Врата Аидгарда

Хомбак Евгений

Врата Аидгарда

Аматорские Хроники

Погрузитесь в "Аматорские Хроники" – эпическую фэнтези-сагу, где захватывающие приключения и древние мифы переплетаются с глубоким исследованием человеческой души в уникальном жанре психотипологического фэнтези-романа.

Судьбы героев здесь определяются не только волей богов и кознями демонов, но и их внутренним устройством – психотипом в системе Аматорика, типологии любви. Каждый поступок, каждый выбор, каждая вспышка страстного Эроса, непоколебимая верность Филии, бескорыстная забота Агапе или направляющая мудрость Сторге – это не случайность, а проявление их глубинной натуры и мотивации.

Следите за путем Ариона и его друзей, полным опасностей, потерь и неожиданных открытий, как в мире вокруг, так и в их собственных сердцах. Узнайте, как четыре великие стихии любви сражаются с теневыми силами Мании, Фобии, Прагмы и Тирании в душах героев, определяя их взлеты и падения.

Раскройте тайны Аматорики – и, возможно, отгадайте свой собственный стиль любви!

Никто не становится

хорошим человеком случайно.

Платон

Акт 1

Путь на север

Северные ворота Гераса, массивные и равнодушные, остались позади, скрытые плотной завесой все того же неумолимого дождя, который провожал их из города. Туман, хоть и не такой густой, как в предгорьях, цеплялся за землю, размывая очертания скудного пейзажа. Дорога, еще недавно широкая и утоптанная тысячами ног, быстро превратилась в узкую, каменистую тропу, уводящую их прочь от побережья, вглубь земель, о которых они знали лишь по слухам и обрывкам старых карт.

Трое путников шли молча. Тяжелая, гнетущая тишина повисла между ними, став четвертым, незримым спутником. Шумный, блестящий, но холодный Герас остался позади, но облегчения это не принесло. Пустота, оставленная уходом Линоса, ощущалась почти физически, словно зияющая рана в их маленькой группе. Каждый шаг по размытой тропе отдавался глухой болью в сердце, эхом вчерашнего горького прощания.

Арион шел первым, как и прежде, но его плечи были опущены, а взгляд, обычно живой и открытый, устремлен под ноги, на мокрые камни и грязь. Он не оглядывался, боясь встретиться взглядом с друзьями, боясь увидеть в их глазах отражение собственной вины и скорби. Образ Линоса – его обиженное, заплаканное лицо, его отчаянный крик о непризнании – стоял перед глазами, смешиваясь с туманными видениями из храма и чувством ответственности за тех, кто шел за ним. Он должен был быть сильным, вести их вперед, но его Первая Филия, его потребность в единстве и гармонии, кровоточила от недавнего разрыва. А Третий Сторге неустанно шептал сомнения: правильно ли они поступили? Был ли другой путь?

Борос замыкал шествие. Его шаг оставался твердым, но в нем не было прежней размеренной уверенности. Он шел, напряженно вглядываясь в серую мглу, его рука не отпускала рукоять единственного оставшегося ножа. Потеря друга, предательство (как он это воспринимал) легли тяжелым камнем на его верное сердце. Он злился – на Линоса, на этот чужой город, на самих себя – но его гнев был тихим, глухим, спрятанным под привычной маской суровой непроницаемости. Он молчал, потому что не находил слов, способных выразить ту бурю, что бушевала внутри.

Кассия шла между ними, тонкая фигурка в мокром плаще. Она единственная, казалось, была сосредоточена на пути. Время от времени она останавливалась, сверяясь с картой, или указывала на едва заметный поворот тропы. Ее практичность (Первая Агапе) и выбор направления (Второй Сторге) не позволяли ей поддаваться эмоциям. Цель была ясна, путь намечен, и нужно было двигаться вперед, несмотря ни на что. Но Арион заметил, как плотно сжаты ее губы и как напряженно она всматривается в карту, словно ища там не только дорогу, но и подтверждение правильности их выбора. Возможно, за ее внешней собранностью тоже скрывалась боль и сомнения, которые она не позволяла себе показать.

Дождь то усиливался, превращаясь в холодный ливень, то снова затихал, но не прекращался совсем. Мир вокруг был серым и однообразным: мокрые скалы, редкие, чахлые деревья, низко висящие тучи. Краски словно вымыло из этого края, оставив лишь оттенки серого и бурого. Воздух был холодным, пронизывающим. Они промокли до нитки, одежда неприятно липла к телу, а тепло костра в охотничьей хижине казалось воспоминанием из другой жизни.

Они шли уже несколько часов, когда тропа начала уходить круто вверх, на перевал между двумя мрачными, безлесыми холмами. Подъем был тяжелым, камни скользили под ногами, ветер здесь дул особенно сильно, бросая в лицо колючие капли дождя.

– Привал… скоро, – выдохнул Арион, останавливаясь, чтобы перевести дух и дождаться отставшую Кассию. – Там… за перевалом… должно быть укрытие.

Никто не ответил. Лишь тяжелое дыхание и шум дождя нарушали тишину. Они стояли на полпути к вершине, три одинокие фигуры в сером, безрадостном мире, объединенные лишь общей дорогой и общей печалью. Рассвет их нового пути был омрачен тенью потери, и дорога на север обещала быть долгой, холодной и очень одинокой.

Акт 2

Первый привал втроем

Перевал оказался невысоким, но вымотал их окончательно. Ветер на вершине пронизывал до костей, а спуск по другой стороне был таким же скользким и неудобным. К тому времени, как они достигли небольшой лощины, укрытой от ветра скалистым выступом и несколькими чахлыми соснами, силы были на исходе. Даже Борос тяжело дышал, а на бледном лице Кассии проступили капельки пота, несмотря на холод.

– Здесь, – коротко сказала Кассия, указывая на относительно сухой пятачок земли под нависающей скалой. – Передохнем немного. Нужно поесть.

Они молча сбросили свои отяжелевшие от влаги мешки. Борос привычно проверил окрестности, убедился, что поблизости нет свежих следов, и принялся собирать немногочисленные сухие ветки под скалой для костра. Кассия достала карту, снова изучая ее, хотя казалось, что она уже выучила ее наизусть. Арион просто опустился на холодный камень, чувствуя, как ноют мышцы и как свинцовая усталость наливает тело.

Тишина, установившаяся между ними, была гуще утреннего тумана. Она была тяжелой, неловкой, пропитанной горечью и невысказанными упреками – не столько друг другу, сколько самим себе и судьбе. Отсутствие Линоса ощущалось остро, как фантомная боль. Не хватало его голоса, его шуток, даже его неуместных вопросов и страхов. Без него их маленькая группа казалась неполной, осиротевшей.

Арион не выдержал первым. Он не мог так – молчать, когда на душе скребли кошки, когда он видел боль и напряжение на лицах друзей. Его потребность в связи, в единстве (стихия Первой Филии) требовала нарушить эту стену молчания.

– До Гераса… дорога была легче, – сказал он тихо, просто чтобы что-то сказать. – Здесь… холодно. И пусто.

Борос, сосредоточенно раздувавший едва тлеющие угли, лишь мрачно хмыкнул в ответ, не поднимая головы. Его плечи были напряжены, а движения резки – в них сквозил сдерживаемый гнев на Линоса, на этот город, на весь мир, который отнял у них друга. Он не хотел говорить, не хотел делиться болью – он хотел действовать, идти вперед, преодолевать, словно физическое усилие могло заглушить душевную рану.

Кассия подняла глаза от карты, но ее взгляд был отстраненным, словно она смотрела сквозь Ариона.

– Северные предгорья всегда суровы, – сказала она ровно, ее голос был лишен эмоций. – Нужно экономить силы и еду. Следующий источник воды, судя по всему, будет только к вечеру. Борос, проверь, сколько у нас осталось вяленого мяса.

Она снова вернулась к карте, намеренно уходя от эмоциональной темы к практическим вопросам. Ее способ справляться с болью был в действии, в планировании, в контроле над тем, что еще можно было контролировать. Открывать свои чувства, показывать уязвимость – это было не для нее (стихия Третьего Эроса).

Арион вздохнул. Его попытка не удалась. Стена молчания стала только выше. Он чувствовал себя виноватым – за то, что не смог удержать Линоса, за то, что не может сейчас найти нужных слов для Бороса и Кассии, за то, что сам не может справиться с этой тупой болью в груди.

Он смотрел на огонек, который Боросу все же удалось развести, на мокрые камни, на серое, низкое небо. И вдруг его взгляд встретился со взглядом Бороса, который на мгновение оторвался от огня. В глубине глаз друга Арион увидел не только гнев, но и ту же боль и растерянность, которую чувствовал сам. Борос тут же отвернулся, но этого мгновения хватило. Потом Арион посмотрел на Кассию – она все так же изучала карту, но ее пальцы чуть заметно подрагивали.

Они молчали. Но в этой тишине, под шум ветра и треск редких веток в костре, родилось что-то новое. Невысказанное понимание. Осознание того, что они остались втроем, что они нужны друг другу сейчас как никогда, что их общая боль, их общее горе, их общая цель – это единственное, что у них есть. Это не было похоже на веселую дружбу с Линосом, это было что-то более глубокое, суровое, выстраданное. Связь, рожденная не из радости, а из общей потери.

Когда они закончили свой скудный обед, Кассия молча убрала карту, Борос тщательно затушил костер. Они поднялись, проверяя снаряжение. Арион снова пошел первым, Борос – последним, Кассия – между ними. Они шли молча, как и прежде. Но теперь в их молчании было меньше неловкости и больше… единства. Тяжелого, молчаливого единства трех путников, идущих сквозь холод и печаль к неведомой цели на севере.

Акт 3

Сквозь туман и грязь

Первый привал в холодной лощине принес не столько отдых, сколько осознание суровой реальности их нового положения. Прощание с Линосом отозвалось эхом в душе каждого, но дорога не ждала. Едва утихли отголоски их тихого обеда, как Кассия поднялась, сверяясь с картой и хмурым небом.

– Нужно идти, пока светло, – сказала она своим ровным, деловым тоном, который теперь казался единственным островком порядка в окружающем хаосе. – До темноты нужно найти место для ночлега получше этой дыры. И желательно с водой.

Они снова двинулись в путь. Дождь прекратился, но серое небо не просветлело, а ветер стал только злее, пронизывая мокрую одежду ледяными иглами. Предгорья постепенно переходили в настоящие горы – не такие высокие, как те, что виднелись на севере Фитии, но дикие, неуютные, с крутыми каменистыми склонами, поросшими чахлым кустарником и низкорослыми, искривленными ветром соснами. Тропа, если ее можно было так назвать, часто терялась среди камней или уходила под завалы, приходилось продираться сквозь колючие заросли или карабкаться по скользким скалам.

Усталость накапливалась неумолимо. Шаги становились тяжелее, дыхание – прерывистым. Первоначальный эмоциональный шок от ухода Линоса начал уступать место глухой физической измотанности. Воспоминания о теплом доме, о смехе друга, о беззаботных днях в долине все реже всплывали в сознании, вытесняемые насущными проблемами: куда поставить ногу, чтобы не поскользнуться, как укрыться от пронизывающего ветра, когда будет следующий привал. Боль в натертых плечах от лямок мешков, ноющие мышцы ног, сосущее чувство голода – вот что стало их реальностью.

Арион старался поддерживать бодрость духа, подбадривал Кассию, когда та слишком углублялась в карту, помогал Боросу обходить особенно трудные участки. Его стремление сохранить единство группы теперь проявлялось не в словах, а в действиях – в готовности разделить тяжесть пути, в молчаливой поддержке. Но и он чувствовал, как тают его силы, а сомнения (Третий Сторге) в правильности их пути снова начинали шевелиться в душе, питаемые усталостью и холодом.

Борос шел с мрачной решимостью, его мощная фигура казалась высеченной из камня. Он упрямо преодолевал препятствия, прокладывая путь там, где тропа исчезала, помогая друзьям перебираться через завалы. Но даже его нечеловеческая выносливость имела предел. Арион видел, как тяжело он дышит на подъемах, как напряжены его плечи, как он время от времени морщится, видимо, от боли в ушибленной при падении в овраге спине. Его молчание становилось все более угрюмым, сосредоточенным на физическом усилии.

Именно сейчас лидерство незаметно, но твердо перешло к Кассии. Ее знания и практичность (Первая Агапе), ее способность к стратегическому мышлению и ориентации на местности (Второй Сторге) стали для них спасательным кругом. Она находила едва заметные тропы, по которым, возможно, ходили лишь горные козы, указывала на редкие источники с чистой водой, определяла съедобные коренья, которые могли хоть немного утолить голод, когда их скудные запасы начали подходить к концу. Она строго следила за темпом, не позволяя им ни рассиживаться на привалах, ни гнать из последних сил.

– Этот корень можно есть, – говорила она, выкапывая из-под камня невзрачное растение. – Горький, но питательный. А вот эти ягоды – не трогайте, ядовитые. Борос, здесь склон осыпается, иди левее. Арион, следи за камнями сверху.

Ее спокойный, деловой тон успокаивал, придавал уверенности. Она не жаловалась, не показывала усталости, хотя Арион видел, как бледны ее щеки и как темные круги залегли под глазами. Она просто делала то, что нужно было делать для выживания их маленькой группы. Физические трудности и суровая необходимость выживания вытесняли все остальное, сплачивая их по-новому – не через слова и эмоции, а через общее преодоление, через молчаливую зависимость друг от друга перед лицом дикой, равнодушной природы. Воспоминания о Линосе и душевные терзания отступали на второй план перед лицом холода, голода и изматывающего пути.

Акт 4

Нехватка еды и растущее напряжение

Дни сливались в однообразную череду подъемов, спусков, холодных ночевок и скудных привалов. Суровая красота северных предгорий уже не замечалась, уступив место одной, всепоглощающей мысли – о еде. Их запасы, собранные в Герасе и Фитии, таяли с удручающей быстротой. Вяленое мясо давно кончилось, сухари приходилось делить на крошечные порции, а съедобные коренья, которые находила Кассия, были горькими и не насыщали.

Голод стал их постоянным спутником. Он проявлялся не только сосущей пустотой в желудке, но и слабостью в ногах, головокружением, растущей раздражительностью. Их темп замедлился, привалы становились чаще, но не приносили облегчения. Молчание между ними теперь было не только от печали, но и от апатии, вызванной недоеданием.

Арион старался подбадривать друзей, делился своей мизерной порцией с Кассией, видя, как она бледнеет от усталости, пытался шутить, но его слова звучали неубедительно даже для него самого. Он чувствовал себя ответственным за их положение, но не знал, чем помочь. Охотничьи навыки у него были слабее, чем у Бороса, а знания Кассии о съедобных растениях в этой местности были ограничены. Беспомощность и страх за друзей грызли его изнутри, подпитывая сомнения.

Борос мрачнел с каждым днем. Он несколько раз пытался охотиться на мелкую дичь – белок или птиц – но в этих скудных каменистых местах живности было мало, а та, что была, оказалась слишком пугливой и быстрой для его единственного, хоть и тяжелого, ножа. Он возвращался с пустыми руками, его лицо становилось еще более суровым, а кулаки сжимались от бессильной ярости. Он чувствовал себя обязанным накормить своих друзей (Первая Филия), но не мог этого сделать, и эта неспособность помочь (Третья Агапе) ранила его гордость и верность.

Кассия продолжала методично искать съедобные растения, но их становилось все меньше. Она строго следила за распределением оставшихся крох еды, стараясь растянуть их как можно дольше. Ее лицо было спокойным, но Арион заметил, как она стала чаще прикусывать губу, изучая карту, и как ее взгляд иногда задерживался на их пустеющих мешках с едва заметной тревогой. Ее практичность (Первая Агапе) боролась с суровой реальностью нехватки ресурсов, а ее мудрый ум (Второй Сторге) лихорадочно искал выход.

Однажды вечером, когда они разбили лагерь в продуваемой всеми ветрами расщелине, Кассия разделила последний сухарь на троих. Это был ужин. Голодные спазмы сводили желудок.

– Так дальше нельзя, – сказал Борос глухо, глядя на свою крошечную долю. – Завтра я пойду дальше в лес. Один. Должен же здесь быть хоть какой-то зверь покрупнее. Я не вернусь, пока не добуду мяса.

Его слова прозвучали как ультиматум. Арион и Кассия переглянулись. Отпускать Бороса одного в незнакомый, потенциально опасный лес было рискованно. Но и оставаться без еды было не менее опасно.

– Это рискованно, Бор, – начал было Арион.

– Другого выхода нет, – отрезал Борос, его взгляд был тверд. – Вы останетесь здесь, разожгите дымный костер, чтобы я мог найти дорогу обратно. Я справлюсь.

Кассия внимательно посмотрела на Бороса, затем на их скудные припасы, потом на карту.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Но будь предельно осторожен. И если к закату следующего дня не вернешься… мы пойдем тебя искать.

Борос лишь кивнул. Решение было принято. От его охотничьей удачи теперь зависела их дальнейшая судьба. Напряжение, вызванное голодом и усталостью, достигло предела, поставив их перед необходимостью рискованного шага. Следующий день обещал быть долгим и тревожным.

Акт 5

Одинокий охотник

Рассвет едва окрасил серое небо над скалами, когда Борос уже был на ногах. Он молча проверил свой единственный нож, подтянул ремни на походной сумке, куда положил веревку и кремень, и кивнул друзьям, дремавшим у догорающего костра.

– Я пошел, – голос его был ровен, но в глазах читалась стальная решимость. – Костер поддерживайте. Дымный. Чтобы видно было издалека.

Арион вскочил.

– Бор, может, я с тобой? Вдвоем…

– Нет, – твердо прервал Борос. – Ты нужен здесь, с Кассией. Лес незнакомый, кто знает, что там. Один я буду двигаться тише и быстрее. Ждите.

Он не стал больше ничего говорить, лишь задержал на мгновение взгляд на Арионе, словно передавая ему ответственность за лагерь и Кассию, а затем решительно шагнул в предрассветный сумрак, растворяясь среди деревьев и камней. Его уход оставил после себя гнетущую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием костра да шумом ветра в скалах.

Арион и Кассия остались вдвоем. Тревожное ожидание началось. Арион подбросил в костер сырых веток, чтобы дым был гуще, как просил Борос. Густой белый столб медленно пополз вверх, теряясь в низких облаках – единственный знак их присутствия в этой дикой местности, маяк для их пропавшего охотника.

Время тянулось мучительно медленно. Часы ожидания превращались в пытку. Арион не находил себе места. Он то ходил взад-вперед по небольшой площадке перед пещерой, то садился у костра, вглядываясь в ту сторону, куда ушел Борос, то пытался помочь Кассии, которая методично перебирала их скудное снаряжение, проверяя каждый узел, каждую лямку. Его сердце сжималось от беспокойства за друга. Он представлял себе опасности, которые могли подстерегать Бороса в одиночку в незнакомом лесу – дикие звери, скрытые расселины, возможно, даже те самые разбойники, что напали на них у Гераса. Чувство вины за то, что он отпустил его одного, смешивалось с ощущением собственной беспомощности (Вторая Агапе). Он не мог охотиться так же умело, не мог обеспечить их едой, он мог только ждать и надеяться.

Кассия, казалось, была спокойнее. Она разложила на камне свою карту, что-то отмечала на ней угольком, потом достала камень-"драконью голову" и снова принялась его рассматривать, поворачивая под разными углами к тусклому свету дня. Ее сосредоточенность была почти абсолютной, но Арион видел, как напряжена линия ее плеч и как иногда ее пальцы замирают над камнем или картой. Она тоже волновалась, но ее способ справляться с тревогой был иным – через анализ, планирование, поиск ответов в тех немногих зацепках, что у них были. Она словно пыталась построить стену логики и порядка против хаоса и неопределенности их положения.

– Как думаешь… с ним все в порядке? – не выдержал наконец Арион, нарушая долгое молчание.

Кассия медленно подняла на него глаза.

– Борос – опытный следопыт и сильный воин, – сказала она ровно, но без прежней уверенности. – Он умеет о себе позаботиться. Но лес здесь дикий. И мы не знаем, что в нем скрывается.

Ее слова не успокоили Ариона, а лишь усилили его тревогу.

Они пытались занять себя. Арион починил порванный ремень на своем мешке, Кассия подшила его плащ. Они молча съели по горсти найденных вчера кореньев. Но все их мысли были там, в лесу, с Боросом. Каждый шорох, каждый крик птицы заставлял их вздрагивать и напряженно вслушиваться.

Солнце начало клониться к западу, окрашивая серые тучи в багровые тона. Длинные тени поползли по лощине, воздух стал заметно холоднее. А Борос все не возвращался. Дым от их костра все так же тянулся к небу, но казался теперь не маяком надежды, а сигналом бедствия.

Тревога Ариона и Кассии достигла предела. Они переглянулись. Не нужно было слов, чтобы понять – условленный срок ожидания истекал. Надежда на удачную охоту сменялась страхом, что с Боросом случилась беда. Решение зрело в их взглядах, тяжелое, но неизбежное.

Акт 6

Решение идти на поиски

Багровые полосы на западе медленно гасли, уступая место густым фиолетовым сумеркам. Холодный ветер, налетевший с перевала, закружил пепел у догорающего костра и заставил Ариона и Кассию плотнее закутаться в плащи. В лощине стало по-настоящему темно, и тишина, нарушаемая лишь свистом ветра, казалась оглушающей. Борос не вернулся.

Тревога, нараставшая весь день, превратилась в ледяной комок в груди Ариона. Он больше не мог сидеть на месте, не мог просто ждать. Каждая минута промедления казалась вечностью, наполненной страшными картинами того, что могло случиться с его другом в этом диком, незнакомом лесу. Его верность другу (Первая Филия) и потребность действовать, помогать (Вторая Агапе) пересилили все сомнения и страхи.

– Я больше не могу ждать, – сказал он твердо, поднимаясь на ноги. Его голос прозвучал хрипло в холодной тишине. – Я пойду его искать.

Кассия подняла на него свои темные, серьезные глаза. В них не было удивления, лишь глубокая, затаенная тревога.

– Арион, это безрассудно, – сказала она своим ровным, логичным тоном, который сейчас казался почти неуместным. – Уже почти ночь. В лесу темно, опасно. Ты можешь заблудиться или сам попасть в беду. Борос – опытный следопыт, возможно, он просто задержался, выслеживая зверя, или нашел укрытие на ночь. Правильнее было бы дождаться утра. (Второй Сторге – стратегически верное, но эмоционально неприемлемое решение).

– Дождаться утра? – Арион с трудом сдерживал дрожь в голосе, вызванную не только холодом, но и смесью страха и решимости. – А если он ранен? Если ему нужна помощь прямо сейчас? Я не могу просто сидеть здесь и ждать, Кассия! Он бы не стал ждать нас. Он бы пошел. Я должен идти.

В его голосе звучала та самая твердость, которая удивляла его самого, та самая ответственность за "своих", которая была стержнем его натуры. Его Третий Сторге, обычно полный сомнений, сейчас молчал, уступая место зову долга и дружбы.

Кассия смотрела на него долго, ее взгляд был пристальным, оценивающим. Она видела его решимость, его страх, его непоколебимую верность Боросу. Она понимала риск, но видела и то, что остановить Ариона сейчас невозможно, да и, возможно, неправильно. Ее практичность боролась с зарождающимся страхом не только за Бороса, но и за Ариона.

– Хорошо, – сказала она наконец тихо, и в ее голосе впервые прозвучала не только логика, но и глубоко скрытое беспокойство. – Но будь предельно осторожен. Не уходи далеко от тропы, по которой он шел утром. Возьми это, – она достала из сумки небольшой, плотно завязанный кожаный мешочек. – Здесь немного толченых светящихся грибов. Если совсем стемнеет, разотри щепотку – они дадут слабый свет, помогут не сбиться с пути. И вот, – она протянула ему маленький острый нож, которым резала травы. – У тебя должен быть хотя бы нож.

Арион с благодарностью взял мешочек и нож. Он быстро проверил свой пояс, где висел другой нож, подарок Бороса. Накинул капюшон.

– Я найду его, – сказал он твердо, глядя Кассии в глаза. – Я вернусь. С ним.

– Возвращайтесь, – так же тихо ответила Кассия. – Оба.

Арион кивнул и, не оглядываясь, шагнул из неверного света костра в сгущающиеся сумерки. Лес встретил его молчанием и холодом. Он двинулся в ту сторону, куда утром ушел Борос, пытаясь различить на земле едва заметные следы друга, пока их окончательно не скрыла ночная тьма. Тревога сжимала сердце, но в то же время он чувствовал странное облегчение от того, что наконец-то действует, что идет на помощь другу. Он был один, в диком лесу, на пороге ночи, но он шел вперед, ведомый узами дружбы и тихим, но настойчивым зовом долга.