скачать книгу бесплатно
– Задумался, товарищ подполковник.
– Химию, что ли, сдал на «отлично»? – спросил Долгих.
– Так точно. Почти.
– Молодец, но про воинское приветствие не забывай.
– Извините, товарищ подполковник. – Женя приложил правую руку к фуражке.
Долгих в ответ поднёс руку к виску и, чему-то улыбаясь, пошёл дальше по коридору. За то время пока Женя разговаривал с преподавателем тактики, ребята успели разобрать стулья возле кабинета химии и дружно отдали честь проходившему мимо офицеру.
Евгений вернулся к классу. Настала его очередь помогать своим товарищам. Кончилось всё удачно – экзамен по химии сдали все. После краткого подведения итогов Тулин скомандовал:
– Взвод, встать! Смирно! Выходи строиться у входа в учебный корпус!
Все потянулись на выход.
Женя вышел из класса и вновь подошёл к окну. Он снова попытался погрузиться в воспоминания. На этот раз от мыслей его оторвал сосед по спальному расположению Володя Каширин – шустрый худощавый паренёк, большой выдумщик по неуставному украшению военной формы. Он мог ловко заузить галифе, погладить хромовые сапоги – «хромочи». Их курсанты временами носили вместо тяжёлых яловых, отполировав их так, чтобы они выглядели, как будто сшитые на заказ. Володя мог с особым шиком носить погоны со вставками, подшить с проволочкой белый подворотничок, навести стрелку на спине гимнастёрки и на рукавах, ушить козырёк у фуражки. Много чего ещё умел сотворить с повседневной формой одежды курсант Каширин. За все свои ухищрения он не раз делил службу во внутреннем наряде с Валерой Калиниченко.
– Меня «замок» послал! Есть еще кто здесь?! – спросил он и, не дождавшись ответа, уже совсем тихо добавил: – Пошли на построение.
Женя заспешил вслед за ним. В строю он продолжал предаваться воспоминаниям. Полюбившийся ему город стоял почти на самой границе, проходившей по фарватеру полноводного Амура. До неё было всего метров четыреста. В увольнение они выбирались на набережную, чтобы посмотреть на противоположный таинственный берег. Были тут и многочисленные кафе, где можно было купить мороженое, выпить кофе и просто послушать музыку.
На противоположном берегу начиналось другое государство. Казалось, протяни руку и дотянешься до мрачных зданий барачного типа. По улицам проезжали автомобили, подавая резкие сигналы. Фигурки людей сновали по своим повседневным делам. Женщины прямо на берегу реки стирали бельё. Буквально повсюду – в десяти или пятнадцати метрах друг от друга, как молчаливые свидетели «великого скачка» Мао Цзэдуна, торчали кирпичные трубы высотой метра по четыре. Китай того времени был страной аграрной. Вождь и учитель Мао поставил задачу каждому китайцу выплавить по горшку стали, и те вдохновенно взялись за дело, но сталь, выплавленная кустарным способом, никуда не годилась, резкого экономического прорыва не получилось. Но только этим свершения в деле построения коммунизма не закончились – для того, чтобы поднять урожаи зерна, они однажды перестреляли почти всех воробьёв, из-за чего расплодилось огромное количество насекомых вредителей, и битва с воробьями привела к неурожаю. К своему экономическому росту китайцы шли путём проб и ошибок, в том числе через многочисленные жертвы. В своём старании они перещеголяли даже наших вождей.
При взгляде на другой берег, Жене невольно приходили на ум строки Александра Блока.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!
Ему удалось без особых усилий встроиться в суровый, размеренный ритм военного учебного заведения, работавшего как отлаженный часовой механизм.
По команде Тулина взвод замер у входа в казарму. Вышел командир роты капитан Кулагин и поздравил с успешной сдачей экзамена.
Незаметно пролетела неделя. В пятницу, на последней паре во время занятий по оружию массового поражения, Володя Каширин за его спиной прошептал:
– Женя, Холод, ты сегодня в наряд заступаешь?
– Да, – ответил он, слегка повернув голову в его сторону.
– После того, как сменишься, не выручишь меня?
Майор Шапиро, заметив, как они переговариваются, громко постучал указкой по столу.
Женя склонился над конспектом, делая вид, что старательно записывает. Он тихо ответил:
– Потом, решим.
Минут через двадцать преподаватель объявил:
– Конец занятия!
– Взвод, встать! Смирно! – дал команду дежурный по классу.
– Свободны, – проговорил Шапиро.
От входа в учебный корпус они зашагали к ставшей им родной казарме. Оставалось минут десять, чтобы привести себя в порядок, почистить обувь и помыть руки перед обедом. Вот уже рота походной колонной двинулась к курсантской столовой. На этот раз шли без песни.
– Хорошо бы сейчас котлеты дали, – высказался кто-то из строя.
– Сейчас котлетой могут дать, – сказал командир второго отделения Юра Новиков.
– Да, всё равно, лишь бы не капуста. А то уже неделю – на первое капуста с водой, на второе капуста без воды, на третье вода без капусты, – отозвался Сергей Гребенюк.
– Разговорчики в строю, – прикрикнул Тулин, он шагал во главе взвода.
Минут пять шли молча.
– Тулин, ВанЁк, – послышался голос Валерки, с ударением на последнем слоге. – Когда в наряд по столовой заступаем?
– Что, Валера, по картофельным очисткам соскучился? – с ехидством спросил у него «замок».
– Да не… Хотел мяса в общем котле наловить, – будто не замечая иронии, произнёс Лера и уже тише добавил: – Чтоб тебе меньше досталось.
– Двадцатого, десять дней осталось, – не услышав его последних слов, буркнул Тулин.
– Четвёртый взвод, кончай базарить! – крикнул старшина роты, он шёл чуть в стороне от общей колонны.
После обеда Женя повалялся в кровати и принялся готовиться к наряду. Погладил форму, подшил свежий подворотничок, начистил на ремне бляху, навёл лоск на сапогах, так что в них можно было увидеть, как в кривом зеркале, свой слегка вытянутый нос. Для чистки обуви существовал целый ритуал. Покрывать обувь сапожным кремом надо было с вечера, предварительно отмыв её от пыли и грязи и просушив, сам крем подбирался методом проб и ошибок. Сапожная щётка должна быть не слишком жесткой и не чересчур мягкой, чтобы утром, доводя до нужного блеска, по обуви требовалось пройтись лишь бархоткой. «Умом ты можешь не блеснуть, но сапогом блеснуть обязан», – как то на утреннем осмотре, с улыбкой высказался командир роты. Перед самым разводом Женя пробежал в Уставе внутренней службы свои обязанности.
После развода, ровно в девятнадцать часов, со штык-ножом на поясе, он застыл у тумбочки. Ему по жребию досталось стоять первому. Распахнулась дверь, и вошёл командир роты – высокий, худощавый и подтянутый. Вместе с ним пришёл незнакомый офицер.
– Смирно! – прокричал Женя в сторону расположения роты, где стояли ряды кроватей с выровненными по ниточке полосками на одеялах. Оттуда сразу же появился дежурный с красной повязкой на рукаве.
– Вольно. Вольно. Как дела? – по-дружески спросил ротный у Жени.
– Всё нормально. Без происшествий, товарищ капитан, – ответил он и громко крикнул в сторону расположения: – Вольно!
Дежурный Шурик Алёхин метров за десять до ротного перешёл на строевой шаг.
– Товарищ капитан. Во время моего дежурства…
Кулагин прервал доклад жестом руки.
– Всё в порядке?
– Так точно!
– Несите службу, – негромко сказал он дежурному, а сам с незнакомым офицером зашёл в канцелярию роты.
Женя улыбнулся, припоминая, как Алёхин заступил первый раз дежурным по роте. Он тогда вместе с ним тоже попал в наряд. Тот так ответственно подошёл к службе, что ещё за полчаса до общего подъёма начал кричать, что было силы:
– Рота, приготовиться к подъёму! Подъём через тридцать минут!
– Ты что, идиот! – послышалось чьё-то возмущённое восклицание.
– Отберите у него штык-нож, а то он кого-нибудь зарежет, – прокомментировали из расположения.
– Радуйтесь, что он с двенадцати ночи нас не стал будить, – высказался ещё кто-то.
Шурик едва успел увернуться от пролетевшего над его ухом тяжёлого курсантского сапога. Он сразу же осознал свою оплошность, но смеху было много. Дежурными по роте, начиная со второго курса, ходили почти все без исключения курсанты, так что этот пример, как делать не надо, вспоминали часто.
Канцелярия роты была возле дневального. В приоткрытую дверь Женя услышал голос ротного:
– Как там жизнь за бугром?
– По сравнению с тем, что творится в Союзе – небо и земля. В чём-то даже похоже на училище. Боевая подготовка, чёткий распорядок дня: занятия, стрельбы, ученья. Строительства почти никакого, хозработ тоже. Жильём все обеспечены. Зарплата идёт и там, и в Союзе, – отвечал незнакомый голос.
– Денежное довольствие, – поправил ротный.
– Оно самое, – согласился офицер.
– Тебе скоро заменяться?
– Год остался, – было слышно, как собеседник ротного, грустно вздохнул.
– И куда?
– Пока не знаю. Написал в Одесский округ, где теплее и поближе к морю, но шансов мало. Сам знаешь, что связей у меня нет. Помнишь, как в анекдоте: приходит сын к отцу полковнику и спрашивает: «Папа, смогу я дослужиться до подполковника?» Тот говорит: «Сможешь, сынок». Сын спрашивает: «А до полковника?» Папа отвечает: «И до полковника, сынок, сможешь, надо только не одну жопу облизать». Сын опять спрашивает: «А до генерала?» Подумал отец и головой покачал: «До генерала не сможешь. У генерала свой сынок есть».
Стало тихо. Первым заговорил незнакомый офицер:
– Это почти про меня. Но у меня и папы полковника нету. А лезть вон из кожи, чтобы выслужиться – не в моём характере.
– Может, на лапу кому сунуть?
– У нас начальника отдела кадров дивизии недавно посадили. Так что пока всё токмо по большому блату.
– Меня тоже могут в войска перевести, – неожиданно сказал Кулагин.
Женя напрягся. Офицер поучительно произнёс:
– Постарайся задержаться, насколько сможешь, сам знаешь, что сейчас в войсках творится, особенно в вашем округе – одно строительство. От солдат кроме – «рускэ не знаю», – ничего не услышишь. Ты здесь курсантов за матерные слова наказываешь, а там – это почти норма. Начальник училища на моей памяти десять суток объявил курсанту за то, что тот вилкой масло на хлеб намазывал. А в войсках и вилок-то нет. Одни ложки, и то половина с дырками – типа учебные. Или с надписями: «Ищи сука мясо». Есть над чем повеселиться, мордобой повсеместно, потому что ничего ты реально злостному нарушителю дисциплины не сделаешь. Доложишь – сам же и виноват будешь. А курсанты – это ведь цвет нации, как говорится: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому». Конечно, карьеристы и доносчики, как и повсюду, но на порядок меньше. Вот как попадут в войска, у них из головы романтика начнёт выветриваться.
– Совсем страшную картину ты нарисовал, – проговорил ротный.
– Ну, чуть преувеличил, – ответил офицер. – В жизни не всё так однозначно. Когда в стакане половина воды налито – один видит, что он наполовину пуст, а второй, что он наполовину полон.
– Ладно, что-то мы всё о грустном. Расскажи лучше, как там живётся. Отдохнуть-то можно?
– Отдохнуть есть где. Гаштеты – это такие ресторанчики, – пояснил офицер, – на каждом шагу. Там пиво свежее, сосиски, вечером потанцевать можно, роман закрутить. Правда, надо быть осторожней в связях с немками, чтобы особисты не пронюхали, если засекут, в двадцать четыре часа отправят в Союз. Со знанием языков – проблемы. За исключением трёх – русского, командирского и матерного. Как мне не втолковывали в школе: «Учи иностранные языки!» – толку не было. Так до сих пор и пишу в анкете: «Читаю и перевожу со словарём», то есть, ни того, ни другого делать не умею. – Было понятно, что офицер усмехнулся. Тот немного помолчал и продолжил: – На почве этого, как раз перед отпуском, со мной такой случай приключился: у нас должны были проводиться стрельбы. Кстати, стрельбище там оборудовано по последнему слову техники. Пульты, подъёмники работают, как часы. Одно плохо – частые дожди, и от этого то и дело замыкают электрические фонарики, ни подсветить как следует, ни оружие после стрельбы проверить. Стали мы их засовывать в презервативы, вода не попадает, и свет резина хорошо пропускает. Пошли делать очередную закупку, заходим в незнакомый супермаркет – витрины сверкают, всё блестит, выбор огромный. В общем, без консультации не сориентируешься. Я к продавщице, а по-немецки знаю, что gro? – большой, danke – спасибо, nein – нет. Продавщица молоденькая и симпатичная девчонка, рядом с ней стоят ещё две, точно такого же возраста. Я на витрину показываю: дайте, мол, презервативы по-гроссее и руки для наглядности развожу на полметра. Продавщицы между собой переглянулись и захихикали. Подаёт она мне упаковку, я развожу руки: «Такой?!» Она покраснела, глазёнками моргает. Я тогда засовываю руку в карман. Она побледнела, руками замахала: «Nein! Nein!» Подумала, видно, что от нас, русских, чего хочешь можно ожидать: типа, щас как вывалю на прилавок своё хозяйство. А я достаю из кармана фонарик, включаю и выключаю для наглядности. Ну, и жестом показываю на небо: wasser – от воды, мол. Тут до них дошло. Посмеялись вместе. Так что бывает по-всякому: и смешно, и грустно…
– На жизнь благополучную посмотрел, значит, – после короткой паузы произнёс Кулагин.
– Со стороны всё больше, Саня, со стороны. А так, как и в Союзе: два выходных… один – летом, второй – зимой. Вырываемся иногда, но редко. Всё больше служба, служба. Ну и то, что дури там намного меньше, чем здесь – это факт.
Разговор Жене до конца дослушать не удалось, пришло время его смены. Но мысли у него промелькнули невесёлые. Он представлял себе офицеров праведниками и героями, чуть ли не ангелами, спустившимися с небес. А тут, судя по разговору, впереди его могло ждать немало трудностей – получалось, что и в армии без связей никуда не денешься. Информацию о профессии военного он черпал из кинофильмов и книг. Он даже мысли не допускал о несправедливости при получении очередного звания и должности. Маршальский жезл у него, можно сказать, уже был в кармане. Надо было лишь достойно служить, а уж родина отблагодарит каждого по заслугам. Ещё больше его расстроила новость о том, что Кулагина могут перевести. Тот пользовался большим авторитетом среди курсантов, но, как это чаще всего бывает – не у начальства.
Женя погрузился в воспоминания, припоминая, как месяца два назад, перед выездом на «учебку», где с ними проводились полевые занятия и боевые стрельбы, он со своими друзьями Лерой, Серёгой и Володей решили остричься наголо. Женя отважился первым. Остальные ребята, посмотрев на его подстриженную макушку, повторять эксперимент передумали. Так и сверкал он своей лысой головой в гордом одиночестве. Но это его и выручило. Во время стрельб Женя заступил в наряд по учебному центру. Когда почти вся рота уже отстреляла, его прямо от тумбочки вызвали на огневой рубеж. Он, не глядя, выхватил из пирамиды первый попавшийся автомат, расписался в получении и побежал на стрельбище. Огонь приходилось вести на ходу: одна мишень поднялась, вторая, третья. Все патроны он выпустил мимо целей. Женя проверил оружие, закинул автомат на плечо и понуро зашагал на доклад к командиру роты. Кулагин встретил Женю словами:
– Ну что, Холодов, в белый свет, как в копеечку!
– Так точно! – уныло ответил он.
– Понятно. Ладно, за твою лысую голову ставлю тебе три балла. Иди, неси службу.
– Есть! – бодро ответил Евгений нисколько не обиженный на шутку ротного. Тоном она был произнесена весёлым, но уважительным. Да и знал он, что Женя стреляет неплохо.
С этих пор он зарёкся стрелять из чужого оружия. За своим автоматом стал ухаживать с настоящей любовью. Научился пристреливать его по себе, смазывать, чистить и обращаться с ним, словно с живым.
В очередной раз Женя встал к тумбочке поздней ночью. Рота уже крепко спала. Он с лёгкой завистью прошел мимо кроватей, прислушиваясь, как мирно посапывают ребята. Как же ему хотелось забраться под одеяло, прижать голову к жесткой подушке и спать, спать… Постояв у тумбочки, он ещё раз решил пройтись по расположению, но соблазн завалиться в тёплую постель был слишком велик, и он вернулся. У доски документации Женя бездумно пробежал строчки обязанностей лиц суточного наряда и подошёл к окну. За ним царила подаренная природой тишина. Лишь иногда через открытую форточку доносился шорох листвы. Ветер налетал на кроны деревьев, заставляя листья шевелиться. Поначалу они замирали, будто набирая полную грудь воздуха, а потом шумно трепетали, словно выдыхали. Временами они шумели ещё сильнее, точно о чём-то с возмущением рассуждали.
Находиться в одиночестве становилось жутковато. Второй дневальный, Гриша Яковлев, упал между матами в спортзале и уснул. По воле всё того же жребия для дежурства им выпало время, когда больше всего хочется спать. В эти минуты он мог с уверенностью сказать, почему сон называют сладким: как же было бы сейчас приятно сомкнуть веки, и они у него неожиданно сомкнулись, он на несколько секунд отключился. Евгений тут же с усилием открыл глаза и бодро передёрнул плечами. Нет, уснуть никак нельзя – сотни товарищей доверили ему свои жизни. У него над головой, размеренно постукивая, висели часы с круглым белым циферблатом. Он как можно реже старался смотреть на них, чтобы не видеть почти неподвижные стрелки. Чем чаще Женя поднимал глаза на циферблат, тем медленнее они двигались, но всё равно его так и тянуло поднять голову и посмотреть на часы снова и снова.
Читать он даже не пытался, какой-бы интересной не была книга, можно было заснуть прямо над ней всего за мгновение. Хотя, пока нет офицеров, у него есть возможность походить по коридору, посидеть на табурете, спрятанном за дверью, ведущей в спальное расположение. А каково сейчас ребятам в карауле? Особенно на посту у Боевого знамени. Там с автоматом надо простоять два часа неподвижно, можно лишь ослабить правую или левую ногу. И так через каждые четыре часа в течение суток. Поговаривают, что отчаянные головы умудряются спать с открытыми глазами. Женя привалился к стене, пробуя заснуть, не закрывая глаза. Ничего у него не получается. «Врут, наверное», – подумал он и, чтобы уйти от тяжёлой дремоты, постарался вспомнить что-нибудь смешное.
Однажды на летних учениях они решили напугать Юрова Андрея. Андрей тогда стоял на посту у продуктовой палатки. Ребята прозвали его, сокращая фамилию – Юр. Позиции курсантского батальона проходили по берегу узкой речушки. Земля была песчаная, и они довольно быстро выкопали окопы. Подступала темнота. Облака затянули небо. Звёзды в эту ночь не пленяли сердца лирикой. Тьма была полная, с трудом можно было различить фигуры людей, точнее их силуэты. Дежурный пулемётчик Витя Хаустов то и дело строчил холостыми патронами в сторону другого курсантского батальона на противоположной стороне реки. Его рука выглядывала из окопа, указательный палец находил спусковой крючок, стоявшего на бруствере пулемёта, после чего следовала очередь, сопровождаемая характерными для выстрелов звуками и яркими вспышками. И снова наступала темнота. Порою взлетали сигнальные ракеты, те тоже ненадолго вносили разнообразие в кромешную мглу. Так продолжалось несколько часов. И вдруг вышла ясная луна, стало как-то спокойнее, пусть и таинственнее. И звёзды, звёзды заискрились высоко в недосягаемой глубине, навевая мысли о тайнах мироздания.
Выбирая моменты, когда луна скрывалась за тучи, Женя и Володя Каширин, растянув плащ-накидку, как сеть, двинулись к посту возле продуктовой палатки. Часовому у палатки боеприпасы не выдавались, но Юр действовал строго по уставу. Родом он был с берегов Волги и слова произносил с выговором на «о». Он звонко крикнул: «СтОй! КтО идёт?!» Не придавая никакого значения грозному окрику, они широкой тенью продолжали неумолимо приближаться. «СтОй, стрелять буду!» – громко повторил очередную команду Юр и передёрнул затвор незаряженного автомата, но тень всё не останавливалась. Он начал отступать к палатке и, внезапно, споткнувшись на ровном месте, упал. Храбрость оставила Андрея. Он жалобно закричал: «Чиряй! РОбяты, у меня чиряй!» Володя и Женя, давясь от смеха, накинули на него плащ-накидку. Юр под ней сжался в комочек и затих, а они резко сдёрнули накидку и канули с ней в темноте.
Как только солнце выглянуло из-за сопок, первыми горячими лучами обжигая заискрившуюся росу, они пошли проведать Андрея. Тот уже сменился. Когда они повинились ему в ночной выходке, Юр нахмурил своё добродушное круглое лицо и обиженно засопел. Но о том, чтобы открыться, что он перепугался, не могло быть и речи.
Женя поднял голову и посмотрел на часы. До смены осталось пятнадцать минут. Последние минуты прошли на удивление быстро, он растолкал Мишу Колесникова. Убедившись, что тот проснулся, рассказал ему про дремавшего между спортивными матами Яковлева. Едва голова коснулась подушки, он тотчас впал в забытье. К концу наряда Женя буквально валился с ног. Больше из-за того, что ему по жребию досталось отвечать за порядок в спортзале. Часа за два до сдачи он усердно начал тягать по спортзалу «машку» – приспособление в виде швабры с широкой доской, обитой снизу кусками одеял или шинелей, с лежавшими на ней сверху танковыми траками и съёмными дисками от штанги. Женя возил по покрытому специальной мастикой полу своё орудие до такого состояния, пока не увидел в слегка красноватой поверхности собственное отражение.
Но сразу после смены Женя почувствовал в себе прилив сил и энергии. Так часто бывает, порой ещё и в наряд не заступил, а только на вечерней поверке выкрикнули твою фамилию, как тело до самых кончиков пальцев уже наполняется томительной усталостью, веки наливаются свинцом, голова кружится в предчувствии бессонной ночи и тяжелого труда. Перед глазами в мгновение пробегают служебные процедуры от развода до самой смены. Но вот когда последние минуты наряда позади, приходит долгожданное облегчение, словно тяжёлый груз падает с плеч.
В расположении его уже поджидал Каширин.
– Сдал наряд, – осведомился он.
– Сдал.
– Всё нормально? Кто принял?
– Федосеев. Всё нормально. Устал немного.
– Женя, ты мне сегодня нужен.
