Сокровища Каялы

скачать книгу бесплатно

В смычке цепи всего шестьдесят семь звеньев. Замковое звено соединяет двадцати пяти метровые отрезки, кои и называются смычками. Смычка весит тысячу четыреста двадцать восемь килограммов. У Каялы два якоря, левый и правый. Каждый якорь несёт десять – двенадцать смычек. Длина одной якорь цепи Каялы – 272 метра. Другая цепь длиной 268 метров. Вес одной цепи – семнадцать тонн. Другая цепь весит 16 тонн 750 килограммов. Пятьсот тридцать шесть метров цепей я стравил под штевень стоящего у причала судна. Портовые власти моих манипуляций не заметили. Ночью в цепных ящиках уложил сокровища на освобождённое дно ящиков без цепей. Глупая читательница ничего не понимает и не помнит, но понимает умный, любезный и любознательный читатель. Помнит, читатель: цепных ящиков на Каяле – два! В каждом пустом цепном ящике я разместил по 67 мешков с ценностями, украденных у контрабандистов. Черные золотые изделия, мешки, чёрные золотые слитки укрыл брезентом. Сверху бросил деревянные кресты-распятия, сделанные из ливанского кедра.

Утром следующего дня дал команду боцману выбирать якорь цепи, по очереди. Боцман находился наверху, на баке, у пульта брашпиля. Я – внизу сам укладывал якорь цепь обгалдером, в тёмном, тесном цепном ящике. Четыре смычки якорь цепей укрыли сокровища, надёжней не придумаешь! Сверху уложились ещё семь-восемь смычек. Моряки знают: при постановке судна на якорь вытравливают четыре-шесть смычек! К тому же в цепные ящики редко кто заглядывает. Мои сокровища на семь лет, до большого ремонта судна были спрятаны, похоронены лучше, чем у мафии в гробах! Кто не знает, что такое обгалдер, пусть поработает с ним, растаскивая двадцатикилограммовые звенья якорь цепи. Неуч вспотеет, навсегда запомнит это слово!

В Лейшонше мы разгрузили палубный караван в 600 пакетов. Вытащили из первого шельтердека 150 пакетов, выгрузили из 1-го твиндека 350 пакетов. Триста пакетов выкинули из твиндека номер пять. Затем направились в испанский порт Марин, что недалеко от порта Виго. От Лейшонша до Марина – девяносто миль. Часов семь вдоль побережья на север топать.

В порт Марин «Каяла» пришла 13 февраля 1995 года. Несчастливая дата! Капитан-зомби не отстал от третьего помощника. Проходя бухту Виго, Маарулал обвинил Парисова в некомпетентности. Не в ту сторону повернул штурман, расходясь со встречным судном! На третьего штурмана в Балтийское пароходство ушла «телега». Капитан заявил: Парисов едва не посадил Каялу на камни! Я понял, что мафия что-то замышляет. В Марине мы должны были выгрузить 3350 пакетов пиленого бразильского леса. Выгрузки меня, богатого человека, не интересовали. Мне надо было сматывать удочки, рвать когти, пока мафия не добралась до четвёртого трюма. Четвёртый трюм мы должны были выгружать в портах Вила Гарсия (Вильягарсия) и Эль-Ферроль. Остатки груза – в порту Сантандер. Но я так далеко не планировал. Вечером, вместе с капитаном-зомби, напившись пьяным в меру, чтобы соображать, я затеял драку с третьим механиком. Механик не потреблял алкоголь. Он был подшит эспералью, о чём у него был документ, который он мне как-то показывал. Механику нельзя было пить под страхом смерти! Третьего механика я обвинил в том, что он пьян, заломил ему руки. Пьяный старпом притащил трезвого механика в каюту капитана. В вопросах дисциплины капитан Магасов слушался меня беспрекословно. В моём дневнике на следующий день появилась запись: «15 февраля 1995 года. Третий механик был пьян».

Пьяный старпом, с пьяным капитаном еле соображая из-за алкоголя, составили бумагу на трезвого третьего механика. Трезвый механик с ужасом взирал на хмельных командиров, обвинявших его в пьяном образе жизни. 15 февраля 1995 года на сретение Господне отправил я трезвого механика из порта Марин в Санкт-Петербург, как ненужного, безнадёжного пьяницу! Через день-два ожидал: пароходство отзовёт старпома с «Каялы»! Но в пароходстве поверили в мою бумагу, а в бумагу про эспераль не поверили. Не поверили третьему механику и в экспертизу состояния крови, в которой не было алкоголя на данное число. Экспертиза была испанская. Экспертизу, обиженный до глубины души механик, успел сделать в Марине. На обиженых – воду возят! В России заморские, иноземные экспертизы не действительны! Как понял, как теперь известно: у нас в России кто первый обвинит противника в пьянстве, воровстве или в беспутстве, тот и выиграл! Осечка! С «Каялы» меня не списывали! Мафия чего-то или что-то выжидала. Теплоход «Каяла» оставили в Марине, поставив на отстойный причал. Тянулось время без выгрузки. Я запаниковал. Надо было что-то делать, чтобы в пароходстве обратили внимание на бардак на странном мафиозном теплоходе! Надо было действовать, чтобы меня списали, уволили из пароходства! Я больше не хотел быть моряком, не хотел работать! У меня появилось резкое отвращение ко всяким работам. Зачем богатому работать? Пусть глупая прислуга работает и пашет!

Вскоре в моём дневнике появилась запись о травмах: «24 февраля 1995 года. Четвёртый штурман Шалев. Перелом предплечья». Перелому предшествовала моя провокация, которую провёл в отношении своих штурманов. Как опытный и мудрый инквизитор в течение недели я стравливал третьего помощника капитана Парисова Валерия Фёдоровича и четвёртого помощника Шалева Сергея Олеговича, выдумывая провокационную чушь о профессиональной пригодности подопытных штурманов. Наконец они подрались и Парисов сломал Шалеву предплечье. 24 февраля 1995 года Шалева я отправил в больницу порта Марин. Бардак был налицо. Но ингушу-чеченцу капитану Магасову было всё равно. С Магасовым я скандалил, но он не просил мне замены. Я чувствовал: ослабевший ступор после общения с Даргавсом и Магасовым усиливается! Доктору-Окурку Даргавсу я обещал оторвать голову. Об этом наутро, опасливо оглядываясь, рассказывал мне приятель-цыган, начальник радиостанции Патвеев, по кличке «Ба Ку». Цыган Ба Ку с испугом говорил, что я обозвал Даргавса «тупым осетинским чеченцем с раздвоенным змеиным языком». Оскорблённый Даргавс обещал в Питере с помощью земляков разобраться со мной по-серьёзному. Я отвечал начальнику-цыгану, что не помню своих слов, хотя в тот день водки выпил совсем мало. Пришлось вновь обратить внимание на свою заторможенность, на свой ступор.

Ступор, в каком-то смысле, был мне на руку. Оставаясь якобы в состоянии прострации, фиксировал все действия контрабандистов. Банду поставил на счётчик, контролировал контрабандистов каждую секунду. В моём кармане лежала калька, где почерком Даргавса было начертано:

Вакулян Азиз Ильич, генерал-лейтенант ГРУ, Москва.

И московский номер телефона. Отсюда следовало: на этой войне с контрабандистами я не мог воскликнуть, воодушевляясь,

– Ребята! не Москва ль за нами?

Поганая Москва была за ними. За погаными. Имя генерала было какое-то прошлое, айзербайджанское, зороастрийское, персидское. Фамилия армянская, а отечество – русское. Координаты генерала понадобились какому-то имаму, и какому-то бен Ладену. Кремлёвский горец обеспечивал переброску в Чечню ста миллионов долларов для террористов, сиречь для чеченцев-повстанцев. Доллары были нужны для борьбы с русскими. Деньги, как знает глупая читательница, находились в четвёртом трюме теплохода. Находились. А где они находятся, знает только умненький читатель и воинствующий, хитрый старпом с Каялы. Баба-цензор-психолог, умная представительница российских спецслужб, любительница чтения чужих писем прочтёт в моём дневнике нижеприведённую запись: «Порт Марин. Двадцать шестое февраля 1995 года. Второй штурман Дубовский свихнулся».

Все беды из-за меня! Это я спровоцировал Дубовского! 25 февраля 1995 года я пошёл ва-банк, я спросил второго помощника Дубовского,

– Заметили Вы странную погрузку четвёртого трюма? Трюм по-хитрому изолировали!

Через три часа вечером в двадцать часов с пеленгаторной палубы я наблюдал, как Дубовский, показывая на четвёртый трюм, рассказывает об этой странности капитану-зомби и Гиппокриту-Окурку. Гиппокрит пригласил Дубовского попить с ним чаю. На следующее утро второй помощник сошёл с ума. Он стал удивительно агрессивен. Моряк напал на радиооператора и начальника радиостанции. Радиооператора звали Сергеем Геннадьевичем Началовым. Он был родственником Шверубовичу Василию Ивановичу, народному артисту СССР. Начальник радиостанции Патвеев, по кличке «Ба Ку», был родственником академику Российской академии наук Матвееву Виктору Анатольевичу. Не обращая внимания на высокопоставленных родственников, Дубовский с мачете гонялся за судовыми радистами. Когда связисты пробегали мимо меня, я шепнул им,

– Ребята, это не сумашедствие!

Приятели-радисты не захотели меня слушать и забаррикадировались в радиорубке. Дубовский не смог выбить дверь. Странный сумасшедший выбросил мачете и стал ронять за борт корабельную мебель. Старпома сумасшедший не трогал, доктора Гиппокрит-Сильвера испуганно избегал. При виде капитана Магасова грузовой помощник силился что-то сказать. Из глаз его катились слёзы, изо рта вырывалось клокотание. Штурман отворачивался от российского капитана, продолжая громить судно. Тараща сумасшедшие глаза, он крошил всё, что попадалось у него на пути. Скрутив невменяемого штурмана, сняли агрессию. Гиппокрит успокоил его уколом. Успокоенный микстурой лицемера, штурман Дубовский всю ночь простоял на причале, не желая подниматься на борт российской опасной шпионской посудины. Таких сумасшедших я ещё не встречал. 27 февраля, днём, перед отправкой в Санкт-Петербург, он был почти нормален. Вероятно, мафиозная микстура ослабила своё действие. Дубовский, как потерявший волю человек, отдал на суд капитана Магасова и врача Даргавса тетрадку своих стихов. Я с ненавистью наблюдал за отравителями-критиками. Часы времени приближали двадцать первый век. Время теплохода «Каяла» било пять склянок. Спустя десять минут после пяти склянок, 27 февраля 1995 года в 22 часа 40 минут Дубовского посадили в машину судового агента. Сумасшедшего судоводителя без сопровождения отправили самолётом в Санкт-Петербург. Судовой врач Даргавс-Окурок в этапном эпикризе приписал: сумашедствие возникло на основе сочинения безграмотных стихов! Старая нация Даргавса, древняя национальность с детским мировоззрением пещерного человека отправляла поэта-морехода назад, в прошлое. Кожей я ощущал, как стонет Русь от поганых!

Второго марта 1995 года в день рождения главы Федеральной службы контрразведки Российской Федерации, в день рождения Сергея Вадимовича Степашина, в ночь его сорока трёхлетия я решил поделиться информацией с российскими спецслужбами (не с Патвеевым Фомой, естественно). Вовремя одумался. Степашин родился в тот год, когда советские сатрапы травили Сталина. На теплоходе «Каяла» российские сатрапы Степашина травили мой экипаж. Ожидая, что следующая, после отравления Дубовского, будет моя очередь, стал осторожен в вопросах питания. И не заметил, как утром пятого марта сумасшедшую микстуру мафиози всё-таки мне подлили! Хотя в кают-компании я съел только кусочек сыра и выпил глоток чая! Вот тут я обозлился. Хотел симулировать сумашедствие, а меня кинули! Злой и ещё нормальный решил подключить к этому бардаку Интерпол, что было для меня чрезвычайно опасно. Утром пятого марта чувствуя, что схожу с ума, у меня, как и у Дубовского начинает съезжать крыша, заявил мастеру: сбегаю в город попить местного пива, устал от судовой суеты! Не дожидаясь ответа, сбежал по трапу на берег. Вслед неслись протестующие крики капитана-мафиози. Я решил срочно отправить сообщение в Интерпол, несмотря на смертельную опасность, исходящую от кавказско-русской мафии. Самой жестокой в мире мафией управлял московский, кавказский генерал ГРУ. Кремлёвский горец. Надо быть сумасшедшим, чтобы воевать с Кремлём! Я сошёл с ума пятого марта, через сорок два года после убийства сатрапами тирана Сталина.

Я шёл по направлению к выходу из порта Марин, хлебая из бутылочки воду, стараясь вызвать рвоту. Сумасшедшая микстура действовала сильнее. Психическое состояние моё резко ухудшалось. Я молился, обращаясь к Богу отцу, Богу сыну и Богу Святому духу. Молил я богов защитить меня от Магомета, Аллаха и от российских спецслужб. Я уверял православного бога: азиатские боги и российская военная разведка поддерживают неправое дело!

Сумасшедший бред

Боги услышали и в белом одеянии опустились на землю. Вокруг побелело. Шатаясь, как Дубовский заливаясь слезами, я шёл к выходному турникету по причалам испанского порта Марин. Слева и справа меня поддерживали, охраняли, сопровождали православные боги. В ногу со мной шагали Бог отец Саваоф и Бог сын – Иисус Христос. Бог отец в правой руке держал Библию. Над моей головой с восторженным, воодушевляющим меня писком носился Божий дух. Богородица, стоя в сторонке на отстойном причале у старинной швартовой пушки, осеняла мой путь Крестным знамением. Я шёл с мыслью наказать неверных!

На выходе из испанского порта Марин ослепительно белую дорогу загородил седобородый, величавый Аллах – бог Ислама. За Аллахом высился небритый, здоровенный, волосатый как Голиаф, рыжий и косматый весь красный, как загорелая кожа, величественный пророк бога Аллаха – Магомет. Рядом с Магометом в цыганском обличье зыркала глазами его дочь, очаровательная цыганка Фатима. Появившись после христианских богов, бог Ислама и его пророк занялись, прежде всего, террором. Террористы начали меня терроризировать. Их действия ничем не отличались от действий конкистадоров, ранних христиан-испанцев по отношению к индейцам при освоении Америки. Христианин Христофор Колумб продал в рабство всё население открытых им земель! Аллах не придумал ничего нового. Коран начал толковать так, чтобы оправдать террор. Всевышний бог мусульман зачитывал сифаты. Сифаты это устав воинственного мусульманина. Аллах тыкал меня ниже пояса первым томом Корана, предлагая интимно обрезаться. Я должен был принять магометанство и стать рабом Ислама! Вырвав Коран из рук исламиста, я начал тыкать этим букварём террориста в аллахову харю. Старпом заставлял Аллаха принять православие! В Коране для правоверных я нашёл лазейку, как переориентироваться и стать православным мусульманином! Правоверно предложил я богу Ислама свиное сало кошерного засола. Я утверждал: сало полезно для правоверных мусульман! Я втолковывал бусурманскому богу: сало для правоверных мусульман солят видимые бойцы Аллаха! Мои крамольные слова подвигли Аллаха к мести. Услыша такой еретизм бог Ислама взалкал моей смерти.

– Махмуд!

– закричал Аллах Магомету,

– Обойди его сзади!

Магомед-Махмуд со вторым томом Корана сделал выпад против флангов. Пророк Магомет-Мухаммад оказался грамотнее Аллаха. Кроме второго тома Корана он держал в руке пачку агитационных листовок-хадисов. Хадисы, сунна пророка Магомета испугали православных богов. Христианские боги в страхе попятились. Бог отец от страха выронил Библию. Магомет, подняв хадисы как знамя, направился ко мне, намереваясь обойти с тыла. Второй том Корана Магомет нёс как булаву.

– Не дрейфь, православные!

– закричал я,

– Не трусь! Христос! Аллаху – джихад! Аллаха – в амбар! Бог отец! Взрывай кварковую бомбу! Сарынь на кичку!

– сумасшедший старпом бросился на исламских и магометанских богов. Аллаха я отбросил сразу. Ударившись виском о портальный кран, Аллах упал, выронив сифаты. Исламский бог, растеряв сифаты, впал в неверие, в куфр! С Магометом завязалась затяжная борьба. Я стал изнемогать, ибо велик и силён основатель Ислама – Магомет!

– Помогите!

– хрипел я, обращаясь к православным богам, сбрасывая с себя Магомета. Ударив пророка о брусчатку причала, выбил из его рук второй том Корана. Отобрав у Магомета сунну, я вынул засапожный нож. Махмуд отбил лезвие ударом ноги! Пророк Аллаха рассвирепел и обрёл второе дыхание. Махмуд схватил меня за шею. Закрылось небо, погас белый свет над моею землёю!

– Помогите же, мать вашу, в четыре господа бога душу святого духа кресто мать..,

– засипел и захрипел я, обращаясь к богам православия. Я задыхался: Мухаммед сдавливал горло исламской ручищей! Ожидая помощи от богов, с трудом отвернул голову в сторону от первичного террористического запаха, который источал близкий ко мне рот Магомета. Страдая от отвращения, ударил чужого пророка в промежность. В рот. Мухаммед взвыл и упал. Но вскочил, расставив руки, бросился в атаку. Руки пророка Магомета напоминали два железных крюка. Крюками он собирался меня обхватить.

– Если ему это удастся,

– подумал я,

– Я погиб. В азиатских руках Магомета силы больше, чем в моих! Для безопасности надо держаться от курейшита подальше, не то он сдавит смертельно!

Растопырив пальцы, я вытянул свои руки вперёд, рассчитывая рубануть рёбрами ладоней по мусульманской шее Магомета или по его исламскому величавому лицу. Мне было известно, как это делается: я изучил в войсках Дяди Васи тонкости западных единоборств! Магомет приближался. Отступив на шаг назад, я обошёл его сбоку. Исламист бросился на меня. Я нацелился рубануть по-восточному: по его переносице, ребром ладони. Но Магомет знал хитрости восточного дзю-до! Усвоил араб и коварность китайско-японского каратэ. Курейшит в броске перехватил и выкрутил мою руку. От боли в моём мозгу мелькнуло видение чёрной дыры, уходящей на бешеной скорости в ночь. Я начал падать вниз, увлекая Магомета за собой. Плечи свела жуткая боль. Прежде чем коснуться земли, сумел выпростать правую ногу и нацелиться ею в жирный, восточно-азиатский живот мусульманского пророка. Магомет вот-вот должен был рухнуть на меня всей тяжестью. Как только его ноги оторвались от земли, подался назад, изо всей силы пнул в ближневосточное, ненасытное брюхо фанатика. Махмуд с жутким воплем перелетел через мою голову. Араб грузно рухнул на брусчатку причала. Я обернулся, но мне не удалось схватить курейшита ни за шею, ни за плечо. И Магомет не смог меня достать. Он барахтался на причале, а я наотмашь рубил обеими руками магометанскую рожу могучего и величавого исламиста. Ребро правой ладони попало Махмуду по губам, рассекло их в кровь. Левое ребро угодило по челюсти, по кадыку. Я растопырил пальцы, намереваясь выбить Магомету глаза, но он дёрнул головой. Удар пришёлся в небритую, прыщавую щеку фанатичного пророка хитрого Аллаха. Махмуд пытался встать. Я, изловчившись, прыгнул на него. Исламист выгнулся дугой. Его нехристианский образ оказался в четырёх вершках, в одной пяди от моего колена! Коленом вмазал по магометанской челюсти. Ногу пронзила жуткая боль. Показалось, будто сломал коленную чашечку. Пророк Ислама плюхнулся на пятую точку, но всё ещё не терял надежды встать. Выпрямившись, пересиливая боль в коленке, я ударил его ногой по мусульманскому лицу. Этого было достаточно. Величественный пророк Аллаха, могучий Магомет был практически вне игры. Основатель Ислама встал на четвереньки, ничего не соображая. Во время битвы я успел заметить: ни Христа, ни Бога отца рядом не было! Нахальная, в одежде настырной цыганки черноглазая, вертлявая Фатима, с опасной бритвой в руке, теснила скромную, одетую в ситцевый сарафан Богородицу Марию. Теснила цыганка Пресвятую деву к краю пристани! Отступая, Мария остановилась и радостно посмотрела на меня с раскрытым от удивления ртом. Остановилась и Фатима также раскрыла рот от удивления. Фатима увидела, что я победил Магомета! В глазах наглой Фатимы промелькнул страх!

Побеждает один! На поле битвы я не увидел ни одного православного мужчины-ангела или православного мужчины-бога. Перепуганные лица Иисуса Христа и Бога отца робко выглядывали из-за ржавого, рыже-белого портального крана. От христианских богов несло трусостью! Возле робких богов божьим, храбрым духом не пахло! Божьего духа в окрестностях не оказалось! В католической Испании Божий дух не исходит от Бога сына. В испанском, католическом порту Марин Божий дух не исходил даже от Бога отца!

– Где ты, дух Божий?

– обеспокоился я, озираясь. Стенающий Божий дух стремительно, но опасливо носился в отдалении над водою, над акваторией католического порта Марин. Дух издавал гнусавые, панические вопли на испанском и старославянском языках. Эхо безвольных воплей Божьего духа металось по причальным стенкам, отражалось от мрачных громад корпусов складских помещений, усиливая панику в порту, в местах, где затаились робкий Саваоф и слабосильный Христос. Иногда прорывался хищный рык Божьего духа на кастильском наречии. Доносился грозный рёв русского рукопашного мата. Затем вновь слышались трусливый испанский вой и слезливое старославянское причитание. Никому не нужные Библия, первый том Корана, листки листовок-хадисов валялись на поле битвы. Второй том Корана поднимал, обретая сифаты, отвергая куфр, Великий бог Ислама – Аллах. Я понял: христианские боги меня покинули! Бросили! Один лишь малолетний, совершенно самостоятельный Бог Дух Святой, который исходил от меня, гордо реял над головой и пищал что-то воодушевляющее. Земных богов надо было выручать! Осознав, что трусливое католичество и немощное православие испугалось сильного, наглого магометанства я стал надеяться только на себя!

Трусиха-читательница! Закрой книгу! Не вмешивайся баба, когда боги дерутся! Пророк бога Аллаха величественный Магомет, стоя на карачках, тряс головой, подбирая листовки-хадисы. Махмуд был сделан из железа и меди! Сила Аллаха и его пророка велика! Магомет и Аллах миллионы мужчин и женщин пять раз в день ставят раком! Не спорь с Магометом! Магомет, собрав сунну, схватил меня за пяту, за щиколотку. Сзади одной рукой за горло автора этих строк ухватил очнувшийся от куфра исламский бог Аллах. Аллах набросился на твоего непокорного слугу, бесстрашный читатель, тотчас, как только очухался. Держа одной рукой сунну, зажав второй том Корана под мышкой, другой рукой сребробородый Аллах старался выдавить мне глаза. Задача Аллаха и Магомеда была в том, чтобы сбросить гяура с причальной стенки континента. Надо было сбросить шурави в Атлантический океан! Бой шёл за долготу. Магометанам удалось вытеснить меня за 525 минуту к западу от Гринвича. Это составило восемь градусов сорок пять минут. Аллахо-магометане топили меня в акватории порта Марин, по сути – в Атлантическом океане. Как я очутился на континенте, на долготе в 522 минуты – не помню. Дважды отбрасывал мусульман за долготу города Понтеведра, за рокадную железную дорогу Лиссабон – Порту – Ла-Корунья. Было время, погнал азиатов на восток, вверх, против течения реки Гвадалквивир! На долготе Валенсии сбросил курейшитов в Средиземное море. Они вновь выбрались на берег! В битве на реке Горгос отбросил исламистов за нулевой градус долготы. Гринвич был мой! Время было за меня! Но между мысом Сан-Антонио и мысом Нао потерял я сознание и вновь очутился на долготе восемь градусов сорок три минуты, опять на причалах порта Марин на широте в сорок два градуса двадцать две с половиной минуты. На причалах Марина валялись дубовые брёвна с русской маркировкой индентификационных цифр. Который раз, вырвавшись из рук аллахо-магометан, я подобрал валявшееся у стенки склада русское брёвнышко. Тронул бревном Аллаха! Огрел бога мусульман, звезданул бревном по тупому исламскому черепу! Череп Аллаха спасла толстая мусульманская чалма. Тронутый бревном Аллах носился по кругу с томом Корана, как дурень с писаной торбой. Силы мои иссякали. Собрав последнюю волю в кулак, изловчившись, поверг подбежавшего ко мне по спирали Мухамеда на каменную мозаику причала испанского порта Марин. Истощив силы, я воззвал к православным богам, теряя сознание.

В полу беспамятстве наблюдал, как подбежавший худенький, робкий и слабосильный Христос заламывает руки лежащему на рельсе портального крана здоровенному, волосатому пророку Магомету, тому, кто пришёл к нам из арабского племени курейшитов рода Бану-хашим. Христос заламывал конечности курейшиту, чтобы надеть на его мохнатые руки наручники. Я получил передышку. Ко мне медленно возвращалось сознание. В состоянии ступора наблюдал, как повергнутого наземь тронутого бревном Аллаха вязал верёвками православный Бог отец. Цыганку Фатиму и её прятавшегося от драки мужа Али, двоюродного брата Магомета, вёл православный ангельский амон. Амон – бог небес! Амоновцы были в серебряных, закрывающих лица полумасках. Белые крылья за спиной подчёркивали ангельскую сущность амона. Прихрамывая, путь ангелам указывала Дева Мария!