Пётр Великий в жизни. Том второй

Устрялов Н. (1). Т. VI. Приложения. С. 370

К сыну Петр написал: «Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воле моей делал и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но, наконец, обольстя меня и, заклинаясь богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушёл и отдался, яко изменник, под чужую протекцию! Что не слыхано не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных. Чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил! Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чём тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от бога властию проклинаю тебя вечно; а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чём Бог мне поможет в моей истине. К тому помяни, что я всё не насильством тебе делал; а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться? Что б хотел, то б сделал».

Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 6

Пётр Толстой Петру I, 31 июля 1717 года из Вены.

Всемилостивейший Государь! Настоящаго июля в 26 день приехал я в Вену, а в 29 д. тогож был, купно с капитаном Румянцовым и резидентом Веселовским, у цесаря на приватной аудиенции, где, при подании вашего величества оному грамоты, говорил по моей инструкции, в учтивых терминах, всю силу моей коммиссии; что цесарь выслушав, ответствовал: в начале благодаря вашему царскому величеству за обнадёживание о дружбе, а сожалея, что вашему царскому величеству показалось, что собственноручная его к вам грамота писана неясно, и на остаток сказал, что, выразумев из поданной ему вашего величества грамоты, даст ответ к удовольству вашему… А я, по моей рабской должности, доношу вашему величеству моё слабое мнение, что цесаря в посредство такого примирения допускать не безопасно: понеже, Государь, Бог ведает, какия он кондиции предлагать будет? к тому ж между вашим величеством и сыном вашим какому быть посредству?..

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 390-392

Из протокола Венской конференции 18 (7) августа 1717 года по письму Петра I от 10 июля того же года.

Конференция полагает: 1) Теперь уже невозможно скрывать царевича, потому что Царь проник тайну; посему ничего не остаётся, как объявить Толстому по доверенности (in confidentia): царевич вовсе неожиданно прошедшею зимою сюда прибыл, жалуясь на несчастное и опасное своё положение, и убедительно просил покровительства вашего величества и убежища. Ваше величество тем охотнее согласились, что надеялись Царю оказать услугу, устраняя опасность попасть царевичу в неприятельския руки, и тем более без нарушения Народнаго Права могли принять столь высокую особу, что она с вами в свойстве. Царю же неправильно донесено, что его сына перевозят, как арестанта: по его собственному желанию, старались доставить ему уединённое и безопасное убежище, и трактовали его, как принца. В доказательство своего добраго намерения и желания примирить сына с отцом, ваше величество сообщаете царское письмо царевичу; если же он не согласится возвратиться в отечество, дозволите ехать Толстому в Неаполь, видеться с ним и говорить. В этих пересылках и переписках выиграется время, и, смотря, по тому, как кончится нынешний поход Царя, можно будет говорить с ним смелее или скромнее. 2) Это происшествие чрезвычайно важно и опасно, потому, что Царь, не получив удовлетворительнаго ответа, может с многочисленными войсками, расположенными в Польше по Силезской границе, вступить в герцогство и там остаться до выдачи ему сына; а по своему характеру, он может ворваться и в Богемию, где волнующааяся чернь легко к нему пристанет. 3) Необходимо как можно скорее найдти средство к отпору, особенно заключением союза с королём Английским. 4) Наконец, не надобно терять ни минуты в бездействии. Резолюция цесаря: Placet.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 392

Пётр Толстой и Александр Румянцев Петру I, 10 августа 1717 года из Вены.

…Вашему величеству доношу: ежели изволите признать за благо, повели, Государь, к оной герцогине Вольфенбюттельской (тёще императора Карла VI, а так же и тёще царевича Алексея Петровича, матери принцессы Шарлотты. – Е.Г.) от своего величества послать письмо и оную, за доброжелательство возблагодаря, обнадёжить, что ваше величество в противном проступке царевича простить изволите, когда он к вам с покорностию возвратится, и прочая, что ваше величество изволите разсудить за благо, чем бы оную склонить к большему прилежанию трудиться о возвращении к вашему величеству сына вашего: понеже, Государь, она зело боится клятвы (проклятия) вашего величества, которою в письме своём изволил угрожать государю-царевичу, проча милость вашего величества внуку вашему и своему.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С . 395

Карл VI графу Дауну, вице-королю Неаполитанскому, 21 (10) (августа 1717 года.

Царевич послан в Неаполь с двумя служителями. Как скоро Царь узнал о месте пребывания своего сына, не льзя не дозволить Толстому видеться с ним. Он отправится дней через пять. Между тем посылается наперёд курьер, чтобы вас предуведомить и объявить мою волю, как вести всё дело. Когда приедет Толстой, примите его учтиво, как царскаго тайнаго министра; и как первое требование его, без сомнения будет видеться с царевичем; то вы назначьте ему день и час. Для этого прежде вручите царевичу присланное ко мне с Толстым письмо на Русском языке, или сами, или чрез доверенное лицо, и объявите по доверенности, что присланы к нему Толстой и Румянцов с письменнною и изустною коммиссиею. Причём можно сказать, что Толстой здесь говорил, что Царь не только дарует, царевичу прощение, но соглашается дозволить ему жить в таком месте, какое он сам изберёт, в чём, можно сказать, мы будем порукою…

Устрялов Н. (1). Т. VI. С . 396

Герцогиня Христина Луиза царевичу Алексею из Вены, 1 сентября (22 августа) 1717 года.

Пользуясь отправлением Толстаго, она долгом считает напомнить о себе и возобновить обнадёживание в своей преданности. Желает примирения царевича с отцом; впрочем, ни советует чего либо, ни отсоветует. Молит Бога подать ему просвещение избрать себе наилучшее и постыдить своих супостатов.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С . 397

Пётр Толстой и Александр Румянцев Петру I, 1 октября 1717 года из Неаполя.

Всемилостивейший Государь! Сентября 24 приехали мы в Неаполь, а 25 виделись с вицероем (вице-королём) Неапольским, котораго нашли в доброй к нам диспозиции, и обещал нас допустить к сыну вашего величества тогож сентября в 26 день у себя в доме, сумневаясь, что либо к себе допустить не похочет, и сказывал нам, что ещё царевич о приезде нашем не токмо в Неаполь, ни в Вену не ведает, и когда-де о вас услышит, может-де быть, что затруднит с вами видеться; того ради завтрешняго числа, не объявляя ему о вашем приезде, позову его к себе в дом и по вас пришлю, и ежели-де будет чинить трудности, то-де я, по указу цесарскому, и противно воле его вас к нему допущу. И так то предреченнаго числа и учинил, где мы, видя царевича, подали ему вашего величества письмо, притом же письмо тёщи его, и по указу вашего величества говорили ему всё по вашей инструкции, и что ещё к тому могли вымыслить, ласканием и угрозами склоняя его к возвращению. Но понеже, Государь, нашли его в великом страхе, о чём ежели подробно вашему величеству доносить, потребно будет много времена и много бумаги, но кратко, Государь, доносим, что был он в том мнении, будто мы присланы его убить; а больше опасался капитана Румянцова, о чём нам сказывал вицерой… А понеже, Государь, между царевичем и вицероем в перссылках один токмо вицероев секретарь употребляется, с которым мы уже имеем приятство и оному говорили (токмо ещё в генеральных терминах), хотя и без указу вашего величества, обещая ему награждение, дабы он царевичу, будто в конфнденции, сказал, чтоб не имел крепкой надежды на протекцию цесарскую, понеже цесарь оружием его защищать не будет и не может при нынешних случаях: понеже война с Турками не кончилась, а с Гишпанцами начинается; что оный секретарь обещал учинить…

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 402

Говорят шёпотом, что Царевич (который, как думают, в Неаполе) писал к отцу, что не возвратится в Московию, пока Князь Меншиков не будет удалён от Двора.

Тургенев А.И. Обозрение известий о России в век Петра Великого, извлечённых Д. Ст. Сов. А. И. Тургеневым из разных актов и донесений французских посланников и агентов при русском дворе. Статья вторая. – [Санкт-Петербург, 1843]. С. 5. Далее цитируется как Тургенев. С указанием страницы.

Пётр Толстой Аврааму Веселовскому, 1 октября 1717 года из Неаполя.

Мои дела в великом находятся затруднении, о чём к вам на предбудущей почте буду писать обстоятельно; а ныне только вам объявляю, ежели не отчаится наше дитя протекции, под которою живёт, никогда не помыслнт ехать… Сего часу не могу больше писать, понеже еду к нашему зверю, а почта отходит…

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 405

После трёх аудиенций Толстой и Румянцев отчаялись в успехе, о чём и написали к Веселовскому 1 октября, требуя от него новых инструкций вицерою.

«Вам надлежит ныне трудиться, чтоб как ему отписали пожесточае, что за него царь ссориться не станет, то ежели так отпишут, ещё некоторая надежда маленькая будет».

Погодин М.П. (1). С. 444

…Но ему изменила тайно любовница его Чухонка и он, будучи обольщён торжественными обещаниями совершеннаго прощения чрез посланных от его отца, был уговорён возвратиться в Москву.

Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 19

Французский консул в Петербурге Виллардо решающую роль в согласии царевича вернуться на родину приписывает Евфросинье: «До отъезда в Италию был выработан план, с помощью которого он (Толстой) надеялся добиться успеха. План заключался в привлечении на свою сторону любовницы царевича, которую он взял с собою из Петербурга. Она была финкой, довольно красивой, умной и весьма честолюбивой. Как раз эту слабость Толстой решил использовать: он убедил её с помощью самых сильных клятв (он не затруднялся давать их, а ещё меньше – выполнять), что женит на ней своего младшего сына и даст тысячу крестьянских дворов, если она уговорит царевича вернуться на родину. Соблазнённая таким предложением, сопровождаемым клятвами, она убедила своего несчастного любовника в уверениях Толстого, что он получит прощение, если вернётся с ним в Россию».

Павленко Н.И. С.201

Алексей уже думал бежать в Рим и отдаться под покровительство папы, но его отговорила Евфросинья, как впоследствии она сама о том заявила.

Иловайский Д.И. (1). С. 52

Испуганный царевич посоветовался с Евфросиниею, а Евфросиния сказала ему, что лучше всего покориться отцовской воле и просить у отца прощения. Это обстоятельство решило всё.

Костомаров Н.И. (1). С. 832

…Сама она свидетельствовала в последствии: «Когда господин Толстой приехал в Неаполь и царевич хотел из цесарской протекции уехать к папе Римскому, я его удержала». От того из всех лиц, окружавших царевича, грозный розыск не коснулся только её, и Пётр оказывал ей особенное благоволение.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 118

Секретарь вицероев, получив задаток с обещанной большой награды, устроил последнее, роковое свидание. Здесь Толстой объявил царевичу, уже расстроенному, что отец, от которого получил будто бы собственное письмо, скоро приедет в Неаполь. «Кто может, – сказал он царевичу с видом сожаления, – запретить ему видеть тебя… Тебе самому известно, что его величество в Италию давно ехать намерен, а теперь для сего случая всеконечно скоро поедет».

Эти слова привели царевича в такой страх, что он в ту минуту сказал: «Я поеду к отцу, позвольте мне только жить в деревне и не отнимайте Евфросиньи. Приезжай завтра с Румянцевым, и я скажу вам свой ответ».

Погодин М.П. (1). С. 444

«На это желание» писал Толстой к Шафирову, «можно было бы согласиться, во-первых, для того, что тем на весь свет он покажет, что ушёл не от какой обиды, только для своей девки; во вторых, очень огорчит цесаря, который уже ни в чём ему верить не будет. Если Государь на то позволит, то написал бы ко мне при других делах, чтобы я мог письмо ему показать, но не отдать; если же разсудит, что это не надобно, написал бы ко мне, что я ему доносил, и что желание царевича будет исполнено в С.-Петербурге: он будет обнадёжен и не станет мыслить чего иного. Я с своей стороны думаю, что можно бы позволить: всё государство увидит, какого он состояния…».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 117-118

В тот же день Толстой известил Петра, что царевич согласился ехать в Россию; достигнув так неожиданно скоро своей цели, Толстой боялся, чтоб добыча как-нибудь не ушла из рук, и потому писал царю: «Благоволи, всемилостивейший государь, о возвращении к вам сына вашего содержать несколько времени секретно для того: когда это разгласится, то опасно, чтобы кто-нибудь, кому это противно, не написал к нему какого соблазна, отчего может, устрашась, переменить своё намерение».

Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 82

На другой день, 4 октября, царевич писал отцу, также собственноручно: «Всемилостивейший Государь-батюшка! Письмо твоё, Государь, милостивейшее чрез господ Толстаго и Румянцова получил, из котораго, также из устнаго мне от них милостивое от тебя, Государя, мне всякия милости недостойному, в сём моём своевольном отъезде, будет я возвращуся, прощение; о чём со слезами благодаря и припадая к ногам милосердия вашего, слёзно прошу о оставлении мне преступлений моих, мне, всяким казнем достойному. И надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу, и с присланными от тебя, Государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, Государю, в Санктпитербурх. Всенижайший и непотребный раб и недостойный назватися сыном Алексей. Из Неаполя в 4 д. октября 1717».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 120

Царь 17 ноября из Петербурга отвечал сыну на его письмо из Неаполя от 4 октября: «Письмо твоё я здесь получил, на которое ответствую: что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстова и Румянцева письменно и словесно обещано, что и ныне подтверждаю, в чём будь весьма надёжен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые также здесь вам позволятся, о чём он вам объявит. Пётр.».

Соловьев С.М. (1). С. 82-83

Бедный царевич! Тучи собрались над твоею головою, вот уже засверкали молнии, и скоро грянет гром!

Погодин М.П. (1). С. 442

Фельдмаршал Даун Карлу VI, из Неаполя от 28 (17) июня 1718 года:

При повелении вашего величества от 8 мая, я получил царский манифест, где сказано: будто царевич решился возвратиться в Москву только по убеждению, даже в следствие угроз вашего величества. Ваше величество повелели мне предоставить царевичу полную свободу в действиях и требуете обстоятельпаго донесения, как всё было, что он решился ехать. Честь имею донести:

Когда царевнч прибыл сюда с секретарём графа Шёнборна, ему отведено жилище в Castel St. Elmo, дан особый капитан и всякое сообщение с посторонними людьми пресечено… Инструкция ваша о свидании его с Толстым исполнена буква в букву. Кто мог советовать, тем более грозить, чтобы принц возвратился к отцу, когда в инструкции именно сказано, что вы, против воли принца, не выдадите его? Это было несколько раз объявляемо и повторяемо царевичу. Да и какой честный человек решился бы склонять его к возвращению, после того, что он неоднократно разсказывал о своих несчастиях и о характере своего отца? Вот как было дело:

Толстой, при первом свидании, в самом начале объявил царевичу по-Русски (именно то, что сказано в царском нынешнем манифесте), что «ваше величество не захотите против всех прав удерживать его и вступить в распрю с отцом». Надеясь более всего действовать страхом, он продолжал в том же тоне: царь будет считать его изменником, если он не возвратится, и не отстанет, пока получит его живым или мёртвым, во что бы то ни стало; он, Толстой, имеет повеление не удаляться отсюда прежде, чем не возьмёт его, и если бы перевели его в другое место, то и туда будет за ним следовать. Поражённый и смешанный сими словами, царевич обращается ко мне, берёт меня за руку и уводит в другую комнату, где разсказывает, что говорил Толстой (то же подтвердил и бывший при том переводчик), и потом спросил очень настойчиво: «Если отец вздумает требовать меня вооружённою рукою (armada manu), могу ли я положиться на покровительство цесаря?» Я ему отвечал, что он не должен обращать внимания на эти угрозы; что хотя его величество с удовольствием будет видеть их примирение, но если он не считает безопасным возвратиться, то положился бы на покровительство его величества, который довольно силён, чтоб защищать принимаемых им под свою протекцию во всех случаях. Царевич ободрился и мне положительно (positive) обявил, что без явной опасности он не может возвратиться, и ни под каким видом не хочет попасть в руки своего отца; Толстому же отвечал только, что к возвращению не может ещё решиться и требует не мало времени, чтобы подумать. Так кончился первый разговор… Видя, что дело долго протянется, опасаясь притом, чтобы Москвитяне чего либо не сделали с царевичем, и считая неприличным привозить его во дворец под караулом (escorte), я, для большей безопасности, по его также желанию и согласию, производил следующие переговоры в Castell… Изъяснение последовало того же вечера в присутствии фельдцейгмейстера, конциписта и переводчика. Царевич долго в стороне, большею частию тихо и тайно, разговаривал с Толстым; удостоверившись в его полномочии, отвёл министра в Retirada к находившейся при нём в мужском платье женщине, и сначала Толстому, потом фельдцейгмейстеру и конциписту вовсе неожиданно, однакож с совершенно весёлым лицом, объявил, что решился предаться вполне в волю своего отца, ища возвратиться в его руки и в отечество; требовал только, чтобы это держали в секрете до будушаго утра, когда он объявит обоим Московским послам. Всё сие потом Толстой, по возвращении из ретирады, подтвердил конциписту с дополнением, что он обещал царевичу два пункта: избрание им жилища и дозволение жениться на вышеупомянутой женщине. Тотчас донесено мне обо всём от фельдцейгмейстера и конциписта. Удивляясь столь скорому и неожиданному ршению, я поручил фельдцейгмейстеру напомнить царевичу, чтобы он, если не желает возвратиться, вполне положился на покровительство вашего величества. Царевич, и после того, остался непоколебим в своём намерении… После того он являлся, во всё время пребывания в королевском дворце, где я видал его ежедневно, в таком весёлом и довольном расположении, что ясно было: намерение возвратиться происходило из доброй воли, а не по уговору или увещанию, тем менее от угроз, как несправедливо сказано в царском манифесте. Это удовольствие и веселие он особенно обнаруживал пред капитаном драгунскаго полка графом Эстергази, который здесь исполнял должность генерал-адъютанта и мною определён был к царевичу, для занятия и сопровождения при осмотре разных достопримечательностей, которыя царевич желал видеть. Я уже доносил, с какою учтивостию, при отъезде 26 октября, он отказался принять назначенную, по повелению вашего величества, для личной безопасности его, свиту во время путешествия, объявив, что скорее здесь останется, нежели примет эту свиту; наконец, сказал, что только для моего удовольствия согласен, чтобы его до границы провожал один капитан.

Очевидно, он не имел никакого опасения и страха, и решение его было добровольное, а не по принуждению; иначе он обнаружил бы сомнение, по крайней мере, Conturbirung. О чём доношу вашему величеству, по сущей правде и истине.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 413-415

Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 6 октября 1717 года из Неаполя.

…Но в дороге, Государь, нынешнего времени поспешать никакими мерами невозможно, понеже непрестанные дожди так испортили дороги, что почитай сделали непроходимыми, которыя и без того зело трудны.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 416

При этом случае обнаруживается слабость нрава Алексея в противоположность твердости воли и последовательности действий Петра. Заступничество, оказанное Алексею императором, главой христианства, не имело никакого значения перед неумолимо строгим требованием, чтобы царевич покорился воле отца. Тот самый Алексей, который в Вене и Эренберге слёзно и на коленях просил императорских сановников защитить его от грозного родителя, теперь решился возвратиться к Петру. Во время пребывания в Ст.-Эльмо он написал послания к сенаторам и духовенству в России, в которых просил рассчитывать на него в будущем и в то же время выразил надежду на расположение к нему архиереев и вельмож; всё это теперь было забыто. Тот самый Алексей, который при каждом известии о каких-либо беспорядках в России, о мятежном духе русского войска в Мекленбурге, о болезни брата, Петра Петровича, радовался и рассчитывал на разные перемены, – теперь упал духом чрезвычайно быстро, при одном заявлении Толстого, что Пётр непременно сумеет захватить царевича, где бы он ни был, что он и без того намеревается побывать в Италии и будет также в Неаполе. Царевич, высказавший в беседах с императорскими сановниками, что никогда не должно полагаться на обещания царя, теперь поверил словам Толстого и письму Петра, в котором было сказано, что царевич останется без наказания. Недаром те лица в Австрии, которые имели дело с царевичем, были о нём невысокого мнения. Шенборн, говоря о «непостоянстве» Алексея, заметил: «Царевич не имеет довольно ума, чтобы надеяться от него какой-либо пользы» .

Брикнер А. Г. (1). . Т. 1. C.336

Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 14 октября 1717 года из Неаполя.

…А та девка, которая ныне при нём уже брюхата, тому четвёртый месяц.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 417

Пётр, получив донесение Толстаго, писал к нему и к Румянцеву 22 ноября из С.-Петербурга: «Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно сюда поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нём, – и в том весьма ему позволится, когда в наши края приедет, хотя в Риге или в своих городах, или хотя в Курляндии у племянницы в доме; а чтобы в чужих краях жениться, то больше стыда принесёт. Буде же сумневается, что ему не позволят, и в том может разсудить: когда я ему так великую вину отпустил, а сего малаго дела для чего мне ему не позволить? О чём и напред сего с Танеевым писал, и в том его обнадёжил, что и ныне паки подтверждаю; также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чём накрепко моим словом обнадёжьте его. А что я к нему о сём не писал, для того, что он в своём письме ко мне не упомянул. Однакож и сие письмо моей же руки».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 123-124

…Лишь бы ехал скорее царевич, которого ждал он, как ворон крови.

Погодин М.П. (1). С. 445

Царевич Алексей царице Екатерине Алексеевне, 14 октября 1717 года из Аверзы.

Милостивая государыня матушка! По указу Государя-батюшка отъезжаю в Питербурх, а отсюда поехал сегодня. Прошу, государыня, милостивым своим предстательством не оставить меня. Всенижайший раб ваш и сын Алексей. Из Аверзы, октября 11, 1717 года.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 418

Карл VI графу Колоредо (Colloredo), 19 (8) декабря 1717 года.

Царевич, испросив дозволение благодарить меня в Вене за оказанное покровительство, 16 декабря поздно ночью прибыл в Вену и сегодня рано утром отправился в Брюн, не бывши у меня; да и Толстой ни у кого из моих министров не был. Из этого безпорядочнаго поступка ничего инаго не льзя заключить, как то, что находящиеся при царевиче люди опасались, чтобы он не изменил своего намерения ехать к отцу. Посему я счёл нужным послать к вам, как можно поспешнее, этаго курьера с повелением: когда царевич приедет в Брюн, задержите его под каким-нибудь благовидным предлогом и оказанием почестей, постарайтесь видеться с ним наедине и спросите его моим именем, как и по каким причинам допустил он уговорить себя возвратиться к отцу? действительно ли не был принужден к тому силою? и точно ли не имеет он подозрения и страха, побудившаго его искать моего покровительства? Если он переменил своё намереие и скажет, что охотно желает не продолжать своего путешествтя, примите все нужныя меры к удобному его помещению и смотрите, чтобы люди его чего с ним не сделали; впрочем трактуйте их всех прилично, до получения моего дальнейшаго повеления. Если же царсвич намерен продолжать своё путешествие, дайте ему полную волю.