скачать книгу бесплатно
– Суп довольно вкусный. Не правда ли, господин Милл И’Усс? – обратился Фил к Милу.
– Я, к сожалению, не ем рыбу, господин Фил, поэтому не могу по достоинству оценить великолепие этого вкуса, но готов поверить Вам на слово.
– Жить у моря и не есть рыбу, это очень оригинально, – произнесла тетушка Гортензии, имя которой Мил не расслышал, а переспрашивать не отважился, – я бы даже сказала эксцентрично.
– В этом доме каждый может есть или не есть предлагаемые ему блюда по своему разумению, – произнес Эллиес, – я приношу Вам извинения, молодой человек, что мы не поинтересовались Вашими пристрастиями. Это большое наше упущение. К сожалению, у нас сегодня только рыбные блюда. Но, если хотите, наш повар приготовит Вам, что-нибудь по Вашему вкусу. Правда, это займет некоторое время.
– Я смущен Вашим вниманием, господин Эллиес, но прошу не беспокоиться по этому поводу – я сыт. Мне доставляет истинное удовольствие сидеть в Вашем присутствии, ведь не каждый раз бардов приглашают за стол, да еще в столь изысканное общество. Наше предназначение – услаждать слух хозяев, а не разделять с ними трапезу.
– Вот уж неправда! Вы ничем не ниже нас, господин бард, – горячо возразила Гортензия, – и принимать Вас такая же честь для нас.
– Спасибо, леди, Вы так любезны и очаровательны, что я готов восхищаться Вами снова и снова.
– Да, моя внучка достойна восхищения, господин бард, – кивнул Эллиес, наполняя бокал, – к сожалению, наша золотая молодежь очень мало предает значение истинным достоинствам, и тем ниже они падают в моих глазах. Я хочу поднять бокал за самую прекрасную деву этого города, за мою внучку, господа. За самый прекрасный цветок, который украшает одним своим присутствием унылые дни моей старости.
Присутствующие подняли бокалы и отсалютовали покрасневшей Гортензии.
– Дед, прекрати вводить меня в краску, – строго произнесла она.
– Полно, Гортия, скромность не самая главная добродетель. Вели подать десерт молодому человеку, думаю, он оценит его по заслугам.
– Если можно, не сейчас, господин Эллиес. Сладкое вяжет связки, а я очень хочу доказать Вам, что современные барды ничуть не хуже бардов Вашего времени. И если Вы позволите?..
– Прошу, господин Милл И’Усс, я просто думал, мы сначала закончим с обедом?
– Дедушка, думаю, господин Милл И’Усс может спеть нам прямо сейчас и с чувством выполненного долга приступить к десерту. Тем более мне так не терпится вновь услышать его голос.
– Ну что ж… Если никто не против, – усмехнулся Эллиес, откладывая столовые приборы в сторону.
Его домочадцы последовали его примеру и заинтересованно развернулись к Милу.
– Сначала я хотел спеть вам балладу, которую пел на дне рождении леди Алисы, но хочу представить Вам на суд новое произведение, которое приготовил в честь празднования победы над пиратами нашими доблестными воинами.
Эллиес кивнул, и Мил вышел из-за стола. Взял в руки поданную слугой лютню. Чуть задумался, словно вспоминая мелодию. Тронул пальцами струны, и по залу пробежала негромкая тревожная музыка. Она стала нарастать, и вот к ней добавился мягкий речитатив, рассказывающий о доблестных днях и боевой славе рыцарей, вставших на пути завоевателей и отдавших свои жизни за свою родину…
Музыка давно уже отыграла, голос барда замолк, а седой старик все сидел и смотрел куда-то в неизвестную даль, словно вспоминая кого-то. С его правого глаза по щеке скатилась слеза, оставляя чуть видную дорожку на морщинистом лице.
– Спасибо, молодой человек, – словно очнулся Эллиес. – Вы словно напомнили мне мою молодость, мои мечты и стремления. Кто сочинил эту балладу, неужели Вы?
– Да, господин Эллиес, не далее как сегодня перед самой встречей с леди Гортензией.
– И Вы хотите петь эту балладу в честь победы войск господина наместника? – произнес моложавый мужчина, дядя Гортензии по материнской линии.
– Да, мэтр Буран попросил разрешение у мэра на выступления учеников его школы перед горожанами. Не думаю, что тут будут какие-то трудности.
– Понятно, думаю, мэр действительно не откажет мэтру, но вот исполнять на празднестве Вашу балладу я бы не советовал. Я не говорю, что она не хороша. Отнюдь, – поднял он руку, прерывая ропот недовольных его словами домочадцев, – дело в том, молодой человек, что праздник дан в честь наместника и его победоносных войск, а Вы своей балладой заставите вспомнить горожан, что когда-то эти самые войска ворвались в наш город, разметав по пути горстку наших защитников. Ведь всем будет понятно, что в данном случае захватчики это отнюдь не пираты – те просто бандиты и мародеры, тогда кто? Особого выбора у нас нет. Будет конфуз, наместник будет в ярости и еще чего объявит Вас крамольником.
– Но, дядя, с чего ты решил, что это баллада именно о том, о чем ты подумал, – вступилась Гортензия, – это просто героическая ода, творение художника.
– Может, это и так, я не сильно разбираюсь в поэзии. Но, кажется мне, что если я так ее воспринял, то что мешает воспринять ее так же кому-то другому, а узнав о том, что перед этим молодой человек пообедал у нас, кто поручится за то, что это не наши застольные беседы навели его на такие мысли?
– Всем понятна твоя озабоченность, Чари, – тихо произнес старик, – на нашу семью действительно смотрят с пристрастием, но право барда петь свои баллады не должно зависеть от наших опасений. Молодой человек сам решит, что ему петь. Я напомню, это все же свободный город, хотя свободы в нем не столько, сколько было прежде.
– Спойте нам серенаду, которую Вы посвятили леди Алисе, – прервала спор Гортензия, – пожалуйста.
Мил вновь поднял лютню, и из его уст полились слова о самой прекрасной девушке на свете…
– Очень смело, – покачал головой Чари, когда смолк последний аккорд, – очень смело, некоторые словосочетания почти на грани приличия.
– Конечно, смело, – стукнул кулаком по столу старик, – а почему ему собственно не быть смелым? Он молод, дерзок, талантлив. Да, посвяти он эти слова моей внучке, я, может, и был бы недоволен, но, что там кривить душой, в тайне был бы польщен и тронут. Потому как ей они подходят больше всего. Потому что это она самая прекрасная девушка на земле. Дерзайте юноша, у Вас впереди вся жизнь, смело идите по ней и не позволяйте никому Вас по ней влачить. Только будьте бдительны, чужая слава не дает покоя, берегите себя, ибо талантливости Вам не простят.
Подали десерт, и все оживленно стали обсуждать свежие новости. Сплетни, как презрительно отозвался Эллиес.
– Вы знаете, ходят упорные слухи, что наместник настолько сражен красотой леди Алисы, что готов просить ее руки у господина мэра, – проговорила тетушка.
– Вот уж глупости, разве аристократ может жениться на простой девушке, пусть она даже дочь мэра, – пожала плечами Гортензия. Было видно, что эта новость ей неприятна.
– Может, Гортия. Почему бы и нет, – проворчал Эллиес, – во-первых, он может получить соответствующее разрешение у своего сюзерена, а у господина наместника неплохие отношения с герцогом. Во-вторых, на что только не пойдешь ради денег. А, по моим сведениям, у наместника полный крах с финансами, а это такой шанс поправить дела. Ведь на самом-то деле наш уважаемый мэр ничуть не менее аристократичен и важен, чем сам наместник. Если уж говорить о иерархии, то он стоит не ниже родовитых графов, владея титулом мэра пожизненно.
Единственно, что не имеет право по наследству передать свой пост. А теперь представь ситуацию, что наместник женится на его дочери и становится полноправным гражданином города с полным правом выдвигать свою кандидатуру на пост мэра, когда эта должность станет вакантной. Да мало ли каких вариантов можно напридумывать, а возражение только одно – он аристократ, а она простая девушка, – пожал плечами глава семейства, заканчивая свой монолог.
В завершении обеда Мил исполнил свою старую балладу, которую пел на балу, и был удостоен аплодисментов. Ее приняли более благосклонно, чем первую, хотя, по мнению самого Мила, ее художественная ценность была не столь высока. По крайней мере никаких критических замечаний не последовало, и он отправился в дом мэтра в сопровождении Гортензии, которая решила навестить какую-то подругу, и ей совершенно случайно оказалось по пути с Милом.
– Если Вы не против составить мне компанию, господин Милл И’Усс, если у Вас нет других планов, – улыбнулась она ему, опираясь на его руку, спускаясь по лестнице.
– Ну что Вы, леди Гортензия, я даже не смел мечтать о такой удаче, пройтись по городу рядом с самой красивой девушкой Мариины.
– Я Вам говорила, господин бард, что Вы врунишка?
– Я имел несчастье услышать о себе такой нелестный отзыв, леди Гортензия, но, право, даже не представляю, по какой причине у Вас сложилось такое мнение обо мне?
– И Вы еще спрашиваете? – возмущенно вспыхнула Гортензия, закрывая за собой входную дверь и ставя ножку на еще пышущую дневным жаром мостовую.
День близился к закату, но дневной зной еще не сменился вечерней летней прохладой, которую все так ждут целый день. Потянул ветерок, обжигая кожу своим дыханием и заставив рубашку Мила мгновенно прилипнуть к телу. Жар прилил к его лицу, и он не мог решить, от чего это – то ли от этого зноя, то ли от присутствия рядом красивой девушки, чей локоток раз за разом касался его руки.
– Жарко сегодня, – выдохнул он из груди ставший вдруг таким тяжелым воздух, – и все-таки мне непонятны причины этих слов, – неожиданно он произнес это с каким-то придыханием, больше присталым какому-нибудь трагическому актеру.
Гортензия с некоторым удивлением посмотрела на него и, улыбнувшись, произнесла:
– Ну, конечно, жарко. Это вообще самый жаркий месяц. А дни в это время самые длинные, Вы в курсе?
– Да, конечно, я же не такой уж непроходимый тупица, – обиделся Мил.
– «Непроходимый тупица», странное словосочетание, – засмеялась Гортензия, – я не считаю Вас тупицей, господин бард. Просто я пошутила к тому, что, по моему мнению, все поэты, как и художники, живут в каком-то своем, не понятном окружающим мире. Я нисколько не удивлюсь, что Вы не замечаете таких удивительных явлений, как жара, лето, – она вновь заразительно расхохоталась.
– Ну не все так запущенно, леди, – улыбнулся вслед за ней Мил, – можно подумать, что мы только и делаем, что пишем свои «великие творения». Отнюдь нет.
– Да? Странно. А чем вы еще занимаетесь в этой вашей «школе изящной словесности».
– Да много чем… Немного фехтованием, выездкой на лошадях, историей в переложении мэтра Бурана. Ну и, конечно же, секретам сложения стихов.
– Знаете, господин Милл И’Усс…
– Зовите меня Мил, если Вас не смутит такая фамильярность.
– А почему она должна меня смутить, господин Милл И’Усс?
– Ну, обычно по имени называют друзей или лиц, с которыми давно знаком.
– Учитывая, что мы с Вами не старые знакомые, Вы хотите, чтобы мы были с Вами друзьями?
– А почему бы нет? Еще не так давно Вы так горячо говорили, что я нисколько не ниже Вас.
– И готова повторить эти слова еще раз. Это правда. Но только ведь настоящая дружба – это не только равенство. Настоящая дружба – это нечто, что связывает между собой людей. Делает их близкими друг другу.
– Я согласен с Вами, леди, я очень хотел бы стать Вашим другом, хотя бы потому, что Вы мне нравитесь.
– Да? Что Вы вкладываете в смысл слова «нравитесь», господин бард? – внимательно посмотрела на него Гортензия.
– Смысл, – несколько растерянно переспросил Мил, – как можно раскрыть смысл таких таинственных слов, как дружба, любовь, очарование, страсть?
– Ой-ой-ой, не надо так далеко, – всплеснула руками Гортензия, – Вы как настоящий поэт, уверена, сейчас можете вскружить мне голову красивыми словами, которые сложатся в длинную цепочку фраз и предложений, слушать которые можно будет бесконечно долго и так приятно, но мне нужен простой ответ. Что Вы понимаете под словом дружба, что Вы понимаете под словом нравитесь?
– Дружба, мне кажется, это духовное единение людей, общность их интересов или целей. Дружба – это прежде всего симпатия, желание оказать нужную помощь и уверенность в том, что ты ее тоже получишь в нужный момент.
– Может быть, – кивнула, задумавшись, Гортензия, – может быть. Зачем же Вам нужна моя дружба? Разве у нас с Вами есть духовное единство? Общие цели?
– Может быть, нет, но у нас явно есть симпатия друг к другу, простите меня за такую смелость. По крайней мере, она есть у меня к Вам.
– И словом симпатия Вы и объясняете термин нравиться?
– Ну да?
– И когда же она возникла, Ваша симпатия?
– В первое мгновение, как только я Вас увидел, леди Гортензия.
– Мне кажется, Вы ужасный врун, господин Мил, – сурово посмотрела она на него.
– Мне обидно слышать такие слова, леди Гортензия, я просто не умею врать. Я, как бы Вам сказать, патологически правдив.
– Как Вы сказали, «патологически»? Надо будет запомнить это слово, я всегда любила коллекционировать умные слова. Жаль, что я их быстро забываю.
– А Вы их записывайте.
Повисла пауза, затем Гортензия сурово посмотрела на Мила и произнесла:
– По-моему, Вы сейчас несколько издевательски проехались по моим умственным способностям, господин Милл И’Усс?
– Я?.. Да ничуть, просто сказал глупость.
– А с чего это Вы стали говорить глупости, уж не от общения ли со мной? Я так воздействую на Ваши умственные способности?
– Знаете, каждый влюбленный мужчина немного глупеет от своих чувств, – оторопел Мил от такого напора, пытаясь сгладить невольно создавшуюся, по его мнению, щекотливую ситуацию.
– Да? Кажется, я знаю объект Ваших воздыханий, господин Мил, – засмеялась она и остановилась.
Незаметно за разговорами они дошли до ворот Старого города, являющимися вместе с остатками старой крепостной стены по сути границей, разделяющей старый и новый город.
– Но, леди Гортензия, если Вы говорите про леди Алису, то она тут совершенно не при чем, – едва слышно произнес Мил.
Гортензия строго посмотрела на Мила и, чуть помолчав, произнесла:
– Вы абсолютно правы, господин бард, я ведь совершенно не знаю ни Вас, ни Ваши пристрастия. Просто мне на мгновение показалось, что Вы влюблены в Алису. Простите, я, как всегда, влезла не в свои дела и оказалась в дурацком положении. Вот мы, собственно, и пришли. Дальше Вам по дороге в Новый город, а мне в другую сторону.
– Мне так не хочется с Вами расставаться, леди Гортензия.
– Да? Очень странно, с чего бы это.
– Мне кажется, леди, что я влюблен в Вас.
Глаза Гортензии потемнели и стали похожи на цвет разбушевавшегося моря.
– Так, господин бард, я делаю вид, что я не расслышала Ваших слов, а Вы больше не вздумайте их повторять.
– Но, леди…
– Никаких «леди», я не верю ни единому Вашему слову, господин бард, и считаю Вас врунишкой. И так будет до тех пор, пока Вы не докажете обратное.
– Но, леди, ведь доказывать надо вину, а не невиновность. У судейских это называется презумпция невиновности.
– Я, к Вашему сожалению, никакого отношения к судейским не имею, я отношусь к хорошеньким и умненьким девушкам, которым до одного места ваши мудреные слова.
– С Вами не поспоришь, леди Гортензия, – склонил голову Мил.
– Вот и славненько, за столь хорошее поведение даю Вам шанс улучшить наши отношения, испорченные последним признанием. Приходите в десять вечера на площадь у мэрии. Там сегодня собирается вся золотая молодежь Мариины, к которой я Вас с сегодняшнего дня причисляю. Надеюсь, мэтр Буран отпустит Вас проветриться?
– Я не собираюсь его ставить в известность о своих ночных планах. Только мне вряд ли удастся исчезнуть раньше одиннадцати часов, когда у нас гасят свет, – пожал плечами Мил.
– Хорошо, принимается, у Вас есть маска?
– Конечно.
– Замечательно, наденьте ее и никому не называйте своего имени. Мы собираемся инкогнито. Это так весело. Да, захватите с собой лютню, так мне проще будет Вас узнать.
– Вы думаете, в маске, но с лютней я буду неузнаваем?
– Вот уж это не мои проблемы. Ладно, не берите в голову, по сути это не так уж важно, узнают Вас или нет, это, так сказать, дело десятое. Там не принято кого-то узнавать. И Вы, если вдруг кого-то узнаете, не спешите уведомлять об этом всех.
