скачать книгу бесплатно
Мама отвечает папе:
– На все четыре стороны… няньку свою прихвати…
Коля не повторяет, но запоминает.
Ещё один рисунок падает на пол. У мамы дрожат руки. Коля искоса наблюдает за сборами. Он поглощён чистым листом и четырьмя восковыми мелками. На рисунке Коля и мамин новый друг. Он появляется, когда в дом перестают ходить чёрные люди в длинных платьях. Они машут дымящимися штуками и странно кивают на Колю. Их Коля не рисует. Чёрный мелок он никогда не выбирает.
Друг мамы приносит подарки: цветы и конфеты. Для Коли тоже – конструктор. Мама моет Колю на ночь и повторяет, что друг добрый. Но на рисунке он злой. Он бьёт Колю. Коля лежит у края листа. Лицо: красный плюс синий – фиолетовый.
Мама замазывает Колину щёку мазью «Синякофф». От неё жарко, Коля чешется. Мама отстраняет его руку, целует в ладонь.
– Больше никогда, – повторяет Коля за ней.
Новых друзей у мамы нет.
Мама перелистывает рисунки. Собака и колесо велосипеда. Рекс ещё щенок, лает звонко, трётся мокрым носом, всё слюнявит. Рыбки на полу, они скучные. Соседка смотрит в окно в запертом доме. Позади неё огонь. Всё же красный Коля выбирает чаще остальных.
Мама пихает листы в папку. Мнёт.
– Пойдём. Нас ждут.
Мама везёт Колю к белым стенам. Хочет его оставить. Хочет быть совсем одна.
Новый рисунок у Коли в кармане. Аккуратно сложенный. Со стены стёрли его и крылатых людей. Ничего, он нарисует новых. Дети окружают его. Он отвечает на их взгляды: не прячется, не косит глаза. Показывает: мы можем так. Разве вы не знали? Они всё видят. Колин мир проникает в их миры.
Мама берёт протянутый рисунок, не раскрывает.
– Навещать, – повторяют все дети.
Мама уходит. Коля решает, что у первого крылатого будет мамино лицо.
Внизу визжит машина. Удар слышен во все окна. Белые люди бегут на помощь, им это положено. Если Коле ещё кто-то помешает, он нарисует. То, что хочет. И оно наступит.
Второе дыхание
Екатерина Ломоносова @privet__alisa
Свет. Слишком много света. Фары грузовика на встречке. Я знаю наперёд, что произойдёт. Всегда знаю. Резкий удар. Взрыв. Ещё один. Поток огня.
Эта авария будет моим последним воспоминанием. Нашим. Рывок – и всё закончится. Покой.
38 лет. Любить. Прощать. Ненавидеть. Гореть. И хранить Его секрет. Ведь только мы вдвоём знаем, что случилось много лет назад с той девчонкой со смешными веснушками. Больше никто.
Я всегда предугадываю, предчувствую. Всегда на шаг вперёд. Кроме того единственного раза. Невозможно поверить, что Он так поступил. С девчонкой, с мечтами, со своим будущим. Что мне не удалось помешать.
Такие вещи ведь не происходят в один момент. Нельзя взять и убить человека. Даже в состоянии аффекта. Десятки переплетённых привычек, слабостей, мелкие фрагменты дней. Они годами выстраиваются в ряд, незаметно, будто случайно. А потом словно детали домино, падая, задевают друг друга. В секунду разрушая бережно созданную жизнь. Где же, где же они таились, как остались невидимыми для меня?
Что превратило счастливого мальчишку в убийцу? Обычного ребёнка из любящей американской семьи. Детство на велосипеде, друзья, пикники на дереве, светлячки в банке. Где и когда зародилось зло?
Её тело не нашли. Девчонки с веснушками. Никто не узнал, что тогда случилось. Тайна осталась на дне нашей памяти.
Я – сердце убийцы. На мне клеймо. Я живу в тени, в вечном полумраке. Я изгой в мире сердец. Они ведь всё знают, эти другие сердца. Читают меня. И оглушают своим молчанием.
Нет мне прощения. Нет даже права на страдание, лишь на вечное раскаяние. Осталось недолго. После такой аварии – максимум пара часов. И покой. Я жду его.
Свет. Слишком много света. Прожекторы. Спасатели. Я не люблю такой резкий свет. От него никуда не спрячешься. Он достаёт тебя из самых глубин.
Спасатели проверяют пульс. Всё кончено, ребята, дайте нам уйти. Вынимают из кармана документы.
– Он донор.
Свет. Снова слишком много света. Операционная. Моё проклятие настигло меня. Мне дадут второй шанс. Я смогу дать второй шанс. Вот той молодой девушке с золотыми волосами. У неё тоже веснушки. Какой злой рок.
38 лет. Каменеть. Кровить. Замирать. Биться. Изнывать. Рваться на части. И вдруг вторая жизнь в новом человеке. Ещё годы и годы мучений, заточения в стенах собственной памяти.
Какая длинная операция. Меня сжимает латексная перчатка врача. Я больше не часть Его тела. Вдруг всё проясняется, выстраивается, тайн больше нет. То, что годами не получалось рассмотреть в нескончаемом потоке вины. Теперь я наконец вижу их, зашитые в нити судьбы части пазла. Фигурки домино.
Первая
Физкультура. Чёртовы прыжки в длину. Никак не удаётся приземлиться у нужной отметки. Отличник, спортсмен. И вдруг такая неудача. Смешки девочек за спиной. Третья попытка. Четвёртая.
Краснолицый учитель теряет терпение:
– Ты что, не можешь допрыгнуть до этой линии?! А ну, давай! Разозлись, чёрт возьми! Разозлись же!
Вспышка. Прыжок. Приземление. Да! Получилось.
Вторая
Комод придавил малютку Мэри. О господи, где же мама?.. Держись, сестричка. Какой тяжёлый. Никак не поднять. Не плачь, маленькая. Куда подевались родители?.. Разозлиться. Нужно просто сильно разозлиться. Очень сильно. Давай же, ну!
Вспышка. Рывок. Удалось. Всё теперь будет хорошо.
Третья
Первый раз. Боже, какой позор. Она же потом всем расскажет в школе. Этот унизительный смех:
– Если у тебя не получается, я пойду домой.
Разозлиться. Сильно разозлиться.
Вспышка…
…
Последняя
Девчонка с веснушками:
– Теперь ты для меня никто, слышишь? Не смей больше никогда прикасаться ко мне. Ненавижу, как же я ненавижу тебя!
Вспышка. Вечное проклятие.
Меня все ещё сжимает латексная перчатка врача. Урони меня, урони же. Отпусти, не дай попасть в новое тело. Молю, отпусти меня! Так много боли. Так много вины. Сколько их было, моментов ярости, и каждый создавал новый. Мне не удалось Его уберечь, удержать, спасти.
Как же часто мы не замечаем крика, молчаливого крика тех, с кем делим жизнь. Не вглядываемся в них, пропускаем тревожные знаки. Остаёмся слепыми, пока не случается непоправимое.
Жить там, где билось другое сердце. Светлое и чистое. Пусть больное. Занимать место, которого недостоин. А девушка на соседнем операционном столе? За что такое ей? Вечное молчание, презрение других сердец. Потому что в её груди теперь буду пульсировать я.
– Соединяем сосуды.
Нужно помешать. Не позволить этой девушке лишиться тепла, тоже жить в тени. Просто не забиться, нужно просто не забиться в её груди.
– Ну же, давай. Запускайся. Ну же. Дефибриллятор! Разряд!
Покой. Покой уже близко. Скоро всё закончится. Я исчезну. Пронзительный длинный звук аппарата. Долгожданный.
– Остановка.
Какой яркий свет! Сколько света! Восход. Лучи солнца заполняют палату. Как он прекрасен! Я так люблю свет!
Женщина с брошкой в седых волосах. Она плачет. Её сердце говорит со мной. Меня любят. Это, наверное, мама. Первой в мире тебя ведь всегда встречает мама.
Почему не слышен плач?.. Младенцы же плачут. Я ведь в теле младенца, как и должно быть? Чистое новое сердце, без шрамов, без памяти. Начало начал.
Нет, странно, но это не тело младенца. Девушка. Я бьюсь в груди девушки с золотыми волосами. И веснушками. Веснушки – это очень красиво.
Так много любви вокруг. Как мне повезло! Меня любят. Я люблю. Это будет прекрасная жизнь.
Марфин корень
Елена Калинина @ellen_write
Бабушка снова крадёт святую воду. Соня даже не гадала о причине звонка от отца Еремея. Увидев имя на экране, она сразу поняла, что речь пойдёт о любимой бабуле, эксцентричной чудачке, которая её растила. Девушка огляделась, ища возможность отвертеться от разговора со священником. Телефон бешено затрясся снова. Она смиренно нажала кнопку:
– Здравствуйте, отец Еремей. Как приятно вас слышать! – выпалила она, подумав, что эта ложь обойдётся ей в пару лишних месяцев в чистилище. – Как поживаете?
Но священник сразу приступил к делу:
– Соня, она опять за своё!
– Откуда на этот раз?
– Из купели! Почти всю вычерпала!
Марфа Никитична уже трижды покушалась на купель, точнее на её содержимое, но отец Еремей ловил с поличным и отправлял домой. Батюшка был добрым человеком, спокойным, неторопливым, с отличным чувством юмора.
– Мне так жаль, я прошу за неё прощения, – пробормотала Соня, перебегая дорогу от здания общественного центра, где работала на полставки, к парковке. – Вы же знаете, насколько она… – она замолчала, подбирая слова, чтобы описать бабушку.
– Упряма? – подсказал голос в трубке.
– Да. Но ведь она милая, добрая женщина…
Игнорируя её, батюшка продолжил:
– Невыносима? Суеверна?
– Да, но…
– Ты должна поговорить с ней, дочь моя.
– Обязательно.
– Сегодня, Сонечка, – настойчиво произнес отец Еремей. Похоже, это ещё не всё.
– Вы мне не всё рассказали, верно? – затаив дыхание, она открыла водительскую дверь и застыла в ожидании ответа. Батюшка помедлил, но всё же признался:
– Твою бабушку арестовали! – быстро выпалил священник.
Соня плюхнулась на сиденье. Ноги больше не держали её.
– Вы что, заявили на неё? – прошептала она еле слышно.
– Что ты! Конечно, нет! Но её поймала Авдотья Трофимовна, когда она везла в тачке свою добычу, и вызвала участкового… – оправдывался бедняга.
«Ууу, мегера злобная!» – подумала девушка.
– Отец Еремей, так ведь об их вражде весь посёлок знает! Зачем же Петрович…
– Да не Петрович. К нам из города нового участкового прислали. Вот и увёз её новичок. Для разбирательства, – смущённо произнёс батюшка. – Я пытался ему объяснить, но Марфа… Она на Авдотью-то тачкой наехала да синяк ей под глазом поставила.
Соня упёрлась лбом в руль и постаралась медленно и глубоко дышать. Помогало не очень.
– Я приеду через час. Спасибо, что позвонили.
Соня обожала свою хитрую, умную и смелую бабушку. После гибели родителей перепуганная семилетняя малышка оказалась на попечении Марфы Никитичны. Правда, для этого той пришлось выдержать нешуточную борьбу с органами опеки. Вредные, пахнущие хлоркой тётки два года подряд являлись с внеплановыми проверками в их дом, и каждый раз Соня тряслась от страха, что бабушка всё-таки достанет дробовик, как она не раз грозилась.
Машин на шоссе было мало. Значит, в пути будет возможность подумать, как уговорить полицию отпустить бабушку-рецидивистку домой.
Глеб Остроумов устало откинулся на спинку хлипкого офисного кресла и потёр переносицу. Кто бы мог подумать, что после десяти лет службы в спецподразделении, он окажется в деревне и будет всерьёз расследовать дело о краже святой воды из церкви?!
Всё, что он смог понять из перепалки двух старых перечниц, что история эта давняя и вражда между дамами древняя. Допрос провести не удалось – как только начинала говорить одна, вторая тут же подхватывала, начинался бедлам и пенсионерки снова сходились врукопашную. Ему пришлось развести их по двум максимально удалённым друг от друга камерам. Глубоко вздохнув, Глеб помассировал лоб. Голова гудела, спину ломило. Он потянулся, стул жалобно заскрипел – мощное, тренированное тело участкового грозило безвременной кончиной допотопному предмету мебели. Снаружи послышался шум, дверь участка распахнулась.
– Где она? – на пороге нарисовалась рыжеволосая худенькая девица в смешных круглых очках. Глаза её пылали праведным гневом. – Где моя бабушка?
Глеб вышел из-за стола и сделал шаг навстречу посетительнице.
– А вы, собственно, кто?
