Тайна белой вишни

На подъезде к мосту кто-то свернул налево и, как тень, ускользнул. Машина, та самая с окончанием «47», мелькнула на отдалении и исчезла за поворотом. Сердце Анны подпрыгнуло: это уже была не случайность. Это была игра, где ставки стали слишком высоки. И она понимала, что если они найдут в сарае что-то существенное – это может изменить всё. Но если там не будет ничего – это будет ловушка.

Они пересекли мост, ступили в сарай. Внутри пахло смолой и старой землёй. Ящики были пусты, но следы шин свежие. На стене была, почти незаметная, карандашная метка – «47». Кто-то специально оставил знак: либо от гордости, либо по привычке. Под доской в углу лежал клок мешковины с отпечатком «ЭКСП». Рядом коробка, в которой отчётливо лежала визитка: половинка с надписью «M. Хар» срезанная, как бы специально.

Кравцов упал на колени. Он поднял визитку и, дрожащей рукой, положил её на ладонь Анны.

– Вот – сказал он тихо. – Это всё бумажки людей, которые играли по-крупному. Если мы установим всё правильно, то мы сможем показать цепочку. Но если кто-то услышит, то нам уже не уйти.

Сердце города бьётся медленно, но сейчас удары были слышны: кто-то в тени решил, что пора давить. Анна понимала: игроки не остановятся, пока не уляжется смена. Ей предстояло принять решение: сделать игру публичной или сначала проверить архивы и зафиксировать подписи, чтобы никто не смог подправить правду. В голове зрела мысль: «Публичность даёт давление и защиту, но риск открыт». Она почувствовала, как на неё смотрят тени: кто-то наблюдает, кто-то считает деньги, и кто-то молится, чтобы правда не вышла наружу.

Они вышли из сарая с визиткой в кармане, белым куском мешковины в пакете, и с ощущением следующего шага: документация. И пока машина уезжала прочь, оставляя за собой след «47», Анна понимала: игра началась всерьёз.

Глава 10. След Кравцова

Серое небо над городом было как отпечаток: ровное, без волнений, и потому обманчивое. В машине Сергея Петровича, которая везла Анну, Купина и Кравцова к участку у старого моста, стоял запах бензина и бумаги. Тишина в салоне была насыщена словами, которые ещё не были сказаны: каждый из них таил в себе что-то, что могло стать последней деталью пазла или сделать его бесповоротно кривым.

Кравцов сидел сгорбленный, держа в руках блокнот, словно это был его спасательный круг. В этот блокнот он записывал даты, номера, имена – всё, что могло свидетельствовать о его причастности и о том, что он видел. Теперь записи стали не просто набросками, это были улики, и это знали все. Он поднимал взгляд лишь изредка, и каждый раз глаза его казались на секунду чужими. Казались глазами человека, которого тянут два мира: мир, где он защищал дочь, и мир, где он должен был ответить за подписи.

– Ты уверен, – тихо сказал Сергей, – что в сарае не было ничего, что мы не увидели? Ты говорил, там могли быть ещё бумаги.

– Я уверен, – пробормотал Кравцов. – Но я не узнаю, где именно их прячут. Они аккуратные. Они прячут вещи там, где не ищут люди вроде нас. Они оставят след и кто-то другой его найдет.

Они подъехали к мосту. Сарай на опушке казался ещё более старым при дневном свете: крыша провисла, дверь на скрипучих петлях. Инспектор мигнул фонариком по углам, и в щелях застряли лучи – то были картины, которые раньше видели только крысы и мыши.

– Мы должны проверить тут каждую щель, – сказал он. – И записать всё в протокол. Нравы этой группы профессиональные. Они оставляют улики не по глупости, а по привычке.

Анна присела и внимательно осмотрела пол. В пыли заметны были не только следы шин и ботинок, но и тонкие волокна: нити синтетической ткани, что уже мелькали у Павла и в лесу. Она подняла один волокон на перчатке и понюхала. Особого запаха не было, но нить была ровной, промышленной, не деревенской. Кто-то использовал заводские мешковины, возможно, дешёвые импортные мешки, след импортной цепочки, а не локального рукоделия.

Кравцов отвёл их к задней стене. Там, под полом, он показал слабое место – доску, которая была недавно забита и не совпадала по цвету.

– Здесь, – шепнул он. – Они скрывали папки. Я видел, как один из них тянул коробку, и они говорили: «Быстро туда, и ничего не оставляйте». Я боюсь, что в коробках могли быть оригиналы актов.

Сергей принялся аккуратно поднимать доску. Под ней нашли слоистую стопку бумаг, завёрнутую в маслом пропитанную ткань. Документы были помяты, но штампы и подписи проступали. Первой попалась на глаза копия перевода прав с аккуратной подписью, которая напоминала чей-то манерный почерк, но с наклоном, который мог увести экспертизу. Были и накладные поставок с пометкой «ЭКСП. – Архангельск», счета на сумму, перечисления, кассовые ордера, и на дне лежала тонкая распечатка банковской операции, где фигурировала фирма с названием, отдалённо напоминающим «АгроВек».

– Вот оно, – произнёс Сергей, глядя на распечатку. – Это то, что даст нам направление.

Анна пролистала, держа документы в перчатках, чтобы не оставить отпечатков. Там были адреса – поставщик мешковин из Новороссийска, контактный телефон, и ещё одна строчка: «посредник – А. Р.», коротко, без фамилии, но с инициалами. Её сердце сжалось. Алексей Руднев – юридический консультант, который всплывал в обсуждениях с самого начала, снова здесь, как тень, от которой нельзя было легко отделаться.

– Они тщательно это продумали, – произнесла Анна. – Платежи частями, бумажки с сыпучими суммами, оплата наличными. И посредник с инициалами. Это не спонтанная кража, это коммерческая операция.

Сергей положил документы в протокол и дал указание одному из своих:

– Свяжитесь с банком и запросите выписки по этим операциям. И немедленно. Потом отправляйтесь в отдел по экономическим преступлениям. Мы должны увидеть, кто стоит за «АгроВек».

Кравцов стоял, дрожа, и словно ожидал удара. В какой-то момент он выдохнул и, глотая сопли в горле, сказал:

– Если вы пойдёте дальше, то вы вытащите больше, чем просто подписи. Вы вытащите тех, кто тянет за ниточки. Я вам говорю это потому, что я хочу, чтобы дочь жила. Но я не живу от этого.

Анна положила ему руку на плечо, жест странный для неё, но нужный: поддержка и обещание.

– Мы сделаем всё по закону, – ответила она. – Ты дал нам ключи. Теперь мы должны действовать.

Они обнаружили ещё одну вещь в стопке – старое письмо, сложенное пополам, где несколько строк были написаны почерком Никиты: короткая запись: «Профессор К. – следы в земле, берегите как память» и дата из пятидесятых годов. На полях кто-то сделал карандашную пометку: «Передать в фонд». Рядом указан адрес с упоминанием «муниципалитет». Это могло означать либо, что кто-то хотел скрыть связь с муниципалитетом, либо, что кто-то из администрации знал о привозе и молчал.

– Нам нужно вызвать экспертов по почерку, – сказал Сергей. – И опросить нотариуса. Но сначала нужны контакты банков. Я вызову подкрепление и начну процесс. Не выходите далеко, город мал, а вмешательство больших людей дорого обходится.

Они покинули сарай и направились в участок. По дороге Анна видела, как телефон Сергея тихо вибрировал. В его глазах мелькнуло напряжение, видимо новости о находке быстро распространялись. Весть о коробках и бумагах была как зажжённый фитиль: он мог привести к пожарной тревоге в делах, в которых задействованы люди с властью.

В участке началось кипение. Сергей дал распоряжения, оформили изъятие, и через час пришёл представитель банка, тот самый, который мог запросить операции. Представители банка подняли брови, когда увидели распечатки: суммы шли потоками в один и тот же карман. «АгроВек» имела филиалы в соседних районах, и их финансовая сеть была широка.

– Мы отправим запросы на блокировку, – сказал представитель. – Но нужно судебное разрешение. Без него банк не распечатает полные транзакции.

– Тогда пусть служба безопасности мэрии ускорит решение, – буркнул Сергей. – Нам нужен приказ. И чем быстрее, тем лучше.

Анна покинула кабинет и направилась к окну. На улице собралось несколько людей: кто-то пришёл принести цветы у поля, кто-то стоял в ожидании, как будто судил мнимо приговор. Она вздохнула: люди приходили с надеждой, но их надежда могла быть использована как инструмент давления. В городе появились слухи: «АгроВек» хочет купить землю, «АгроВек» уже платит, «АгроВек» работает через местных юристов. Эта сеть растягивалась от частной аптечной сделки до коридоров власти.

Тем временем Кравцов получил предложение охраны – формальную и неформальную. Ему пообещали защиту его дочери до тех пор, пока следствие не завершится. Он кивнул с благодарностью, но в его глазах светились сомнения. Он понимал: свидетельство стоит дорого не только для него, оно может стоить многим.

Вечером, когда город затих, Анна пришла в библиотеку и разложила перед собой копии документов. Бумаги лежали аккуратно, как будто они были картой, по которой можно ходить. Она начала составлять список: имена, даты, номера. На кончиках пальцев она чувствовала холод и тепло одновременно: холод от правды и тепло от того, что правда не пустая идея, а реальный инструмент.

Погружаясь в строки, она увидела ещё одно имя, едва видное внизу одного из счетов: «Миронова Ольга» и рядом печать компании «АгроВек». Это имя было как прореха в ткани: оно могло означать лишь одно – у «АгроВек» есть представитель в городе. Анна записала: «Найти Ольгу Миронову. Узнать, какие проекты она ведёт. Проверить связь с мэрией».

Ночь была длинной. Она знала, что завтра начнётся другой день: запросы, проверки, допросы. Но сегодня у них был след живой и вещественный. И след этот вел к тем, кто мог иметь деньги и возможности. И если за ним стояли люди, которые привыкли покупать решения, им придётся встретиться с теми, кто привык искать правду – пусть медленно, пусть неуклюже, но упорно.

Анна закрыла папки и выключила свет в библиотеке. За её спиной стояли полки, как молчаливые свидетели. Они знали, что истина – это не молчание, а работа. И завтра они начнут работать вновь.

Глава 11. Разлом

Дождь начался как шутка, сначала несколько капель, которые, ударяясь о крыши, звучали почти по-детски. Но через полчаса небо открылось по-настоящему. Тонкая серая занавеска лилась с утра, и город будто стал чище, потому что грязь смылась с улиц, а люди с лиц. Анна шла по мокрому тротуару к участковому с пачкой копий, распечатки из сарая, листок «M.Х. – K», выписки, которые прислал банк по запросу Сергея Петровича. В её руках документы были тяжёлые не только от бумаги, но и от смысла.

– Сегодня будет проверка у Руднева, – проговорил Сергей Петрович, когда они встретились в кабинете. Его голос был деловит и тих. – У нас ордер. Служба по экономике уже с нами. Если там что-то найдут, то это будет серьезно.

Анна не могла не думать о том, как легко бумага становится оружием. Она положила на стол листы и взглянула на инспектора.

– На что вы рассчитываете? – спросила она без лести. – Я боюсь, что люди с деньгами умеют прятать не только вещи, но и умы.

– Я рассчитываю на факты, – ответил Сергей. – Факты нельзя заглотить. Их нельзя спрятать в мешковине и вывести в чёрной Газели. Они останутся. Мы идём с документами, свидетелями и постановлением суда. И да, на записи Кравцова тоже рассчитываю. Он даст списки, которые мы пока не публикуем.

Обыск у юриста прошёл нервно и методично. Сотрудники полиции заходили в кабинет вдвоём, оглашали ордер, а Анна, стоявшая в дверях, чувствовала, как воздух накачивается свинцом. Руднев сидел за столом, взгляд его был холоден. Лицо не дрогнуло, когда два следователя перелистывали стопки дел, когда вскрывали тумбочки и вынимали конверты. Он говорил ровно, будто читал заранее отрепетированный текст.

– Вы это делаете по просьбе соседей, – произнёс он спокойно. – Мелкие разборки перерастают в шоу. Никого не трогайте, у нас хорошие отношения с муниципалитетом.

Один из следователей поднял пачку с пометками и, листая, замер. Там были бланки с заверенными подписями, чернильные строки, одна под другой. Где-то чернила были свежи, где-то вытерты, но почерк был слишком разный, чтобы быть естественным: подписи подделаны, даты и штампы не везде совпадают. На листах стояли пометки вида «для исполнения», «перенос права», «утв. Р.». Следователь посмотрел на руководителя отдела и передал фото-сканы. Холод прошёл по комнате, бумага говорила, и она говорила тем же языком, которым говорили и деньги.

– Вы находите это смешным? – спросил Руднев, когда ему вручили уведомление о временном изъятии документов. —Проводите людей. Вы же понимаете, что это политический заказ.

– В политике мы разбираться не будем, – ответил Сергей. – А в законах будем.

Когда изъяли жесткий диск и забрали несколько папок, Руднев попытался затеять диалог, в котором слова «ошибка» и «недоразумение» мелькали как защитная сеть. Он предлагал сотрудничество, объяснения и, наконец, намёки. Такие тонкие, но ощутимые на то, что у кого-то «вверху» есть вопросы к участку: «А не перебарщиваете ли вы?» Но в этот раз у полиции были ордера, и у них была доказательная цепочка: мешковина, визитки, банковские операции, записи Купина и показания Кравцова. Это была сеть, натянутая не вчера.

– Я прошу об адвокате, – сказал Руднев сухо. – И напомню, что у меня есть клиенты.

Его фраза висела в воздухе, но она уже не имела прежнего веса. Когда полицейские паковали последние папки, Анна заметила в одной из них копию акта 1952 года с подчёркнутой строкой: «не отчуждать». Кто-то аккуратно вложил в эту копию старую фотографию Никиты с подписью «Профессор К. – дар». Под фотографией было несколько аккуратно подчёркнутых слов, будто кто-то хотел, чтобы правду видно было слабее, чем обычно.

– Смотрите, – прошептала Анна. – Они знали. Кто-то делал всё, чтобы переписать историю. Здесь вот копия, а не оригинал. Но оригиналы же у Кравцова? Или у того, кто платил?

– Возможно, – ответил Сергей. – Но это нам на руку. Если они пытались подделать, значит, признавали ценность. Мы оформим, сфотографируем и отправим всё в экспертизу. Это будет начало.

Пока следователи работали, у здания собралась небольшая толпа, люди, которые обычно не интересуются юридическими манёврами, но чьи жизни так или иначе были связаны с землёй Громовых. Слухи разлетелись мгновенно: «Юриста взяли», «Есть бумаги», «АгроВек?». Кто-то держал зонтик, кто-то мял руку в рукавичке. В глазах их смешалось любопытство и страх, страх, что после этого кто-то придёт и к их огороду.

Тем временем в участке начались другие действия. Был вызван эксперт по почерку, пришли сотрудники экономической полиции, и в коридорах пополз шёпот о «платёжных каруселях». Когда Анна возвращалась в библиотеку, чтобы отнести копии документов и подготовить заведомо публичный пакет для журналистов (это был её план, прозрачность равна защите), она увидела у крыльца знакомое лицо, Ольгу Миронову из «АгроВек».

Она стояла в плаще под дождём, не держа зонтика, и в её глазах было что-то упрямое и напряжённое. На вид она была аккуратно собранной, как всегда, деловой костюм, аккуратная причёска, лёгкий макияж. Но сейчас она выглядела усталой и, возможно, обеспокоенной.

– Анна, – сказала она, почти без приветствия. – Можно пару минут?

– Конечно, – ответила Анна спокойно, и пригласила её в тёплое помещение библиотеки.

Ольга заговорила быстро, без предисловий.

– Мы понимаем, что это больная тема. Но у «АгроВек» есть проект, и мы готовы вести диалог. Мы предлагаем инвестировать в инфраструктуру, в ирригацию, в переработку. Это рабочие места. Мне жаль, что так получилось, но вы должны понимать: если земля останется «запечатана», никто не сможет её развить.

– Развитие через подделки и подкупы? – холодно спросила Анна. – Я не понимаю, как вы можете смотреть в глаза людям, которые остались без воды и за чей счёт решаете судьбы.

– Это сложнее, чем вы думаете, – ответила Ольга. – Мы работаем по контрактам, у нас есть планы. Но я не отрицаю, что возможны ошибки и что, возможно, кто-то из наших подрядчиков действовал неэтично. Мы будем сотрудничать с полицией. Я дала поручение юристам компании помочь. Мы не хотим войны с городом.

Её интонация была одновременно искренней и осторожной, как у человека, который по долгу обязан и перед инвесторами, и перед советником по PR.

Анна слушала и думала: что инвестиции – это удобный соус на блюдо, которое зачастую готовят ради прибыли. Но не все «АгроВек» плохие. Были и те, кто верил в модернизацию. Проблема в том, кто именно управлял цепочкой и какие средства шли через чей карман.

Когда день подходил к концу, полицейские уехали с мешком доказательств, прокуратура назначила проверку, а в сети появилась первая заметка местной газеты: «Обыск в офисе юриста. Подозрения в махинациях с землёй». Заголовок был выдержан аккуратно, без обвинений, но жители читали и понимали, что крышка котла приоткрыта.

Ночь принесла новое. На пороге библиотеки кто-то бросил бумажный свёрток. Внутри лежало неугрожающее послание из нескольких фотографий, на которых видны встречи в городской ратуше, и подпись: «Они были не одни». Подпись не несла имени, но предостережение было прозрачно: дело не ограничивается юристом и коллекционером. Кто-то в мэрии был тоже вовлечён.

Анна зажгла лампу и, перелистывая фото, ощутила тяжесть. Город, который она любила, оказался сложнее её тетрадей. Разлом произошёл не в земле, он прошёл по слоям общества: бумага, деньги, власть, и где-то среди этого человеческая хрупкость.

Она спрятала фотографии в тумбочке, записала координаты и, прежде чем лечь, сделала ещё один звонок Сергею Петровичу:

– Завтра утром нам нужна совещательная группа из прокуратуры, полиции, Кравцова и нескольких независимых экспертов. И, пожалуйста, держите Кравцова под защитой. Я боюсь, это ещё не конец.

– Я знаю, – ответил он устало. – Завтра будет тяжело. Но у нас есть то, чего давно не хватало. Улики. И пока у нас они, игра может измениться.

Анна выключила свет. Дождь стучал по стеклу, и где-то вдали показался свет, как обещание, если правда тяжела, то всё же она притягивает. И когда на утро город проснётся, он увидит новые лица в кабинете прокурора и услышит вопросы, на которые давно пришлось молчать. Разлом сделал своё дело. Старые связи треснули, в трещины попал свет. Только ещё неясно, будет ли он обжигающим или озаряющим.

Глава 12. Погребённая правда

В тот день небо выглядело как старое полотно, ровное и без малейшего движения. Казалось, даже ветер решил дать людям возможность подумать, не мешая. Но внизу, у изгиба реки, где тропа от поля терялась в зарослях, произошла маленькая буря. Сельский парень, который ходил косить траву у старого оврага, наткнулся на доску, торчащую из земли. Он подумал, что это мусор и потянул. Под доской показалось белое пятно. Поначалу он подумал, что это старый тряпичный мешочек, затем, что это просто кость. Он облизнул обсохшие губы, сел на корточки и позвонил в участковый пункт. Сообщил, как умеют простые люди, ровно, сухой факт. Всё остальное оставил на волю следствия.

Новость дошла до Анны быстрее, чем туман с реки. Её телефон запестрел сообщениями: «На поле нашли…», «Пригласи Сергея», «Там был мальчик». Она сорвалась и побежала, в руках у неё дрожали бумаги, которые вчера сдавали в участок и которые сегодня казались ей не просто бумагами, а красным маркером на карте событий.

На месте уже собралась группа. Сергей Петрович, двое следователей, кинолог с собакой, где-то рядом стояли Купин и Тамара, Кравцов выглядел подтянутый, как струнка. Люди со двора подходили молча, некоторые прикрывали лица платком, никто не пытался устроить шоу, здесь было похоже на службу. Анна видела, как шевелятся губы у стариков. Никто не хотел верить, но все знали, что правда приходила не только в виде бумаги.

Следователи отодвинули доску и развернули тряпку. Поначалу показалось, что это место давно никому не нужно, сплошные ветки, плотно придавленные землёй. Но под ними лежал череп и обрывки одежды. Эксперты зафиксировали, что останки лежали компактно, как будто кого-то положили аккуратно, прикрыв и замаскировав. Рядом в ящичке была сухая белая ягода, будто ещё вчера она стояла на кусте и дожидалась, а теперь оказалась в ладони под землёй. Рядом лежал кусок мешковины с частицей печати «ЭКСП…». Также был обрывок бумаги, который кто-то плотно втиснул в тряпку. На нём чернила, едва читаемые, но буквы были знакомы Анне: «профессор К.», затем читалась короткая строка, которую можно было понять как: «беречь, не продавать».

Сергей тяжело вдохнул и осторожно закрыл лицевой платок на входе в крест. Он не показывал эмоций, но глаза его блестели. Это были глаза человека, который знает цену факту. Всё вокруг, следы шин, отпечатки ботинка с тем самым рисунком, куски синтетического волокна, теперь вместе складывали картину не просто кражи, а преступления с фатальным исходом.

«Эксперты, суд-мед-коммиссия, криминалисты», – проговорил он в рацию. И голос его был как приговор, оперативный, без спектакля. Анна стояла рядом и думала о Никите. О его смехе у ворот, о настойке в стеклянной бутылке, о том, как он хранил вещи, как будто они были живыми. Теперь он лежал под доской, и город стоял на пороге подлинного потрясения.

Экспертиза работала точно. Выкопали аккуратно, достали, вынесли, положили на носилки, затем на стол патологоанатом в районной больнице. Там, при ярком свете, под лупой, эксперт начал работу. Пыль и кровь уже не были простыми словами, были результаты. Сначала вопросы: «Кто? Кому принадлежат кости?» Потом: «Как и почему?».

Когда пришли результаты ДНК, всё стало предельно просто и ужасно. Эксперты доложили, что останки принадлежат Никите Громову. А дальше ещё хуже: на костях обнаружены следы старых травм и одна свежая травма, от удара, которая могла привести к смерти. Ее характер показывал, что это не было случайной травмой – это был удар, и удар был тяжёлый.

_________________________________________

Форма №74 (коротко для протокола).

Заключение судебно-медицинского исследования. Причиной смерти являются механическая травма шеи, сопутствующие повреждения мягких тканей, признаки асфиксии. На поверхности кожи и в желудочном содержимом обнаружены следы органических и неорганических компонентов, химический профиль которых предварительно совпадает с компонентным составом обнаруженной настойки «Белая» (результаты подтверждаются лабораторным анализом). Время смерти ориентировочно: 13–24 часа до момента обнаружения.

(Подпись эксперта, печать)

_________________________________________

Весть разлетелась, как вспышка: «Подтверждено: Никита мёртв». Громы на улицах стали меньше улыбаться. У ворот поля люди собирались в полном молчании, свечи ставились у забора, кто-то приносил бутылочки с настойкой, кто-то фотографии. Мария упала навзничь, когда сказала: «Это он», и Илья держал её, как будто хотел забыть, что у них теперь нет отца. В воздухе висела не просто скорбь, было ощущение предательства. Люди чувствовали, что кто-то забрал не только человека, но и обещание.

Анна приходила к месту, где нашли тело, несколько раз в день. Она стояла у ограды, держа в руках бумажку с записью Никиты: «Если что, прячь карту у дуба». Эта запись теперь гласила не только о карте, но и о том, что тот, кто прятал, понимал – прятать придётся не только вещь, но и жизнь. Она думала о том, как тонка грань между хранением и закапыванием.

Дело приобрело новый оборот. Теперь следствие имело основание для жёстких действий. Сергей Петрович решил нарастить давление. Он запросил для расследования поддержку из областного центра, подключил отдел по особо тяжким преступлениям, и в течение нескольких дней начались аресты и выемки, которые ранее казались незаметными. Харитонов получил повестку, и, как только правоохранительные органы предъявили ему данные о договорах и частичных операциях, он сам оказался в центре внимания. Уже не только как коллекционер, но и как фигурант, у которого в багажнике нашли частицу той самой белой земли и документы, привязанные к подставным фирмам. Алексей Руднев, имея теперь счёта переводов и подложные акты, оказался под следствием экономической полиции. Его кабинет, как прежде, был опечатан, а в файлах отыскали документы, которые заставили связать подлоги и отчуждения к конкретным датам.

Но город не желал, чтобы правда была только на бумаге. Люди требовали ответов. На площади прошёл стихийный митинг: «Память не товар», «Где справедливость?», «Верните землю Никиты». Люди поднесли к ограде фотографии с белыми ягодами и плакаты. Власть пошевелилась, мэрия, почувствовав давление, устроила пресс-конференцию и постановила временно приостановить любые сделки с участком Громова до завершения следствия. Это была маленькая победа для жителей, победа публичности, которую Анна давно предлагала как способ защиты.