Монолог фармацевта. Книга 1

Все шестеро находились в изысканно обставленных покоях наложницы Гёкуё, где она ежедневно принимала кушанья и питье, приготовленные для нее лично. А ведь каждый день блюда, предназначенные наложнице, проходят через множество рук, что само по себе грозит большой опасностью. Поскольку наложница Гёкуё пользуется расположением императора, ее неустанно пытаются отравить. Дабы отвести беду, у каждой наложницы есть отведчица – та, что будет пробовать кушанья и питье на яд.

Недавняя гибель наследного принца встревожила всех. Вместе с тем пошли слухи, будто бы недуг принцессы Линли тоже вызван ядом. Разумеется, девы-чиновники Нефритового дворца даже не догадывались, что погубило младенца, и с тех пор в каждом кушанье боялись найти отраву неизвестного происхождения. А когда к госпоже приставили новую служанку для пробы пищи, девушки тут же сочли ее жертвой, отправленной на убой, устрицей, с которой покончат за один присест. Вдобавок Маомао предстояло пробовать не только кушанья госпожи Гёкуё, но и детскую пищу ее дочери, а также трапезу императора, подаваемую во время его посещений.

Говорят, за то время, что наложница Гёкуё носила под сердцем принцессу, ее дважды пытались сжить со свету. Одна из прислужниц, отведав кушанья, пострадала не слишком, но у другой отнялись руки и ноги. Пожалуй, с приходом Маомао те прислужницы, кто временно исполнял обязанности отведчицы, наконец-то вздохнули с облегчением и возблагодарили судьбу за такой подарок.

Завидев, что тарелочки, расставленные перед ней, из фарфора, Маомао нахмурилась:

«Между прочим, если уж так боятся ядов, могли бы в первую очередь заиметь посуду из чистого серебра».

Подумав так, она подхватила палочками немного маринованных овощей, внимательно осмотрела их и понюхала. Затем положила в рот, проверила, что язык не немеет со временем, и медленно проглотила.

«Честно говоря, в моей пробе нет никакого смысла», – трезво оценила свою новую роль Маомао.

Подобные предосторожности хороши, если в пищу добавили быстродействующий яд, но никак не медленный. К тому же дома Маомао ставила над собой опыты, и со временем ее тело стало невосприимчивым ко многим видам ядов, так что проявиться и сказаться на ней они уже не могли. Естественно, никто не требует от травников идти на подобные жертвы – Маомао занималась этим по доброй воле, желая утолить жажду знаний. В западных землях таких искателей, готовых пойти на все ради поставленной цели и пренебречь даже жизнью, называют «безумными учеными». Отец, будучи наставником Маомао в ядах и травничестве, не раз поражался безрассудству своей дочери.

Лишь после того, как Маомао тщательно попробовала все кушанья и питье, употребив все знания о ядах, какие только имела, а другие убедились, что ей не стало дурно, наложница Гёкуё приступила к трапезе.

Покончив с этим делом, Маомао взялась за пресную пищу, приготовленную маленькой принцессе.

* * *

– Считаю, нужно заменить всю посуду на серебряную, – как можно более бесстрастно сообщила Маомао старшей прислужнице.

Госпожу звали Хун-нян, и она ведала всеми служанками Нефритового дворца. Маомао вызвали в ее покои, дабы она отчиталась о первом дне службы. Комната госпожи Хун-нян была просторной, но без излишеств, что говорило скорее о деловитости сей девы, чем о бедности ее рода.

– Господин Дзинси предвидел, что ты это потребуешь, – вздохнув с облегчением, промолвила госпожа Хун-нян.

Эта прислужница с очаровательной темноволосой головкой стояла уже на пороге своего тридцатилетия. Честная от природы, она не без неловкости призналась Маомао, что они намеренно не подали серебряную посуду. На эту хитрость, как оказалось, их подтолкнул господин Дзинси.

Маомао и раньше догадывалась, что именно он предложил наложнице сделать ее отведчицей, и ей стоило больших усилий, чтобы тут же, перед госпожой Хун-нян, не скривить лицо в отвращении.

– Отчего же раньше не сказала, что умела и обучена грамоте? Тебе бы платили гораздо больше. Твои способности можно употребить не только во зло, но и во благо.

– Да, я училась, чтобы служить травницей. Не говорила же потому, что меня похитили и насильно привели во дворец императорских жен, а часть моего жалованья все еще отправляют похитителям, что до зубовного скрежета злит, – с чувством и несколько грубовато объяснилась Маомао.

Удивительно, но старшая прислужница простила ей эту дерзость.

– Хочешь сказать, тебя устроит получать меньше, лишь бы им не отправляли денег на выпивку? – разгадала ее замысел прозорливая госпожа Хун-нян.

Сообразив, что за необдуманные слова не отругают, Маомао вздохнула с облегчением.

– Самых бездарных из нас выгоняют уже через два года, – тем временем продолжала старшая прислужница с намеком, будто видит Маомао насквозь, что той, разумеется, не понравилось.

Следом госпожа зачем-то взяла со стола кувшин и протянула его Маомао.

– Зачем?.. – едва успела выпалить та, как вдруг запястье пронзила резкая боль.

Кувшин драгоценного фарфора выскочил из пальцев и упал Маомао под ноги. На его боку тотчас расползлась длинная предательская трещина.

– Что же ты роняешь? Он ведь стоит огромных денег! Его ни за что не купить на жалованье девы-чиновника! За порчу кувшина придется взыскать с тебя долг, и отправлять домой будет нечего.

Маомао мигом разгадала намерения госпожи Хун-нян, и на ее бесстрастном лице зазмеилась ядовитая ухмылка:

– Прошу прощения, – с готовностью повинилась она в ответ. – Возьмите за кувшин из тех денег, что идут домой. А будет не хватать – берите из тех, что дают мне на руки.

– Договорились. Я сообщу старшей смотрительнице. А еще… – с этими словами госпожа Хун-нян поставила разбитый кувшин на стол, достала из ящичка деревянную дощечку и наскоро написала на ней что-то. – Держи ведомость. Это для того, чтобы получать надбавку к жалованью за пробу еды. Дело твое опасное, за него положена особая плата.

И эта надбавка составляла почти столько же, сколько Маомао получала, трудясь низшей служанкой. Притом с этих денег похитителям ничего не отправляли, так что, как ни крути, их проданная невольница оставалась в выигрыше.

«А госпожа знает, чем меня подкупить!» – подумала Маомао, низко поклонилась и покинула комнату старшей прислужницы.

Глава 7

Ветвь

Личных прислужниц у госпожи Гёкуё было четыре. Все они служили ей с той поры, когда наложница вошла в императорский дворец. И все с утра до ночи работали не покладая рук. Преимущественно они безо всякой помощи справлялись со своими обязанностями, благо что Нефритовый дворец не назвать большим, но если не хватало рук, приглашались низшие служанки, приписанные к службе шанцинь, ведающей внутренними покоями. Но даже в таком случае спальню наложницы и ее личные комнаты прибирали все те же четыре девы-чиновника, пусть это и не входило в их прямые обязанности. Поэтому новоприбывшей Маомао не давали никакой иной работы, кроме как поедать кушанья, для чего ее, собственно, и приписали к Нефритовому дворцу.

Кроме госпожи Хун-нян никто из дев-чиновников не просил помощи у Маомао: то ли не желали обременять, то ли сочли, что она будет лишь путаться под ногами, а то и вовсе решили, что с нее довольно одной пробы кушаний и питья на яд. Быть может, они чувствовали вину за то, что ей доверили самое неприятное и опасное дело. И как бы Маомао ни навязывалась в помощницы, ее гнали обратно в комнату со словами «Ни о чем не волнуйся, деточка, рук у нас хватает».

«Я для них чужачка…» – не без сожаления подумала Маомао.

С начала службы почти все время она сидела в своей тесной комнатке. Дважды на дню ее вызывали отведать кушанья и еще раз в полдень, дабы попробовать чай. Раз в несколько дней, когда Нефритовый дворец посещал сам император, от Маомао требовали проверить особые яства, приготовленные сугубо для него. Они были призваны напитать и укрепить тело. Порою госпожа Хун-нян из жалости давала Маомао кое-какие поручения, но все были легкими, исполнялись быстро.

Мало того что Маомао должна была перепробовать множество изысканных кушаний для наложницы и императора, так еще ее дважды кормили вместе с другими служанками, и пища в Нефритовом дворце была сытная и щедрая. Во время каждой чайной церемонии подавали сладости, и если после что-нибудь оставалось, немножко перепадало и Маомао. А поскольку она больше не изнуряла себя тяжелой работой, съеденное стало постепенно питать ее худощавое тело, отчего кое-где стали наливаться мышцы.

«Чувствую себя свинюшкой, что откармливают на убой…» – то и дело сетовала она.

Была еще одна причина, по которой Маомао не годилась для службы отведчицей. Смертельная доза яда всегда рассчитывается исходя из размеров тела, следовательно, чем полнее человек, тем вероятнее, что он выживет, и тем заметнее, что он отравлен, если вдруг начнет худеть. Маомао же была сама по себе тощей, а потому, приняв яд, могла не сразу заметить, что нездорова… Впрочем, не совсем так. Маомао все равно пребывала в уверенности, что не только перенесет большинство ядов, даже если доза будет смертельной, но и заметит свое отравление и начало истощения.

В глазах других прислужниц маленькая и худенькая Маомао казалась чуть ли не ребенком, и те жалели ее и сочувствовали незавидному положению. Нередко за трапезой они накладывали ей побольше каши и овощей и при всяком удобном случае закармливали как только могли.

«Так же меня жалели красавицы из „дома цветов“», – припомнила Маомао.

Она была ко всем холодна, мало с кем говорила, притом выглядела весьма неприглядно. Тем не менее девушки для утех отчего-то всегда бывали добры к ней. Каждый раз, когда им удавалось урвать хоть лишнюю крошку еды или сладостей, они непременно угощали Маомао.

Кажется, сама она не вполне понимала, почему ее жалеют. А причина крылась в ее левой руке, где осталось множество шрамов от порезов, ожогов и уколов. Маленькой тощей девочкой с израненной рукой – вот какой ее видели. Разумеется, Маомао скрывала шрамы за повязками, но даже с ними нередко ходила бледная и частенько лишалась чувств прямо на дороге. Другие считали, что с Маомао дурно обращались в семье, отчего она выросла холодной и нелюдимой, и многие жалели ее до слез. Им воображалось, что дома Маомао мучили, резали, жгли руку, но правда была в том, что все увечья она нанесла себе сама.

Изучая заживляющие снадобья и мази от нагноения, Маомао все опробовала на себе, к тому же рано начала понемногу принимать расхожие яды, отчего получила к ним почти полную невосприимчивость. Доходило до того, что Маомао ловила ядовитых змей и позволяла им кусать себя. Увлеченная своими опытами, она забывалась и нередко принимала слишком много лекарств или ядов, отчего могла вдруг лишиться чувств. Что до покалеченной руки, то весь вред получила нерабочая левая, ведь Маомао была правшой. И нет, она нисколько не испытывала, как некоторые, извращенного удовольствия от самобичевания. Однако Маомао нельзя было назвать обычной девушкой хотя бы потому, что она, пытаясь утолить свою жажду знаний, уж слишком тяготела и часто прибегала к различного рода лекарствам и ядам.

Отец Маомао был крайне обеспокоен изысканиями дочери. Они жили на «улице цветов», и он сам обучил ее грамоте, травничеству и лекарскому делу, дабы Маомао могла выбрать иной путь вместо того, чтобы стать девушкой для утех. Не успел он оглянуться, как на него стали клеветать почем зря. Некоторые понимали, откуда берутся шрамы на руке Маомао, но чаще люди бросали косые взгляды не на нее, а на отца. Ведь мало кто мог представить, чтобы юная незамужняя девица на попечении родителя вдруг начала наносить себе увечья ради сомнительных опытов.

Девы-чиновники Нефритового дворца тоже не стали исключением: они дружно сочли, что это отец-изувер продал бедняжку Маомао во дворец, где ей выпала незавидная участь – пробовать кушанья и питье на яд. Неудивительно, что несчастную девочку жалели, а она ни сном ни духом не ведала, что о ней думают.

«Только ем и ем… Вскорости в свинюшку превращусь!» – в очередной раз возмутилась Маомао и вдруг обнаружила, что ее комнату посетил нежданный и довольно-таки нежелательный гость.

* * *

– Что же задержало вас сегодня? – первым делом спросила наложница Гёкуё у своего гостя, сравнимого красотой с небесной девой.

То был господин Дзинси, и на этот раз его сопровождал другой евнух. Видно, в обязанности молодого господина входило посещение наложниц высшего ранга, и он проведывал их время от времени.

Гости принесли в дар сладости, которые Маомао тут же попробовала на яд. Покончив с этим, она отошла за спину наложницы Гёкуё, устроившейся на скамье. Обычно это место занимала госпожа Хун-нян, но она вышла поменять принцессе пеленки. Во время таких посещений присутствие личных прислужниц обязательно, поскольку евнухам не дозволяется говорить с наложницами наедине.

– Только что пришло донесение. Наши войска с успехом подавили восстание варваров, – начал господин Дзинси.

– Что вы говорите! Как же это удалось? Прошу, расскажите в подробностях! – с живым любопытством откликнулась наложница Гёкуё.

Дворец императорских жен – что птичья клетка, и ей, певчей птичке, заточенной в ней, закономерно хотелось узнать как можно больше о внешнем мире. Разговоры о восстаниях варваров будоражили воображение госпожи Гёкуё, что ничуть не удивительно: она, пусть была любимицей императора и держалась степенно, в душе оставалась молода и горяча. Тем более она всего-то на два-три года была старше Маомао.

– Простите, госпожа, но мне кажется, что разговоры о варварах лишь оскорбят ваш слух, – мягко отказал господин Дзинси.

– Я бы ни дня не продержалась во дворце, если бы не имела привычки вникать во все стороны жизни, пусть даже самые неприглядные, – принялась решительно настаивать наложница Гёкуё.

На это господин Дзинси мельком, словно оценивая, бросил взгляд на Маомао.

– Уверяю вас, в донесении нет ничего занимательного, – вновь оговорился он, но все-таки уступил просьбе и принялся рассказывать последние вести из мира по ту сторону птичьей клетки.

* * *

Несколько дней назад императорские войска двинулись в поход на варваров, о которых стало известно, что они готовят какой-то мятеж. Обычно императору было неугодно воевать с дикими народами, чьи племена и поселения окружали империю, но порой приходилось применять силу. К счастью, варварский отряд лазутчиков удалось обнаружить раньше, чем они проникли глубоко в страну, и без значительных потерь обратить в бегство, однако на обратном пути императорское войско попало в беду.

Когда разбили лагерь и сели ужинать, вдруг выяснилось, что в еду подмешали яд. Несколько десятков воинов сильно отравились, многие другие до сих пор жалуются на нездоровье. Подозрения легли на варваров, поскольку припасы для похода были заготовлены в ближайшем от врага поселении и незадолго до встречи с лазутчиками. Само поселение, даром что находится на землях империи, в прошлом имело тесные связи с варварскими кочевыми народами.

Узнав об этом, один военачальник приказал схватить старосту деревни. Всех, кто оказал сопротивление, тут же объявили предателями и казнили на месте за пособничество врагу. Но оставался староста, и судьба всего поселения зависела от меры наказания, что ему вынесут.

* * *

Кратко изложив суть дела, господин Дзинси поднес чашу чая к губам и неторопливо отпил.

«Как можно!» – возмутилась про себя Маомао.

От ужаса ей хотелось схватиться за голову, и она с трудом сдержала свой порыв – вот настолько ей было невыносимо слушать рассказ господина. Как ни посмотри, в мире по ту сторону птичьей клетки творится такое, что лучше уж не знать и спать себе спокойно.

Тут Маомао поймала на себе взгляд небесной девы – видимо, от господина Дзинси не ускользнуло то, что она нахмурилась.

«И не надо на меня глядеть!» – хотела бы потребовать она, но высокородным господам ничего не запретишь.

Похоже, красавец-евнух прочитал и это на ее лице – его губы изогнулись в наглой ухмылке, как будто подталкивающей что-нибудь вытворить.

– Похоже, тебе есть что сказать? – обратился он к Маомао.

На самом деле это был не вопрос, а самый что ни на есть приказ: живо выкладывай, что у тебя на уме.

Маомао уловила его намек и решилась объясниться, хотя понимала, что в ее догадке мало толку – господин не послушается. Но все-таки она не могла промолчать, ведь ее безучастность грозила погубить целую деревню.

– Если позволите, я поделюсь некоторыми соображениями, – начала она и вместе с тем потянулась к ветви рододендрона, стоявшей в вазе.

К такой же ветке Маомао привязала послание для наложницы Гёкуё, дабы предупредить о яде в белилах. Оторвав листочек, она положила его себе в рот и прожевала.

– Вкусно? – осведомилась наложница Гёкуё, на что Маомао помотала головой.

– Нет. Зато такие вызывают тошноту и затрудненность дыхания.

– Зачем же тогда съела? – господин Дзинси перевел на нее озадаченный взгляд.

– Не страшно, – торопливо вставила Маомао, вынула ветку из вазы и положила на стол перед гостем. – Во дворце императорских жен ядовитые растения встречаются на каждом шагу. У этого яд содержится в листьях, у другого – в ветвях, у третьего – в корнях. Есть и древесина, что выделяет яд при горении.

Она верила, что наложница Гёкуё и господин Дзинси достаточно проницательны, чтобы додумать остальное самостоятельно. Но все-таки Маомао решила выразиться прямо, пусть и считала, что говорить лишнее не стоит:

– В походе воин нередко пользуется всем, что под руку попадется: то ветку сорвет, чтобы смастерить палочки для еды, то порубит неведомые ему деревья, дабы разжечь костер и устроить лагерь…

– То есть…

– Хочешь сказать…

Господин и госпожа разом нахмурились. Похоже, оба сообразили, что жители той деревни пострадали от ужасной несправедливости. Маомао остановила взгляд на евнухе – тот в раздумьях поглаживал подбородок…

«Уж не знаю, хватит ли господину влияния…» – засомневалась Маомао и понадеялась, что хотя бы так чуть облегчит участь того поселения.

Тут в покои вошла госпожа Хун-нян, держа на руках принцессу Линли, заняла место Маомао, и та наконец-то смогла удалиться.

Глава 8

Любовное снадобье

В гостиной, в обитом тканью кресле, восседал прекрасный, словно небожитель, молодой господин с улыбкой небесной девы на устах.

«Чем могу помочь, господин?» – без удовольствия подумала про себя Маомао, пока три другие личные прислужницы госпожи Гёкуё вовсю хлопотали, готовя гостю чай. На их зардевшихся личиках было написано воодушевление.

Вскоре Маомао догадалась по шуму за перегородкой, что между девами разгорелся нешуточный спор, кто же удостоится чести подать господину чашу. Устав терпеть их препирательства, госпожа Хун-нян сама направилась за чаем, а трем прислужницам велела сейчас же удалиться в свои комнаты. Само собой, девушки приуныли и, опустив головки, покинули гостиную.

Прежде чем чай предложили господину, Маомао, в чьи обязанности входила проба кушаний и питья на яд, поднесла к губам серебряную чашу, вдохнула аромат, убедилась, что ничего особенного нет, и осторожно глотнула.

Все это она проделала под пристальным взглядом гостя, и тот не сводил его с самого начала, как только Маомао появилась в гостиной, отчего ей мучительно хотелось сбежать. Она даже ходила по комнате прищурившись, чтобы ни в коем случае не повстречаться с господином Дзинси взглядом.

На ее месте любая девица была бы несказанно польщена, что такой прекрасно сложенный молодой господин, пусть и евнух, не может оторвать от нее глаз, но не Маомао. Ее увлечения никогда не совпадали с увлечениями простых людей. Пусть про себя она сравнивала красу господина с красой небесной девы, но сама не поддавалась ее очарованию и не чувствовала никакой приязни.

– Мне кое-что преподнесли. Будь добра сказать, нет ли яда, – вдруг потребовал у Маомао гость.

Сказав так, господин Дзинси указал на коробочку с баоцзы. Маомао послушно подошла, взяла из нее одну булочку и разломила пополам. Начинкой оказались мелко рубленные мясо и овощи, и от них исходил довольно знакомый аромат трав. Маомао тут же припомнила, как два дня тому назад пила бодрящий отвар с точно таким же запахом.

– В них добавили любовное снадобье, – сказала она.

– И ты поняла лишь по запаху? – удивился господин Дзинси.

– От этого не отравитесь. Можете принять дар и вкусить баоцзы.

– Легко сказать. Учитывая, кто подарил, я никак не могу их съесть.

– Верно. Лучше не стоит, а то вдруг он через вас навестит наложницу ночью, – невозмутимо согласилась Маомао.

Такой дерзости господин Дзинси совсем не ожидал, и на его лице на мгновение отразилась растерянность. Что ж, намек справедлив, ведь молодой евнух явно знал, что баоцзы содержат любовное снадобье, и пытался скормить их несчастной служанке, которой и возразить трудно. Можно сказать, ему еще повезло, что Маомао не одарила его презрительным взглядом, каким глядят на мерзкого червя, а отвращение свое утаила. Что уж таить, ей было весьма любопытно, кто же все-таки преподнес господину баоцзы с любовным снадобьем.

В их разговор вмешалась госпожа Гёкуё – она засмеялась звонким, как колокольчик, смехом, но тот не разбудил маленькую принцессу Линли, посапывающую у наложницы на коленях.

Решив, что больше не нужна, Маомао поклонилась госпоже и ее гостю. Она уж было засобиралась к себе, как вдруг господин остановил ее:

– Не спеши.

– Да, господин? Могу услужить чем-то еще?

Тот переглянулся с наложницей Гёкуё, и оба кивнули друг другу. Видимо, они о чем-то договорились еще до того, как Маомао вошла к ним.

– Приготовишь мне любовное снадобье? – спросил господин.

В глазах Маомао на миг промелькнуло изумление, но затем зажглась искра любопытства.

«Что все это значит?..» – спросила она себя.

Признаться, Маомао даже не представляла, из чего приготовит любовное снадобье, однако сама мысль, что ей позволят повозиться с различными травами и ингредиентами, уже грела душу. Едва сдерживая улыбку, Маомао степенно ответствовала:

– Если дадите время, снабдите необходимыми травами и утварью, я приготовлю вам нечто с похожим действием.

* * *

«Да что же это такое!» – внутренне возмущался господин Дзинси, нахмурив изящно изогнутые, словно ветви ивы, брови и скрестив на груди руки.

С ним часто любезничали и твердили, что, родись он женщиной, из господина Дзинси вышла бы несравненная красавица, чья красота губила бы народы и страны, готовые за малость пасть к ее ногам. Льстецы любили прибавлять, что такая небожительница смогла бы обольстить самого императора, и подобные речи, разумеется, нисколько не радовали молодого господина.

В тот день, впрочем, как и всегда, ему докучали просьбами: сначала явилась наложница среднего ранга, после подошли две низшего, затем чиновник из дворцового приказа… и под конец пристал некий человек из служилых. Как раз служилый и преподнес ему в дар баоцзы с любовным снадобьем, укрепляющим мужскую силу. Получив подозрительную коробочку, господин Дзинси поспешил отложить дела государственные, которые надеялся переделать ночью, закрыл кабинет и удалился в свои покои. Избегать службы он и не думал, просто опасался чрезмерного внимания к своей особе.

Уже у себя господин Дзинси развернул свиток и принялся скользить по нему кистью, выводя имена наложниц, обратившихся к нему за день. Император к ним не захаживал, и они до того отчаялись, что уже были готовы пустить в покои другого мужчину. Что ж, крайне опрометчиво с их стороны. Пока что господин Дзинси не намерен давать ход этому списку, но рано или поздно все равно потребуется вынести решение касательно этих особ.

«Любопытно узнать, сколь много птичек в этой клетке понимают, что мое присутствие – самое настоящее испытание их непорочности, дабы отсеять самоцвет от гальки?» – задумался он.

Наложницам присуждают ранги в зависимости от того, насколько они родовиты, красивы и умны. Из всех трех мер лишь к складу ума относятся со всей строгостью. Наложницам должно иметь воспитание, достойное императрицы, но вместе с тем требуется, чтобы они были чрезвычайно добродетельными.

Государь направил господина Дзинси во дворец императорских жен как раз для того, чтобы он отобрал для него достойнейшую из достойных. Бесспорно, подобное его величество не красит. Но все-таки именно господин Дзинси посоветовал императору двух наложниц: сообразительную и предусмотрительную госпожу Гёкуё, а также госпожу Лихуа, склонную ставить себя превыше всех и неспособную сдержать бурю чувств. В то же время последняя обладала несгибаемой волей – необходимым качеством для императрицы. Обе наложницы хранили верность императору и не смели помышлять о кознях против него. Госпожа Лихуа и вовсе была беззаветно очарована им.

«Конечно, не подобает так высказываться о владыке, и все же он жесток», – стал размышлять дальше господин Дзинси.