Завтра подует завтрашний ветер

– Может быть, – как всегда немногословно ответил он.

– Тогда расскажи… – она покрутилась в кресле, – расскажи…

– Как твои фотографии? – прервал он ее размышления.

– О, в этот раз вышло сложнее, чем сначала, – тут же принялась она, выдав гору информации за минуту. И все кадры в совокупности, и каждый по отдельности, и пейзажи, и модели. Что можно было бы еще добавить? – В общем, сложно, но интересно, – заключила она. – А еще…

Неожиданно раздался звонок в дверь, обозначивший желавшего войти гостя, так некстати решившего прийти именно в этот момент. Ей совсем не хотелось открывать, что означало прервать разговор, но держать гостя на пороге было, по меньшей мере, неэтично.

– Ой, подожди, тут пришел кто-то, – сказала она по телефону, сбегая по лестнице на первый этаж. – Странно, никто вроде не должен был приходить…

– Ничего, я подожду.

В последнее время замок у входной двери стал заедать, что затрудняло процесс открывания этой самой двери, но на этот раз были побиты все рекорды по длительности. Уже потеряв всякое терпение и чуть не уронив телефон с десяток раз, ей, наконец, удалось справиться с замком. Дверь открылась резко.

Солнце светило ярко. Листва деревьев, растущих вдоль дороги, шумела равномерно и мягко. Было почти жарко. А она перестала чувствовать пол под ногами. Но только не из-за всего этого вместе взятого.

– Чон-кун… – прошептала она. – Ты как…

У нее подкосились ноги, стоять оказалось тяжело, и она бы совсем осела на пол, если бы он ее не поддержал.

– Как здесь оказался, хотела спросить? – произнес он, продолжая удерживать ее на ногах.

– Да, как… оказался, – слабо повторила она. – Ты ведь должен быть там, откуда со мной разговаривал, в Сеуле, а сейчас стоишь тут, передо мной. Мне ведь кажется?

Она внимательно всматривалась в его лицо, такое привычное и непривычное одновременно, до последнего не веря в реальность происходящего.

– Не кажется. – Он провел кончиками пальцев по ее щеке. – А связь везде может быть.

– Но ты ничего не говорил, не звонил долго, не предупредил… Почему?

– Это… долго объяснять.

*Намба – район Осаки, знаменитый обилием магазинов, ночных клубов, баров, галерей.

**моши-моши – приветствие по телефону, яп.

***ёпусейо – приветствие по телефону, кор.

Солнце светило все так же, так же дул и легкий ветер, несший на своих крыльях лепестки сакуры, та же обстановка оставалась и в доме на улице Нанко-дори, только, может, немного жарче стало, хотя окна были открыты, впуская в дом свежий весенний воздух.

– И все-таки, почему ты здесь? На сколько?

Мидори до сих пор не могла поверить ни глазам своим, ни слуху, поэтому время от времени проводила рукой по его лицу, волосам. Она сидела около Чонхо на маленьком диванчике в гостиной, сидела так близко, будто боялась, что если на секунду отдалится, вся иллюзия исчезнет.

– Я давно думал приехать сюда, хотел увидеть тебя, но раньше не мог. А потом меня сюда пригласили, если можно так сказать.

Чонхо перехватил ее руку, улучив момент, когда она вновь потянулась коснуться его лица, и отпускать не собирался, сжав в своей руке.

– Как пригласили? Кто? – не поняла она.

– Да так, – он запустил руку в волосы, – руководство одного местного клуба. Цераса Осака …

– Правда? – перебила она его. – Нет, ты действительно говоришь правду? Не врешь?

– Нет. Я мало говорил тебе об этом по телефону, но после того, как наша команда выиграла чемпионат, после того единственного гола Чхве Мин Ву, мы иногда играли товарищеские матчи, два раза даже с молодежными командами из Японии. После этих матчей меня и пригласили сюда.

– И ты решил приехать? Как же твоя семья? Мать?

– Мать вышла замуж.

– За кого?

– За хорошего человека, руководителя небольшой фирмы по производству косметики. Теперь они живут в хорошем доме все вместе.

– А как же твоя команда? Как они играют теперь?

– После финала матчи были не частыми, и тренировки перестали быть серьезными, да и вообще тренироваться было трудно, на общественных площадках почти невозможно – стадион ведь все-таки снесли.

– И вам не удалось этому помешать?

– Нет. Потом… первым ушел У Джи Чин. Он решил серьезно посвятить себя только одному делу.

– Музыке?

– Да. Виолончель стала отнимать много сил и внимания. Сейчас он учится в консерватории. Потом Пак Ки Су серьезно занялся своей следующей компьютерной программой, точно не знаю, в чем она заключается. Та, которую он отправлял на конкурс, заняла первое место. Да и зрение у него испортилось.

– А остальные? Выходит ведь, осталось одиннадцать?

– После этого Пак Чхан Ги снова занялся игрой в падук. С тех пор наша команда перестала участвовать в матчах.

– И больше никто не приходил? А вы не могли кого-нибудь… купить, или как там это называется?

– Кто же согласится быть в команде, которой даже тренироваться негде… Ко Гу Юн перешел в другой клуб в Инчхоне. Почти одновременно с ним туда же пригласили и Пак Мун Хо. Теперь они там играют вместе. Обоих Чхве пригласили в команду Сеула. Они долго думали, но все же согласились. Ём Джа Кён поступил в университет, учится на юриста. Сейчас он подрабатывает в фирме матери, так и будет потом там работать. Чхо Пхён Вун… точно не знаю о нем сейчас, но он единственный сын семьи дипломатов, должен быть образованным, состоятельным. Ан Чи Ён учится в колледже, ночью подрабатывает. Он ведь переехал, чтобы не жить вечно со своим братом.

– А тот смешной такой, маленький?

– Юн До Гын тоже перешел в другую команду. Он довольно талантлив, хороший защитник. Теперь играет в Пусане. А Но Ыль Квон через год заканчивает школу, иногда участвует в соревнованиях по легкой атлетике.

– Ммм… И вот остался теперь ты, уехал дальше всех, – медленно произнесла она.

– Уехал туда, куда звало сердце, – мягко поправил Чонхо.

– А где мой дом находится, тоже сердце подсказало? – иронично спросила Мидори.

Чонхо усмехнулся, представив это.

– Нет, просто твоя кузина подробно рассказала, куда и когда поворачивать.

– Ну эта Ан… – не сдержалась Мидори. – Даже не сказала мне ничего. Но я все равно счастлива. Даже не представляешь, как я счастлива за тебя и что ты здесь, что рядом, что я разговариваю с тобой, что могу коснуться тебя…

– Говоришь, что счастлива, а сама плачешь, – тихо сказал Чонхо, отерев ее щеки от слез.

– От счастья тоже плачут, – прошептала она, светло улыбаясь.

На некоторое время установилось молчание, такое же светлое и радостное, как и все в этот апрельский день, теплый и солнечный.

– Кстати, я тебе привез кое-что, – вспомнил Чонхо.

Он вскочил с мягких подушек диванчика. Мидори внимательно наблюдала за ним. Из рюкзака, с которым он пришел и который был неуважительно поставлен на пол, он достал небольшую красиво упакованную коробку. Пришлось помучиться, чтобы открыть ее.

– Ты забыла это, когда уехала. Позволь подарить тебе это во второй раз. – Он достал из коробки заколку с маленькими красными камнями и вложил в ее ладонь.

– Я думала, что потеряла ее… – рассеянно сказала она, рассматривая заколку, блестевшую на солнце.

– И вот еще кое-что, – небрежно добавил Чонхо, достав из коробки поблескивавшую золотом змейку. На этот раз украшение, цепочка с кулончиком, были действительно золотыми.

– Так красиво, – Мидори легко прикоснулась к холодному металлу рукой, а потом Чонхо застегнул цепочку, и золотая змейка заструилась на ее коже, легко, будто невесомая паутинка осенью, овеянная золотым светом.

Поцелуй оказался сладким, как шоколад, но не приторным, прикосновение подобно тонкой шелковой ткани. Они были безмерно счастливы, вновь обретя друг друга.

***

Пять лет спустя

Сегодня солнце светило как никогда ярко. И не скажешь, что только начало марта. Недаром по новостям передавали, что сакура в этом году распустит свои цветки раньше, чем обычно. Да, светило солнце, и стояла теплая погода. Не та, жаркая, что бывает в конце весны и все лето, а именно теплая. В такую погоду не грех и погулять пару часиков.

Но на этот раз она спешила совсем не для этого. Отпросившись у директора «Exoticnews», она заскочила домой переодеться. Что-то ей подсказывало, что сегодня будет особенный день. Но вот только что именно…

Они уже давно были вместе, и она часто бывала у него дома, в небольшой квартире в Минато-ку, но на этот раз она полностью терялась в догадках, что же такое он хочет сделать.

Бывала довольно часто, но первый раз был наполнен неизвестностью и переживаниями.

Тогда ему было двадцать, и постоянные ночевки у знакомых уже жутко надоели. Она долго медлила переступить порог новой квартиры, от стен которой еще пахло неуловимым запахом краски. Медлила до тех пор, пока он не взял ее за руку и мягко не потянул внутрь. Наконец, она переступила порог, оглядываясь вокруг. Все соответствовало обстановке новосела – что-то прикрыто газетами, полураскрыты чемоданы…

– Теперь ты здесь будешь жить? – задала она совершенно ненужный вопрос.

– Да, – как всегда немногословно ответил он.

– Круто…

Она быстро обежала гостиную, другую комнату и кухню и вернулась обратно к нему в прихожую, где он до сих пор стоял, смотря на нее и слегка улыбаясь.

Да, в свои двадцать три Наойя Мидори достигла многого, и зачастую только благодаря своему усердию и стремлению. У нее отрасли волосы, теперь они были ниже уровня плеч, но она все так же продолжала их красить, а лицо оставалось все таким же милым, как в восемнадцать. Да, поначалу многое не получалось, но теперь она была ведущим фотокорреспондентом в издательстве «Exoticnews». Иногда ей даже удавалось сфотографировать его, если репортаж того требовал. В свободное время она фотографировала для души, но через несколько лет эти фотографии составили целую любительскую выставку. Теперь она готовилась к более серьезной, взрослой выставке, посвященной страшным проблемам природы. Красочные цветы и ужасные картины техногенных катастроф – вот, что она собиралась изобразить на выставке.

Но пока ее заботило одно – почему он ее так загадочно пригласил? Да еще в такой дорогущий ресторан… Нет, не то, чтобы у них было мало денег, она зарабатывала прилично, да и он тоже. Но такой ресторан и по их меркам был слишком дорогой.

Она ехала в поезде метро и размышляла над всем этим и еще над тысячью мелочей, да так глубоко и усердно, что чуть не проехала свою станцию. В новом зеленом платье, которое она купила всего неделю назад и еще ни разу не надевала, она медленно пошла пешком, хотя можно было три остановки проехать на автобусе. Ей нужно было подумать. Подумать о многом.

А вот и этот ресторан. В глубокой задумчивости путь оказался совсем недолгим. Она протянула руку к ручке двери, но тут же отдернула ее. Потом повторила попытку через несколько секунд.

Открыв дверь, она увидела полупустой ресторан. Было уже около семи часов вечера, но людей было мало. «Конечно, из-за такой цены-то!» – подумала Мидори мимоходом.

– Вашу сумку, госпожа, – попросил ее официант.

Мидори несказанно удивилась такой галантности. Она пошла вглубь зала за официантом, попутно разглядывая дорогую обстановку. Пройдя еще немного, она увидела его.

В костюме, вместо своей вечной кожаной куртки, хотя их было около полудесятка, с галстуком, с тщательно уложенными волосами и челкой наискосок… Он играл в команде Осаки уже второй сезон, и его вовсе не собирались отпускать. Обычно его выпускали в стартовом составе, и всегда он играл до конца, за исключением нескольких случаев, когда получал травму. Одну из них Мидори до сих пор вспоминает со страхом, когда он столкнулся на поле с вратарем другой команды, и когда вся карьера Чонхо была поставлена под большой вопрос.

– Где он? Что с ним? Как он…

Слова слетали с ее языка с невообразимой скоростью, а голос, еще немного, и перешел бы в ультразвук. В больнице было довольно мало людей, что усиливало звуковой эффект.

– Успокойтесь, пожалуйста, – отвечал врач. – Вы кто господину Ю Чонхо?

– Я… – Мидори немного поутихла. – Я его девушка.

– Присядьте, пожалуйста.

– Нет, я не могу, я…

– Присядьте.

Мидори пришлось повиноваться, и она села на первое попавшееся сидение в коридоре. Доктор присел рядом. Он объяснил, что у Чонхо травма головы и шейных позвонков, что сейчас он находится в бессознательном состоянии, и врачи подозревают кому. Мидори уронила голову, и из глаз прямо на ладони закапали слезы.

Чонхо играл тогда второй год, и главный тренер уже успел отметить его талант во всей мере.

Это был один из немногих матчей, куда она не смогла прийти, – были экзамены. Ох, как она теперь жалела об этом! Она все продолжала тихонько плакать, когда доктор пригласил ее в палату. Словно завороженная, она пошла вслед за доктором.

Он лежал так, будто просто спал. Только голова была туго перевязана. И подключены всякие трубки и провода. Она подошла к нему, с трудом делая каждый шаг. А потом стремительно преодолела последнее расстояние и опустилась перед ним на колени, взяв его левую руку в свои ладони. Так она сидела довольно долго, чуть ли не всю ночь, просто положив голову на кровать и заснув, не слыша и не видя ничего вокруг, кроме этих глупых приборов и его бледного лица.

А проснулась она от того, что кто-то гладил ее по голове.

– Очнулся! – воскликнула она, вскинув голову и увидев светлый взгляд Чонхо.

– А ты думала, что меня так просто уложить в нокаут? – улыбаясь, сказал он.

Она только обняла его.

Но это было давно, когда-то в прошлом. А теперь…

А теперь что же это? Мидори осторожно присела на край стула, расправляя платье на коленях и незаметно покусывая губы.

– Чонхо, я… – У нее вдруг перехватило горло. – Я не ожидала такого, я…

– Мы уже столько времени вместе, а я не знаю, какое вино ты предпочитаешь, – перебил он ее. – Или, может, шампанское?

Мидори так и опешила на месте, чуть приоткрыв рот. Конечно, Чонхо мог быть романтичным, но в этот раз бил все свои собственные рекорды.

– Шампанское… – прошептала она.

Как было шесть лет назад в кафе Халиско, так и теперь слова застревали где-то внутри, не смея быть произнесенными. Только стороны поменялись.

На их столе оказался вкуснейший ужин, и еще через некоторое время начали играть музыканты. Мидори не могла долго молчать, поэтому уже через пять минут начала рассказывать о своей последней работе, а Чонхо только слушал, слегка улыбаясь. За окном стемнело. Показалась нарождающаяся луна, заинтересованно заглядывающая в окна.

Ужин уже подходил к концу, они наговорились обо всем вдоволь, ведь им так мало удавалось побыть вместе: она, занятая своими фотографиями, он – тренировками и матчами… Сегодня они восполнили все в полной мере.

Они вышли из ресторана около девяти. На улицах людей, в отличие от ресторана, было великое множество, и Мидори вздохнула спокойно впервые за несколько часов. Взявшись за руки, они медленно пошли вниз по улице, приближаясь к месту, где сегодня должен был проходить фестиваль фейерверков.

Он уже начался к тому времени, как они подошли. То тут, то там взлетали огненные цветы и блестящие снежинки. С одной стороны предлагали сукияки*, с другой – жареных крабов, с третьей – сахарной ваты. Мидори купила одну палочку, уговаривая Чонхо купить тоже, но тот мягко отказался.

Наконец они пришли к пустынному месту, около маленькой речки. И было так красиво, что будто было два мира: этот и другой, подводный, точная дрожащая копия этого. Фейерверки все взлетали и взлетали вверх, отовсюду, с каждой стороны.

– Ханаби… – прошептала Мидори.

А Чонхо…

Чонхо взял ее за руку.

– Мидори… закрой глаза, – тихо попросил он.

– Это твое желание? – смешливо сказала она, но глаза все же закрыла.

В следующее мгновение она почувствовала своей рукой, точнее одним пальцем холод металла. Она поборола свое подсознательную реакцию отдернуть руку, оставив ее в руке Чонхо, так что она быстро согрелась. Медленно она открыла глаза и увидела красивое кольцо с зеленым камнем на безымянном пальце левой руки.

– Это…

– Не знаю, судьба ли это или что-то еще, но я хочу прожить с тобой всю жизнь, быть с тобой и только с тобой, всегда… Ты ведь согласна? – как всегда прямолинейно закончил Чонхо.

Мидори еще с несколько секунд полюбовалась красотой белого золота и изумруда, а потом взглянула в глаза Чонхо. По щекам ее вдруг полились слезы, одна за другой, а она все улыбалась, и улыбка ее была краше блеска кубка J-Лиги, краше всего на свете.

– Прости… – прошептала она. – Прости за слезы.

– Глупая, – по-доброму усмехнулся он. – Не проси прощения. Это я должен просить, за то, что прихожу поздно, за то, что…

– Согласна, – на сей раз она прервала его. – Чонхо, я согласна.

Она обняла его за шею, а он схватил ее на руки и закружил в воздухе, счастливый более всего в жизни, хотя ответ и так прекрасно знал. А маленькие залпы все взлетали вверх, рассыпаясь тысячами бриллиантов и миллионами самоцветов, очерчивая их силуэты, будто они сами были героями сказки.

– Саранхэ, – прошептала Мидори, когда Чонхо поставил ее на землю и просто держал за руки. Чонхо давно овладел японским, но их речь так и оставалась смесью двух языков: японского и корейского.

– Аи шитэруё, – так, как и всегда ответил Чонхо, а потом поцеловал ее в лоб.

Они стояли так, просто взявшись за руки и глядя в глаза друг другу, довольно долго. В окрестностях было много людей? Нет, они были совсем одни во всей Вселенной, навсегда, навечно. И это было так прекрасно, так удивительно и чудесно, что замирало сердце. Не надо было произносить слов, не нужно было что-то делать… Они просто стояли, взявшись за руки. Она до сих пор плакала от счастья, а он любовался ее чистыми бриллиантовыми слезами. Волшебная ночь, прекрасная ночь… Эту ночь они запомнят навсегда.

Но все же через некоторое время пришлось пойти обратно домой. Когда-то он провожал ее до дома ее кузины. Теперь они могли не расставаться даже ночью. Кто-то мог бы сказать, что это может быстро надоесть. Нет. Они наслаждались каждым мигом, проведенным вместе, и это никогда не надоедало.

Домой к нему они пришли уже далеко за полночь.

*сукияки – ломтики говяжьего мяса

Следующий день был не на шутку волнительным и утомительным, даже несмотря на то, что это был выходной, и им обоим не надо было куда-то спешить и срочно что-то делать. Дело было только в том, что Чонхо и слышать не хотел о дальнейших действиях, прежде чем они не оповестят о своем выборе родителей Мидори.

– Да все нормально, они ничего не скажут против, – говорила она, уже наполовину одевшись.

– Сходим сейчас и все узнаем, – возражал ей на это Чонхо, который оказался на редкость традиционным в этом вопросе.

Да и вообще он во многом был традиционен, в привычках или мелочах, чего нельзя было бы сказать о Мидори, которая любила все новое, а на старом вовсе не зацикливалась. Чтобы восстановить космическое равновесие, должно было бы быть все наоборот, да не тут-то было. Может, это еще одна причина, по которой судьба свела их вместе, и Мидори оказалась именно на той улице в тот день, чтобы окликнуть Чонхо.

Вообще они часто рассуждали на эту тему: почему они оказались вместе. Ведь было такое ощущение, будто они знают друг друга сотни лет, хотя на деле не наберут и десятка. Он сидел на диване, а она клала свою голову к нему на колени. Так они могли провести бессчетное количество времени.

И все было замечательно до тех пор, пока они не подошли к дому Мидори вплотную. День был солнечный, но ветреный, поэтому чуть что, и волосы Мидори взвивались в разные стороны. Было тревожно и страшно объявлять о своей помолвке. Родители Мидори несколько раз напоминали, что ей пора покончить «с этим корейцем», на что она просто хмыкала и уходила в свою комнату, если была дома, что было довольно нечасто.

В общем и целом можно сказать, что ее родители не совсем любили Чонхо, хотя обращались с ним обходительно и даже ласково, как и все японцы, порой намекая, что неплохо бы ему больше общаться с соотечественниками. Мидори всегда обижалась на это, и потом, в вежливой форме выговаривала все свои замечания.

Чего не скажешь о матери Чонхо. Часто, обычно зимой, когда заканчивался сезон, они ездили к ней. Она с радостью принимала Мидори в своем доме. Сун Хо уже подросла, начала становиться настоящей девушкой, и теперь доверяла Мидори все секреты, которые только могла вспомнить. А Юнхо доброжелательно принимал ее в дом, потому как считал себя его своим полноценным хозяином, несмотря на то, что муж матери Чонхо еще никуда не делся.

– Ну что, идем? – наконец спросил Чонхо, взяв Мидори за руку покрепче, стоя все так же около двери.

– Идем… – отозвалась Мидори, мельком кинув взгляд на кольцо – не снится ли все это?

Чонхо позвонил в звонок. Дверь открыли далеко не сразу. Создавалось впечатление, будто с другой стороны их внимательно изучают.

Наконец, дверь отворил отец Мидори, Наойя Юя, представительный мужчина лет пятидесяти. Оба, Чонхо и Мидори синхронно поклонились отцу, оставаясь в таком положении некоторое время. Отец нехотя и слегка склонился в ответ, пропуская их в свой дом.

Это было странно, придти вот так. Хоть Чонхо и был сотни раз в доме Мидори, но никогда – с такой целью, поэтому он волновался, хотя внешне оставался все таким же спокойным. Мидори же то и дело озиралась по сторонам, будто была в этом доме в первый раз.

– Присаживайтесь, – пригласила их присесть за стол в гостиной мать Мидори, Наойя Маюми, немного полноватая, на добрая на вид женщина средних лет.

Оба как по команде уселись за низкий стол, подогнув под себя колени. Все это время Мидори прикрывала свою левую руку, чтобы не было видно кольца до поры до времени. Птицы пели за окном, ветер понемногу стихал, но обстановка в доме была довольно напряженной.

– Как твоя подготовка к выставке? – спросила мать Мидори.

Чонхо родители будто не замечали, что случалось уже не раз. Мидори это всегда раздражало.

– Хорошо, все идет по плану, – ответила Мидори. – Мы с Чонхо решили добавить еще несколько фотографий…

– Кстати, твои последние фотографии в статье о новом музее были просто замечательны, – перебил ее отец.

Чонхо все это время благоразумно молчал, переводя взгляд с одного на другого.

– Спасибо, – ответила Мидори. – Кстати… мы с Чонхо…

– Не хотите чаю?

Не дождавшись ответа, Маюми-сан пошла на кухню заваривать чай. Мидори и Чонхо переглянулись.

– Твоя игра на этот раз оказалась неожиданно хорошей, – будто впервые заметив Чонхо, сказал отец, заставив того незаметно вздрогнуть. – Но я не так увлекаюсь футболом, мог и ошибиться.

И такие колкости тоже были в духе родителей Мидори. Чонхо давно привык, поэтому просто старался как можно меньше с ними разговаривать.

– Вот и чай. – В гостиную вернулась мать Мидори.

Она расставила всем чашки и уселась сама. Родители приступили к чаепитию. Чонхо и Мидори к чашкам не притронулись. Вдруг застрекотала цикада. Рановато для нее в такую пору.

– Я сделал вашей дочери предложение, – вдруг неожиданно начал Чонхо. – Теперь спрашиваю вас: вы согласны отдать мне свою дочь в жены?

Говорил он это все с ледяным спокойствием, но внутри, Мидори чувствовала это, так и дрожала каждая струнка.

Родители Мидори, ни один, ни второй никак не отреагировали на это, спокойно продолжая пить чай.

– И я сказала «да», – не выдержала Мидори затянувшегося молчания.

И снова полнейшее игнорирование. Чонхо и Мидори снова переглянулись.

– Этого следовало ожидать, – наконец сказал отец. – А теперь ответь мне: ты хорошо подумала?

Под этим выражением скрывалась целая речь: «Хорошо ли ты подумала, что согласилась выходить замуж за этого корейца, который не может ничего, кроме как бегать с мячом по полю, в то время как мы в состоянии найти тебе состоятельного мужа из хорошей семьи и с приличным достатком?».

– Да, хорошо.

Под этим тоже можно было понять целое высказывание: «Да, я хорошо подумала, ведь я люблю его и больше никого, а если запретите, то все равно выйду за него замуж, ведь я люблю его больше жизни».

– Что ж, ладно. Кстати, а та твоя фотография…

Разговор снова потек в жутко официальном русле, что означало: поговорим потом, когда этот кореец (иначе они его просто не называли, потому что тоже чтили традиции и всех корейцев, мягко сказать, недолюбливали) уйдет, поэтому спустя несколько часов Мидори, проводив Чонхо, осталась дома.

И вот тут-то начался настоящий разговор, с самого начала не предвещавший ничего хорошего.

Чонхо медленно шел по улице, пиная каждый попадавшийся под ногу камешек, что немного не соответствовало его костюму, который он надел по случаю такого знаменательного, как он думал, события. Время пролетело быстро, хотя дома у родителей Мидори ему казалось, что бесконечно тянется каждая секунда. Теперь он был свободен от неприветливых взглядов ее родителей, вследствие чего даже снял галстук и выкинул в ближайшую урну.