Самоубийство Пушкина. Том первый

…Получаете ли вы письма от Анны Николаевны (с которой мы, между прочим, помирились перед её выездом) и что поделывает Вавилонская блудница Анна Петровна? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ермолая Фёдоровича.

Пушкин – С. А. Соболевскому. 1828 г.

Ты мне переслала записку от м-ме Керн; дура вздумала переводить Занда, и просит, чтоб я сосводничал её со Смирдиным. Черт побери их обоих! Я поручил Анне Николаевне отвечать ей за меня, что перевод её будет так же верен, как она сама верный список с м-ме Занд, то успех её несомнителен, а что со Смирдиным дела я никакого не имею.

Пушкин – Н.Н. Гончаровой.

Н.О. Лернер (в «Русской старине», 1905 г., № 11) собрал целый ряд доказательств тому, как часто Пушкину приходилось успокаивать жену и оправдываться от обвинений в неверности и делает совершенно справедливое заключение, что грубый отзыв поэта о предмете его прежнего преклонения вызван лишь подозрительностью его супруги…

Л.Б. Модзалевский, стр. 111

И тут нужны несколько слов от автора

…Поэзия Пушкина утвердила образ Анны Керн нежным и незапятнанным. Не ложатся строки низкой прозы в созданный и доработанный воображением поколений читателей чудесный облик женщины. Образ, который, вне всякого сомнения, стоит в одном ряду с другими, возвеличенными веками поэзии.

Но нечто роковое, вошедшее в её житейскую судьбу ещё в ранние годы, помешало и счастливому совершенству судьбы её лирического воплощения. Жизнь её не назовешь трагической, но нескладность всей этой жизни проникла даже в самую идеальную её часть. И, пожалуй, это тоже относится к характеристике её неодолимой незадачливости.

И всё-таки: есть странные трагедии, смысл которых доходит не сразу, но тем он пронзительнее. Трагедия не родиться, например, глубже трагедии умереть. Трагедия несостоявшейся встречи порой страшнее несчастья разлуки.

Так надо думать и об истории Анны Керн и Пушкина. Шелуха и мелочи этой-истории унесены ветром времени. И их больше не существует. Есть великая история двух сердец, продолжавшаяся мгновение, но по прекрасной логике жизни мгновение это обернулось вечностью.

И этим можно утешиться…

Впрочем, еще одно маленькое отступление от хронологии, нужное лишь для того, чтобы убедиться, насколько женское сердце бывает более благородным: «Зима прошла. Пушкин уехал в Москву, и, хотя после женитьбы и возвратился в Петербург, но я не более пяти раз с ним встречалась. Когда я имела несчастье лишиться матери и была в очень затруднительном положении, то Пушкин приехал ко мне и, отыскивая мою квартиру, бегал, со свойственной ему живостью, по всем соседним дворам, пока наконец нашёл меня. В этот приезд он употребил всё своё красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он бывал прежде. Он предлагал мне свою карету, чтобы съездить к одной даме, которая принимала во мне участие, ласкал мою маленькую дочь Ольгу, забавляясь, что она на вопрос: “Как тебя зовут?” – отвечала: “Воля” – и вообще был так трогательно внимателен, что я забыла о своей печали и восхищалась им как гением добра. Пусть этим словом окончатся мои воспоминания о великом поэте».

Одно время я занимала маленькую квартиру в том же доме (где жили Дельвиги). Софья Михайловна, жена Дельвига, приходила в мой кабинет заниматься корректурою «Северных цветов», потом мы вместе читали, работали и учились итальянскому языку у г. Лангера, тоже лицеиста.

А.П. Керн. Воспоминания…

Жена Дельвига, несмотря на значительный ум, легко увлекалась, и одним из её увлечений была её дружба с А.П. Керн, которая наняла небольшую квартиру в одном доме с Дельвигами и целые дни проводила у них, а в 1829 г. переехала к ним и на нанятую ими дачу.

А.И. Дельвиг (мл. брат друга Пушкина, барона А.А. Дельвига). Дневник.

Однажды Дельвиг и его жена отправились, взяв и меня, к одному знакомому ему семейству; представляя жену, Дельвиг сказал: «Это моя жена», и потом, указывая на меня: «А это вторая». Шутка эта получила право гражданства в нашем кружке, и Дельвиг повторил её, написав на подаренном мне экземпляре поэмы Баратынского «Бал»: «Жене № 2 от мужа безномерного».

А.П. Керн. Воспоминания…

Однажды у Дельвига, проходя гостиную, я был остановлен словами Пушкина, подле которого сидел Шевырев: «Помогите нам составить эпиграмму…». Но я спешил в соседнюю комнату и упустил честь сотрудничества с поэтом: возвратясь к Пушкину, я застал дело уже оконченным. Это была знаменитая эпиграмма: «В Элизии Василий Тредьяковский…». Насколько помог Шевырев, я, конечно, не спросил.

В другой раз, у Дельвига же, Пушкин стал шутя сочинять пародию на моё стихотворение:

Когда, стройна и светлоока,

Передо мной стоит она,

Я мыслю: Гурия Пророка

С небес на землю сведена… – и пр.

Последние два стиха он заменил так:

Я мыслю: в день Ильи Пророка

Она была разведена…

Нелишне, однако же, заметить, что к этой будто бы в день Ильи разведённой написаны и самим Пушкиным стихотворения:

Я помню чудное мгновенье,

(Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты… – и пр.

И другое:

Я ехал к вам, живые сны…

А.И. Подолинский. По поводу статьи г. В.Б. «Моё знакомство с Воейковым в 1830 году». С. 123

Странная характеристическая черта: великий поэт весьма часто обращал предметы недавнего благоговейного восторга в предметы язвительных насмешек – и, наоборот, благоговел перед вещами, недавно возбуждавшими в нём насмешливость, глумление и сарказм… Одни и те же лица нередко служили ему сюжетами восторженных похвал и злейших эпиграмм. Таковы: Карамзин, Гнедич, Жуковский, кн. Шаховской и мн. др.

П.А. Ефремов. Русская старина. 1880 г., т. 1, с. 145

Мне почему-то казалось, что она (А.П. Керн) хочет с непонятною целию поссорить Дельвига с его женою, и потому я не был к ней расположен. Она замечала это и меня недолюбливала.

А И. Дельвиг (брат друга Пушкина).

А.П. (Керн) сидела больше с А. Ив. Д. (Дельвигом, братом друга Пушкина), юношей, начинавшим за ней волочиться…

А.И. Вульф. Дневник. 16 января 1829 г.

Между тем она свела интригу с братом моим Александром. Вскоре они за что-то поссорились. В 1829 г., когда А.П. Керн была уже в ссоре с братом Александром, она вдруг переменилась ко мне. Это, конечно, нравилось мне, тогда 16-ти летнему юноше, но ее ласки имели целию через меня примириться с братом, что, однако же не удалось.

А. Ив. Дельвиг (брат друга Пушкина).

…за А.П. в другой комнате обыкновенно волочился А. Ив. Д.

А.И. Вульф. 16 февраля 1829 г.

С. (жена барона А.А. Дельвига Софья) и А.П. (Керн) были очень рады меня увидеть; Первая кокетничала со мною по-старому, слушая мои нежности и упрекая в холодности; другую же, как прежде, вечером я провожал до её комнаты, где прощальными сладострастными поцелуями ей удавалось иногда возбудить мою холодную и вялую чувственность. Должно сознаться, что я с нею очень дурно себя вёл…

А.Н. Вульф. 16 января 1829 г.

Вчера получил я письмо от А.П.; кроме обыкновенной своей любезности – всегда новой – и нежной любви ко мне, покуда всегда постоянной, она ничего мне нового и занимательного не сообщает.

А.Н. Вульф. 7 мая 1830 г.

А. Пет. сказала мне, что вчера поутру у нее- было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради её, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное положение, а мне радостно, как удостоверение в моих способностях физических. Но кажется, она обманулась.

А.Н. Вульф. Дневник.

…Никого я не любил, и вероятно, не буду так любить, как её…

А. Н. Вульф. 18 августа 1831 г.

Близость её с Вульфом относится к 1828—1832 гг.

Л.Б. Модзалевский, с. 91

…верный приют любовное чувство Вульфа находило всегда у Анны Петровны. Анна Петровна, конечно, знала о любовных историях Вульфа, и это знание не мешало их взаимным наслаждениям; в свою очередь, близкие отношения к Вульфу нисколько не мешали и Анне Петровне в её увлечениях… Нет сомнения, что и Пушкин был осведомлен в любовных успехах Вульфа… И Пушкин продолжал относиться к А.П. Керн с великим уважением и любовью.

П.Е. Щёголев «Дуэль и смерть Пушкина: Исследование и материалы» (Москва; Ленинград, Гос. изд-во, 1928). С. 126

Своеобразное в отношениях к А.П. Керн и Пушкина, и Вульфа, несомненно, – отголосок эпохи, вернее, – жизни определённого круга, круга общественного, к которому принадлежали и Вульф, и Пушкин.

П.Е. Щеголев. С. 129

Я часто посещал барона Дельвига; кроме его милой и весьма любезной жены, жила там так же любезная и миловидная барыня Керн. В июне барон с женою, г-жою Керн и Орестом Сомовым (литератором, весьма умным человеком и любезным), отправились в четырехместной линейке на Иматру; мы с Корсаком поехали вслед за ними…

Глинка М.И. Записки Михаила Ивановича Глинки. 1804-1854. // «Русская старина». Ежемесячное историческое издание. 1870 г. Том I. Санкт-Петербург, 1870, стр. 334

Между многими катаниями за город мне памятна одна зимняя поездка в Красный Кабачок, куда Дельвиг возил нас на вафли. Мы там нашли совершенно пустую залу и одну бедную девушку, арфянку, которая черезвычайно обрадовалась нашему приезду и пела нам с особенным усердием… Под звуки её арфы мы протанцевали мазурку и, освещенные луной, возвратились домой. В катании участвовали, кроме Дельвига, жены его и меня, Сомов, всегда интересный собеседник и усердный сотрудник Дельвига по изданию «Северных цветов», и двоюродный брат мой А.Н. Вульф.

А.П. Керн. Воспоминания…

Красный Кабачок искони славился своими вафлями; в Немецкую Масленицу прежде весь Петрб., т.е. немцы и молодежь, катился сюда, чтобы их есть, но нынче это вывелось из обыкновения, катанье опустело, и хотя вафли все ещё те же, но ветреная мода не находит их уже столь вкусными, как прежде. Нельзя нам тоже было не помянуть старину и не сделать честь достопримечательности места. Поужинав вафлями, мы отправились в обратный путь. – Соф. (жена барона Дельвига) и мое тайное желание исполнилось: я сел с нею, третий же был Сомов,– нельзя лучшего, безвреднейшего товарища было пожелать. Он начал рассказами про дачи, мимо которых мы мчались (слишком быстро), занимать нас, весьма кстати, потому что мне было совсем не до разговору. Ветер и клоками падающий снег заставлял каждого более закутывать нос, чем смотреть около себя. Я воспользовался этим: как будто от непогоды покрыл я и соседку моей широкой медвежьей шубою, так что она очутилась в моих объятиях, – но это не удовлетворило меня, – должно было извлечь всю возможную пользу от счастливого случая… Ах, если бы знал почтенный Орест Михайлович, что подле него делалось, как слушали его описания садов, которые мелькали мимо нас.

А.Н. Вульф. Дневник.16 января 1830 г.

Софья становилась с каждым днём нежнее, пламеннее, и ревность мужа, казалось, усиливала ее чувства. Совершенно от меня зависело увенчать его чело, но его самого я слишком любил, чтобы так поступить с ним.

А.Н. Вульф. Дневник 1828—1831 гг. Пушкин и его современники. Вып. XXI—XXII

Помнится, что вскоре после поездки и по возвращении из Иматры мы угостили Дельвига, Керн, Сомова – Колмаковым И. Е. и Отнским, и удачно.

М.И. Глинка. Записки.

…сделались нашими собеседниками и Иван Екимович (Колмаков), а к нему присоединился приятель его Алексей Григорьевич Огинский, переводчик Голдсмита, Гиллиса и других английских историков, муж учёный и трудолюбивый. Наружный вид его составлял разительную противоположность с Ив. Ек. Алексей Григорьевич был роста высокого, черезвычайно лыс, лицо его несколько походило на обезьяну, говорил же важно, протяжно, в нос, густым басом, при чём воздвигал торжественно правую руку для большего убеждения слушателей.

Наши дружеские литературные беседы, при содействии пунша, оканчивались почти всегда философскими прениями. По третьему и четвёртому пуншу И. Ек. приходил в восторг и нередко восклицал: Диспутовать буду! Буду диспутовать, довольно!

М.И. Глинка. Записки.

С дачи А.П. Керн переехала на квартиру, ею нанятую далеко от Дельвигов, и они более не виделись.

А.И. Дельвиг (брат). Дневник.

Должно признаться, что женщины умеют придавать особенную прелесть их любезностям – напр., А.П., описывая новую свою квартиру, говорит, что она так просторна, что если я приеду в Петерб., то нам обоим будет просторно, и просит, чтобы я непременно обещался у ней остановиться, хотя бы для того только, чтобы в будущем она имела бы одну приятную надежду.

А.Н. Вульф. 27 января 1830 г.

…я нашел… письмо от А.П., на которое ей сегодня и отвечал. К общему удивлению, пишет она, что черезвычайно теперь щастлива, т.е. что страстно любит одного молодого человека и им так же любима. Вот завидные чувства, которые никогда не стареют; после столь многих опытностей я не предполагал, что ещё возможно ей себя обманывать. Посмотрим, долго ли эта страсть продолжится и чем она кончится…

А.Н. Вульф. 29 июля 1830 г.

Между тем вот тебе известие: за твой перевод дают 300 рублей. Согласна ли ты на это?

Софья М. Дельвиг – А. П. Керн. 1829—30 гг.

Я продолжал у неё бывать, но очень редко; впрочем, произведенный в 1830 году в прапорщики, был у неё у первой в офицерском мундире.

А.И. Дельвиг (брат). Дневник.

Что-то А.П. давно не пишет, – не от того ли, что её любовные восторги может уже прошли…

А.Н. Вульф. 27 августа 1830 г.

Что-то давно я не получаю писем, особенно от А.П.

А.Н. Вульф. 29 августа 1830 г.

А.П. все еще в любовном бреду, и до того, что хотела бы обвенчаться с своим любовником. Дивлюся ей!

А.Н. Вульф. 1 сентября 1830 г.

Благодарю тебя, мой ангел, за резеду— ты мне этим доставила большое удовольствие.

Софья М. Дельвиг – А. П. Керн. 1829—30 гг.

С Мат(ерью) и Сестр. я говорю почти только о моей нужде в деньгах, а с А.П. ,об ее страсти, черезвычайно замечательной не столько потому, что она уже в летах не пламенных восторгов, сколько по многолетней её опытности и числу предметов её любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого… – опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценят женщину, не могли разочаровать это -сердце, или воображение, – по сю пору оно как бы первый раз вспыхнуло. Какая разница между мной и ею! Едва узнавший, однажды познавший существо любви – в 24 года, я кажется, так остыл, что не имею более духу уверять, что я люблю!!!

А.Н. Вульф. 17 октября 1830 г.

Впоследствии я у неё бывал в 1831 и 1832 гг., когда она была в дружбе с Флоренским, о котором говорили, что он незаконнорожденный сын Баратынского, одного из дядей поэта.

А.И. Дельвиг. Дневник.

Голубинин, оставшийся в Сквире, привёз мне письма от А.П. и Сестры. Первая пишет, что она черезвычайно счастлива тем, что родила себе сына (!!!)…

А.Н. Вульф. 5 марта 1831 г.

А.П. сообщает мне приезд отца её и, вдохновлённая своею страстию, – велит мне благоговеть перед святынею любви!!!

А.Н. Вульф. Дневник.

Накануне свадьбы Пушкин позвал своих приятелей на мальчишник, приглашал особыми записочками. Собралось обедать человек десять, в том числе были Нащёкин, Языков, Баратынский, Варламов, кажется, Елагин (А. А.) и пасынок его, Ив. Вас. Киреевский. По свидетельству последнего, Пушкин был необыкновенно грустен, так что гостям было даже неловко. Он читал свои стихи, прощание с молодостью, которых после Киреевский не видал в печати. Пушкин уехал перед вечером к невесте. На другой день, на свадьбе, все любовались весёлостью и радостью поэта и его молодой супруги, которая была изумительно хороша,

П.И. Бартенев. Рассказы о Пушкине.

28 июня <1830 г.> … Сестра сообщает мне любопытные новости, а именно две свадьбы: брата Александра Яковлевича и Пушкина на Гончаровой, первостатейной московской красавице. Желаю ему быть счастливу, но не знаю, возможно ли надеяться этого с его нравами и с его образом мыслей. Если круговая порука есть в порядке вещей, то сколько ему, бедному, носить рогов, это тем вероятнее, что первым его делом будет развратить свою жену. Желаю, чтобы я во всем ошибся…

А.Н. Вульф. Дневник.

Я женат и счастлив. Одно желание моё – чтоб ничего в жизни моей не изменилось: лучше не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился.

Пушкин – Плетнёву П.А. 24 февраля 1831 г.

Перед женитьбою своею Пушкин казался совсем другим человеком. Он был серьёзен, важен, молчалив, заметно было, что его постоянно проникало сознание великой обязанности счастливить любимое существо, с которым он готовился соединить свою судьбу, и, может быть, предчувствие тех неотвратимых обстоятельств, которые могли родиться в будущем от серьёзного и нового шага в жизни и самой перемены его положения в обществе.

А.П. Керн. Воспоминания…

Встречая его после женитьбы всегда таким же серьёзным, я убедилась, что в характере его произошла глубокая, разительная перемена.

А.П. Керн. Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке.

…точно таким же я видела его потом в другие разы, что мне случалось видеть его с женою или без жены. С нею я видела его два раза. В первый это было в другой год, кажется, после женитьбы. Прасковья Александровна была в Петербурге и у меня остановилась: они вместе приезжали к ней с визитом в открытой колясочке, без человека. Пушкин казался очень весел, вошёл быстро и подвёл ко мне жену прежде (Прасковья Александровна была с нею уже знакома, я же видела её только раз). Уходя, он побежал вперёд и сел прежде её в экипаж: она заметила, шутя, что это он сделал оттого, что он муж.

А.П. Керн. Воспоминания…

Как можете вы питать ревность к сестре, дорогая моя? Если ваш муж даже был влюблён в неё некоторое время, как вам непременно хочется верить, то разве настоящим не поглощается прошлое, которое лишь тень, вызванная воображением и часто оставляющая не больше следов, чем сновидение? Но ведь на вашей стороне обладание действительностью, и всё будущее принадлежит вам.

Анна Вульф – Н.Н. Пушкиной. 28 июня 1833 г.

Августейший Монарх, Всемилостивейший Государь! Отчаянное, безнадёжное состояние и жесточайшая нужда повергают меня к стопам В. И. В-ва; кроме Вас, Государь, мне некому помочь! Совершенное разорение отца моего, надв. сов. Полторацкого, которое вовлекло и мою всю собственность, равно отказ мужа моего, генерал-лейтенанта Керна, давать мне законное содержание лишают меня всех средств к существованию. Я уже покушалась работою поддерживать горестную жизнь, но силы мне изменили, болезнь истощила остальные средства, и мне остаётся одна надежда – милосердное воззрение В. И. В-ва на мои страдания. Я не расточила своего достояния; это внушает мне смелость воззвать к милосердию В. И. В-ва: Вы ли не будете снисходительны к дочернему усердию, через которое я ввержена в нищету.

А.П. Керн – императору Николаю I. 10 августа 1836 г

…увидя же вскоре (после женитьбы) к себе её равнодушие и холодность, поздно познал своё несчастье. Она, невзирая на все мои и общих знакомых убеждения и просьбы, оставила меня с двумя дочерьми самовольно в первый раз на четыре года, расстроив меня совершенно сделанными для неё и при неоднократных потом возвращениях ко мне в скудном виде после продолжительных отлучек, долгами… Но я, как надлежало супругу, вызвал её после четырёхлетней разлуки с взрослыми детьми, не вспомнив прошедшие неприятности, принял её с прежнею любовью, хотя она, смею доложить, прибыла ко мне, не имея даже и необходимого платья… Моё снисхождение не послужило к добру: она забылась, изъявив мне желание, чтобы я детей определил на казённое содержание… Наконец, моя жена оставила меня в другой раз, объявив мне, что не желает со мною жить… Десять лет я провёл в разлуке с женою моею, не имев даже никакой переписки. В нынешнем году, прибыв в столицу, я принял дочь мою из Института… В это время жена моя объявила родным своим, что она желает быть вместе со мною и дочерью, но не с тем, чтобы быть мне женою, а дочери – матерью, а только в обязанности гувернантки. После данного дочери моей воспитания какою может быть ей моя жена гувернанткою, привыкшая к беззаконной жизни и, осмелюсь доложить, – виновница нищеты дочернего состояния? За всем тем, убеждаясь просьбами дочери моей, основанной на истинной любви к родителям, я неоднократно и в прошедших месяцах, оставляя для себя даже необходимое в житейском

быту, помогал неблагодарной жене, посылая ей по возможности деньги.

Е.Ф. Керн – Николаю I. 13 ноября 1836 г.

Керну было указано, что, на основании закона, он должен давать жене приличное содержание, «чем самым и избегнет с её стороны справедливой на него жалобы». Но Керн продолжал жаловаться на жену: в прошении своём к Военному министру графу А.И. Чернышёву от 3-го декабря 1837 г. он, обвиняя жену в том, что она «предалась блудной жизни и, оставив его более десяти лет назад, увлекалась совершенно преступными страстями своими», – умолял об одной милости: «заставить её силою закона жить совместно». Дело было передано Министру Юстиции, но Керн так и умер, не дождавшись его разрешения…

Л.Б. Модзалевский, стр. 114

Авторское отступление о генерале Керне

И тут стоит с казать несколько слов от автора о генерале Керне, безвинной жертве Пушкина, о котором столько нагородили всякого нехорошего наши пушкинисты. Такая у них задача – крушить всех, кого невзлюбил Пушкин. И вслед за ним. У них, пушкинистов, нет задачи вдумываться в то, а не напраслину ли возводит на своих придуманных врагов Александр Сергеевич, в необдуманной и неуправляемой своей ярости, в раже, который неумолимо вёл его к роковому исходу жизни. «Дитя порыва», так именовал себя Пушкин. С этой стороны и стоило бы оценивать многие из нелепостей пушкинской натуры, но не таковы пушкинисты. «Бойтесь пушкинистов», – предостерегал ещё Маяковский, они не всегда адекватны в своём неумеренном желании постоянно греться в лучах солнца русской поэзии.

Так вышло с генералом Керном.

Во мнении пушкинистов он туп, рисуется ими эдаким солдафоном, человеком недобрым и недалёким. Отчего это, мы поговорим позже.

А пока попробуем-ка мы восстановить его подлинное значение в русской истории.

Во-первых, напомним, что генерал Ермолай Фёдорович Керн является героем Отечественной войны Двенадцатого года. Подтверждением его именно героического вклада в победу русского оружия над Наполеоном является тот факт, например, что его портрет, по распоряжению самого императора Александра Первого, помещён в Военной галерее Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. Среди портретов наиболее известных героев Отечественной войны 1812 года, выполненных знаменитейшим английским художником, совершенно забытым сегодня, Джорджем Доу.

…Толпою тесною художник поместил

Сюда начальников народных наших сил,

Покрытых славою чудесного похода

И вечной памятью двенадцатого года.

Интересно, когда Пушкин писал эти строчки, имел ли он в виду и Ермолая Керна тоже, которого он давно уже выбрал для своего не всегда уместного, а часто и недостойного остроумия. Это у Пушкина бывало в ту пору нередко. В ряде кишинёвских, например, историй он выглядит очень даже отталкивающе. При изучении тех историй осадок у меня в душе сформировался, который частью разрушил мой школьный восторг перед ним. Не совсем опрятен и приемлем оказался новый Пушкин.

Как-то мне пришла в голову идея написать фантастическую повесть о том, будто я попадаю, по случаю, в эпоху, когда происходило становление великого поэта Пушкина. Прочитал я многое о нём в том времени, и встречаться с ним мне расхотелось. Ведь обязательно нарвёшься. Да и жена у меня тогда красавица была. Грустно стало…

Ну, да ладно, это к делу не относится…

Происхождением Ермолай Керн был из «немцев», так в России со времён царя Алексея Михайловича называли всех переселенцев из Европы. И жили его предки, наверное, в той знаменитой Немецкой Слободе, в которой почерпнул первые понятия о достоинствах европейского уклада жизни юный царь Пётр Первый. По образцу которых он и кроил потом Россию. Национальностью же он, Ермолай Керн, скорее всего был из англичан или шотландцев. Их много оказалось в подданстве русского царя со времён революции Кромвеля, от которой массами спасались в России сторонники британской монархии. Царь Алексей Михайлович очень благоволил этим изгнанникам. Впервые, например, разрешил смешанные браки русских с «бусурманами». Так что, даже лучший его друг и «великого государя ближний боярин», а по сути, премьер-министр царского двора Артамон Матвеев был женат на шотландке, представительнице знаменитого рода Гамильтонов.