banner banner banner
Лекарство от смерти
Лекарство от смерти
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Лекарство от смерти

скачать книгу бесплатно


Ну, тут все поздравлять начали сразу, кричать радостно, стаканы наполнять. А Микишка гостей оглядел и продолжил.

– Об одном только сердце моё печалится. Не вижу я среди вас той, с кем с малых соплей, голозадыми по деревне бегали. А ведь не чужой мне человек. Роднее многих. Никто из вас не знает, отчего Веда не пришла? Шибко важную вещь я ей сказать должен.

– От того не пришла, что тут она, – вдруг засмеялась Гордея, да прядь свою с силой рванула.

В один миг гости как ушатом воды ледяной окаченными оказались. Протрезвели все в один миг. Смотрят на Гордею, а та, будто хворая, корчей извиваться начала. Кости её затрещали, на лице белом гримасы ужасные сменяться начали. И вот, обратилась она Ведой. От такого кто-то даже с лавки свалился.

– Веда? Это ты… – побледнел Микишка.

– Я, – отвечает баба. – Ну, говори, что хотел.

– А, Гордея. Где она?

– С нами она. Везде вот тут. В пирогах, в жарком и в похлёбке. И вот в этом вкусном рулете. Да во всех она уже. В каждом!

Услышав такое, кто куда кинулся. А многие прямо за столом и принялись блевать в те же плошки из которых ели.

* * *

От всех этих картин ярких Акакий будто пробудился. Вновь в телеге очутился. Смотрит на девку, на Извозчика, на мужика что подле сидит и даже не знает, чего ждать.

– Знаешь, красавица, – говорит Извозчик, – я в детстве очень любил слушать сказки, что отец мне рассказывал. До тех пор я их любил, пока не осознал, что вся наука, что в сказках преподносится, не всегда на пользу идёт. Вот знаешь там, что добро всегда побеждает. Или что доверие даже злодея смягчит. Или то, что к людям нужно относиться так, как хочешь, чтоб к тебе относились. Наука та меня привела в эту телегу, и Буйку моего обрекла эту телегу таскать. Нет, не жалуемся мы. Нам даже нравится жизнь такая. Колесим по лесу, истории людей слушаем. Они куда интереснее сказок, подчас. Только вот твоя история, это не история из жизни. Сказка это. И сказка эта, дерьма, что мухи жрут, не стоит. А вот моя сказка, как раз история из жизни твоей, – Извозчик повернулся к тем, кто сидел в телеге и одарил их страшным взглядом. Его глаза вспыхнули жёлтыми углями, да так сильно, что ослепили на мгновение Акакия.

– О чём это ты? – испугалась девица. Попытавшись встать со своего места, она сделала несколько безуспешных попыток. Будто врастая в телегу, девка дёргалась, да так, что полушубок трещал.

– О том я, что врёшь ты. Но, пол беды было бы, коль просто наврала. Проклятье наше с Буйкой знать, когда кто-то предал тех, кто ему доверился. И не просто знать, а за одно мгновение прожить и ту историю и прочувствовать всё, что было. Нечасто такое случается, но шибко неприятно, – Извозчик затрясся мелкой дрожью. – Боль всю мы чувствуем, всё сожаление и горе. Кто-то мужика удавил, на ночлег себе пустив по доброте сердечной, а потом покусившись на деньги его. Кто-то близкого зарезал, лишь бы перед атаманом выслужиться. Кто-то отца сгубил лишь за то, что тот в жёны себе молодую взял, приглянувшуюся сыну. И всё мы это чувствуем, всё мы это переживаем, как только человек такой рядом с нами оказывается. И всю боль эту мы видим. Как она скапливается в мире, гниёт. И чем дольше человек такой рядом с нами, тем больше худо нам, тем больше горько нам. Тем сильнее мы всё доброе в себе теряем, и тем сильнее сила гнилая, что нам жизнь продлевает, нас захватывает. Посему, беги. Беги, пока цела.

Выпрыгнула девка из телеги, полушубком зацепившись и порвав его. Бежать бросилась, да только и десятка шагов не сделала. Вскрикнула и на землю упала.

Глядит Акакий, да глазам своим не верит. Лежит девка на земле, а у неё левой ноги по самое колено нет. Да она, будто до конца того не понимая, встать пытается. Пытается и падает вновь. А тут, перед ней, порося чёрный стоит и хрюкает злобно. Да хрюканье то пострашнее волчьего рыка.

Взвизгнул порося и быстрее молнии дёрнувшись, отхватил девке руку правую, да по самый локоть. Да быстро так смолол, что даже капли крови не проронил.

Закричала девка, да крик не долгим её был. Взвизгнул поросёнок и осталась она без головы. А потом и вовсе, всё что от несчастной на земле валяться осталось, в пасть поросёнку ушло.

От картин таких Акакий, от рождения вида крови не боявшийся, а в бесчувствие впал. А как очнулся, так и долго шевельнуться боялся. Всё думал, что как признаки жизни выкажет, так и его порося съест.

– Проснулся? – вдруг спросил Извозчик, поросёнка погоняя.

– Я? – несмело спросил Акакий.

– Ну, а кто ж ещё? Больше тут никого нет. Спутники наши до заката с телеги сошли.

– Как сошли? – удивился Акакий и оглядел телегу. В ней и правда никого больше не было.

– Как? Ногами, как все люди, – усмехнулся Извозчик. – Ехали мы, ехали. Они истории свои рассказывали, а ты прикимарил. Будить тебя уж не стали.

– Прикимарил?

– Ещё как. Храпел похлеще чем мой Буйка, – засмеялся извозчик, а поросёнок весело хрюкнул, будто соглашаясь.

– Не специально я. Видать, притомился… – начал оправдываться Акакий.

– А то. По лесу, почти с голым задом бегать, не так притомишься. Тебя где высадить? Ты так и не сказал, – засмеялся Извозчик.

– Гора мне нужна…

– Да это я помню. Только вот диво такое я даже и не знаю. Вот что. Мне сейчас правее нужно будет, вдоль Великого оврага пойду, опосля на юг подамся. К Захолустью мне не по пути с тобой. Но, могу тебя на развилке высадить. Коль по полю пойдёшь, аккурат к началу Великого оврага выйдешь. Ну а там, может спросишь у кого, как к Захолустью перебраться. Ну, думаю, ты не мальчик сопливый, сам уж как-то оттешешь дорогу. Правда на пути Дурной рукав тебя встретит. Река такая, буйная шибко. И, как мне помнится, на ту сторону вблизи перехода нет. Лишь через недостроенный Княжеский тракт перейти можно. Но, тебе бы не советовал. Он упирается во владения Деляны. И, коль не знаешь кто такая, то лучше и не узнавать. Может найдёшь брод какой, или где-то паром может найдётся. Я там не ездил, не знаю. Вот тут мы с тобой и попрощаемся, – Извозчик указал кнутом на узкую дорогу, что тянулась через поле.

– А куда это мы вообще приехали? – поинтересовался Акакий.

– Ну, когда-то тут барство было, вроде всех тех, что позади. А сейчас так, одно название. Постепенно и тут лес барские земли поглощает, народ помалёху разбредается. Но, коль ищешь ты гору, то тебе через эти земли идти нужно. Тут, в округе, на много дней пути гор никаких нет. А вон в ту сторону, – Извозчик опять указал кнутом, – в сторону Захолустья топай, там всяких гор сыскать сможешь, на той стороне Дурного рукава. Может, кто подскажет и твою.

Сошёл Акакий с телеги, лишь попрощаться коротко успел, как хрюкнул порося и растворилась телега в тумане. А следом и туман будто ветерком сдуло. Смотрит Акакий на дорогу, что через поле тянется, а сам всё думает, сон то был или явь? Съел порося девку или нет? И если съел, что с мужиком тем приключилось? Неужто и его схрумкал?

Уже хотел по дороге топать, шаг сделал и кубарем покатился, запнувшись за что-то. Глядь, а то тюк небольшой. А в тюку том и портки тёплые, и рубаха, и тулуп, и шапка, и лапти. Не шибко знатного покроя, можно сказать, простолюдные совсем. Да, когда ты с голым задом, и такие шмотки за Княжеские сойдут. Видать с телеги Извозчика тюк упал. А может и сам он сбросил специально.

Не стал гадать Акакий, приоделся и даже как-то приободрился. Потопал он по дороге, что через поле ведёт.

Идёт себе, пыхтит и всё думает, как там в барстве его дела. Небось, хватились уже люди, все ноги сбили себе в поисках барина. Да найти не могут. Велослав так и вовсе места себе не находит.

– Да ну, неужто такое бывает, – накладывая на хлеб сало и богато посыпая его зеленью пробормотала Гетера.

– Что именно? Бывает то всякое, – поинтересовался Хотуль.

– Такое, чтоб из-за мужика подругу убить? Зачем такие глупости? Мужиков в мире вон сколько, любого выбирай. Ну а если именно этого хочется, так и тут беды не вижу. Не обмылок, не смылится. На двоих бы хватило. Вон, оборотный и как кузнец, и как охотник с двумя жёнами жил. А эти, одного мужика поделить не смогли.

– Знаешь, в нашей Наследии жизнь одна. А там, за его стенами, совсем иная. Может и могли бы они жить, как ты говоришь, да не стали. Есть такое чувство у людей, любовь. Но есть и другое, собственность. Думают они, что любовь это, но на самом деле возлюбленного своей вещью считают. Не готовы делиться, и тем более не готовы отпустить даже зная, что возлюбленный в ответ чувств не испытывает. От того такая беда и случилась. Слушай дальше.

Идёт Акакий, весь в думах своих, да вдруг чу, птица прямо из-под ног выпорхнула. Толстая такая, серенькая. В чёрное пятнышко. Акакия напугала, да и сама здорово перепугалась. Вроде отлететь старается, да падает, будто раненая, будто крыло сломано. Но, подойди к ней, вновь прочь пускается. И ведь не спроста так.

Остановился барин, прислушался. И как есть, птенцы в траве попискивают. Глядь, и правда, гнездо, а в нём желторотики вот только вылупившиеся. Притихли, глазёнками лупают. И только один, с хохолком, попискивает.

И так интересно Акакию стало. В своём барстве на такие пустяки он внимания не обращал, а тут будто залюбовался. Пташки малые, неразумные, а всё делают, чтоб выжить. Птенцы вон, притихли, кроме одного, а мамка отманивает от гнезда, собой рискуя.

– Коль пташки за свою жизнь борются, хотя ценности её и не понимают, неужто я не смогу лекарство от смерти отыскать? – тихо так Акакий произнёс. Траву чёрную вокруг гнезда осторожно поправил, и тихонечко в сторону отошёл.

Поглядела на него птица, попрыгала вокруг, да зла не ощутив, воротилась к деткам. А барин огляделся и задумался.

– Вроде и недалече от дома ушёл, а всё тут уже иначе. И трава выше, и деревья вокруг поля будто больше, и небо над полем будто ярче. Жучки какие-то летают и делами своими занимаются. – прошептал Акакий дыхание затаив.

Из дома то он выходил и вовсе не понимая, куда топает. Думал, что так, будет просто идти долго и к цели дойдёт. А тут вон как, целое приключение. Да и не сказать, чтобы плохое и трудное. Вон, красотища какая вокруг. Сосны чёрные как уголь, трава черна как дёготь, небо синее, ветерок тёплый вихрями задувает. А как солнце за деревья опустилось, так небо огненными полосами, будто подожгли его, вспыхнуло. Красотища такая, что дыхание перехватило. И вроде просто закат обычный, но таких Акакий сроду не видывал.

Совсем недолго красота эта по небу изливалась. Стемнело быстро, да так, хоть глаз коли. Не понятно, где тропа та. Жучки затихли, а на смену им сверчки зачирикали.

– Только бы не тьма глухая, – малость струхнул Акакий. Сам он не попадал в её объятья, потому как всегда в деревне при огне, но слышал разное. Да выдохнул с облегчением, яркий свет из-за деревьев увидав. Холодный, голубой, немного пугающий. Но рад он свету этому был. А как из-за деревьев луна огромная показалась и колесом по небу катиться начала, поле освещая, так и вовсе спокойно на сердце было. Под такой луной в чистом поле куда светлее, чем днём в лесу.

Уж сколько лет барин жил, а как-то и в голову не приходило луну так просто рассматривать. Ну, катится она по небу и катится. Ну, светит холодно и ладно. Чего там смотреть? Но…

Красивая она оказалась, огромная, как таз серебряный. А коль прищуриться, то каменный лес, что на луне по рассказам растёт, увидать можно. И не только. Что-то там сверкало, будто монеты кто рассыпал. Интересно стало, заворожило.

– Эй, там, – послышалось издали. Барин даже вздрогнул от неожиданности.

В лунном свете было видно фигуру. Слегка сгорбившуюся, похрамывающую, опирающуюся на палку, но весьма быстро приближающуюся.

– Я? То бишь, меня окликнул? – спросил барин и на всякий случай обернулся, убеждаясь, что он тут один.

– Ну, а кого ж ещё? Не мертвяка же, что бродит тут, – сипло расхохотался незнакомец.

– Что? Какой такой мертвяк? – взволновался Акакий.

– Да обычный, бродячий. Старик тут помер дней десять назад, и воротился бродячим, как многие твердят. Я то, конечно, в глупости такие не верю. Ну чего ему просто бродить? Согласись, – объяснил незнакомец, остановившись перед барином.

Это был преклонных годов мужик в простой рубахе, шароварах и блестящих сапогах. На его голове красовалась лисья шапка из-под который густо струились седые волосы. Отдышавшись и не дожидаясь того, что скажет путник, старик спросил:

– Ты, это, выпить и поесть хочешь?

Есть Акакий хотел очень сильно. Да и, собственно, выпить тоже был не прочь. Продрог всё ж. А потому долго не раздумывая, сказал незнакомцу, что не против.

– Ну, раз дело такое, титьки мять не будем. Пошли на Медвежий хутор, там свадьба. Сын у Бляхи женится.

– Ну так, а я не приглашён. И подарка у меня нет, – засуетился Акакий.

– И чего? Не нашенский что ль? Погоди, барский? – прищурился старик.

– Ну да. А ты разве не барский? Это ж барские земли.

– Земли то барские, да лишь названием. Наш барин в двух днях пути живёт. А тут редко бывает. А то и никогда. Мы сами себе представлены. Так ты идёшь? Всё выпьют, всё съедят, – старик жестом позвал Акакия и поковылял в сторону леса. По пути он продолжил говорить.

– Ты, это, не пруди в портки. Никто там тебя не обидит, если сам не напросишься. Народ у нас мирный, весёлый. А в такой праздник и вовсе, будто из серебра отлит. Приходи, ешь, пей, веселись. Ты, главное, меня держись. А про подарок ты не кручинься. То, что ты молодым счастья пожелаешь, это лучший подарок. Да и праздник то такой не для того устраивается, чтоб с народа подарков собрать. Свадьба, брат, это такой праздник, на котором радостью с другими делятся. И чем больше той радости вокруг в этот праздник будет, чем больше народа эту радость опосля разнесёт с собой, тем счастливее жизнь молодых будет. А вот те, кто свадьбу чинит ради того, чтоб на подарках от гостей наживаться, у тех никогда счастья семейного не будет. А всё потому, как не в радости жизнь семейную начинают, а в мыслях о жадности. Так что, не суетись. Главное, чтоб ты за молодых порадовался, и здоровья, счастья пожелал им. Ну, а коль от чистого сердца чего вдруг подарить сумеешь, ну там, даже безделушку какую, так и того уже более чем достаточно.

Дорога была не долгой. Ещё до того, как луна закатилась за лес, Акакий услыхал музыку, гам, увидал огни.

Хутор стоял на самой границе поля и леса, был весьма большим и явно небедным. По сравнению с ним деревня Акакия весьма ощутима проигрывала в роскоши. Да что там деревня? В соседнем барстве вряд ли удалось бы сыскать столь больших домов, просто огромной кузни и невообразимо странной мельни, крылья которой вращались не сверху вниз, а слева направо и по кругу.

На улице горели фонари и были разложены костры. Народ пил, плясал и пел. В более укромных уголках, хотя не таких уж и укромных, как должно быть, а скорее даже весьма на глазах у окружающих, миловались парочки. И не только миловались. Некоторые без зазрения совести тетерились. Да и не только парочки.

Акакий без задней мысли взглянул на огромную телегу и чуть не вскрикнул. Три крепких молодца и всего одна, очень пышногрудая девица, вытворяли такое, что шелудивые кабели по весне, гоняющиеся и старающиеся запрыгнуть на блудливую суку, могли многому научиться у этой компании, а то и пристыдить.

– Вот, наш скромный хутор. Зовётся Медвежьим, – объяснил старик.

– Скромный хутор? Да тут одна кузня стоит моей деревни. Или ты про скромность нравов ваших? – удивился Акакий и с большим трудом отвёл взгляд от того безобразия, что творилось не телеге.

– Ну так, у нас, это тебе не у вас. Места больше, потребности шире, а помех в жизни меньше. Всё, что зарабатываем, себе и оставляем. А коль тебя сие смущает, – старик ткнул барина костлявым локтем в мягкий бок и кивнул в сторону телеги, – так жизнь у нас, уж прости, не такая долгая, как у тех, кто под барами прочно лежит. Короткая в этих местах жизнь. И знаешь, тратить её на то, чтоб к таким простым делам морду кривить, глупо. Как знать, может у этих молодцев вовсе это в первый раз, а может он же и последний. Да и девке может это один единственный шанс дитя завести? Может и не выйдет ничего, да лучше уж знать, что попробовал и не вышло, чем потом кручиниться от того, что могло бы получиться, а не попробовал. А может просто им позабавиться свезло всем, так чего нет? Никому же не мешают, никого не принуждают, никого не заставляют. Так что, можешь не одобрять, но и осуждать ты их не смей. Не знаешь ты, как их жизнь сложиться может, не знаешь какая она сейчас, и какой была, а потому, лучше уж за собой и своей жизнью следи. Вон брюхо какое отъел, аж дышишь урывками. Ну, заметь, не мне тебя судить. А их не тебе судить.

– Ну, вы же тоже барские? Это же ещё барские земли? – не унимался Акакий.

– Ну, так то да. Только последний барин наш, что в этих землях правил и тут барские порядки насаждал, на корм многоногим пущен. Заметь, не нами. Сам он с ума сошёл и прыгнул в заводь. А не надо было грозить нам, что баб и выпивку отберёт. С тех пор кто над нами не барствует, а это зим уж как двенадцать, так только на словах. А нос свой в наш хезальник не суёт. Но ты не бойся. Вообще то мы мирные. И, это. Сейчас в сени зайди и оглядись, нет ли там кого.

Барин не сильно понимал во что ввязался. Но запах жареного мяса и сладкой браги, что разносились по округе, принялись настойчиво успокаивать Акакия, уверяя, что опасаться вовсе нечего. Толстяк осторожно открыл дверь, и будто сжавшись, втянув голову в плечи и озираясь подобно вору, что надумал украсть козу с пастбища, шагнул через порог.

– Ну, что там? – прошептал старик, как только Акакий вошёл в сени.

– Да ничего. Никого, – озираясь ответил барин.

– Войти могу?

– Ага.

– Что ага? Ты скажи, могу войти или нет.

– Да можешь ты войти, – раздражённо фыркнул Акакий.

– Ну, так и славно, – протянул старик, переваливаясь через порог. – Идём, угостимся.

Случайный знакомый распахнул дверь, ведущую в светёлку, и смело шагнул. Акакий последовал за ним.

Светёлка была поистине огромной. Высоко над головой чернели массивные потолочные балки, блестящие от копоти масляников. Взберись на такую, и снизу тебя не увидят. Неплохое место, чтоб затаиться вору, ну или беспечному любовнику, что вовремя не выпрыгнул в окно в тот миг, когда на пороге послышались шаги свирепого мужа.

Простор светёлки мог запросто вместить в себя пяток десятков мужиков, без необходимости тереться друг об дружку.

Огромные окна поражали не только своими размерами и великолепной резьбой наличников, а также массивностью подоконников. Они были застеклены. Настоящим стеклом, а не той мутной, искажающей образ и не пропускающей добрую половину света дрянью, что была повсеместно.

Народу в светёлке было не много. Жених и невеста, родители невесты и отец жениха, которого старик назвал Бляхой. Ну и с десяток мужиков, пяток девиц и две дряхлые старухи.

На небольшом столике стоял странного вила ящик из которого доносилась громкая, непривычная уху по звучанию, но весьма приятная музыка. Сей ящик больше всего привлекал внимание. Будто выточен из камня, но не каменный, он некогда точно был гладким, как стекло. Конечно, сейчас, от былой гладкости мало чего осталось. Царапины и сколы украшали всю поверхность этого чудесного ящика, указывая на его богатую историю.

– Нравится? Это Медведя, – хихикнул старик.

– Какого ещё медведя? – удивился Акакий оглядевшись.

– Да не боись. Не живого. Точнее, живого, но не настоящего, – старик на мгновение задумался. – Тфу ты. Настоящего, но не настоящего медведя. Мужика так звали, что жил тут. Из Белых земель родом. Настоящий велетень. Здоров, как медведь лесной. Вон, Кузьму видишь, – старик указал на огромного рыжебородого мужика, что держал в одной руке четверть мутной и, не отрывая губ от горлышка, стремительно её опустошал. – Так вот, Медведю он до плеча доставал, разве что на цыпочки поднявшись.

Вот тот Медведь и построил тут все для себя, жены и сына. Втроём жили. А как сына его на десятом годку украл кто-то, так он продал всё Бляхе и с женой своей на поиски сына пустился.

Акакий внимательно посмотрел на рыжебородого. Огромный, как бочка винная на тысячу кружек. Представить Медведя, что был ещё больше, было затруднительно.

– Ну, я смотрю тут уже все, кто можно, бельма залил, всем всё равно. Пошли и мы вмажемся, пока есть чем, – предложил старик.

В дальнем углу стояла огромная бочка, выполняющая роль отдельного стола для особо задумчивых гостей. Как раз такой задумчивый, уткнувшись мордой в миску с квашеной капустой залитой душистым рассолом, пуская пузыри и похрапывая, тут и разместился.

Старик беспечно схватил бедолагу за шкибон и, встряхнув, резко поставил его на ноги, будто не обращая внимания на то, что уснувший в два раза крупнее. Тот громко икнул и открыв глаза, застыл.

– Т-ри-фон? – с трудом протянул забулдыга. – Ты ка-ак тут?…

– Как – как? Каком к верху мог бы быть. Да, как видишь, к низу оказался, – съязвил старик.

– Так, – встав по струнке забулдыга явно собирался сказать что-то крайне важное и весьма умное. Но ему удалось лишь громко икнуть, затем сжать губы и не выпустить из себя всё то, что просилось наружу.