Лермонтов в жизни

Лермонтов.Герой нашего времени. Журнал Печорина

Несносная жизнь в Пятигорске. Отдавши долг удивления колоссальной природе, остается только скучать однообразием, один воздух удушливый, серный отвратит каждого. Вот утренняя картина: в пять часов мы видим – по разным направлениям в экипажах, верхом, пешком тянутся к источникам. Эти часы самые тяжелые, каждый обязан проглотить по несколько больших стаканов гадкой теплой воды до десяти и более: такова непременная метода здешних медиков. Около полудня все расходятся: кто в ванны, кто домой, где каждого ждет стакан маренкового кофе и булка, обед должен следовать скоро и состоять из тарелки каши на воде и двух яиц всмятку со шпинатом. В пять часов вечера опять все по своим местам – у колодцев со стаканами в руках. С семи до десяти часов чопорно прохаживаются по бульвару под звуки музыки полковой, тем должен заключаться день для больных. Но не всегда тем кончается, и как часто многие напролет просиживают ночи за картами и прямо от столов как тени побредут к водам, и потом они же бессовестно толкуют о бесполезности здешнего лечения… Жизненные припасы дешевы до крайности; их поставляют колонисты и мирные черкесы из соседних аулов.

Н. Ф. Туровский.С. 155—156

Необходимо заметить, что «благородные» спектакли, живые картины, литературные вечера и концерты тогда еще не пользовались правами гражданства в «водяном» обществе, поэтому все свободное время (а его было немало) молодежь употребляла на пикники, прогулки и «плясы», плясы без конца, где только возможно: у «хозяек ли вод» или на импровизированных балах и вечерах в гостинице Найтаки и других благодатных уголках. Но порой (и даже весьма нередко) ухаживание за дамами сменялось искательством благосклонности более доступных и ветреных особ – дам червонных, бубновых и «пиковых». Молодежь перекочевывала к Найтаки и там, в задних номерах, а когда зало было свободно, то и в самом зале, которое завсегдатаями иначе не называлось, как «казино», на зеленых столах, за грудами золота, серебра и ассигнаций, «резались», сколько хотели.

П. К. Мартьянов 3. Кн. 2. С. 39—40

По праздникам бывают собрания в зале гостиницы и тутошние очень веселятся.

Н. Ф. Туровский.С. 156

Жилось в Пятигорске весело и привольно. Нравы были просты, как в Аркадии. Играет музыка на бульваре, затащат ее в гостиницу Найтаки, барышень запросят прямо с бульвара без нарядов – и бал устроился по вдохновению. Когда же начальство затевало настоящий бал, гостиница превращалась в Благородное собрание, и танцевали парадно.

П. К. Мартьянов 3. Кн. 2. С. 94

Зала ресторации превратилась в залу Благородного собрания. В девять часов все съехались.

Лермонтов.Герой нашего времени. Журнал Печорина

Есть несколько лавок хороших персидских с коврами и азиатскими материями.

Н. Ф. Туровский.С. 156

И слыл Пятигорск тогда за город картежный, вроде кавказского Монако, как его Лермонтов прозвал.

Н. П. Раевский.Рассказ о дуэли Лермонтова

(в пересказе В. П. Желиховской) // Нива. 1885. № 7. С. 166

Кстати: завтра бал по подписке в зале ресторации, и я буду танцевать с княжной мазурку.

Лермонтов.Герой нашего времени. Журнал Печорина

В июле месяце 1841 года Лермонтов, вместе со своим двоюродным братом А. А. Столыпиным и тяжело раненным М. П. Глебовым возвратились из экспедиции, описанной в стихотворении «Валерик», для отдыха и лечения в Пятигорске. Я с ним встретился, и мы поселились вместе в одном доме, кроме Глебова, который нанял квартиру особо. Позже подъехал к нам князь Трубецкой, которому я уступил половину моей квартиры.

А. И. Васильчиков 1. Стб. 210

Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бештау синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, – а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом… Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка, солнце ярко, небо синё – чего бы, кажется, больше? зачем тут страсти, желания, сожаления?.. Однако пора. Пойду к Елисаветинскому источнику: там, говорят, утром собирается все водяное общество.

Лермонтов. Герой нашего времени. Журнал Печорина

Военные экспедиции на Кавказе кончались в июне.

А. Е. Розен.С. 247

Скоро понаедут к нам целые легионы «гвардионцев»… человек 60 прискачут, наверно, пронесутся по дорогам лихие курьерские тройки с бубенцами и колокольцами, «со звонами малиновыми» и с «пустозвонами прекрасными», шестьдесят наград отнимутся у наших многотерпцев-строевиков для украшения этих «украсителей» модных салонов! Чудеса, право! Посылают их, видите ли, с тою полезною целью, чтобы ознакомить «будущих крупных деятелей» со всеми особенностями кавказской войны, ну, и расползутся эти «украсители» по штабам да в ординарцы к генералам. Какая же в них польза, и с чем они ознакомятся? А послушали бы вы, что станут они рассказывать в Петербурге про наши дела не только барыням и барышням, а и важным чиновным сердцам, – просто потеха. Оттого, вероятно, в России государственные деятели менее знают о Кавказе, чем каждый привратник в Париже – об Алжире.

М. А. Ливенцов.Воспоминания о службе на Кавказе

в начале 1840-х годов // Русское обозрение. 1894. № 8. С. 344

Здешняя ресторация служит очень приятным местом общего сборища. В ней можно хорошо и недорого пообедать, а охотники до виста или бостона всегда найдут там себе партию. Комнаты ресторации убраны хорошо, зала ее обширна и очень удобна для танцев, которые в ней иногда и бывают. Словом: больные, выдержавшие карантин на горячих водах… начинают оживать и опять знакомиться понемногу с удовольствиями света. Однако ж на бале, который здесь был при мне, как-то все еще плохо клеилось, и в танцы пускались очень немногие. Зато игорные столы все были заняты. Видно, что господа выздоравливающие не совсем еще освободились от лени, которую нагоняют теплые ванны и серные пары, или, может быть, иные из них вздумали позаботиться также и о поправлении здоровья кошельков своих, которое от долгого пребывания на Кавказе весьма легко может расстроиться.

Заметки неизвестного // Московский телеграф.

1830. № 10. Июнь. С. 189—190

Вчера приехал фокусник Апфельбаум. На дверях ресторации появилась длинная афишка, извещающая почтеннейшую публику о том, что вышепоименованный фокусник, акробат, химик и оптик будет иметь честь дать великолепное представление сегодняшнего числа в восемь часов вечера, в зале Благородного собрания (иначе – в ресторации), билеты по два рубля с полтиной.

Лермонтов. Герой нашего времени. Журнал Печорина

С уходом «бонжуров» уменьшились у нас картеж и пьянство, прежде денежки этих господчиков ходили в обращении, а затем настало безденежье, жизнь в обрез, на маркитанскую книжку. А и право же лучше так: играют в банчишко или преферанс по маленькой, зато шулеришек не разводится. Покучиваем мы уже не из хлопушек шампанских и портерных, а кизлярка, чихирь да очищенное отдуваются, а то и спирт разведенный хлебаем: дешево и сердито! По-прежнему-то бывало: подавай им Клико да Эль-кок, портер, ликеры, цимлянским и пивом брезгали, чихирем ноги мыли, – вот как важно!

М. А. Ливенцов.С. 344—345

На крутой горе, где построен павильон, называемый Эоловой Арфой, торчали любопытные любители видов и наводили телескоп на Эльборус…

Лермонтов.Герой нашего времени. Журнал Печорина

Молодой Мартынов Николай (сын покойного Соломона Михайловича Мартынова, известного только потому, что он разбогател от московских винных откупов), служивший прежде в кавалергардском полку, перешедший оттуда в какой-то казацкий линейный полк, а потом оставивший совершенно службу, поехал на Кавказ лечиться. Там съехался он с Лермонтовым, с которым служил прежде.

А. Я. Булгаков.С. 711

Я прибыл в город Пятигорск в конце апреля месяца для пользования водами. По приезде моем в Пятигорск я остановился в здешней ресторации и тщательно занялся лечением.

Н. С. Мартынов 2. С. 587

Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск и вместе остановились на бульваре в гостинице, которую содержал армянин Найтаки. Минут через двадцать в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже переодетыми, в белом как снег белье и халатах. Лермонтов был в шелковом темно-зеленом с узорами халате, опоясанный толстым снурком с золотыми желудями на концах. Потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь. Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним».

П. И. Магденко.С. 530

Прибыв на Кавказ, в ожидании экспедиции, Лермонтов поехал на воды в Пятигорск. Там он встретился с одним из своих приятелей, который с давних пор бывал жертвой его шуток и мистификаций. Он принялся за старое, и в течение нескольких недель Мартынов был мишенью всех безумных выдумок поэта.

Е. П. Ростопчина – А. Дюма

По большей части он [Мартынов] носил белую черкеску и черный бархатный или шелковый бешмет или наоборот: черную черкеску и белый бешмет. В последнем случае это бывало в дождливую погоду – он надевал черную папаху вместо белой, в которой являлся на гулянье. Рукава черкески обыкновенно засучивал, что придавало всей его фигуре смелый и вызывающий вид. Он был фатоват и, сознавая свою красоту, высокий рост и прекрасное сложение, любил щеголять перед нежным полом и производить эффект своим появлением. Охотно напускал он также на себя мрачный вид, щеголяя «модным байронизмом». Неудивительно, что Лермонтов, не выносивший фальши и заносчивости, при всем дружеском расположении к Мартынову, нещадно преследовал его своими насмешками.

П. А. Висковатов. С. 425

Вообще тогда на Кавказе мало знали военную форму и нисколько ею не стеснялись, от младшего до старшего. О киверах и шляпах помину не было, ходили в шапках или папахах, а вместо форменной шпаги или сабли носили черкесскую шашку на ременной портупее через плечо. Глазу моему, привыкшему на севере к стройной формальности, странно было видеть такое разнообразие и даже иногда фантастичность военных костюмов.

Г. И. Филипсон.С. 375

Мартынов служил в кавалергардах, перешел на Кавказ в линейный казачий полк и только что оставил службу. Он был очень хорош собой и с блестящим светским образованием. Нося по удобству и привычке черкесский костюм, он устраивал вкусы горцев и, само собой разумеется, тем самым навлекал на себя насмешки товарищей, между которыми Лермонтов по складу ума своего был неумолимее всех.

Н. И. Лорер. Стб. 457

Недалекий, но, в сущности, очень добродушный и безобидный человек, Мартынов любил пооригинальниать, порисоваться, обратить на себя внимание.

Д. И. Абрамович. Т. 5. С. СХV

Видно было, что этот человек [Мартынов] с силой и энергическим, замечательно твердым характером. Образован он был весьма хорошо, манеры вполне изящные. Это был джентльмен в полном смысле слова.

А. Пирожков.С. 474

Уверение г. Пирожкова, что Мартынов был человеком с сильным энергическим характером, едва ли верно: Мартынов, наоборот, был довольно бесхарактерный и всегда находился под чьим-либо посторонним влиянием.

И. А. Арсеньев. С. 354

Этот Мартынов служил прежде в кавалергардах, по просьбе переведен в Кавказский корпус капитаном, в феврале месяце отставлен с чином майора, и жил в Пятигорске, обрил голову, оделся совершенно по-черкесски и тем пленял или думал пленять здешнюю публику.

П. Т. Полеводин.Письмо от 24 июля 1841 г. //

(Здесь и далее цит. по: Литературное наследство.

М.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 58. С. 489—492)

Из числа молодежи тамошнего водяного общества находился некто Мартынов, отставной артиллерист, редкий стрелок. Едва появился он в том краю, как своими странными манерами, неуместными выходками и, как видно, даже ограниченностью ума навлек какое-то особое чувство на душу поэта, который сначала начал тайно, а потом уж и явно над ним насмехаться, давал ему разные эпитеты, как, например, «Montagnard au grand paignard» (горец с большим кинжалом), и это было не без причины, Мартынов всегда носил на себе бурку и имел пистолет.

А. П. Смольянинов.Дневник //

Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 45—46. С. 722

В сущности, добродушный человек, он, при огромном самолюбии, особенно когда оно было уязвлено, мог доходить до величайшего озлобления. Уязвить же самолюбие его было не очень трудно. Он приехал на Кавказ, будучи офицером Кавалергардского полка, и был уверен, что всех удивит своею храбростью, что сделает блестящую карьеру. Он только и думал о блестящих наградах. На пути к Кавказу, в Ставрополе, у генерал-адьютанта Граббе, за обеденным столом, много и долго с уверенностью говорил Мартынов о блестящей будущности, которая его ожидает, так что Павел Христофорович должен был охладить пылкого офицера и пояснить ему, что на Кавказе храбростью не удивишь, а потому и награды не так легко даются. Да и говорить с пренебрежением о кавказских воинах не годится.

П. А. Висковатов. С. 351

К нам на квартиру (в 1839—41 гг.) почти каждый день приходил Н. С. Мартынов. Это был очень красивый молодой гвардейский офицер, блондин, со вздернутым немного носом и высокого роста. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел под фортепиано романсы и полон надежд на свою будущность: он все мечтал о чинах и орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина. После он уехал в Гребенской казачий полк, куда он был прикомандирован, и в 1841 году я увидел его в Пятигорске. Но в каком положении! Вместо генеральского чина он был уже в отставке майором, не имел никакого ордена и из веселого и светского изящного молодого человека сделался каким-то дикарем, отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, мрачный и молчаливый.

Я. И. Костенецкий. С. 114

Каждый из приезжающих аристократов создавал себе по нескольку азиатских туалетов. И действительно, чудны были костюмы многих из них, в особенности для верховой езды.

М. Я. Ольшевский.С. 353

Лучшая, приятная для меня прогулка была за восемнадцать верст в Железноводск, само название говорит, что там железные ключи; их много, но самый сильный и употребительный № 8, который вместе с другими бьет в диком лесу; между ними идет длинная, прорубленная аллея. Здесь-то в знойный день – истинное наслаждение: чистый ароматический воздух и ни луча солнечного. Есть несколько источников и на открытом месте, где выстроены казенные домики и вольные для приезжающих. Виды здешние не отдалены и граничат взор соседними горами; но зато сколько жизни и свежести в природе. Как нежна, усладительна для глаз эта густая зелень, которою, как бархатом, покрыты горы.

Н. Ф. Туровский.С. 156—157

По дороге от Пятигорска к Железноводску красиво разбросалась и существует давно уже колония шотландцев, от чего называется Шотландкою; чистые, на немецкий манер, домики имеют садики и огороды, и вся постройка тонет в зелени садов. Зажиточные колонисты, часто отдают свои домики под пикники, устраиваемые наезжающими сюда семействами из Пятигорска. Подобных розцентифолий, какие я рвал в Шотландке, мне не случалось видеть нигде… Жители живут в довольстве и покое, но лет десять тому назад подвергались набегам горцев.

Н. И. Лорер.Стб. 457

На половине пути лежит немецкая колония, называемая Шотландкой; она крестообразно пересечена двумя улицами; на самой середине, под навесом, стоит пушка и боевой ящик, так что если бы вздумалось заглянуть сюда черкесам, как то и было, то одной пушкой по всем направлениям можно их засыпать картечью. В колонии вы найдете дешевый и вкусный обед.

Н. Ф. Туровский.С. 157

В конце июля большая часть посетителей (Пятигорска) перебралась в Кисловодск, там чудная местность, воздух живительный. Кисловодское ущелье представляет одну из прелестнейших картин, возвышенности тенистые, ручей с шумом падает с плиты на плиту, соединяется с другими ручьями и втекает в Подкумок, прорезывающий широкую долину; на берегу ручья на холме – ресторация и несколько красивых домиков. Свежесть трав так необыкновенна от влаги и от тени! Далее в стороне от ущелья тянется в одну линию слобода, где всякая конурка, всякий чердак заняты посетителями. Но главная приманка в Кисловодске – славный источник Нарзан, по-черкесски Богатырская вода. Ключ кипит в полном смысле слова, выбивает белую пену, клубится, поднимает воду на полсажени глубиною. Вода эта живит, подкрепляет, возбуждает аппетит, пьют ее по шестнадцати стаканов в день, не ощущая никакого отягощения в желудке: охотники пили ее с кахетинским или с донским вином. Кто пил нарзан несколько недель сряду, тому трудно расстаться с ним.

А. Е. Розен.С. 255

(О Кисловодске). То, что называлось городом, состояло из нескольких улиц, с турлучными (плетневые, обмазанные глиной. – Е. Г.) маленькими домиками, принадлежавшими офицерам и солдатам гарнизона; там были две роты и штаб-квартира линейного батальона. На бастионах маленькой крепостцы было несколько орудий, из которых едва ли когда-нибудь стреляли. Возможность открытого нападения на Кисловодск едва ли кому-нибудь приходила в голову…

Г. И. Филипсон.С. 173

Для военной молодежи, особенно из зажиточных дворянских семейств, «минеральные воды» служили местом разгула. Как велико было там потребление не только «кахетинского», т. е. местного кавказского, но и других иностранных вин, видно из «Щота», поданного товарищу Лермонтова Н. С. Вяземскому в 1838 г. кисловодским «купцом Найтаки»: 27 июля князю было отпущено 4 бутылки «ренвейну», 1 – «виндерграфу», 2 – «шампанскова» и два фунта восковых свечей, всего на 68 руб., 28 числа – 5 бутылок «виндерграфу» и 1 – «ренвейну», на 23 рубля; 29 числа – 1 фунт «шыколаду» за 4 р.; 30-го – 1 бутылка «виндерграфу» – 3 рубля; 1 августа – 5 фунтов восковых свечей, 3 ящика «пахитос», 1 бутылка шампанского «креман» и 1 бутылка рому, всего на 75 р. 50 к.; 4-го отпущено 3 бутылки того же шампанского за 54 р., 2 фунта восковых свечей за 5 р. и т. д. Усиленное потребление восковых свечей выдает, что попойки у Вяземского (за 8 дней на вино, лакомства и свечи истрачено 232 р. 50 к.) сопровождались картежной игрой по ночам.

С. Дурылин.«Герой нашего времени» Лермонтова.

М.: Учпедгиз, 1940. С. 236—237

В альбоме кн. Н. С. Вяземского, товарища Лермонтова и по школе гвардейских подпрапорщиков, и по службе на Кавказе, сохранился лист: «Подписка на бал, даваемый 13 числа августа 1838 г. в субботу в Кисловодске». В подписной складчине на бал участвуют Лев С. Пушкин, брат поэта, кн. А. А. Суворов, кн. Голицын (вероятно Вл. С., знакомец Лермонтова), кн. Гагарин и другие представители офицерской аристократии. Тот же Вяземский, организатор подписки, сохранил отчет в израсходованной на бал сумме. Освещение стоило – 207 руб. 75 коп.: «За 500 плошек – 110 (рублей). За освещение залы и столовой – 93 р. 75 к.; 10 фунтов свеч сальных – 4 руб.» Бал затянулся: «прибавлено на окны – 15 фу(нтов) свечей – 37 руб. 50 к.; переменены люстры и на окны – 30 фу(нтов) – 75 р.; на фонари выдано 4 фу(нта) – 10 р.» Далее идут крупные расходы: «70 персон ужин – 700 рублей; угощение чаем, мороженым и фруктами – 190» и более скромные «прислуги 15 человек – 84; за залу – 56». На балу было выпито вина 61 бутылка (шампанское разных сортов, рейнвейн, сотерн, мадера, малага, мозельвейн и т. д.) на 442 рубля. Прибавив к этим расходам небольшие: «садовнику дано – 21, за дрожки в Пятигорск – 6 р.» и какой-то «особо поданный счет» в 89 р. 30 к., получаем общую сумму расходов – 1919 р. 05 коп. серебром. Вот в какую крупную, особенно для кавказского захолустья, сумму, равную годовому оброку с нескольких деревень, обходился подписной бал на водах, превращавший убогую «ресторацию» в пышное «благородное собрание».

С. Дурылин.С. 227—229

Но не одни танцы развлекали пятигорское «водяное общество» в сезон 1841 года, любимейшим его времяпрепровождением была картежная игра, не прекращавшаяся с утра до ночи и с ночи до утра. На воды приезжали не только больные, но и здоровые люди, которым некуда было девать времени и денег, – люди, любившие пожить и считавшие тот день потерянным, когда они не участвовали в игре. К числу последних принадлежали два русских князя, ревельский барон, несколько богатых уральских заводчиков и наезжавший в Пятигорск неоднократно известный игрок своего времени, полковник английской службы сэр Генри Мильс.

П. К. Мартьянов 1. Т. 2. С. 94

Часто устраивались у нас кавалькады… Обыкновенно уезжали мы в Шотландку, немецкую колонию в 7 верстах от Пятигорска, по дороге в Железноводск. Там нас с распростертыми объятиями встречала немка Анна Ивановна, у которой было нечто вроде ресторана и которой мильх и бутерброды, наравне с двумя миленькими прислужницами Милле и Гретхен, составляли погибель для l’armée russe (русской армии. – Фр.).

Н. П. Раевский.

Цит. по: Мартьянов П. К. 1Т. 2. С. 45

Образ жизни Лермонтова в Пятигорске, по рассказу В. И. Чиляева, был самый обыкновенный и простой. Ничто не напоминало в нем поэта, а скорее помещика-офицера с солидною для Кавказа обстановкой.

П. К. Мартьянов 1. Т. 2. С. 94

В мае месяце я по случаю болезни отправился в Пятигорск для пользования минеральными водами. Вскоре приехал туда и Лермонтов, возвратившийся туда уже из Петербурга. В Пятигорске знакомство мое с Лермонтовым ограничилось только несколькими словами при встречах. Сойтиться ближе мы не могли.

Во-первых, он был вовсе не симпатичная личность, и скорее отталкивающая, нежели привлекающая, а главное, в то время, даже и на Кавказе, был особенный, известный род изящных людей, людей светских, считавших себя выше других по своим аристократическим манерам и светскому образованию, постоянно говорящих по-французски, развязных в обществе, ловких и смелых с женщинами и высокомерно презирающих весь остальной люд, которые с высоты своего величия гордо смотрели на нашего брата армейского офицера и сходились с ним разве что только в экспедициях, где мы, в свою очередь, с презрением на них смотрели и издевались над их аристократизмом. К этой категории принадлежала большая часть гвардейских офицеров, ежегодно тогда посылаемых на Кавказ, и к этой же категории принадлежал и Лермонтов, который сверх того, и по характеру своему не любил дружиться с людьми: он всегда был едок и высокомерен, и едва ли он имел хоть одного друга в жизни.

Я. И. Костенецкий.С. 112

…Утром, часов в девять, явились в комендантское управление. Полковник Ильяшенков, человек старого закала, недалекий и боязливый до трусости, находился уже в кабинете. При докладе плац-адъютанта о том, что в Пятигорск приехал Лермонтов со Столыпиным, он схватился за голову обеими руками и, вскочив с кресла, живо проговорил:

– Ну, вот опять этот сорвиголова к нам пожаловал! Зачем это?

– Приехал на воды, – ответил плац-адъютант.

– Шалить и бедокурить! – вспылил старик, – а мы отвечай потом!.. Да у нас и мест нет в госпитале, нельзя ли их спровадить в Егорьевск?.. а?.. Я уже не знаю, право, что нам с ними делать?

– Будем смотреть построже, – проговорил почтительно докладчик, – а не принять нельзя, у них есть разрешение начальника штаба и медицинские свидетельства о необходимости лечения водами.

– Ну, позовите их, – махнул рукой комендант, и Столыпин с Лермонтовым были введены в кабинет.

– А, здравствуйте, господа, – приветствовал их нахмуренный представитель власти, сделав шаг вперед, – зачем и надолго ли пожаловали?

– Болезнь загнала, господин полковник, – начал было речь Лермонтов, но Ильяшенков, желая выказать строгость, перебил его словом «позвольте!» – и, обратившись к Столыпину, сказал:

– Вы – старший, отвечайте.

Столыпин объяснил причину прибытия и подал медицинское свидетельство и рапорт о дозволении лечиться в Пятигорске. Его примеру последовал и Лермонтов.

Комендант, прочитав рапорты, передал их плац-адъютанту с приказанием представить их в штаб, а молодым людям, пожав руки, сказал:

– Хотя у меня в госпитале и нет мест, ну, да что с вами делать, оставайтесь! Только с уговором, господа, не шалить и не бедокурить! В противном случае вышлю в полки, так и знайте!