Ведьмы. 9 новелл

– Порежь и принеси апельсин. Я хочу, чтобы ты попробовал сицилийский апельсин.

Она есть не стала, только выпила чай. Потом ее вырвало.

Что-то там забыли из вещей. Я сбегал на крышу еще раз. Крыша без нее мне показалась другой, в окурках и совсем не романтичной. Принес ей чай.

– Полежи со мной?

– Нет. Я не смогу. Я посижу тут рядом.

Она закрыла глаза, но вздрагивали ее веки. Видимо, от боли. Взял ее ладонь в свои руки, она чуть улыбнулась, и подвинулась на кровати, как бы приглашая меня.

Она просила побыть с ней до 21 часа, а потом я могу «валить» на все четыре стороны.

Она уснула.

Сначала в Интернете я заглянул в приметы вторника, пока не наткнулся на такую: «Вдове нужно выходить замуж во вторник». Это что получается, поэтому она говорила про вторник?

Или просто совпадение?

Телефон мой сел, а когда я его подключил, там было 14 звонков и сообщение от мамы «Как тетя Зоя? Почему она мне не отвечает?»

Если мама ей звонила, то при мне звонки не проходили. Скорее всего она маму заблокировала.

5. Встанет солнце над лесом, только не для меня

Она спала, как младенец. Таблетки еще немного помогают. Такая молодая, она была вдовой, муж ее сгинул при странных обстоятельствах, в родне болтали, что она его довела до ручки и тему лучше не поднимать. Из перевернутой машины вытащили его труп, она же вышла без единой царапины.

Прошелся по квартире. Две комнаты, почти пустые. Во второй комнате нашел фотографию, где я рядом с ней и фломастером обведен контур сердечка. Бред какой-то.

Вышел на улицу. Морозно, хотя осень. Шел, оглядывался, хотя чего бояться. Проходил через парк, ноги буквально свинцовые, присел. Человек какой-то странный, бомжеватого типа, подошел неслышно, тоже присел: хотя другие лавки были свободны.

Слышу, сидит рядом, шепчет:

– Зачем ушел?

– Вы это мне? – спрашиваю, а он сидит, как глухонемой.

Мнется и пытается что-то сказать.

– Добрый вечер! Отель тут не подскажете?

Он демонстративно отворачивается, будто опасаясь быть узнанным, и произносит такую фразу:

– От Ведьмы не уйдешь…

И опять шепчет что-то. Не верю своим ушам. Вечер Гоголя и Кафки разом.

Снова шепчет:

– Зачем ушел?

– Вы знакомый Зои?

– Нет.

«Алкаш или сумасшедший, – думаю, – надо сваливать».

Он плетется сзади. Кричит мне вслед:

– Жених и невеста вас не обзывали?

– Невест не бросают!

– Вернись, а то она за тобой придет!

«Блин, мужик сбрендил». Я ускорился.

Когда я, наконец, вошел в номер, телефонный разговор с мамой был коротким. Она почему-то сказала, что не прилетит, и перевела мне на счет все деньги, что у нее были. Это предназначалось для Зои. До конца недели я мог здесь пробыть без ущерба для работы. Но я из-за этой работы умудрился наговорить маме кучу неприятных слов. А ведь скажи она: «Уходи с работы, я тут же уйду».

Утром Зоя позвонила. Она просила меня побыть еще в Новосибирске, но к ней не ехать. Ей будет тяжело. Маме она все объяснит.

– Ну, окей. Только о нас не надо…

– Не скажу. Да она и не поверит, что ты меня трахнул на крыше.

Она прервала разговор, а я не успел спросить ее, может надо в аптеку сходить…

Кто-то же ей помогает в конце концов.

6. Радость и печаль грядущей встречи мы доверим снам

Я улетел в Москву, студенты ждали. А тетка быстро «сгорела» от своей болезни. И к зиме ее не стало. «Отмучилась», – как говорят в народе. Мать взяла небольшой кредит и поехала одна, у меня от растяжения связок опухла нога, – результат моего футбола на скользкой снежной площадке по дворе. Там похоронами занялась одна очень организованная женщина, которая доводилась нам дальней родственницей, да еще какие-то люди из Барабинска.

Я уже с трудом верил в свою последнюю поездку к ней и в то, что с нами случилось.

Но теперь в каждой женщине я буду искать ее, – ту, с которой мы лазили по деревьям за абрикосами, учились курить за деревенской мазанкой самокрутки из домашнего табака, кидались в полях кочанами кукурузы, искали под камнями змей, неслись на великах, шарили голыми руками в камышах уснувших раков, топили другу друга в речке, учились целоваться и орать песню из «Бременских музыкантов». И она была в джинсах, как Принцесса, а у меня такого прикида еще не было, да я и не был похож на Трубадура.

…В делах как-то все пошло наперекосяк. Кандидатскую забросил. С работы поперли, – конечно, без объяснения причин. Ипотеку вернуть не смог, пришлось отдать дом деда, что был в ипотеке. Подрабатывал, где придется. Даже пару недель продержался на кладбище разнорабочим.

Потом не стало мамы. Тоже онкология.

Она просила похоронить ее на кладбище в Подмосковье. Сходи в храм, к ее Святой Людмиле. Теперь Великомученица подсказала мне порыться в бумагах. У мамы остались такие компактные блокнотики. Телефоны и адреса, цитаты, рецепты заваривания трав, молитвы, а еще записи по поводу и без повода, и некоторые на редкость странные. Вот запись, что она Зою не понимает, Зоя потратилась на одежду, Зоя гадает, Зоя ходит к какой-то бабке, Зоя называет себя невестой, Зоя выбрала дурацкий парик, Зоя колдовала на месячных… Зоя, Зоя, Зоя…

Но вот в застывших пятнах от слез нервным почерком было записано, что Зоя выкупила на Гусинобродском кладбище в Новосибирске место для себя и жениха. Дальше шли зачеркнутые слова, многоточия. Мама не могла и не хотела указать имя того, кому предназначалось место рядом с Зоей. Но я уже знал кому. Найти объяснения такому поступку сестры мама не смогла. Но я уже все понимал.

В старых фотографиях нашел карточку, похожую на ту, что видел у Зои. Зоя рядом с незнакомым мне мужчиной. Такую же фотку я видел у Зои, где на месте мужчины нахожусь я. А ведь я взрослым с ней не фотографировался. Выходило, она сделала фотошоп, и я оказался на фото рядом с ней, вместо другого человека.

Еще вспоминаю, как спрашивал тогда маму о фотографии прабабки, – якобы Зоя похожа была на нее как две капли воды. И прабабка ее зазывала к себе перед смертью. И у взрослых хватило ума подвезти маленькую Зою к умирающей бабке. Мать тогда резко меня отшила: все прабабкины фотки сожжены, дом ее спалили, да и спрашивать незачем, сам должен понимать, кем была прабабка. Насколько мне было известно, в деревне считали ее ведьмой.

И вот минувшей ночью он вернулся, тот сон, что приснился перед поездкой к тетке, где я занимаюсь любовью с незнакомой женщиной. Причем ночь оказалась, как и тогда со вторника на среду, жаль, числа не запомнил.

Проснулся в поту. Выпил стакан воды, перевернул подушку, встряхнул одеяло и снова уснул.

Во сне иду по снегу, ног не чую, – они, как ватные. Иду, за мной идут люди, быстро, и я слышу их тяжелое дыхание, отмечаю их искривленные тени на снегу.

Одежда повисла, – болтается изорванными кусками, иду – будто чучело с огорода. Стоит телега без колес, разбросаны камни, пучки волос, все покрыто истлевшими листьями, на лице, на теле коросты. Но надо идти, идти и не оглядываться, даже если тупик, а передо мной и впрямь тупик, как в одном карельском походе. Куда теперь? В низкую деревянную лачугу, темным пятном вывалившуюся из-под тяжелых лап елей.

Тишина гробовая. Изба наполовину влезла в землю. Бревна серые, как пепел. Доски на крыше позеленели от мха. Черные окна без стекол. Серые занавески дергаются от сквозняка. Ветхие ставни. Крыльцо, дождями вычищенное до блеска. И паутина на косяках.

Не могу толкнуть эту чертову дверь. Ага, завыла как брошенная кошка, затряслась на петлях и распахнулась.

На стуле с высокой спинкой сидит древняя старуха… Перед старухой гроб, а в нем узнаю Зою. Вся седая, голова задрана вверх, рот приоткрыт, глаза будто не различают света, волосы распущены и висят космами, лицо покрыто желтизной. На нее наброшено покрывало, черное, из-под покрывала виднеются две желтые ветки с ободранной корой – ноги ее. Она протянула ко мне костлявые руки. А я не могу пройти, – какая-то взбесившаяся курица норовит попасть мне клювом в глаз. И зачем-то яблоки разбросаны.

Такой сон.

7. Куда ты, тропинка, меня привела?

После сна все сделал, как мне подсказали добрые люди: в субботу пошел в монастырь, попил святой воды, поставил свечи за упокой, подал записку. Это надо делать, когда снится покойник или покойница, так сказали. А у меня часто такие сны. Но на душе стало хуже. Не выходила Зоя у меня из головы.

Весной я улетел в Новосибирск. Доехал до кладбища, – полтора часа с аэропорта «Толмачево». Два часа искал могилу. Из-за того, что плита упала назад, я и не мог могилу обнаружить. Несколько раз проходил мимо. Оградка уже облупилась. Лавку сломали.

Вот и сон, как говорится «хочешь верь – хочешь не верь». А ведь приснилась она, чтобы я могилу восстановил, плиту вернул на место.

…На холмике стоят живые мелкие желтые цветы в небольшой вазе, – кто-то навещал недавно, хотя детей у нее не было. Смотрю на эти цветки – ненавижу желтый цвет. Памятник свалили и цветки поставили. Странно.

В левом углу плиты вроде крест был начертан. Но теперь он стерт. И фамилия стерта. Как понимать это? Поинтересовался у «кладбищенских» – посмотрели на меня, сказали, сами памятники на падают, кто-то позаботился, стало быть. Да, еще спросили, отчего не слежу за могилой. Странно, – им то какое дело? Ладно, хоть выдали инструменты.

Памятник установил, забил металлические штыри, землю притоптал. Присел к ограде, сам думаю: могила ее на левом краю, а с правого краю место свободное для второй могилы. Мое место рядом со мной, в шаге.

Навел порядок, прополол сорняки, поставил свежие тюльпаны и искусственные цветки тоже. Убрал мусор, состоявший из сухих цветков, травы, фантиков конфет, рюмок, апельсиновых корок. Оставил только засохшие колокольчики физалиса. А еще вытащил из рюкзака приготовленные тексты песен из «Бременских музыкантов». Пристроил их перед памятником. Ей бы понравилось.

Там еще обнаружился блокнотик мамы. Что он там делал? Мама забыла на похоронах? Положил в карман.

Пошел, умылся под краном, где воду берут для цветов.

– На эту могилу Вам не надо приносить живые цветы…, они завянут и Вас заберут с собой, – я увидел старушку за оградкой, – даже если она Вам родственница, утянет к себе.

Посмотрел на старуху.

– Вы мне говорите? Я не понимаю.

– Нехорошее место. Ведьма здесь лежит. Люди стороной обходят.

– А вы же не обошли?

– Так осенила себя крестным знамением.

– Я знал ее живой. Это моя тетка. Вы путаете что-то.

– Чего мне путать. Она сама про себя знала, что ведьма.

– Как?

– Ведьме не нужно узнавать, что она ведьма, она это знает с самого детства, также, как музыканту не нужно узнавать, что он музыкант, он сам это знает. Она узнает это после того, как ее девочкой подведут к умирающей ведьме из ее рода.

– Кто Вы? С чего вы это взяли?

– Кто я? Не скажу. Тебе не надо знать. Она знала свою силу, и пользовалась ею. Настоящие ведьмы уходят в леса, разговаривают с землей, водой, ветром, дождём. Собирают травы для отваров. Не соблюдают наши православные праздники. Гадают. Соблазняют мужчин.

– Может она очистилась от этого…, от этой нечисти?

– Шрамы были у нее вот тут? – старуха показала на своих ладонях место.

Я вспомнил шрамы на ладонях Зои, но вряд ли они были получены на ритуале.

– Были, но это мы падали с велосипеда.

– На что жила она знаешь?

– Какое наше дело, на что она жила…

– Карты, свечи, знаки были дома у нее?

– Да причем здесь эта ерунда?

– Этим зарабатывала.

Она махнула рукой, замотала головой. Я понял, нам пора закругляться.

– Грешна она была, и ты грешен. Пойдем, я тебе один случай приведу. Девочка отказалась от дара. А ты потом сам себе скажешь про свою умершую.

Мы вышли с ней на большую аллею, пропустили людей с похорон, и она рассказала.

Девочке хотели передать темную силу, темную энергию от ее умирающей бабки. Ведьма – это не травница, которая заговаривает хвори. Это бесовская сила в человеческом теле. Но та девочка испугалась, и убежала. Родственники другую девочку к той бабке повели, младшую. Ритуал передачи здесь в том, что девочке нужно дотронуться до умирающей ведьмы. Еще ведьме разрезают ладонь, и она читает заклятия. Та девочка стала взрослой женщиной, но с детства помнила, как прабабка разговаривала неизвестно с кем, пошла в сарай к кроликам и шептала им, пока один кролик не превратился в мелкого черта, который лазил по стенам и кричал прабабке непонятные слова. А другая девочка, что получила дар, не смогла с ним жить, рано умерла.

Бабка закончила свой рассказ и пошла, не прощаясь. Будто меня тут и не было, а она разговаривала сама с собой.

Я пошел к могиле тетки.

– Уходи по добру, по здорову, и не бери ничего с могилы, – сказала она, вдруг вернувшись и встав от меня, как от прокаженного, метрах в двадцати.

…Зашел в Администрацию кладбища. Открыли Книгу регистрации захоронений и номер участка, чтобы прочитать мне запись о лице, ответственном за участок. Ничего удивительного: там были имя и фамилия моей тетки.

– Так она же похоронена. Как она может быть ответственной?

Он лишь пожал плечами. Выходило, что и место рядом с усопшей выкупила та же женщина, что была обозначена как Зоя Федоровна Р.

Да. Странно все это.

Больше поговорить мне не дали. За мной была очередь.

…Наша последняя встреча, ее отказ меня видеть на другой день. Даже выдирание волос на голове – это же как человека выдернуть из жизни.

Тогда она дернула у себя, а потом выдернула волос и с моей головы тоже. Говорят, чтобы с собой забрать. Но я этому не верю. Хожу же вот, хотя ее давно нет. Также необъяснимая ситуация возникла, когда я в администрации полез зачем-то в карман пиджака, а он полностью был набит кожурой от апельсинов. Ну не мог я сам себе в карман кожуру насыпать. Я не помню, чтобы апельсины ел или делал из них сок. С могилы тоже ничего в карман не клал, кроме записной, которой в кармане не оказалось.