скачать книгу бесплатно
– Мама, мне дурно от ваших слов! С какой стати я вообще должен жениться, если я даже не собирался!
Додик Куперман стоял в центре комнаты и нервно протирал очки краем майки.
– Додик, ты или загонишь меня в гроб, или я не знаю что! Можно подумать, я предлагаю тебе не жениться, а пройти на расстрел! И потом, тебе тридцать! Тридцать, Додик! В твоем возрасте твой папа уже имел семью и тебя! И потом, это же тебе не какая-то шикса, а приличная девочка, дочь завскладом! Ты знаешь, кто ее папа? Нет, ты знаешь, кто ее папа?!
– Я даже ничего не хочу слышать ни про эту приличную девочку, ни про ее папу! Какая разница, кто ее папа? Вы, мама, надеюсь, не хочите, чтобы я женился на ее папе?
– Додик, тебе тридцать лет, но ты не знаешь жизни, Додик! Когда ты женишься, а ты, Додик, обязательно женишься, то помимо невесты и свадебных подарков ты получаешь папу! А папа Розочки Цырульник, Моисей Самуилович, такой человек, что боже ж мой! Ты будешь жить и не нуждаться, Додик! У тебя будет каждый день рыба на столе и шелковые кальсоны на тухесе, Додик!
– Мама, прекратите продавать меня в рабство какому-то папе и его Розочке! Я желаю делать карьеру, а не ходить на рынок, чтобы вашей Розочке было из чего готовить борщ! Я не желаю ничего слушать!
– Шо? Карьеру? Это что ты называешь карьерой, поц? Я тебе немножко напомню, что ты работаешь учителем! Учителем математики, Додик! Ты учишь детей, чтоб они были здоровы, умножать цифры друг на друга! Половина из них забывают твои цифры уже через пять минут после звонка! Какую карьеру ты хочешь сделать, еврейский Макаренко? Стать завучем и получать на пять рублей больше? Или ты хочешь стать заслуженным учителем Советского Союза? Так я тебе напомню, если у тебя, Додик, склероз! Заслуженный учитель Советского Союза Давид Нахимович Куперман? Ты серьезно, Додик? Ну почему такой умный мальчик вырос таким идиётом?
– Мама! Прекратите, ма…
Но тут в дверь громко постучали.
Додик осекся на полуслове и вопросительно посмотрел на маму.
Клара Львовна сделала непроницаемое лицо и пошла открывать.
В дверях стояла невысокая слегка полноватая девушка с оленьими глазами и тяжелой черной косой.
– Розочка! Боже мой, какая вы красавица, тьфу на вас! Ну, наконец-то вы зашли к нам в гости! Я так рада, так рада! Как ваша мамочка, чтоб она мне была здорова! Как папочка? Вы проходите, проходите! Додик, что ты стоишь, как три тополя на Плющихе, иди уже что-нибудь надень, ты не видишь, у нас гости? Прямо неудобно! Вы уж извините, Розочка, он у нас немного задумчивый…
– Мама! – прошипел Додик, густо покраснел и, сжимая кулаки, выбежал из комнаты.
Чаепитие прошло странно. Клара Львовна без остановки говорила, задавала вопросы Розочке, которая отвечала односложно: да, нет, конечно. Додик молчал и от волнения выпил четыре стакана чая.
Наконец Клара Львовна исчерпала запас слов и замолчала. Нависла пауза.
– Ой! А что это я тут сижу! Мне же в гастроном надо, мне Зиночка оставила курицу, надо забрать, пока она домой не ушла. Розочка, вы знаете Зиночку? Зина Хаскина, товаровед из нашего гастронома?
– Нет.
– Я вас обязательно познакомлю! Очень хорошая дама! У нее всегда можно купить для своих, ну, вы понимаете…
– Понимаю, – кивнула Розочка.
– Ну, вот. А вы тут пообщайтесь немножко, я постараюсь скоро вернуться…
– Мама! – жалобно простонал Додик…
В комнате было тихо. Слышно было только тиканье настенных ходиков и жужжание бьющейся о стекло мухи.
– Кхм, – кашлянул Додик.
Розочка тяжело вздохнула.
– Вы хотите, чтобы я ушла, Додик? – грустно спросила Розочка.
– Я?
– Вы…
– Нет… в смысле… э-э-э… Зачем же?
– Я не знаю. Может быть, вам так хочется, а я тут сижу и сижу…
Додик впервые за вечер поднял глаза и рассмотрел девушку. Ему стало неловко.
– Нет, что вы. Сидите. Хотите еще чаю?
– Спасибо, я уже выпила…
– Я тоже…
– Послушайте, Додик, я ведь знаю, зачем меня пригласила ваша мама…
Додик вновь покраснел.
– Так вот. Если я вам не нравлюсь, это ничего страшного… Вы же не обязаны. Я не обижусь…
Они сидели друг напротив друга. Додик смотрел на Розочку. Розочка смотрела на Додика. Часы тикали. Муха жужжала.
– Я правда не обижусь, – сказал Розочка и поднялась с табурета. – Ну, я пойду?
Додик молчал.
Розочка вздохнула и пошла к двери.
– Постойте! – крикнул Додик вслед.
Розочка остановилась и медленно повернулась к нему.
Они стояли друг напротив друга. Додик смотрел на Розочку. Розочка смотрела на Додика. Часы тикали. Но жужжания мухи больше слышно не было. Вероятно, она улетела.
– Нравитесь, – тихо, но достаточно, чтобы быть громче тиканья часов, сказал Додик.
– Я? – Розочка была явно растеряна.
– Вы…
Где-то у окна, очнувшись, зажужжала муха…
Клара Львовна оторвала ухо от двери и довольно улыбнулась, а потом тихонько, на цыпочках, спустилась по лестнице на улицу. До закрытия гастронома оставалось полчаса.
Скрипка Якубовича
Лев Абрамович смотрел футбол. Кроме футбола Лев Абрамович иногда смотрел новости. Внимательно выслушав новость о том, что на полях Кировоградской области был собран рекордный урожай кукурузы, он непременно вздыхал и говорил:
– Кукурузу они собрали. Кусен тухес.
Потом он откладывал ножницы в сторону, брал со столика пульверизатор и, нажимая резиновую грушу, брызгал «Шипром» на довольного клиента.
Клиент благодарил, платил тридцать копеек и уходил.
А Лев Абрамович, приволакивая ногу, ковылял к дверям, где торжественно говорил:
– И шо? Долго я буду ждать? Следующий!
Если следующего не было, Лев Абрамович опускался в кресло и смотрел телевизор.
Так было и в этот раз. Лев Абрамович смотрел футбол.
– Здравствуйте, Лев Абрамович! – сказал я.
– Здравствуйте, деточка, – ответил тот.
– Я к вам стричься, – сообщил я.
– Деточка, вы так сообщили мне эту новость, что я попытался вспомнить хотя бы раз, чтобы вы приходили сюда ради что-то другое. Идите садитесь в кресло, не делайте мне больные нервы.
– Мне под канадку, – сказал я уже из кресла.
– Я знаю. Вы продолжаете думать, что Лев Абрамович такой старый поц, что таки забыл, как он стрижет своих клиентов?
– Да я не хотел ничего такого…
– Ну, если не хотели, так и не хотите.
В это время в телевизоре забили гол. Трибуны зашумели.
Лев Абрамович пожал плечами:
– Можно подумать, что они ждали чего-то другого. Меня уже кто-то удивит сегодня, или этот день закончится скучно, как Пленум ЦК КПСС? Это же немцы.
– Лев Абрамович, могу ли я у вас спросить?
– Что?
– Вопрос…
– Деточка, вы не прекращаете портить мне этот день. Я понимаю, что вопрос. Вы таки удивитесь, но спросить можно исключительно вопрос. Я имею в виду, о чем вы хотите меня спросить?
– Почему вы так уверены, что победят немцы?
– А кто?
– Вообще-то они с нашими играют.
– Деточка, если вы думаете, что я люблю немцев, то сами понимаете, насколько ваши предположения глупы. Я перестал их любить еще под Корсунью, где меня откопали и отправили в госпиталь с покалеченной ногой. Партия меня за это наградила медалью «За отвагу». Хотя в чем была моя отвага? В том, что меня откопали? Так я вам скажу одну вещь. Там было много тех, до кого лопаты не добрались. И медали им не дали.
– Вообще-то я про футбол…
– Я тоже про футбол, деточка. Так вот, когда я вернулся домой в Сухиничи, то меня никто там не ждал, кроме соседки Тимофеевой, которая сохранила наш кухонный стол и панцирную кровать. Остальное сгорело. В том числе моя Фира и маленький сын. Их сожгли, чтобы ты себе не думал, немцы. Как вы думаете, могу я любить этих немцев, чтоб у них кадухес повылазил?
– Лев Абрамович, но я имел в виду игру…
– А я вам про что? И я тебе про игру. Вот, сами видите, немцы забили. У меня до войны был сосед Мойша Якубович, так вот он был тот еще гоцн-поцн. Он переругался со всеми в округе, включая меня. Сварливее и поцеватей этого Якубовича никто никогда не видел. Когда он шел по улице, даже его родной брат Янкель плевал ему вслед. Но если бы вы слышали, как он играет на скрипке. За эту скрипку можно было простить все. И ему прощали.
– А футбол?..
– Деточка, вы дадите мне договорить? Никакого уважения к кавалеру медали «За отвагу»! А футбол тут вот к чему. Немцы играют очень красиво. Вот при чем тут футбол, деточка.
– И вы им тоже можете все простить?
– Мойша Якубович, конечно, был ужасным человеком, деточка. Но его тоже расстреляли вместе с еще десятком евреев прямо у синагоги. Причем немцы. Как вы думаете, могу ли я простить им Фиру, моего маленького сына и скрипку Мойши Якубовича? Нет, конечно. Но играют они красиво. Все. Вас освежить?
– Да.
Лев Абрамович взял пульверизатор, нажал несколько раз на резиновую грушу и обдал меня «Шипром».
Встав с кресла, я расплатился и, попрощавшись, направился к выходу.
– Давид! – сказал мне вслед Лев Абрамович. Я обернулся и вопросительно посмотрел на него.
– Моего маленького сына звали Давид.
Лев Абрамович тяжело опустился на кресло.
– Все, идите, сейчас новости начнутся. Про кукурузу.
– Какую кукурузу?
– Все, деточка, не мешайте…
Я улыбнулся и вышел на улицу.
Цыпа
Забор упал-таки. Ну, говорила же Цыпа, что это произойдет, вот он и упал.
Цыпа знает, что говорит, это вам каждый скажет. Нет в мире ничего, в чем бы Цыпа не разбиралась. Кто в прошлом году сказал, что спички подорожают? Цыпа, конечно, кто еще. Зря Броня Спивак с ней только спорила. А кто угадал, что у Зямы Шварцмана таки родится девочка, а не мальчик, сколько бы он не откладывал деньги на брит-милу? Опять Цыпа.
Вот и с забором та же история. Еще в прошлый понедельник Цыпа говорила своему мужу Зелику, что забор упадет и что надо что-то делать. Что сделал Зелик? Правильно, ничего!
Забор этот не такой уж и старый, чтобы просто так падать. Ему всего чуть больше года. Просто дело не в ветхости, а в том, кто его строил. А строили его эти солдаты, эти танкисты, которые зачем-то организовали свои казармы прямо рядом с домом несчастной семьи Беренбаум, чтобы те плохо спали и слушали их топот по асфальту.
