скачать книгу бесплатно
– Двадцать три, ама Раная.
И сама старушка, и суетящиеся рядом оборотницы удивленно замерли и уставились на меня, подозрительно потянув носами.
– Какая же ты лу? Ты, почитай, взрослая ама Савери, но по-прежнему носишь плат? – прищурилась Раная.
– Так вышло, что…
Мой неуверенный лепет прервала одна из них, Дарья, кажется:
– Дак понятно почему, видно клан твой знахарку бережет от чужаков. А так-то, кто подумает, что малолетка несозревшая может быть сильной повитухой, да еще и травницей доброй?
За ней высказалась Мира:
– Или муж ейный ревнивец, вот и хоронит от нескромных взглядов. Вон весь день под дверями прокараулили…
Я удивленно посмотрела на Ринкину родню, отлепилась от стены и выглянула в коридор. Там, как и сама только что, прислонившись к стене, стоял Маран. Поймав его мрачный взгляд, буркнула через плечо:
– Незамужняя я. Работы слишком много.
Закрыла дверь, собрала свои баночки-скляночки, проверила спящую мамочку. От нее шел хороший, здоровый дух, так что я совсем успокоилась и пообещала старой Ранае, забирая корзину:
– Утром зайду, проверю их.
Она смотрела на меня грустным, все понимающим взглядом; мерно качая правнучку, кивнула и тихо поблагодарила:
– Низкий поклон тебе, дочка, за моих родных. Прости ты нас всех, грешных. Поверь, так часто бывает, когда к доброму привыкают – начинают спрашивать с него слишком много.
Я хмыкнула и улыбнулась:
– Вы правы, ама, но добро на то и добро, чтобы дарить его, когда потребно, нуждающимся.
Старушка кивнула, а потом, с хитринкой усмехнувшись, заметила:
– Добро должно быть умным и с кулаками, чтобы за себя постоять.
– Оно постарается! – хихикнула я и, уже взявшись за дверную ручку, повернулась и строго наказала: – Если кто-то из моих спутников выставит вам счет за эту работу, скажите, что ваш счет оплачен.
Дарья с Мирой охнули радостно, ведь видно по ним да по обмолвкам, что не от хорошей жизни они родной край покинули. А Раная прошаркала ко мне, поманила рукой, чтобы я наклонилась, и с благодарностью поцеловала в щеку:
– Запомни, лу Савери, добро, бескорыстно сделанное, всегда возвращается к своему владельцу сторицей. Вот и к тебе вернется счастьем и удачей в заветный час.
Я вздохнула. Устало улыбнувшись, подтянула повыше корзину и, не прощаясь, зевая во весь рот, поплелась под присмотром Марана спать, отметив, что скоро будет светать.
Глава 6
На крыльце я зажмурилась от яркого, слепящего солнца. Ржание лошадей, крики, суета. Утро давным-давно наступило, и мы бы уже были в пути, если бы Маран не согласился задержаться, чтобы я еще раз проверила чудом выжившую молодую мамочку с ребятишками. После встречи с которыми меня распирало от счастья и довольства. Я снабдила не менее довольную и весьма благодарную Рину сборами и укрепляющей настойкой, неспешно собралась, радостно напевая себе под нос, позавтракала и – готова была обнять весь мир. Ведь Фарн велик и прекрасен, особенно ясным весенним утром, и так милосерден к своим детям.
Восторгалась и ликовала я недолго, ровно до того момента, как увидела, что наш обоз увеличился на четыре телеги, груженные вяленой рыбой и солониной, от которых шел крепкий, характерный дух. Мало того, рядом с телегами Маран разговаривает с незнакомыми гиенами. И те ему явно не нравятся, потому что у него, того и гляди, шерсть на загривке встопорщится от злости. Вон уши как прижал к макушке.
Чем же не угодили гиены нашему голове? Может, это торговцы, которые хотят под нашей защитой добраться до столицы?
– Лу Савери, иди, – проворчал Вит, забирая у меня из рук знахарскую корзину, – садись уже.
– Ата Вит, а кто это такие? – полюбопытствовала я.
Старый песец раздраженно дернул круглыми серыми ушами и поморщился:
– Швартовские разумники решили выгадать на охране и «доверили» доставить свою дань князю нам. Вот наглое песье племя, хоть плюй в глаза! Только возницы едут, да оно и понятно почему.
– Почему, ата? – догнала я Вита и, заглядывая ему в лицо, шла рядом, привычно поправляя плат на голове, чтобы концы не мешались.
– Шварт сильно пострадал в войну, обнищал дальше некуда. Об том все знают, засим много отсюдова не ждали.
– Но ведь…
– Они четыре телеги вяленой и сушеной рыбы собрали, бочки с солониной и жиром. И девицу… какую уж нашли… Видно, всем миром собирали дань, чтоб за ту девицу им хвосты не пооткручивали…
Вит похлопал по крупу лошадь, поставил на козлы мою корзину и занялся подпругой. Я подождала чуток, надеясь узнать, за что местным грозит без хвостов остаться. А потом осторожно спросила у молча пыхтевшего Вита:
– Так они что? Не нашли ни одной? Даже несозревших нет?
– Нашли! – рыкнул у меня за спиной Маран, заставив подпрыгнуть от неожиданности. – Псы шелудивые! Главное условие князя гиены соблюли: девица – родственница из ближнего наследуемого круга главы клана. Его племянница! Но, видать, почуяли, что по краю идут, вот и собрали все, что удалось, в приданое…
Я изумленно посмотрела на Марана: отчего это он слишком недовольный чужой данью и девицей? Не ему, в конце концов, собирали. Поймала его злой взгляд, проследила – и уставилась на женский зад, обладательница которого с азартом рылась в старой рассохшейся телеге с грудой какого-то хлама и рванья. Ну ничего себе повадки у нее!
Швартовская девица, надо думать, что это она, оделась весьма странно, если не сказать больше. Все-таки племянница здешнего главы и ко двору едет. Видно, семья ее совсем до ручки дошла. На крепких ногах высокие, заношенные едва не до дыр ботинки, выглядывающие из-под видавшего лучшие времена, вылинявшего до непонятного цвета сарафана. Поверх старенькой душегреи спускается до пояса белая толстая коса. А волосы-то красивые какие…
Невольно сделав несколько шагов в сторону белобрысой девицы, я замерла у телеги и, поморщившись от дурного запаха, окликнула ее:
– Мама меня с детства учила, что приличные кошки по помойкам не лазают…
Чудная девица распрямилась. Покрутив какую-то сломанную побрякушку и, видимо, сочтя ненужной, выкинула, а после обернулась ко мне и низким, напоминающим мужской голосом прошепелявила, отряхивая руки:
– А мой дедушка Шмарг говорит, что и на помойке можно отыскать сокровище! И вообще, хорошо, что я не кошка, а гиена! – Затем она издала неприятный хрюкающий звук, будто довольная свинья, получившая объедки с кухни.
Внешность девицы поразила до глубины души: альбинос! А дальше… Большая голова с плоским, скошенным лбом, белые-пребелые жесткие волосы низко, едва не от бровей, растут. Из волос несообразно торчат острые мохнатые гиеньи уши, из-под выдающихся белесых бровей косят близко посаженные маленькие глазки красноватого цвета. Кожа бледная. Нос… тоже выдающийся и, словно рыская в поисках добычи, постоянно двигается. Но еще более приметными на этом лице, вернее физиономии, – да простит меня Луна! – были толстые губы, не скрывающие выдающихся вперед крупных кривых зубов, наползающих друг на друга. Один верхний клык по непонятной причине отсутствует – не то выбит, не то с рождения нет, из-за чего нижний клык приподнимает верхнюю губу, придавая этому… ну ладно, скажем, непривлекательному лицу ехидно-насмешливое выражение.
Ошарашенно разглядывая швартовскую претендентку на княжескую руку и трон, похожую на белого сумасшедшего кролика, я ничего лучше не придумала:
– Ты уверена?
Гиена, вновь довольно хрюкнув, ответила, коверкая слова, потому что вместо «с» у нее выходило «ш»:
– А то! Я наизусть знаю имена своих родных. Папа каждый день их вспоминает, особенно маманину. Так до седьмого колена и перебирает.
– Ну да, родных лучше не забывать, – рассеянно кивнула я, разглядывая это чудо природы.
Интересно: шутит она или серьезно говорит?
Между тем девица, окинув меня изучающим взглядом, презрительно шмыгнув носом, добавила:
– Так, ну ты мне не соперница. Даром что лопоухая, так еще и без запаха. Дедуня говорит, что настоящая баба должна быть запашистой, чтобы любой мужик мог за версту учуять.
Я невольно шмыгнула носом: уж больно куча хлама зловонная, вдобавок и от этой «княжеской невесты» несет не лучше. За версту, может, и не почуешь, но мимо точно не пройдешь равнодушно.
«Красотка» подхватила меня под локоток и потащила к телегам. Причем прямиком к моей кибитке. Мысленно я взмолилась, чтобы она промахнулась, но не судьба. Воистину путь к счастью порой полон препятствий и страданий!
– Ты со мной поедешь? – уныло, обреченно спросила я.
– А то как же! Помогу тебе стать настоящей бабой, тем паче дорога длинная, небось скучаешь, – радостно сообщила горе-попутчица, опять хрюкнув.
Я предприняла последнюю попытку избавиться от нежелательной компании:
– Спасибо, конечно! А ты не боишься, что соперницей стану?
– Не, не боюсь. Что я – совсем глупая, что ль? Я ж тебе все секреты для завлекания мужиков не выдам, самые лучшие себе оставлю.
– Вот спасибо, – нервно хихикнула я.
– Тебя как звать-то? – спросила настырная гиена, залезая в кибитку вперед меня. И, получив ответ, назвалась: – Можешь меня Глашей кликать, но у князя лучше Глафирией.
– Глафирой?
– Не, Глафирией, так внушительнее. Мне маманя наказывала, а она от благородных гостей слыхала.
Вслед за мной, недовольно пыхтя, залез на козлы Вит. Уселся и, хмуро посмотрев на нашу попутчицу, пробурчал себе под нос:
– Неужто в Шварте больше девиц не нашлось на выданье?
– Лучше меня не нашли, – похвалилась Глаша. – Папаня сказал, чтобы я не терялась: князей много, а настоящих мужиков – не дюже. Может, в дороге найду кого поприличнее Валиана Северного. А то дедуня ворчал, что гарем – это срамно для настоящей гиены…
– Это тот дедуня, что по помойкам сокровища ищет? – подковырнула я чересчур самоуверенную настоящую гиену, помянувшую мои уши.
– А то кто же! – горделиво кивнула Глаша. – Он у меня – ого-го какой стоумовый! Не все, правда, замечают, но все равно уважаю-ют!
Я чуть не закашлялась, когда рядом захрюкал (впервые от него подобные звуки слышу) от смеха Вит:
– Конечно, уважают. Почитай, уж лет пятьдесят уважают. Про старого Смарга только глухой не слышал, как он сокровища ищет, волшебные замки в облаках видит и белокурых девиц, которые с небес ему машут и зовут, обещая ублажать и вечно любить.
Глаша на миг помрачнела, потом, воинственно шмыгнув носом, вновь воспряла духом:
– Маманя говорит, что верить в сказки не зазорно. И сказки – урок.
Вит, округлив глаза, обернулся и, подозрительно посмотрев на внучку известного швартовского «сказочника», как выяснилось, осторожно поинтересовался:
– Глафирия, а сколь тебе годков-то стукнуло?
– Пока еще тридцать, – гиена, вновь самодовольно глянув на меня, торжествующе ухмыльнулась. Словно в том, что она до сих пор девица, есть какое-то несусветное преимущество передо мной. Затем добавила: – Как дедуня сказал, я яблочко в самом соку. Главное, чтобы кому попало надкусывать не давала, но попробовать лизнуть – можно. Вдруг будущий жених привлечется вкусом, потеряет разум и решится…
Рядом с телегой остановился Маран, осматривавший обоз перед дорогой, но, услышав Глафиру, споткнулся. Замер. Недоверчиво смотрел на швартовское «яблочко в соку», а та, заметив внимание к себе, заиграла белесыми бровями и, завалившись на скрученные сбоку кибитки ковры, приняла, по ее мнению, соблазнительный вид. Мы с Витом, открывшим рот, то переглядывались, то смотрели, как Глаша оглаживает свои бедра и плотоядно сверлит нашего волка маленькими глазками.
Наконец в кои-то времена оторопевший Маран мотнул темноволосой головой, словно стряхивая с себя этот взгляд, зло, брезгливо сплюнул и пошел дальше. А Вит усмехнулся и, проводив глазами верхом проехавшего мимо нас в голову обоза княжеского поверенного, неожиданно обратился к Глаше:
– Детка, ты нашему голове свои яблочки лучше не суй: не оценит, женатый он давно. А вот тот молодец, что сейчас гарцевал мимо, – поверенный самого князя Валиана. Кот молодой, холостой, – Вит смерил подобравшуюся и внимавшую ему девицу озорным взглядом. – Из оцелотов он, поняла? Видала бы ты его в обороте: мех, стать, прыть – красавчик, одним словом. Кажись, яблочки наливные уважает. У нас в Волчьем клыке только и хрустел теми, что с прошлого года чудом сохранились…
– Я приличная девица, между прочим, и надкусывать только жениху позволю, – заявила «детка», а сама, молчком спихнув меня с козел, села рядом с Витом и озаботилась: – Точно-точно холостой? А кто еще из ваших?
Тяжелый случай, даже жалко эту гиену стало: бедняжка – ни умом, ни лицом не вышла.
Вит открыл рот, собираясь съязвить, но я тронула его за рукав, и он, улыбнувшись понятливо, ответил:
– Точнее некуда! Прости, детка, но среди наших оборотней нет холостых, все давно и счастливо женатые. Ведь молодняк в такие важные поездки не берут. Чай, дань и женщин везем самому князю.
Стрела, хитро пущенная Витом, попала в цель: Глаша-Глафирия, судя по хищно блеснувшим глазам, решительно настроилась покорять Романа, кажется, впервые за несколько напряженных, унылых дней обещая нам развлечения.
* * *
Всю дорогу Глаша не смолкала, только мне часто приходилось направлять беседу, чтобы не злить старого доброго Вита ее советами по завлеканию мужиков. Из рассказов о жизни в Шварте мы узнали, что война действительно сильно прошлась по землям гиен: расположение городка на перекрестье больших трактов, речная пристань, да и самое обычное имущество – все это влекло и княжеских наемников, и охочих до чужого добра и женщин соседей и мародеров. В схватках погибло много молодняка, были разграблены торговые дома, склады, хозяйства. Украли много молодых женщин, а оставшихся быстро разобрали вернувшиеся с войны холостяки.
Сейчас в Шварте зорко следят за несозревшими девчонками, прячут и берегут для своих. Девиц и десятка не наберется, поэтому решили на совете рискнуть и отправить на смотрины Глашу, во всех отношениях видную и к замужеству готовую. Даже на гарем согласную. А чтобы не прогневить светлейшего князя, подчистили все запасы и собрали дань. Теперь вся надежда на длинное благодатное лето: наловят рыбы, соберут урожай – авось выживут, если дружно постараются. Впрочем, гиены известны крепкими стайными и родовыми узами. Это вам не пройдошливые шакалы, где каждый сам за себя и собственный кошелек.
Время от времени назойливая попутчица порывалась делиться со мной советами своей мамани, главным правилом у которой было: в погоне за счастьем, считай мужиком, нет преград, а на дороге оно не валяется. Так что, если нашла, хватайся четырьмя лапами, зубами, хвостом и не выпускай. Не можешь перелезть преграду к счастью – обойди, пролезь, прокрадись. Не можешь купить – укради. Не сговаривается – загони в ловушку. Самый боевой совет звучал так: если не можешь соблазнить, возьми силой – женщине все простят! Услышав этот совет, я глубоко задумалась о том, как можно взять силой будущего жениха – мужчину, который непременно сильнее женщины.
Теперь понятно, отчего Глашин отец хорошо знает всех родственников ее матери, – поминает частенько!
После остановки на ночлег Глаша преобразилась: многозначительно посмотрев на меня, распустила волосы и без конца перекладывала их то на плечи, то за спину в одном ей понятном беспорядке. Видно, для большей соблазнительности. Выпячивала губы, усиленно моргала, будто ей что-то в глаз попало. Потешно!
Я закашлялась, когда, хитро мне подмигнув, швартовская прелестница расстегнула пуговички на нижней рубахе и приоткрыла бледную грудь. Чуть оттянула сарафан пониже, но старенькая одежда никак не хотела слушаться хозяйку, сбивалась. Пришлось бедняжке без конца тянуть вниз подол и полы рубахи в стороны. При этом она не забывала перекидывать волосы туда-сюда и вилять полными бедрами перед усевшимся на бревне Романом.
Наблюдая за охотницей за счастьем, я невольно застыдилась, уж больно это зрелище напоминало собственную попытку увлечь мужчину. Ох-ох, и у меня самой беда с головой.
– Ох, срамота-то какая! Да разве ж приличная девка ляжками так вихлять будет? На такую никто и не взглянет! – вторил моим подозрениям старый Вит, проходя мимо с ведром, чтобы набрать воды в ручье.
Глаша остановилась, мрачно посмотрела на песца и высказалась:
– Не бывает непривлекательных женщин, бывают слабые мужики!
Вит резко остановился, звякнув ведром:
– Это кто ж тебе сказал?
– Дедуня!
Старик посверлил гиену внимательным взглядом, потом неохотно согласился:
– Может, ты и права.
Роман, как в прошлый раз, склонив голову к плечу, наблюдал за Глашиными заигрываниями. Конечно, он сразу понял, на кого она «охотится», но при этом лишь довольно щурился и снисходительно улыбался, откровенно забавляясь.
