скачать книгу бесплатно
«Бодрячок», или Фальшь казенного оптимизма
Живя в нашей стране, мы с раннего детства окунались в атмосферу казенного оптимизма. Это радостно-бодрые и бесконечно фальшивые детские песни и оптимистические мультики, в которых добро всегда побеждает зло, лисица и волк уходят посрамленными, а козлята с поросятами весело пляшут по случаю избавления от напасти. И общая атмосфера детского кино и литературы, которую можно описать в сентенции, – «жизнь советских ребят – это веселый праздник». Бесконечная повторяемость делала названную установку привычной и, казалось, единственно возможной. В этой атмосфере простая мысль о том, что праздник есть упразднение от дел и как таковой обретает цену и смысл только в контексте долгих и напряженных усилий, не приходила в голову.
Стишок Федора Миллера «Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять», памятный поколениям россиян, давно утратил автора и стал народным. Не так давно пришлось столкнуться с редактурой данного произведения. Из детского сада сын принес оптимистическое завершение. После строк «Пиф-паф! Ой-ой-ой! Умирает зайчик мой!» следовало «Принесли его домой, Оказался он живой». Воля ваша, но я решительно не постигаю, зачем делать из детей идиотов.
Мы живем в великой и прекрасной стране, «наш» народ просто обречен на светлое будущее. Жизнь прекрасна. В ней нет места страхам, боли, страданиям. Если и встречаются отдельные недостатки и проблемы, если «кто-то кое-где у нас порой» нарушает и причиняет страдания другим, то это частности, которые последовательно изживаются и непременно сгинут в стратегической перспективе.
Мы слышали это в самых разных редакциях тысячекратно, и такая установка входила в сознание как сама собой разумеющаяся. Массовому человеку свойственно смотреть на мир не собственными глазами, а глазами врожденной (усвоенной с молоком матери) культуры. Поэтому собственный жизненный опыт игнорируется или воспринимается как сумма частных и разрозненных наблюдений, в то время как культура диктует базовые истины о мире.
Так вот, все это – большая ложь, фундаментально искажающая природу бытия и базовые обстоятельства жизни человека. Одно из положений византийской философии утверждает, что бытие дано человеку в антиномиях. Так, относительно мира, в котором мы живем, справедливы два взаимоисключающих суждения: «мир прекрасен» и «мир ужасен». Посмотрите прекрасные панорамные кадры на каналах National Geographic и Animal Planet. Сила их в том, что это не придуманный и нарисованный, но подлинный, зафиксированный камерой Мир Божий, в котором нам выпало жить. Посмотрите вокруг себя, и вы увидите не только серую обыденность, хлябь и ужасы окраин, но и высокую, подлинную красоту. Надо только поймать момент и найти ракурс.
В то же самое время каждый из нас, если он не круглый идиот, знает: мир ужасен и бытие в нем трагично. Нет нужды перечислять болезни, смерть, страдания, отчуждение, зависть, злобу и страхи. Бесконечные заботы, буквально съедающие человека, пригибающие его долу. Насилие, ложь, предательство, безнадежно больные дети, беспомощные нищие старики и многое, многое другое.
Окружающая нас по временам картинка устойчивого благополучия призрачна и не может притязать на суммативный образ реальности. Клошары, спящие на ступеньках вокзала, являют собой наглядный вызов обществу изобилия, фактом своего существования, стойким запахом мочи от рваных штанов и давно не мытого тела утверждая, что не может быть общества, в котором все сыты и счастливы.
Бытие трагично. Трагедия бытия раскрывается человеку по выходе из детства (когда опека родителей отступает, а молодой человек сталкивается с реальностью во всей ее полноте и готовится к самостоятельному вступлению в мир) и сопровождает до конца дней. Познание этой истины знаменует переход от отрочества к зрелости. В годы моей юности молодые люди из предместий делали себе наколку «Нет в жизни счастья», фиксируя открытие на руках или груди. Такова реальность. Из этого можно делать самые разные выводы как на уровне религиозно-философском, так и на уровне жизненной позиции отдельного человека. Но, прежде чем делать выводы, данное обстоятельство надо признать.
Реальность такова, что не все рожденные оказываются в силах нести на своих плечах бремя бытия. Статистика фиксирует такое явление, как молодежный суицид. Подростки и молодые люди уходят из жизни по собственному желанию. Врачи подробно анализируют провоцирующие факторы и обстоятельства, описывают признаки кризисного состояния. В этих работах недостает одного обобщающего суждения: молодой человек выходит из детства и включается в большой, взрослый мир. Он неизбежно отдаляется от родителей и оказывается один на один с реальностью, которая (как реальность внешнего мира, так и внутренняя реальность собственного сознания и психического строя личности) оказывается страшной и неуправляемой. Совсем не похожей на те сказки про жизнь, которые окружали подростка с детства. Он не научился управлять своими страстями и не всегда знает, как поведет себя в следующую минуту. И наступает момент, когда уже нельзя подбежать к маме, уткнуться головой в живот и спрятаться от этого мира. Впервые молодой человек лицом к лицу сталкивается с трагедией бытия. И далеко не все выносят это столкновение.
Суицид молодых не единственная острая тема. Есть и еще один фактор нашей жизни – маргинализация, «схождение с круга», медленное, но последовательное выведение себя из бытия достаточно значительного слоя общества. Здесь базовая стратегия – алкоголизация/наркотизация. Во все времена есть устойчивая доля людей, не вписывающихся в мир и «сходящих с круга». Сверх этого периодически разворачиваются процессы схождения с исторической арены и выведения из бытия «вчерашних», проигравших, не адаптирующихся к изменившемуся миру, о которых шла речь выше. Эти процессы существенно увеличивают объем слоя общества, ступившего на путь маргинализации[15 - По оценкам экспертов, 15 % населения России выпивает 85 % алкоголя. См.: Титаев К. Снижением уличной преступности мы обязаны «танчикам». Новая Газета. 2017. 17 февраля. № 17. Эти 15 % и составляют устойчивую группу сограждан, ставших на путь ускоренного выхода из бытия.].
Наряду с эпохами сравнительно спокойного, континуального развития наступают эпохи революционных скачков и сломов. Здесь драматические события разворачиваются во весь рост. Переход на следующую стадию исторического развития возможен только тогда, когда большая часть «вчерашнего», стадиально балластного, населения уходит из жизни. Исторические скачки сплошь и рядом сопряжены с драматическим сценарием прерывания исчерпавшей себя ментальной традиции. Носители уходящего исторического качества не воспроизводят себя в детях в случаях: а) физической гибели; б) деградации; в) профанированного прозябания с лейблом «вчерашнего неудачника», от которого открещиваются все те, кто стремится войти в новый мир и найти в нем пристойное место.
Мы говорим о полноценной трагедии целых поколений, спивающихся, отверженных, утративших способность понимать этот свихнувшийся мир, замкнувшихся в себе либо в обществе таких же «вчерашних неудачников». Людей, лишенных историей важной человеческой радости – на старости лет узнать в своих детях и внуках себя. Специфика российского общества состоит в том, что на протяжении последних ста лет в России в пароксизмах эсхатологической истерии умирало застойное традиционное общество, замещаясь микстом частично модернизированных мигрантов первого-второго поколения и носителей зрелой городской культуры. Периодически напряженные преобразования сменялись недолгими эпохами относительной стабильности («застой»), но затем разворачивался новый этап обвальных трансформаций, отрицавший и обессмысливавший строй жизни миллионов простых людей. В этих исторических условиях высокий уровень маргинализации неизбежен.
В столице и миллионниках это не так заметно, а в глубинке процессы маргинализации разворачиваются на глазах каждого, способного видеть окружающую его реальность. В советские времена существовал такой идеологический конструкт – «активная жизненная позиция». Носители этого типа сознания обращаются и к власти, и к общественному мнению с громогласным призывом: Помочь! Заслонить! Уберечь! Бессмысленность и эгоистический подтекст названных социальных рефлексов, как правило, не осознается. Человеку, утратившему фундаментальные основания собственного бытия, нельзя запретить спиваться и кончать жизнь самоубийством. Нельзя по моральным основаниям, поскольку такая позиция покушается на его свободу. Далее, это эгоистично и жестоко. Он должен жить, поскольку для нас тягостна картина человеческой деградации и неприемлема сама мысль о том, что рядом с нами кто-то страдает и вымирает. Мы не хотим признать, что жизнь человека, ставшего на путь деградации, превратилась в непереносимые страдания. Можно объяснить, что самоубийство – грех, но жить или не жить – решает сам человек. Кроме всего прочего, любые попытки помешать естественному течению событий в подобной ситуации, как правило, бесперспективны. А бесперспективны в силу упомянутой выше общеисторической закономерности: люди, не способные к жизни в утвердившейся реальности, обречены на вымирание.
Понятно, что наше суждение скандальным образом разрушает прогрессистскую мифологию и оптимистический настрой нормативной картины мира. Из данной коллизии можно сделать два вывода: либо осознать мифологическую природу обозначенных воззрений, либо ринуться осуждать и «исправлять» реальность, не укладывающуюся в мифологическую картину. Массовый россиянин, для которого миф первичнее и онтологичнее реальности, как правило, выступает сторонником второго пути.
Пора изживать в себе жизнерадостного идиота и осознавать, что боль и страдания заключены в самой сути человеческой экзистенции. Что далеко не все смертные находят силы нести на своих плечах бремя жизни вообще и жизни в государстве и цивилизации в частности. И эти люди имеют моральное право деградировать и кончать жизнь самоубийством. Осознать, что созерцание боли и страданий, созерцание деградирующих и отверженных составляет неотъемлемый аспект человеческого бытия. Это одно из испытаний, которое дано каждому на жизненном пути. Нельзя заставлять человека удовлетворять стандартам поведения, представляющимся массовому человеку обязательными и естественными. Бездомный также естествен и неустраним из бытия, как и массовый человек.
Однажды пришлось столкнуться с печальным явлением. Получившие образование взрослые люди не различают природных закономерностей и культурных установлений. Люди категорически отказываются осознавать, что человек – природное существо, вписанное в мир природы и подлежащее общим закономерностям живой и неживой природы. Утверждение: взятки – это нормальная и неустранимая реальность социальной жизни (а значит, можно стремиться минимизировать взяточничество, отдавая себе отчет в том, что явление это принципиально неустранимо) – встретило полное непонимание. Как же так, это ведь плохо? Верность сакральному Должному и финалистическое советское сознание трансформируют картину мира. Нормально то, что установлено человеком здесь и теперь, то есть то, что задано актуальной культурой. Мысль о том, что существуют природные законы и природные процессы, которые представляются нам нежелательными, однако реализация этих законов природы нормальна, а ненормально нарушение или отмена действия каких-либо законов природы в определенном пространстве (и для этого необходимы особые технологии и специальные усилия), не укладывается в массовом сознании.
Раньше бедственное положение социальных низов проходило по ведомству ужасов эксплуататорского общества. История продемонстрировала, что в СССР и других странах, свободных от эксплуатации, нищета, депопуляция и деградация присутствуют куда шире, чем в странах – лидерах «мира капитала». Мы не говорим про Кампучию Пол Пота или Советский Союз до 1956 года. Относительно спокойное позднесоветское общество деградировало и бедствовало куда энергичнее царской России. Иными словами, все не так просто. Люди, стоящие на общегуманистических позициях и зараженные прогрессистски-просветительским мировидением, отказываются видеть общеисторическую обусловленность процессов вымирания широких социальных категорий в эпохи исторических переходов. Никакая статистика не срабатывает. Историки и демографы оценивают человеческие потери России за XX век в 113 миллионов человек[16 - Демографическая модернизация России: 1900–2000 / под ред. А.Г. Вишневского. Серия «Новая история». М.: Новое издательство, 2006.]. Разумеется, впрямую за это ответственны революции и правящие режимы. Однако и войны, и революции, и правившие в России политические режимы являлись (и являются) особой, варварской формой вписания в современность застойного общества, перманентно отгораживающегося от остального мира.
Читатель может обратить внимание на упомянутые автором «общегуманистические позиции». Как же так, ведь гуманизм это хорошо? Гуманизм – это прекрасно, но надо отдавать себе отчет в том, что гуманистическая позиция в пределе предполагает отказ от внутривидовой борьбы, а это – химера. Вид homo sapiens нельзя вывести из пространства общебиологических детерминант. Такой отказ можно представить себе на уровне нравственной позиции отдельной личности. Что же касается человеческих сообществ, то здесь возможны либо ханжеское лицемерие, прикрывающее дистанцию между прекраснодушными декларациями и реальными практиками, которые поддерживают и закрепляют собственные позиции в конкурентной борьбе, либо оттеснение и гибель рассматриваемого сообщества носителями менее возвышенной жизненной философии, которые остались верными практикам внутривидовой конкуренции. А относительно упований на изменение сознания всего человечества и дружный отказ от борьбы всех и каждого за кормушку, жизненное пространство и доминирующее положение в стаде надо сказать, что это – беспримесная химера.
Россиянин убежден: если люди страдают, болеют, нищенствуют, деградируют и вымирают, то в этом кто-то виноват: эксплуататоры, колонизаторы, злые пришельцы, международные корпорации. Нельзя признать, что перечисленные процессы соответствуют природе вещей, что они закономерны. Если допустить такое, то уютный и психологически комфортный мир рушится. Однако и страдания, и самые разнообразные проблемы, и схождение с исторической арены – закономерный и естественный процесс. Мы можем стремиться оптимизировать нашу социальную организацию и поведение с тем, чтобы минимизировать проявление тех или иных эффектов. Но снять их и полностью устранить в принципе невозможно.
Так, человеку свойственно ошибаться. Всякий организм, наделенный автономной системой принятия решений, иногда принимает неоптимальное решение. И чем сложнее организм, тем шире и сложнее пространство поведения этого существа. Соответственно, тем шире и разнообразнее пространство возможных ошибок. Ошибок с самыми разнообразными последствиями – как для ошибающегося, так и для других людей. К примеру, поведение, которое мы определяем как «наркомания», присуще всем сложноорганизованным видам, наделенным нервной системой, – птицам, млекопитающим. Кошачьи, козы, слоны, обезьяны предаются поеданию субстанций, вызывающих наркотический эффект. Это нормально. Человек входит в обозначенную нами группу живых существ, и только. Следовательно, он может как прожить жизнь в рамках приемлемой культуры потребления традиционных наркосодержащих субстанций, так и стать наркоманом.
Мир вирусов и бактерий постоянно эволюционирует и порождает новые виды, осваивающие обширную и постоянно растущую экологическую нишу, которую составляет популяция homo sapiens. Современная наука непрестанно борется с болезнетворными микроорганизмами, а они приспосабливаются к изменяющимся условиям, отвечая на лекарства и лечебные процедуры новыми видами. Это также нормально. Соответственно, эпидемии, периодически прокатывающиеся по земному шару, и новые заболевания (такие как СПИД), во-первых, естественны, а во-вторых, неустранимы.
Человек в принципе не может предвидеть всех последствий (и особенно отдаленных) широкого внедрения тех или иных технологий. Это выясняется только с течением времени. Осознание нежелательных последствий, их устранение или коррекция, приспособление к новой ситуации – рутинный фон существования общества эпохи напряженной технологической динамики. При всех проблемах и дискомфортной неопределенности эта ситуация нормальна и неустранима.
Так, за последние 70 лет человечество столкнулось с проблемой засорения земного шара (как суши, так и мирового океана) неразлагающимся полиэтиленом. По разным оценкам, в природной среде полиэтилен разлагается 150–500 лет. Ежегодно более миллиона птиц и 100 тысяч морских животных ошибочно потребляют полиэтилен в пищу, запутываются в пластиковых отходах, что приводит к их мучительной смерти. Технологического решения названной проблемы пока не найдено.
Однако массовый человек готов смириться с дрейфом континентов, цунами, землетрясениями и драматическими изменениями климата, признав их как нормальные природные процессы. Но нежелательные с точки зрения актуальной культуры проявления человеческой природы признавать отказывается категорически[17 - Философы и богословы выделяют «естественное зло»: болезни, бури, землетрясения – и «нравственное зло», источником которого выступает человек. С первой категорией зла массовый человек готов (хотя и с оговорками) мириться. Вторую отрицает напрочь.].
Следующее измерение нашей темы связано с лояльностью. Одно из испытаний, которые жизнь предъявляет человеку, состоит в выборе между верностью истине и собственной идентичностью, солидарностью со «своими» (этнически, идеологически, конфессионально, партийно). Ответы на этот вопрос даются каждым из нас в неисчислимых ситуациях. На наш взгляд, это испытание критериально. Тот, кто избирает верность идентичности – индивид. Тот, кто избирает истину – личность.
Поучительно на развернутом историческом примере рассмотреть, каким образом формируется практика корректировки реальности. Как и почему редактируют истину во имя самых возвышенных соображений: сохранения образа высокого и святого от пошлых, а случается и от страшных, подробностей эмпирической реальности (вспомним диалоги Светланы Алексиевич). Почему массовый человек принимает святочные рассказы и отторгает истину, корректирующую возвышающую ложь. Как, казалось бы, приличные люди берут на душу грех оправдания очевидных негодяев и бесспорных преступлений. В данном случае мы имеем в виду историю христианства.
Здесь требуется вводное разъяснение. Политеистическое сознание толерантно. Язычник исходит из того, что у «нас» есть наши боги. Что же касается других людей, то им покровительствуют и ими управляют другие боги, которые к нам не имеют отношения. Разноплеменная толпа в больших городах, смешанные браки и жизнь бок о бок вели к тому, что до эпохи утверждения монотеизма каждый человек мог принимать те или иные верования. Это было его личным делом.
Победа монотеизма диктует совершенно иную картину мира. Если Бог один, то все иные боги суть бесы и демоны, противостоящие настоящему, то есть «нашему» Богу. В Библии политеизм номинуется язычеством, понимаемым как измена единому Богу. Само существование язычников, поклоняющихся своим ложным богам, есть вызов и оскорбление Творца. Однако еще большим оскорблением Бога является любая ересь как сознательное отклонение от догматов веры. Уровень ожесточения в среде христиан и мусульман (да, впрочем, и ортодоксальных иудеев) по отношению к еретикам существенно превосходит отчуждение и ненависть к язычникам (на это обращал внимание еще Юлиан Отступник).
Возникшее в I веке на территории Палестины как одно из мессианских движений внутри иудаизма, христианство формируется в напряженном конфликте с иудаизмом. После Первой иудейской войны (66–70-е годы) и разрушения Иерусалимского храма пути иудаизма и христианства окончательно разошлись. Центр христианской проповеди переносится в столицу империи – Рим.
Вышедшее за рамки еврейского народа, христианство разворачивает напряженную и в высшей степени драматическую борьбу за души людей. В этой борьбе христианство противостоит сложно-обозримому множеству религиозных культов и, шире, многовековой культуре античного общества. Параллельно молодые христианские общины переживают доктринальное ветвление. Разные учителя по-разному трактуют те или иные аспекты формирующейся доктрины. Причем каждое направление естественно притязает на обладание единственной сакральной истиной. Поскольку истину и жизнь человек может обрести только во Христе (Ин. 14:6), любая альтернатива автоматически обрекает человека на погибель. Так возникает еще один фронт борьбы на уничтожение. Идеологическая борьба внутри христианства, борьба за статус ортодоксии переживет эпоху противостояния язычникам и будет продолжена на всем протяжении истории христианства. Помимо утратившего энергию язычества христианству противостояли жизнеспособные идейные конкуренты. В то же самое время в римском обществе разворачивались еврейский прозелитизм, культ Изиды, митраизм.
Религиозные практики и образ жизни христиан несли в себе вызов традиционным устоям. Христиане отказывались отмечать народные праздники, участвовать в мероприятиях императорского культа, публично критиковали древние обычаи. Эсхатологическая устремленность раннего христианства, отторжение античного образа жизни вели к тому, что римляне видели в христианах людей, проникнутых ненавистью к человеческому роду.
Начиная со времени правления императора Домициана (96 год) разворачивается эпоха более или менее систематических гонений. Самым суровым было так называемое Великое гонение (303– 313 годы), начавшееся при императоре Диоклетиане и продолжавшееся при его преемниках. Масштаб жертв Великого гонения по сегодняшним меркам скромный. Погибло 3000–3500 человек. Другие подверглись пыткам, были высланы, попали в заключение. В ходе гонений христиан всячески репрессировали. При Нероне вывалянные в смоле и облепленные паклей христиане стали живыми факелами. Христиан отдавали на растерзание львам в цирках. Апостол Петр (да не только он один) распят на кресте головою вниз. Епископ Пергамской церкви Антипа сожжен в медном быке, и так далее.
Гонения и противостояние традиционалистской массы не могли остановить распада античного космоса. Христианская община неумолимо росла. Миланский эдикт императоров Константина и Лициния от 313 года о веротерпимости на территориях Римской империи был важным шагом по пути превращения христианства в официальную религию империи.
Но после эдикта начинается самое интересное. Можно было бы подумать, что с установлением веротерпимости в империи кончается эра идеологического насилия и подавления инакомыслия. Однако не тут-то было. В борьбе с язычеством Церковь двигалась к победе, пронизывая элиту римского общества. К III–IV векам христианство освоило культуру античности в той мере, которая позволяла найти дорогу к сердцу и разуму интеллектуальной и политической элиты. Стратегическая цель, поставленная лидерами христианской общины, – нерушимый союз с государством. Христианская проповедь проникает на самые верхние этажи римского общества. Борьба за лидирующие позиции в государстве, а значит, борьба с язычеством на уничтожение, разворачивается практически сразу после Миланского эдикта.
Церковь мгновенно отреклась от Тертуллиана, писавшего: «Право естественное, право общечеловеческое требует, чтобы каждому было предоставлено поклоняться тому, кому он хочет. Религия одного не может быть ни вредна, ни полезна для другого…»[18 - Тертуллиан. Апология. Гл. 28.] Миланский епископ Амвросий Медиоланский, духовный наставник императора Феодосия Великого, утверждал: стеснение язычников, результатом которого будет обращение их в христианство, есть триумф Церкви. Такую же позицию поддерживал блаженный Августин. В корпусе христианских текстов зафиксирована куда более радикальная позиция. К примеру, латинский писатель, астролог Фирмик Матерн в апологетическом сочинении De errore profanarum religionum, обращенном к сыновьям Константина Великого, требовал от императоров уничтожения язычников. Из этих убеждений вытекала соответствующая историческая практика.
Буквально сразу после эдикта начинаются шаги, направленные на ограничения и стеснения языческих культов. Церковь разворачивает борьбу с язычниками. Исходящая из общеполитической логики императорская власть не заинтересована в беспорядках и дестабилизации. Она занимает, скорее, позицию благожелательного нейтралитета по отношению к христианам. Но Церковь, проникшая на высшие этажи власти, давит на императоров, смещая политику в сторону преследования вначале язычников, а затем инаковерующих (еретиков). В этой битве участвуют лидеры христианской общины, их сторонники, сочувствующие, монахи. Чернь, всегда готовая принять участие в любом погроме и поживиться за счет несчастных, получает идейное обоснование бесчинства. Ибо они не просто грабят, убивают и насилуют, а участвуют в великой битве на стороне истинного Бога. Вчера еще правоверные носители античной идентичности сначала превращаются в людей второго сорта, а потом – в гонимых.
Приведем всего один пример, связанный с историей святого Кирилла Александрийского (376–444 годы). Кирилл, архиепископ Александрийский, был представителем знаменитой епископской династии, человеком энергичным и амбициозным. Кирилл всеми мерами боролся за религиозно-политическую власть в Александрии, преследуя язычников, иудеев и христиан – противников его епископата, что неоднократно приводило к кровопролитию.
В частности, Кирилл активно боролся с иудейской общиной. По его инициативе иудеи были изгнаны из города, а их имущество конфисковано. Борьба Кирилла с обширной иудейской общиной Александрии шла вразрез с политикой римской власти и сделала его врагом префекта Ореста.
Здесь в нашей истории появляется новый персонаж – ученый и философ, язычница Гипатия (Ипатия). Преподавала в Александрийской школе философию, математику и астрономию. Гипатия принимала участие в александрийской городской политике, имея влияние на главу города, префекта Ореста.
Кирилл опирался на верных ему боевиков – монахов из Нитрийской пустыни и парабаланов (христианская община, члены которой добровольно ухаживали за больными и хоронили умерших от болезней в надежде таким образом принять смерть во имя Христа). Противники святого стали утверждать, что Кирилл решил убрать со своего пути самого известного в городе союзника Ореста – Гипатию.
По городу пошли разговоры, что именно она выступает против примирения патриарха и префекта. А потом появился новый слух: Гипатия якобы практикует черную магию. Слухи достигли желаемого результата: мартовским днем 415 года толпа парабаланов напала на Гипатию, силой извлекла женщину из повозки и потащила в церковь. Христианский историк Сократ Схоластик так описывает происшедшее: «Когда она возвращалась откуда-то домой, они стащили ее с носилок и привлекли к церкви, называемой Кесарион, потом, обнажив ее, умертвили черепками [разорвали на части], а тело [куски] снесли на место, называемое Кинарон, и там сожгли. Это навлекло немалую хулу не только на Кирилла, но и на Александрийскую церковь [в целом]». То есть убийство Гипатии создало повод для порицания александрийских христиан[19 - Сократ Схоластик. Церковная История. Кн. VII. Гл. 15. Первое издание «Церковной Истории» опубликовано на греческом языке Робертом Этьеном в Париже в 1544 году.].
Христианские авторы ожидаемо отметают причастность к убийству святого Кирилла, указывая на то, что документальных свидетельств этому не существует. Если учесть, что Кирилл оказался в стане победителей (как тех, кто позже был объявлен еретиками, так и язычников) и канонизирован, искать прямые документальные свидетельства – занятие малоосмысленное. С равным успехом можно было бы искать документальные свидетельства практики концлагерей на страницах V?lkischer Beobachter. Как справедливо отмечает П.Ф. Преображенский, «христианская церковь чувствовала некоторую неловкость за кровавую расправу с Ипатией. Приходилось тщательно выгораживать Кирилла Александрийского, чтобы снять с этого признанного авторитета клеймо погромщика»[20 - Преображенский П.Ф. Вступление // Кингсли Ч., Маутнер Ф. Ипатия. Харьков: Паритет ЛТД, 1994.]. Будем исходить из презумпции невиновности. При всех обстоятельствах ответственность за это гнусное преступление ложится на христианскую общину города.
История с Гипатией – лишь один из эпизодов широкого процесса.
324 год. Император Константин объявляет христианство единственной официальной религией Римской империи. Разворачивается практика разрушения и ограбления языческих храмов. Статуи и сокровища из разграбленных храмов направляют на украшение новой столицы империи – Константинополя.
Император Констанций (правил в 337–361 годах) разворачивает новые масштабные гонения на язычников. Вводится смертная казнь за все виды «идолопоклонства» и жертвоприношений. Принимается новый эдикт, повелевающий закрыть все языческие святилища. Некоторые из них оскверняются. Проходят первые сожжения хранящих языческую мудрость библиотек в разных городах империи. Запрещаются все виды гаданий и астрология.
Руины языческих храмов используются как каменоломни. Рядом с закрытыми языческими храмами создают предприятия для изготовления извести. Разбитые статуи языческих богов систематически пережигают в известь.
364 год. Император Флавий Клавдий Иовиан правил недолго (363–364 годы), но вошел в историю гонений на язычников. По его приказу сожжена Антиохийская библиотека. Это был языческий храм, выстроенный еще при Адриане, который Юлиан Отступник превратил в библиотеку. Практика принудительного обращения в христианство становится всеобщей, а возращение христианина к вере отцов с какого-то момента рассматривалось как уголовное преступление.
Разрушение языческих храмов, убийство жрецов, уничтожение памятников превращаются в рутинную примету эпохи. При императоре Валенте (370 год) языческие книги сжигают на площадях[21 - Так вот где исторические истоки этой практики…]. Наконец, в 380 году в эдикте императора Флавия Феодосия провозглашается требование: «…все народы, пребывающие под нашим милосердным и умеренным правлением, должны заявить о своей приверженности религии, которая принесена римлянам божественным апостолом Петром». Нехристиане называются «отвратительными еретиками, глупыми и слепыми». Амвросий Медиоланский приступает к уничтожению всех языческих храмов в подведомственной ему области.
391 год. В Александрии Египетской восставшие язычники заперлись в Серапеуме (храме бога Сераписа, покровителя Александрии), где располагалось отделение Александрийской библиотеки. Ворвавшиеся внутрь христиане разгромили и сожгли библиотеку и надругались над культовыми изображениями.
392 год. Своим указом Феодосий закрыл элевсинское святилище. Христианские священники и монахи натравливают толпу против храма Деметры в Элевсине и пытаются линчевать иерофантов Нестория и Приска. Девяностопятилетний иерофант Несторий завершает традицию элевсинских мистерий и объявляет о грядущем впадении человеческого рода в умственную тьму.
В 419 году состоялся поместный Карфагенский собор. Принятое на соборе Правило 69 гласит: «Да будет заповедано: и идолов истребить, и капища их, в селах и в сокровенных местах без всякой благовидности стоящие, всяким образом разрушать». Правило 95: «Заблагорассуждено также просить славнейших царей, да истребляют всяким образом остатки идолопоклонства, не только в изваяниях, но и в каких-либо местах, рощах или древах».
Борьба с язычниками идет полным ходом в V и VI веках. В VII веке она несколько затихает, но это связано с изживанием языческой традиции. Языческие практики, тайные жрецы, празднование календ и исполнение ритуалов прослеживаются вплоть до IX века. Но это уже разрозненные остатки целостной традиции, уничтоженной победителями. Жития христианских святых описываемой эпохи, подвизавшихся на ниве христианского просвещения язычников, часто содержат примечательный эпизод – сокрушение языческого идола. Идолы – это кумиры, статуи и другие изображения языческих богов.
Христианские авторы развернуто пересказывают истории гонений на христиан. Что же касается описанных нами событий, они если и излагаются, то сбивчиво и скороговоркой. Эти авторы склонны утверждать, что язычество скончалось, так сказать, «своей смертью». Что не так. Языческое сознание, безусловно, переживало кризис и, в широкой исторической перспективе, было обречено. Но христианство сделало все для того, чтобы ускорить этот процесс и уничтожить язычество[22 - Подробнее история насильственного уничтожения язычества излагается в монографии: Рассиас В. «Сокрушите их…». Афины, 2000. URL: http://www.proshkolu.ru/user/antic/blog/260842/].
Заметим, что в Средние века церковь полагала происходившее в эпоху изживания язычества нормальным и естественным. Однако времена меняются, приходит Возрождение, утверждается новая культурная атмосфера, а затем и Реформация. И подробности торжества истинной веры оказываются не ко двору.
В подобной эволюции нет ничего чрезвычайного. Придя к власти, большевики утверждались за счет в высшей степени энергичных мер. Причем этого никто не скрывал. Был обнародован декрет СНК от 5 сентября 1918 года «О красном терроре». До того, 21 февраля 1918 года, СНК издал декрет «Социалистическое отечество в опасности!», который постановлял, что «неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»[23 - Декрет «Социалистическое отечество в опасности!» // Декреты Советской власти. М.: Госполитиздат, 1957. Т. I.]. Вводится институт заложников, которых расстреливают в ответ на происки классового врага. Заложники – зримая примета эпохи. Фиксируя яркую примету революционной поры, пролетарский поэт Владимир Маяковский слагает стихи: «Ветер сдирает списки расстрелянных, Рвет, закручивает и пускает в трубу. Лапа класса лежит на хищнике – Лубянская лапа ЧК». Издавался журнал «Еженедельник ВЧК» и так далее.
Проходят десятилетия, и в отредактированной, казенной версии истории Гражданской войны поминают 26 бакинских комиссаров, расстрелянных в сентябре 1918 года по приказу правительства Туркестана за сдачу Баку турецко-азербайджанским войскам. Поминают Сергея Лазо, по одной из версий, живьем сожженного в конце мая 1920 года казаками-белогвардейцами в паровозной топке. Ни красный террор, ни заложники, ни «концентрационные лагеря» не находят места в истории родной страны.
Расставим точки над i. Автор настоящего текста – христианин. Правда, моя церковь не имеет отношения к описанным гонениям и духовно возводит себя к первохристианам. Тем не менее история раннего христианства со всеми ее ужасами и омерзением – реальность. Наш долг – знать ее и нести следующим поколениям. В назидание и поучение. Существуют грустная логика и страшная диалектика всемирно-исторического процесса, в соответствии с которыми по пути от секты к мировой религии христианство становится властным институтом, проникается злом мира сего, а далее притязает на абсолютное господство. На том этапе всемирно-исторического процесса христианизация Ойкумены по-другому была невозможна. Потребовались Реформация, войны Контрреформации, буржуазные революции и утверждение секулярного сознания для того, чтобы свобода совести стала безусловной конвенцией в цивилизованном мире.
Святая инквизиция, судьба Джордано Бруно и Яна Гуса, крестовые походы против еретиков более или менее известны широкой публике. Что же касается первых веков утверждения христианства, то этот пласт истории остается в тени.
Суммируя, можно сказать лишь одно. В описанном нами виновато не христианство как доктрина, а человеческая природа носителей, интерпретаторов и практиков этой доктрины, попиравших самую суть и дух учения. Мерзкая природа человека, то самое низменное и паскудное, что есть в каждом и требует постоянной работы духа, следящего за тем, чтобы подавлять эти инстинкты и потенции. Придворные христиане при первых христианских императорах не вынесли одного из самых сложных и страшных испытаний – соблазна безграничной власти. Следовавшие за ними воспринимали репрессии, обращенные на язычников и отколовшихся, как устоявшуюся и самоочевидную традицию и громили без размышлений, опираясь на авторитет сакрализованной иерархии.
Завершая наше исследование, сделаем оговорку: обозначая те или иные механизмы, с помощью которых культура манипулирует человеком, называя некоторые из мифов, показывая примеры идеологий, я лишь прописываю типологию феноменов, отвечающих за аберрации человеческого сознания. Развернутый и сколько-нибудь исчерпывающий перечень с подробным анализом природы явления потребовал бы солидной монографии. Предоставим вдумчивому читателю самостоятельно двигаться в глубь обозначенного нами пространства.
К примеру, обращаясь к культуре, я показал устойчивые механизмы манипуляции, заложенные в структуре культуры. Помимо этого, культура по-разному манипулирует человеком на разных этапах своего существования, добиваясь собственного развития и самоосуществления в конкретных условиях. Интересы культуры и человека могут не совпадать в данной исторической ситуации. Однако культура стремится подчинить своих адептов решению необходимых ей задач. Как правило, эти процессы оказываются вне поля зрения исследователей. Единственный известный автору пример – последняя монография Андрея Пелипенко «Контрэволюция» (Пелипенко А.А. Контрэволюция. М.: Изд-во «Знание», 2016).
И, наконец, последний сюжет. Бессмысленно задаваться вопросом, какое из суждений: «мир прекрасен» или «мир ужасен» – ближе к истине. Перед нами классический философский вопрос, на который не может быть единственного и конечного ответа. Поэты, философы и религиозные авторитеты могут спорить до бесконечности. Между тем в практическом аспекте подавляющее большинство людей выбирают жизнь. А это значит, что жажда жизни и страх смерти – в подлинном смысле решающие аргументы в формировании отношения к жизни большинства homo sapiens.
Мощная и самоочевидная человеческая эмоция, которую мы обозначаем как «жажда жизни», присуща всему живому, и безусловно – человеку. С ней сопряжена другая мощнейшая эмоция – страх смерти. Страх смерти имеет множество измерений, осмысливается и переживается по-разному. Но прежде всего в основании этой эмоции лежит биологический ужас и мобилизация всех сил человека в ситуации витальной опасности. Общебиологический смысл данной эмоции очевиден. Страх смерти уберегает живое существо от опасных ситуаций и мобилизует все силы организма в критические моменты. Жажда жизни работает в том же направлении, и в некотором смысле это взаимоперетекающие и неразделимые переживания.
Когда мы обращаемся к биологическим механизмам, детерминирующим общее отношение человека к жизни и миру, в котором живет человек, имеет смысл задаться вопросом: какова судьба живой особи, негативно или хотя бы безразлично относящейся к жизни? По нашему разумению, такие существа обречены вымирать, не оставив потомства. Соответственно, выживают, плодятся и размножаются носители противоположной эмоциональной доминанты. Отбор по описанному нами параметру идет постоянно. Соответственно, закрепляется и утверждается позитивная, мироприемлющая установка.
Гностики называют это узами материи, описывая материю как активную злую силу. Носители самых разнообразных религиозно-философских доктрин по-разному объясняют несовершенство нашего мира и отвечают на вопрос, как человеку жить в этом сложном и трагическом мире.
На наш взгляд, задаваться вопросом «почему мир несовершенен?» – занятие малопродуктивное. Это религиозно-философская проблема, и по существу любой ответ на данный вопрос является предметом веры. Дискуссии здесь малоосмысленны. Что же касается вопроса «как жить в этом сложном и трагическом мире?» – то это ключевая личностная проблема. Ответ на этот вопрос дает каждый из нас. Не имеет значения, рефлексирует ли он названную проблему и размышляет об интересующих нас сущностях или вырабатывает линию жизненного поведения инстинктивно, двигаясь от одной коллизии к другой и нарабатывая некоторую устойчивую колею. В любом случае, человек отвечает на ключевое вопрошание, перед которым ставит его жизнь. Интеллектуальное мужество, с которого мы начинали наше исследование, представляется одним из важнейших оснований человеческой зрелости, необходимым моментом постижения природы этого мира и формирования человеческой позиции. Осмысленной, нравственной, соответствующей зрелой автономной личности.
Природа вещей такова, что дискомфортной, мучительной, беспощадной, раздирающей душу и унизительной истине средний человек предпочитает комфортную ложь. Так устроена человеческая психика, так сконструировано наше сознание и так работает культура, к которой мы принадлежим. Истина одна, а источники иллюзий и искажений неисчислимы: психологические, культурные, идеологические, биологически заданные, социально-манипулятивные… – всех не перечесть. Такова реальность. В этой реальности возможны два вектора, две интенции движения человеческого сознания: по направлению к истине и в противоположную сторону. Сознательно или безотчетно, каждый избирает одну из этих жизненных стратегий.
Если читатель задумается над названной проблематикой и попытается отдать себе отчет в своей диспозиции относительно перечисленных интенций, значит, этот текст был написан не зря.
Опубликовано: журнал «Нева». 2017. № 5. С. 137–162.
Россия, Великая война, Революция
События 1917 года лежат в основании отечественной реальности, сложившейся в ХХ веке, и сказываются на нашей жизни до сегодняшнего дня. События эти травматичны, обсуждение их рождает ожесточенную полемику и разделяет общество. Как это часто бывает, болезненное и чрезвычайно значимое отодвигается в темный угол и замалчивается. Однако перед нами та историческая реальность, от которой нельзя отмахнуться. Февральская революция, последовавший за этим большевистский переворот, а также Гражданская война, закрепившая результат этого переворота, – фундаментальные события отечественной истории. Наш интеллектуальный и гражданский долг – понимать эти процессы и вырабатывать свое отношение к ним. Сто лет – достаточный срок для того, чтобы отрешиться от мифов, преодолеть мощнейшие идеологические схемы и, по крайней мере, попытаться посмотреть на интересующие нас события беспристрастно, вне партийных позиций и идеологических предпочтений.
Понимание этого феномена, имеющего всемирно-историческое значение, ставит вопросы о природе России, ее месте в мировом целом, позволяет осознать настоящую эпоху и в контексте обсуждения революции представить себе наиболее вероятные перспективы нашего дальнейшего бытия. Никогда с 1917 года и по сей день в нашей стране не было времени, когда об Октябрьском перевороте можно было бы говорить спокойно-отстраненно – так, скажем, как мы можем обсуждать Реформацию или войны диадохов. Прежде всего имеет смысл определиться с понятием «революция». Обсуждение знаковых исторических событий всегда происходит в некотором политическом и идеологическом контексте. Этот контекст задает оценки и интерпретации. В Советском Союзе слово «революция» имело сакральный смысл. Важнейшими вехами европейской истории последних двух веков мыслились буржуазно-демократические революции, которые продвигали мировую историю и готовили «Великую Октябрьскую Социалистическую». Последняя представлялась как ключевое событие, открывшее новую эру в истории человечества. Советский Союз и коммунистический проект вырастали из этого события, в нем правящий режим черпал свою легитимность. Поэтому большевистская революция представала как безусловное благо.
И эту оценку разделяло большинство послевоенного советского общества. Люди старших поколений хорошо помнят духовный климат 1960–70-х. Валентин Катаев, не только признанный патриарх советской литературы, но и любимый писатель городской интеллигенции, в исповедальной прозе, изданной в 1964 году, писал: «Какой бы я ни был, я обязан своей жизнью и своим творчеством Революции. Только Ей одной». В ту пору Катаев мог себе многое позволить. В той же «Траве забвенья» он пишет об «узкобородом палаче в длинной до земли кавалерийской шинели». Мы – читатели, современники выхода повести в свет, хорошо понимали, кого он имел в виду. Для типичного интеллигента-шестидесятника революция относилась к разряду экзистенциально значимых ценностей.
В 90-е годы новых акцентов в трактовке революции как универсального понятия не обнаруживалось. Шли напряженные баталии вокруг трактовки конкретной – большевистской революции. Само понятие «революция» несколько поблекло, поскольку лидеры новой России не отважились назвать события августа 1991 года революцией. Перемены наступили в 2000-е. Медленно, но неуклонно на идеологическом горизонте нашего общества прорисовывались контуры классической охранительной идеологии. В этой парадигме революции предстают как чуждое духу народа заемное средство политической борьбы, к которому прибегают «группы интересов» (конечно же, своекорыстных), ведомые внешними силами.
Странно, но никто не говорит о нравственном измерении такой модели трактовки исторических событий. В рамках этих побасенок сотни тысяч и миллионы людей, выходящих на центральные площади своих столиц, трактуются не как граждане, совершившие акт нравственного и гражданского выбора, но предстают темным и неразумным быдлом, ведомым опытными манипуляторами. С помощью названной объяснительной модели можно легко ранжировать внешнеполитические перемены. Все, что представляется враждебным и не входит в «наши» планы (то есть планы политической элиты и обслуживающих ее идеологов) – не важно, идет ли речь о постсоветском пространстве, бывших «народных демократиях» или об арабском мире, пережившем не так давно собственную «Весну народов», – объявляется происками стратегического противника. Что автоматически снимает любые вопросы об обусловленности происшедшего, о логике исторической эволюции и историческом выборе, который в переломные моменты истории совершают все народы (разнятся лишь формы такого выбора).
Бессмысленно обсуждать, нужна была или не нужна революция где бы то ни было, в том числе и в России в 1917 году. Случайных революций не бывает. Процессы, в которых участвуют статистически значимые массы, в нашем случае миллионы людей, неизбежны и закономерны. Это объективный исторический процесс. При всей трагичности революций они принципиально неустранимы. В революциях находит свое разрешение конфликт между устойчивым структурным началом любого общества и универсальным императивом изменения. Ответственность за революции в большей степени лежит на элитах, которые располагают интеллектуальными и организационными ресурсами для понимания реальности, постижения логики истории и формирования вменяемой политики, но не обнаруживают способности перешагнуть идеологические барьеры и пожертвовать малым, чтобы спасти многое. И в меньшей степени – на широких народных массах, которые однажды отказываются терпеть и сметают «старый порядок».
Никто не представляет себе отдаленных последствий любой революции, однако во все времена подавляющая масса вовлеченных в революцию людей переживают ее апокалиптически, как конец нестерпимого положения вещей и наступление новой эры. Эры всеобщей справедливости и счастья. Для данной категории Революция – праздник, пространство идеального бытия. Как человек, заставший людей, переживших эту ужасную и прекрасную эпоху, свидетельствую: принявшие сторону революции сохраняли описанное переживание до конца своих дней. Несмотря на все ужасы и разочарования. Истоки такого переживания кроются в базовых основаниях религиозного сознания и даже глубже, в архетипах коллективного ритуального действия.
Теперь имеет смысл остановиться на устоявшемся определении исследуемого явления. «Великая Октябрьская» не была революцией в собственном смысле. Заметим, что большевики первые десять лет события 25 октября 1917 года называли «большевистский переворот». В общем случае под революцией понимают смену политического режима, которая произошла в результате стихийного выступления народных масс. Люди выходят на улицы столицы, армия отказывается стрелять, переходит на сторону восставшего народа, и «старый режим» падает. Если же власть в результате захвата центров управления государством переходит в руки организованной силы, то это – переворот, военный или политический.
Далее любой переворот проходит процедуру верификации. Общество либо принимает результаты переворота, либо отвергает их, и тогда начинается гражданская война или происходит контрпереворот. В нашем случае после разгона Учредительного собрания началась Гражданская война. В том обстоятельстве, что 25 октября 1917 года в Петрограде произошел переворот, нет какого-либо умаления рассматриваемого события. Нет и попытки представить его как нечто внешнее или случайное, поскольку большевистский переворот был подтвержден на всероссийском референдуме под названием Гражданская война. Речь идет о чистоте жанра и корректности использования терминов. Другой вопрос: почему большевизм родился и победил в России? Это серьезная проблема, заслуживающая специального рассмотрения. Нас интересует Февральская революция.
Почему 24–25 февраля 1917 года на улицы Петрограда вышли тысячи людей, а 27-го солдаты учебной команды запасного батальона Волынского полка не только отказались стрелять в народ, но убили штабс-капитана Лушкевича, разобрали винтовки и присоединились к народу? Почему к восставшим последовательно присоединялись другие военные части? Почему офицеры разбегались, а восставшие захватывали тюрьмы и арсеналы? Почему к вечеру 27-го на сторону революции перешло 67 тысяч солдат Петроградского гарнизона?
Носители сословного сознания пребывают в святом убеждении, что народ – подъяремные, «людишки» – в принципе не способен на какие-либо самостоятельные действия и тем более не способен поднять руку на сакральную Власть. Если же такое случилось, надо искать зачинщиков. Тех, кто совратил неразумную чернь.
Отсюда бесконечные рассуждения о кознях думской оппозиции, о либеральном Прогрессивном блоке с его требованием «ответственного министерства», назначаемого Думой и ответственного перед Думой, которое Николай II отвергал с порога по принципиальным соображениям, блюдя верность идеалу самодержавья[24 - На «ответственное министерство» Николай сподобился 1 марта, когда все сроки прошли и надо было подписывать манифест об отречении.].
В этом же ряду скандальное явление под названием «распутинщина». Здесь и вздорные слухи об интимной связи императрицы и Григория Ефимовича, и не менее вздорные измышления об измене этнической немки Александры Федоровны, передающей по телеграфу непосредственно в Берлин все доступные ей государственные тайны.
Называют и «великокняжескую фронду». Под этим понимается оппозиция Николаю II и проводимой им политике со стороны великих князей (их было пятнадцать душ), которые также требовали ответственного министерства и отстранения Распутина.
Наконец, называют заговоры против Николая II, предполагавшие дворцовый переворот или физическое устранение царя. Заговоры действительно готовились. Этим занимались крупные политики, придворные, генералы. Причем Николаю неоднократно сообщали о заговорах. Но ответы его сводились к тому, что «императрица и я знаем, что мы в руке Божией. Да будет воля его!». Однако заговорщики опоздали. Революция случилась раньше.
В этом самое интересное и самое важное. Заговоры и попытки устранения власти, ведущей страну к катастрофе, неизбежны, но, как правило, безуспешны. Вспомним заговор 20 июля 1944 года в Германии. Дело в том, что элита, тем более в сословном обществе, владеет информацией и исходно умеет думать. Способность к анализу и навыки аналитической работы – профессиональная характеристика политической элиты. Дальновидные люди если и не понимают до конца, то чувствуют, что ситуация становится критической и страна заходит в тупик. В такой трагической ситуации вменяемые представители политического класса ищут способ устранения невменяемых правителей. Иными словами, все перечисленные выше предреволюционные процессы и политические комбинации элиты были следствием исторического тупика, а не причиной, породившей Февраль.
Обращаясь к теме истоков мировой войны, советские и постсоветские авторы развернуто и обстоятельно пишут о гегемонистских устремлениях кайзеровской Германии, о раздиравших европейский континент межимпериалистических противоречиях, о жестком соперничестве Англии и Германии. Для полноты картины не хватает одной темы – борьбы России за доминирование в Европе, что в ту пору означало мировое господство. Между тем с начала XIX века Российская империя последовательно движется к этой цели. Причем данная цель осознавалась со второй половины XVIII века. Слова главы екатерининского внешнеполитического ведомства канцлера Безбородко: «Не знаю, батенька, как при вас будет, а при нас ни одна пушка без нашего ведома в Европе не стреляет» – красноречивы. В ту пору таких устремлений не стеснялись и вещи называли своими именами.
Понятно, что полувековая традиция идеологического прикрытия борьбы за мировое господство лозунгами «борьбы за мир» (1946– 1988) сделало обозначенную нами тему неприличной и закрытой к обсуждению, но, если мы хотим понимать реальность, надо привыкать к обсуждению закрытых тем. Начнем с того, что эта борьба опирается на огромную идеологическую традицию. Тезис «Москва – третий Рим», традиционно приписываемый иноку Филофею (1465–1542), утверждал Россию как мистический центр христианской ойкумены. Петр I начинает активную внешнеполитическую деятельность с Великого посольства в Европу (1697). Стратегическая цель – заключение союза против Османов. Идея состояла в том, чтобы совместными усилиями христианских народов изгнать турок в Азию. Иными словами, водрузить крест на Святую Софию. Европейская реальность перечеркнула планы молодого царя и задала другие ориентиры. Победила Realpolitik, но Константинополь как метастратегическая цель остался. Далее следует «греческий проект» Екатерины II, предполагавший сокрушение Османской империи и раздел ее территории между Россией, Священной Римской империей и Венецианской республикой. Проект был похоронен европейскими державами, опасавшимися нарушения «баланса сил».
XIX век привнес в описываемый нами тренд свою специфику. С одной стороны, оставался лозунг «Крест на Святую Софию». Идея Креста на Святую Софию вдохновляла верноподданных на протяжении всей Великой войны. С другой – появляется новый аспект, новое измерение российского движения к доминированию – панславизм.
Идеология панславизма формируется в среде славянских народов в первой половине XIX века. Панславизм (так же как пангерманизм и позднее пантюркизм) возникает в эпоху заката традиционных империй, когда наступает секулярное сознание и на смену конфессионально-идеологической идентичности (католик, протестант, советский человек) приходит идентичность национальная. В стратегическом плане панславизм противостоял любой империи, поскольку фиксировал наступление эпохи национальных государств, идущих на смену империям. Однако российские славянофилы с энтузиазмом подхватили эти идеи, видя в них ресурс борьбы за доминирование. Они выступили с концепцией противопоставления славянского православного мира с Россией во главе «больной», утратившей веру Европе. Иными словами, в простоте душевной полагали в «братьях славянах» своих союзников.
Расчет был очень простым. Славяне жили на территориях Османской и Австро-Венгерской империй. Если разгромить эти государства и объединить всех славян под эгидой России, то, во-первых, Россия продвинется в центр Европы и, во-вторых, Российская империя окажется безусловно доминирующей силой на континенте. Две трети этих славян были католиками. В этом отношении опыт владения Польшей, да и Прибалтикой, не давал оснований для оптимизма. С другой стороны, православные Сербия, Болгария жили своей жизнью, рассчитывая, в случае чего, на российскую поддержку, ничем за это не платя. Воевали между собой, сдавали Россию. Болгария и Сербия – каждая из них подумывала о собственной империи и никак не спешила под высокую руку России. Но идея была превыше.
С самого начала панславизм осознавался как идеология имперского могущества. В стратегическом отношении панславизм был химерой. Наиболее модернизированные славянские народы принадлежали к западноевропейской цивилизации. Бесперспективность панславизма понимали даже трезвомыслящие правые мыслители. Константин Леонтьев указывал на то, что зараженные европейским духом западные славяне бесполезны в деле противостояния Европе. Однако мифологическому сознанию свойственно видеть не то, что есть, а то, что хочется. Идеи панславизма охватывали широкие слои образованного общества: создавались славянские комитеты, проводились съезды.
Панславизм с необходимостью толкал Россию к военному противостоянию с Османской, Австро-Венгерской и Германской империями. Очевидным было и то, что России придется иметь дело с коалицией названных государств. Если Османская империя, что называется, дышала на ладан, то Австро-Венгрия не уступала России, а Германия – превосходила. Учитывая внутренние проблемы России, степень готовности страны к большой войне, борьба с такой коалицией ничего, кроме катастрофы, не предвещала.
Более ста лет на вопрос о том, кто развязал Первую мировую войну, даются разные ответы. На наш взгляд, чтобы получить достоверный ответ, необходимо задаться классическим вопросом: кому это выгодно? К началу ХХ века большая часть славян жила на территории Австро-Венгрии. Османская империя практически была выдавлена из Европы. С точки зрения имперских притязаний любых панславистских сил распад Австро-Венгрии был приоритетной задачей. Кризис «лоскутной империи» осознавали не только внутренние и внешние враги Австро-Венгрии, но и вменяемая часть политической элиты страны, которая искала пути разрешения этого кризиса. Предыдущий кризис удалось разрешить переходом в 1867 году от Австрийской империи к дуалистической модели – Австро-Венгрии. Планы наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Фердинанда трансформировать дуалистическую монархию в триалистическую федерацию – Соединенные Штаты Великой Австрии, планировавшийся эрцгерцогом символический акт коронации в Вене, Будапеште и Праге – ставили крест на планах Великой Сербии и планах славянской федерации во главе с Россией. В этих двух центрах, располагающих волей, ресурсами и влиянием, имеет смысл искать силы, стоявшие за Гаврилой Принципом.
Надо сказать, что поведение Николая II в дни, предшествовавшие вступлению России в войну (мы имеем в виду публикацию указа о мобилизации российской армии, каковой делал разворачивание военных действий неизбежным), дает веские основания полагать, что участие российских сил в создании casus belli происходило за спиной царя. Николая Александровича поставили перед фактом. Как пишет Александр Янов, «опьяненная племенным мифом и маячившим перед нею видением Царьграда, втянула российская элита страну в ненужную и непосильную для нее войну…»[25 - Янов А.Л. Русская идея. От Николая I до Путина. 1825–1917. М.: Новый хронограф, 2014. Кн. 1. С. 176.].
На чем базировались расчеты российских стратегов? Россия традиционно располагала двумя ключевыми ресурсами: необозримой территорией и крупнейшим на Европейском континенте населением. На пике своего могущества Российская империя занимала одну шестую часть мировой суши. Перед Первой мировой на территории собственно России проживало 89,9 миллиона человек (для сравнения: в Англии – 43 миллиона, Германии – около 67 миллионов). В армию было призвано 15,8 миллиона человек. Эти ресурсы позволяли рассчитывать на победу в войнах на истощение. Заметим, что противники России также осознавали данное преимущество и планировали стремительные военные операции, понимая, что в длительной войне с Россией не справиться.
История подтверждала расчеты российских правителей, однако не всегда. Если в Северной войне (1700–1721) и Отечественной войне 1812 года Россия победила, то в Ливонской войне (1558–1583), а это была классическая война на истощение, Московское царство потерпело поражение. Причем поражение такого масштаба, что отдаленным последствием проигранной войны стали эпоха Смуты и распад государства, которое пришлось восстанавливать большой кровью. Первая мировая стала проигранной войной на истощение. Политическая элита страны в принципе не рассматривала такого сценария, и в этом свидетельство ее исторической несостоятельности.
А между тем для такого сценария были достаточные основания. Всего семь лет назад Россия вышла из революции, которая началась после проигранной Русско-японской войны. Проигранные войны часто заканчиваются революциями и падением правящих режимов. В ту пору самым свежим примером этому служила Парижская коммуна (18 марта – 28 мая 1871 года), которая стала следствием поражения Франции во Франко-прусской войне. В самой России во время больших войн начинались восстания и разворачивались крестьянские войны. Так, во время Северной войны полыхнуло казацкое восстание под руководством Кондратия Булавина (1707–1708), охватившее значительную территорию страны. Пугачевщина, или Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева, которая вылилась в полномасштабную войну казаков, народов Урала и Поволжья с правительством (1773–1775), падает на очередную Русско-турецкую войну 1768–1774 годов, затяжную и кровавую.
Российским правителям эти соображения не приходили в голову. А, например, Ленин прекрасно понимал логику истории и строил на поражении империи в войне политический расчет. Отсюда – пораженчество большевиков, рассматривавших поражение России в Первой мировой войне как политическую необходимость и условие «превращения войны империалистической в войну гражданскую».
