавшую согреваться кают-компанию в неотопляемый агрегатный отсек. Здесь, за гудящим кислородным генератором и тихо шипящей вентстанцией, стойка связи. При наддуве стен и кислороде внутри, автоматика обязана запустить связной комплекс, выведенный на крышу модуля. Но не запустила. Связь модуля с окрестным миром отсутствует.

Когда мы были в скафандрах, связь через «Зою» была, но докладывать о своих тактических шагах на Землю капитан не спешил. И вот пришла пора связаться, а связи нет.

Страшного в этом ничего, всё проходит штатно и до полного обустройства далеко. Но поставить в известность Центр именно сейчас стоит. Там наверняка беспокоятся, ждут сообщений.

Нашёл в памяти айти-экзекьютера простой тест и запустил. Через минуту неисправность чётко определена: ошибка связи с антенным куполом на крыше. Стал проверять кабели. Одна из четырёх оптических линий дала отражённый сигнал: обрыв! Кроме прочего, там шла информация с датчиков температуры купола. Она, эта температура, не определялась. Видно, путь сюда выдался трудным, два года назад такой же тест на космодроме прошёл успешно.