banner banner banner
Куда кого посеяла жизнь. Том II. Воспоминания
Куда кого посеяла жизнь. Том II. Воспоминания
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Куда кого посеяла жизнь. Том II. Воспоминания

скачать книгу бесплатно


Наверное, – это было правильно.

ВОЛЫ

ВЫ знаете, кто такие «волы» или, как их официально называют «быки рабочие»? Вопрос не праздный. Уже не один десяток лет, воловьи упряжки в нашей повседневной жизни, не фигурируют. А до начала 70-х, 80—х годов прошлого (20-го) века, волы занимали довольно значимое место в земной жизни. Если среди животных продовольственного направления, первое место принадлежит корове, среди домашних птиц – курице, то, среди тягловых животных, волу всегда не было равных.

Что же это за животное- вол?. Это обычный представитель крупного рогатого скота. Превращение его в вола рабочего происходит следующим образом. Весь нарождающийся молодняк крупного рогатого скота, независимо – бычки или телочки, до конца первого года жизни, учитываются одной строкой- как телята. Обычно со второго года или по каким-то другим зоотехническим срокам, бычки отделяются от телочек и содержатся отдельно При неинтенсивном выращивании молодняка, бычков, в возрасте одного года, обследуют, отбирают элитных и породистых – на племенные цели, а остальных- лишают «мужского достоинства», то есть – кастрируют. Основная масса из них идет на откорм с последующим использованием на мясо, поэтому их и лишают того, что мешало бы им быстро набирать вес при различных возбуждениях, проявлениях излишних желаний и излишних затрат энергии. Позже, из этой категории выбирают тех, из которых в будущем может получиться хорошие тягловые животные, как мы их называем- волы.

Идет специальный зоотехнический отбор животных именно для рабочих целей. Бычок должен быть рослым, здоровым, с широкой грудью и мощными ногами. Кроме всего прочего, чисто конституционного, он должен обладать спокойным характером, быть коммуникабельным – как с другими животными, так и с людьми, а также поддаваться дрессировке или обучению.

Где-то в возрасте двух лет, все эти качества уже проявляются у отобранных животных, и наиболее достойные из них, с учетом необходимого восполнения или обновления рабочего тяглового состава, переводят в разряд Волов, а не прошедшие тестирование их собратья, вместе с остальными бычками всех возрастов- идут на мясо.

Волы, конечно, это было нечто особенное в сельской жизни. Если сравнить, например, волов с теми же быками производителями: – то здесь все, как в человеческой жизни. Бык (бугай) и вол, могут быть, в принципе, от одной матери, но жизненное кредо и соответствующие условия обитания у них разнятся, как небо и земля. Бык-производитель, по человеческой аналогии, это как представитель дворянского рода, «голубых» кровей. Он – подтянутый, со стройными ногами, вычищенный и ухоженный. У него – отдельная диета, постоянные прогулки, специальный общий и ветеринарный уход. На нем никто не ездит, ему вообще запрещены физические перегрузки. У него одна главная забота- покрывать коров. Эдакий щеголь, Евгений Онегин или Дон Жуан молочного стада. Правда, жизнь быка, хоть и яркая, но – коротка, как и у большинства «производителей». Что тут поделаешь….

Так вот, если быка виртуально можно приравнять к эдаким дворянам- аристократам, то его брата- вола, – к бедным крестьянам. Вола уже с двух лет, начинали приучать к «ярму». Ярмо- это скрепленные посредине между собой два крепких деревянных бруска, с углублениями под воловьи шеи, два металлических штыря (занозы), чтобы зафиксировать шеи двух волов в ярме, и большое металлическое кольцо, посредством которого, ярмо крепится к дышлу повозки или другого транспортного средства. Несчастным был вол, и несчастным оставался крестьянин, так как оба одевали ярмо на свои шеи, до глубокой старости его не снимая.

В отличие от быков-производителей, волы работали десятки лет. И никаких у них не было льгот, ни спец кормов, и ничего – нибудь особенного другого. Только зеленная трава летом, да немного сена-соломы зимой вприкуску с какими-то зерновыми отходами. Волы выполняли самые тяжелые тягловые работы. На них и пахали, и сеяли, и культивировали; они передвигали повозки, большие арбы, огромные водяные бочки, да чего только не цепляли к тому воловьему ярму! На волах возили артиллерийские орудия даже во время второй мировой войны. Военные обозы были укомплектованы в основном волами. Не было, наверное, в прежние времена таких работ, где не были бы задействованы волы.

По тягловой силе, они значительно превосходили рабочих лошадей. Ко всему прочему, они были гораздо менее привередливые, степенные, неторопливые, но исполнительные. Это были животные- рабы. И они с такой жизнью смирились. Заматеревшие, огромные, с большими рогами, торчащими вверх, страшные внешне, но добрые внутри…. От волов, в итоге, получали хорошие толстые шкуры, которые шли на изготовление дорогих кожаных изделий, а также – мясо, рога, копыта, воловьи жилы. Думаю, достаточно для того, чтобы ныне живущие люди, тем более наши читатели, прониклись определенным уважением к этим великим труженикам-волам, добросовестным и безотказным помощникам человека, без которых наши предки просто не мыслили свою жизнь.

Чтобы закончить характеристику этого вида тягловой силы, добавлю: было бы, наверное, очень справедливо, – где-нибудь на центральной выставке, поставить, отлитую из самого дорогого металла парную скульптуру- крестьянина с волом. Это они вытащили на себе наше (большое) государство, это с их шей, до сих пор не сняли Ярмо.

Читатель может подумать, что я – волозаводчик или поставщик волов в какую-нибудь из стран, где земельные наделы настолько мизерны, что кроме волов, на них ничего другого невозможно использовать, в ту же Индию, например, где возможно выращивать по три урожая в год, а значительная часть населения голодает. Должен с великой грустью сказать, что если дело с земельными наделами в той же Украине или России (о нас пока не говорю), будет идти в том направлении, как сегодня, то придется, наверное, еще не раз о волах вспомнить.

Нет, волами я не занимаюсь, а так пространно о них рассказываю, просто потому, что пришла пора перевернуть еще одну страницу из альбома слободзейской жизни и рассказать, как я впервые, довольно близко познакомился с этими животными.

Внешне я их видел ежедневно. На нашей улице располагался колхозный двор, из которого ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера, выезжали воловьи упряжки. Со стороны, эти огромные, переваливающиеся с ноги на ногу, животные, казались трудно управляемыми и страшными. Но судьба мне уготовила более близкие контакты с ними. А дело было так.

Во время школьных каникул, я, как и многие сельские дети, работал в колхозе. В том, 1950 году, после окончания трех классов, был в бригаде «погонычем» при лошади, где-то с месяц. До этого вручную собирал с ребятами стручки зеленого горошка и планировал доработать в колхозе до начала занятий в школе. Платить там- ничего не обещали, начисляли погонычам по одному трудодню за два дня, но главное- в обед кормили борщом.

Все шло нормально. Трудно, жарко, десять лет все-таки, но ничего, терпел. В один из вечеров, играл в футбол на соседней улице, там все и началось. В нашей округе, было много ребят, любящих футбол, но играть было нечем. Тряпичные самодельные мячи быстро рвались, а мячи- шары из размятого свиного мочевого пузыря- были бесформенными, легкими, сухими и трещали на всю улицу.

А на соседней улице играли настоящим большим резиновым мячом, размером где-то с килограммовый арбуз. Хозяином мяча был Ваня Бондарь, девятиклассник или десятиклассник. Так вот, в тот злополучный вечер, мы, как обычно играли допоздна. Хозяин мяча ушел в кино, а мне сказал, чтобы я взял мяч домой, а завтра вечером- вернул. Я принес тот драгоценный мяч домой и начал отрабатывать удары в сторону наших ворот. Вышел во двор мой дядя, Миша, он как раз пришел в отпуск из армии на 10 суток. Он взял в руки мяч и так сильно ударил его ногой, что получилась высокая «свечка». Мяч перелетел через наш дом и упал где-то в чужом саду.

На дворе уже были сумерки. Мы перелезли через забор к соседу, обыскали всю территорию, но мяча так и не нашли. На рассвете – я уже был у соседа во дворе. Все вместе обыскали сад, мяча нигде не было. Для меня это было катастрофой. Пошел на работу в бригаду, целый день водил лошадь при культивации, а сам все про мяч думал и про его хозяина: что я ему скажу?.

Вечером пошел на соседнюю улицу. Собравшимся ребятам, объяснил, что мяч пропал. Ребята – кто верил, кто – нет, а Ваня (он был на две головы выше меня), поднес кулак к моему носу и сказал: делай что хочешь, а мяч чтобы был!

Легко сказать. Дядя Миша через пару дней, уехал на службу и проблема мяча повисла на мне. Отец с мамой были в Одессе, помогали родственникам строиться. Где взять деньги на мяч?. Поделился я своим горем с соседом, Колькой Димитренко. Денег у него никогда не было, но он посоветовал мне оставить бесплатную работу в колхозе и пойти вместе с ни на работу в совхоз, что на правой стороне Днестра, как раз – напротив нашей Слободзеи. Там, в селе Кременчуг, было тогда отделение совхоза от Кицкан. В совхозе платили деньги ежемесячно, не то, что в колхозе – неизвестные до конца года, трудодни.

На второй день, мы с Колькой отправились в Кременчуг, в одну из совхозных бригад, куда Колька, дней десять назад, устроился водовозом, оставив такую же работу в колхозной бригаде, Для рабочих из Слободзеи, совхозом была организована специальная переправа через Днестр. Большая такая деревянная лодка, с мужиком – перевозчиком, целый день курсировала между берегами.

Колька привел меня в бригаду, где сам работал и представил меня бригадиру, как соседа и ровесника, хотя он был на два года меня старше. Бригадир скептически меня осмотрел и послал на поле прорывать морковь. Где-то там, в разных других странах, ту самую морковь высевали точечным или ленточным способом: машина закладывала в почву специальную бумажную ленту, на которой были приклеены уже протравленные и подкормленные отборные отшлифованные семена и на оптимальном расстоянии друг от друга. Сорняки вокруг этой ленты, сразу или после, уничтожались гербицидами.

А у нас мелко семенные культуры, высевались сеялкой. Пока они(семена) пытались пробиться наверх сплошной полосой в три детских пальца шириной, а то и больше, сорняки выходили раньше. Идешь на прорывку, а на поле – сплошной бурьян до колен. Надо вычислить, затем, примерно по расстоянию между сошниками сеялки, определить и увидеть ту, забитую морковь, вернее- её хиленькие шильца-всходы, и прорвать так, чтобы остался рядок в один строй, при заданном интервале между растениями, естественно, – уничтожив окружающий бурьян.

На практике – больше половины или три четверти всходов надо вырвать и выбросить. Мы же – богатые. Да и для нас, пацанов, не вопросы экономики были тогда главными. На палящем солнце, в согнутом состоянии, искать весь день ростки моркови, было не очень приятно. Уже у обеду глаза наливались кровью, голова гудела, а ты- с остервенение рвал, иногда – все подряд, и все ждал, ждал – сперва обед, а потом – вечер! Заработал я в первый день три рубля, полтора из них вычтут за обед, значит, – полтора будет – чистыми!

Мяч стоит пятнадцать рублей, значит (подсчитал) – мне придется заниматься той прорывкой, минимум дней десять, при такой производительности. Надо сказать, что даже взрослые женщины, работавшие в бригаде, рядом с нами, с трудом вырабатывали действующую тогда норму выработки, и оплату в семь рублей за норму, не каждая их них получала.

Я как-то прочитал, сколько за месяц официально заработал человек, один из тех, кто «сидит» на газовой задвижке, и, шутки ради, пересчитал, сколько ему надо было бы прорвать площадей моркови, чтобы получить столько денег. Вышло, что надо было бы прорвать морковь на площади, равной всей Молдавской ССР, да еще и не один раз! Так здорово тогда нам платили, и так «платят» сегодня отдельным «труженикам»!

Но, сколько бы тогда не платили, а на мяч надо было зарабатывать. Мне Ваня Бондарь проходу не даст, пока я не верну его. А скоро – в школу, ходить надо мимо его дома, да и в школе – куда от него денешься. Отбиться от него, в принципе, я мог с помощью родственников, так совесть не позволяла, все-таки я виноват каким-то образом перед ним. Значит, придется прорывать ту морковь или делать другую работу, но мяч или деньги – вернуть!

На второй мой рабочий день все шло как обычно, но, когда мы пришли с поля на обед, меня подозвал бригадир и еще раз почему-то спросил: «Так сколько тебе лет, говоришь?». «Двенадцать» – не краснея, ответил я. А на самом деле – было десять, да и то еще через полтора месяца. «Есть у меня к тебе просьба, начал бригадир, – как видишь у нас в бригаде всего семь мужиков: пятеро ездовых на волах, Кольку, друга твоего я не считаю, а еще я и сторож. Все остальные – пожилые бабы. Есть пацан с Кременчуга, ночью волов пасет, так вот с ним приятная неприятность случилась. Он закончил семь классов и надумал поступать в техникум, в Одессе. Послезавтра – у него вступительные экзамены, поэтому – завтра он уезжает. В ночь выйти не сможет. Не знаю, сколько времени он будет сдавать те экзамены, но отпросился на две недели. Ты бы не смог попасти волов, пока он вернется?».

Если бригадир накричал на меня или даже ударил – было бы легче, а так он просто убил меня своей просьбой. Я с трудом, выдохнул: «А когда это?». «А сегодня вечером – пояснил бригадир, – часов в пять-шесть ездовые пригоняют волов к загороде, она тут недалеко, в лесу сделана. Сдают волов пастуху, тот ночью в лесу их пасет, а к утру пригоняет к загороди, поит их – там большая яма с водой, собирает всех вместе, а в шесть утра приходят ездовые и разбирают своих волов. Вот и все. Весь день – свободный, и так – каждую ночь, без выходных. Ставка – семь рублей за выход. Волы должны пастись всю ночь иначе они днем работать не будут. Возле загороди, стоит большой дуб, на нем тот пацан-пастух «патулу» (площадку) сделал- там он ночью сидел и наблюдал за волами. Да сам сейчас все увидишь. Сейчас Колька привезет воду, и с ним поедете к загороди. Он тебе все расскажет».

Выпалив все это, бригадир посчитал свою задачу выполненной и ушел. Пораженный всем случившимся, я стоял несколько минут на солнце пока женщины не позвали меня обедать. Механически проглотив миску борща, я не пошел больше на прорывку моркови, а прилег на траву под деревом и стал ждать Кольку. Часа через два он появился, распряг волов, и мы вместе погнали их к месту моей новой работы. По дороге он объяснил мне некоторые нюансы общения с волами, а также рассказал о пацане, моем предшественнике и технологии моей новой деятельности. Главное, что я понял из его информации- не показывать, что ты боишься, никогда не идти впереди вола или рядом с его головой, не орать на весь лес, не тянуть животных за хвосты и не лупить палкой или кнутом, по поводу и без поводу, если волы не в ярме. Вот и все основные правила.

Позже – я много добавил уже от себя, но тогда – Колька посчитал, что с меня достаточно. Я было заикнулся, а не смог бы он в первый раз сегодня побыть со мной на дежурстве, но Колька сказал, что его ждет мама, что-то надо дома сделать, а вот завтра, если будут какие-то хорошие предложения…, он, возможно, и останется.

Оставшись один, я закрыл Колькиных волов в загороди, влез на стоящий рядом, более, чем столетний дуб и осмотрел площадку, сработанную прежним пастухом. Где-то на высоте около четырех метров от земли, лежали треугольником довольно толстые ветки, а уже поперек их, лежали ветки потоньше, прямо с листьями. Все это было увязано-перевязано лентами из коры молодой вербы, выглядело довольно прочно и вместительно. На мое счастье – на ветках лежала старая рабочая телогрейка, а вместо подушки- верхняя часть тоже старой немецкой шинели- плечи, рукава, часть спинки. Там же, в углублении, стояла стеклянная трехлитровая стеклянная банка, наполовину заполненная водой. На сучке висела очищенная от коры, где-то метровой длины, палка из вербы; с сучком на конце она была похожа на трость. Вот и все хозяйство.

Было еще рано до начала «смены». Я лег на спину, пытаясь успокоить себя, боялся думать, что будет дальше. Дуб шелестел листвою, легкий ветерок, в животе – миска борща, что еще надо пацану для счастья!. Незаметно заснул. Проснулся от внезапно появившегося шума, крика и отборного мужского мата. Это ездовые гнали на ночь своих волов. Быстро слез с дерева, стал у изгороди, приоткрыл жердочку-калитку. Появились мои «подопечные»– огромные, все грязно-белого цвета, с широко разведенными рогами, размером с турецкую саблю. Пятеро мужиков, били волов кнутами, загоняя в загородку. Все они были кременчугские, все молодые, но уже жестоко отмеченные жизнью. У одного не было руки, у другого – лицо изрезано страшными шрамами, у каждого из ребят-следы войны. Это были те, кто вырос в оккупации и был призван на фронт летом сорок четвертого. После в лучшем случае – двухнедельной подготовки, их бросали в различные «прорывы» наступления. Основная их масса погибала в первом же бою, часть была покалечена и физически и морально и, после госпиталей – отправлена домой. Других мужиков в бригаде не имелось. Просто не было, потому что не было. Пять лет, как закончилась страшная война. Домой вернулась одна треть призванных. Работы по всем направлениям и в селе, и в городе полно – все лежало в развалинах. Поэтому, кого можно было в селе собрать – брали на полевые работы.

Я уже говорил, что все мужики в бригаде были ездовыми на волах. На волах – и пахали, и возили, и месили глину, чего только не делали. В то время – это была главная движительная сила. Пригнав волов, ездовые скептически посмотрели на нового ночного пастуха, то есть- меня, а один самый старший по возрасту и суровый на вид, сказал: «Смотри, пацан, не гоняй волов бегом и, не дай Бог, не бей палкой по ногам, я проверю». В руках он сжимал толстенную плетенную из кожаных полос, камчу или кнут, с коротким черенком, похлопывал ею по ладони левой руки и убедительно посмотрел на меня. Там и смотреть-то было не на что – кости, обтянутые кожей, большая голова с выгоревшим волосом и облезшим носом.

Ездовые загнали волов в загородку, как бы сдав мне на хранение, и ушли. Жалко не было тогда свидетелей с фотоаппаратом- в тот момент, когда я остался под вечер, глаз на глаз. С тринадцатью огромными «монстрами», которые, сгрудившись у ворот, равнодушно смотрели на что-то там эдакое, с глазами и ушами, мелкое и непонятно откуда и зачем здесь появившееся, здесь уникальный фотокадр просто напрашивался.

Позже по жизни мне не раз пришлось оставаться один на один с кем-то или с чем-то- в пятнадцать лет впервые сел за руль самоходного зернового комбайна, позже были выходы на боксерский ринг, на сцену, перед студенческой аудиторией, да и чего только не было потом, один на один!

Но в тот вечер, я стоял перед жердевой оградой, смотрел на сгрудившихся по ту сторону волов и – молчал. Мои глаза были примерно на уровне глаз ближайшего ко мне вола. Его глаза, размером с хорошее яйцо, смотрели мне прямо в лицо. Нас разделяли каких-нибудь полметра. Что там у животного на уме, глаза не выражали, только равнодушие. Но, из рассказов Кольки, то есть- из первых рук, я знал, что не все волы такие смирные, как внешне кажутся.

Что-то со мной случилось. Я перестал дрожать и представлять мысленно какие-то воловьи пакости. Так всегда бывает, когда от абстрактного – переходишь к действительности. Волов же пасти надо, подумал я. Осмотрел путь возможного своего отступления в случае чего, то есть – определил – как можно будет быстрее взобраться на дуб, где была наша «база». Потом глубоко отдышался и… открыл небольшие ворота.

Через несколько секунд – я уже был на дереве. Но волы не бросились бежать в лес, сломя голову. Из тринадцати, только двое сразу вышли, остальные- или легли вдоль ограды, или стояли, лениво бодая друг друга в разные места.

Так продолжалось около часа. Пришлось мне слезать с дерева выламывать ветку и потихоньку выгонять их на пастьбу. В тот первый вечер, я многого не знал. Например, что волы, по определению- не стадные животные, а чистые индивидуалы. Для них вообще не существует авторитетов, вожаков, ведущих, как у других стадных животных. Они – каждый сам по себе. Главный авторитет и аргумент для них – кнут ездового. Ну, чем не родной брат нашего прежнего крестьянина!

А главное, чего я не ведал в данной ситуации-волы не знают дома, базы и домой сами не приходят. Это для меня стало основной проблемой, но уже наутро….

А в тот вечер, волы постепенно разошлись по лесу. Чтобы было понятно нынешним слободзейцам- почему я постоянно вспоминаю о «лесе» – раньше вся территория между Днестром и старым руслом Днестра, была сплошь покрыта лесом. Хорошая лессовая почва, довольно много влаги, способствовало этому. Село Кременчуг, прежде слободзейский хутор, – стоял на холме, весной и летом, когда вода заливала всю территорию от Слободзеи до Копанки, Кременчугский холм был некоторое время островом. Вокруг него стояли в воде деревья. Потом вода уходила. Отдельные места, где было повыше, обрабатывались, были садовые и овощные участки. Так было до тех пор, пока не были построены обваловочные дамбы. Вода перестала заливать эту территорию, лес был выкорчеван, а на его месте появились овощные плантации. Это было уже позже, а когда я пас волов- основная территория вокруг Кременчуга- была занята лесом.

Продолжим о первом моем дежурстве. Волы разошлись, солнце еще не зашло. Тепло, тихо…. И чего я так напугался сразу!?.

На одном из опорных столбов, нашел оставленный кем-то «налыгач» – канат метров пяти длиной, с петлей на конце. С его помощью водили коров или тех же волов, надевая петлю на один рог, чтобы затем своеобразной «восьмеркой» привязать к чему-то. Налыгач я взял с собой на дерево, чтобы обвязать им и прицепиться к толстой ветке, чтобы нечаянно не свалиться с помоста. Лететь с такой высоты, ударяясь о толстые дубовые ветки, было более чем опасно. Хотелось кушать, вокруг- огромные разно породные деревья, типичный плавневый лес….Деревья все большие, типичные для нашей зоны – дуб, ясень, тополь, липа, акация, верба, ольха, осина и еще десятки видов. Росли там и дикие груши, сливы, яблони. Наверняка можно было найти какое-то плодовое дерево, чтобы чем-то подкрепиться, но я об этом не мог и думать. Во-первых вечереет, где и что искать, лес незнакомый- еще заблудишься, только этого еще не хватало! Волы по лесу бродят, да мало ли кто еще может здесь быть!

Если честно, по прошествии стольких лет, могу сказать-, что да, я боялся. Боялся за себя, а не за волов. Даже, если в лесу были волки, они бы вола взять не смогли. Могли быть и люди, может быть и не очень хорошие, но и они бы волов не тронули. Во-первых, потому, что украсть или забить колхозного вола в 1950 году- значило подписать себе смертный приговор. Тогда за один килограмм зерна, унесенного с поля в любом виде, давали год тюрьмы. За вола – расстреляли бы точно. Так что за волов я не очень беспокоился, а за себя – да, все-таки первый раз в жизни, в чужом дремучем лесу, да еще в роли пастуха волов. Одет я был в брюки и рубашку, без головного убора и босой. Мы с мая по сентябрь всегда ходили босиком, обуваясь только, когда шли в школу или в кино.

Босому, в лесу, пасти волов было более, чем проблемно, но я же дежурил всего первую ночь, домой сходить не успел – далеко, да и река еще мешает. Решил- завтра уже пойду, обуюсь, возьму пиджак и фуражку. Так думал я, влезая на свой «сторожевой» пост. Солнце стремительно ушло за горизонт, в лесу ведь, наступила темнота. Кромешная. Деревья вокруг высокие, их кроны вверху соединялись, из-за этого даже чистого звездного неба не было видно. Обвязал себя канатом-налыгачем, привязал конец к толстой ветке, решив, что теперь – не упаду.

С вечера было тихо, умолкло все живое в лесу, но где-то к середине ночи подул ветер, и начался настоящий «скрипичный» концерт на фоне общего гула веток и шелеста листьев. Дуб, на котором находился мой пост, был наверняка раз в в пятнадцать старше меня. Когда поднялся ветер, он начал двигаться и скрипеть. Причем, разные его части или уровни, скрипели по-своему: с диапазоном где-то октав пять, не меньше – от толстых боковых гулов, ближе к корню, до сверхтонких чириканий мелких веток. Это было что-то уничтожающе-непонятное.

Мой помост, примитивно увязанный полосами коры, двигался, как живой, и казалось – вот-вот разойдется. Какой там сон!. Мне и в тишине было не до сна, а в такой кокофонии- и подавно. Начал думать о хорошем. Не забей дядя Миша мяч в чужой сад – и не пас бы я сегодня волов. А если бы он вообще не пришел в отпуск из армии?…, так тогда бы у меня пилотки настоящей не было, ну и так далее….

Потом я посчитал, сколько за две недели денег заработаю, – и за мяч рассчитаюсь, и балалайку себе куплю. А еще бабушка Маня сегодня обещала кашу кабаковую (тыквенную) сварить. Ну ладно- завтра поем….

Так незаметно подкрался рассвет И тогда я понял, за что платят пастуху те несчастные деньги. Слез с дерева- а вокруг-никого!. Думал, что хотя бы часть волов придет к загороди – а их – ни одного!. И где их искать?. Каждый мог пойти куда угодно – лес тянулся до Копанки, да старого русла Днестра. Вот тогда я по-настоящему испугался. В шесть утра придут ездовые, они все местные, им на лодке переплывать не надо, да и лодка с шести часов уже работает. Я просто растерялся, не зная, в какую сторону двинуться. А в глазах уже мерещился кнут старшего ездового. В общем решил – готовься, Вася!.

Пошел в сторону Кременчуга. Фарт или Удача нужны в каждом деле. Не прошел я метров двухсот – поперек – канава – осушитель с водой, длинная такая, но это неважно, но на той её стороне – ЛЕЖАЛИ семь(!) моих волов Еще один стоял почти рядом и терся о ствол дерева. Родные мои! Я сходу бросился в канаву, там воды по пояс, дно илистое, ширина метра четыре, переплыл-переполз, и- к волам. Думаю- хоть этих загоню, а потом стану искать остальных.

Выломал ветку с листьями, начал тормошить их. Напрямую, через канаву гнать побоялся, вдруг увязнут. Где-то через полчаса обогнул канаву, и большая половина моих подопечных оказалась в загороди. Настроение поднялось, но надо искать остальных волов. Начал рыскать по лесу в разные стороны. Напал на какую-то тропинку, пошел по ней, наудачу. Никого. Слышу – вроде как свист какой-то и мне навстречу. Засвистел в ответ и, через минуту увидел Кольку Димитренко. Он, оказывается, шел от переправы- ко мне на «базу». Колька рассказал, что наплел моей бабушке, будто я помогаю сторожу в бригаде (колхозной), и остался там на ночь.

О том, что я пошел в совхоз за деньгами, да еще взялся пасти ночью волов, так никто и не узнал до сих пор. Об этом знали только я и Колька. Если бы кто-то узнал в школе или селе – засмеяли бы надолго. Наша семья – одна из первопоселенцев Слободзеи. В бывшей усадьбе прадеда, организовали колхоз. Мама работала в Слободзейском райисполкоме – бухгалтером. То есть- о нас знали все. А мне вот срочно надо было рассчитаться за мяч, причем собственноручно.

Колька принес мне пиджак, сапоги и пилотку, а еще- в баночке-немного каши. Он уже знал любимые места волов. Короче говоря, к приходу ездовых, все двенадцать волов были найдены и приведены в загородку. Не было одного, слава Богу – непарного, который был в бригаде «на подхвате» у бригадной поварихи, сторожа и бригадира. Была в бригаде такая румынская еще «двуколка» – для хозяйственных нужд бригады. Так вот этого вола и не было. Звали его – «Фашист». Вообще все волы тогда имели номера и клички. Почти все с «военным» уклоном- «Тигр»,»Фердинанд», «Мессершмидт», «Берлин» и т. д..

Попозже, за две недели, я их уже всех знал по кличкам, знал любимые места каждого, повадки и пристрастия. Это в первые дни они для меня были все на одно «лицо», а потом мы познакомились поближе. А вот с «Фашистом», с первого до последнего дня моего пребывания в пастухах, так контакта и не получилось. Животные-как люди. Тоже бывают ехидные, хитрые, коварные и непредсказуемые. Тот же «Фашист», единственный из всех волов, дважды в разное время все-таки сумел поддеть меня рогом, причем второй раз так, что я отлетел метра на три.

Дело было еще и в том, что каждый ездовой, приводил вечером и забирал утром, свою пару волов, а непарного – бригадного, тоже приводили ездовые, но утром в бригаду отводить должен был я, на налыгаче, иначе он мог просто убежать. Так вот, когда я его вел на веревке, он шел, как бы и не замечая меня. Но стоило на секунду отвлечься, он тут же пытался поддеть меня рогом, и, как же было сказано, иногда ему это удавалось….

В тот первый день я нашел «Фашиста» почти за километр от загороди, на берегу Днестра, он как какой-нибудь отдыхающий с Севера, лежал и дремал. Чтобы его поднять, и доставить до бригады, пришлось выломать хорошую вербовую лозину, и показать «Фашисту»-волу, как пацаны, пережившие войну, относятся к фашистам-захватчикам, в каком бы облике они не находились.

А в целом, две недели тогда я отработал нормально. Бригадир, когда я сдавал «пост» моему предшественнику, таки поступившему в техникум, но еще собирающемуся поработать до начала занятий, похвалил меня. Правда признался, что не надеялся меня увидеть уже после первой ночи. Ан, нет-все получилось так, как надо.

По правде говоря, мне даже неловко до сих пор за то, что я больше в той бригаде не появился. Прорывка моркови закончилась, мои коллеги-женщины работали на уборке томатов. Туда же должен был возвратиться, после «воловьей» командировки и я. Но утром, когда я, после последнего дежурства появился дома и лег спать, приехал за чем-то в Слободзею мой отец, на одесской машине. Меня разбудили, вечером – я был уже в Одессе. А на следующий день – вместе с одесскими ребятами-родственниками – на пляже в Аркадии.

Человеку сперва надо сделать очень плохо, а потом – чуть-чуть хорошо- и он будет счастлив. Так было и со мной в то лето. После двух недель общения с волами- две недели на море в Одессе, казались раем земным

Таким было мое первое знакомство с трудягами-животными- волами. По натуре- я не злой человек, всегда старался делать добро людям, но сегодня, с высоты возраста, могу сказать следующее: чтобы жить, надо знать и понимать жизнь, не смотреть на нашу повседневную рутину со стороны, вот мол, я постою или куда-то уеду, подожду, пока здесь станет хорошо, тогда подключусь или вернусь обратно. А кто же господа-товарищи, будет все делать или строить для вас хорошую жизнь? Опять сельские волы!? Так их уже нет, выбили все лучшее из нашего села, своими руками село и уничтожили. Пусть меня Бог простит, но думаю- очень многим нынешним «продвинутым» не мешало бы попасти волов, для самосовершенствования и лучшего понимания жизни.

В заключение хочу добавить, что мяч тогда, точно такой, я все-таки привез, уже из Одессы и вернул Ивану. А заработанные в совхозе 98 рублей, так и не получил – постеснялся идти в контору совхоза, уже в Кицканы (там была бухгалтерия и касса). А потом началась школа и больше я по этому делу на правой стороне Днестра- не был.

Вот такими «искрами» моей памяти, из моего первого десятилетия на этой Земле, я и поделился с тобой, уважаемый Читатель. Это, конечно, далеко не все, что пришлось пройти за эти годы, но главным я с тобой поделился.

Не обессудь. Что было-то было. Главный общий вывод для меня, вытекающий из прожитого периода жизни – что мы его прошли! Пережили, выдержали и пошли дальше – в Пятидесятые!.

РАЗДЕЛ 2. ПЯТИДЕСЯТЫЕ

Если в первое мое десятилетие жизни на Земле – главное, чему я научился, было – ходить, говорить, читать и писать, то второе десятилетие, которое совпало с пятидесятыми годами прошлого века, я бы с уверенностю назвал – первым курсом моей «Академии жизни». Этот период принес мне столько всего нового, необычного и разнопланового, что, если собрать воедино все «искры» памяти только об основных, значимых событиях, в которых мне довелось принимать непосредственное участие в этот период, то из них получился бы огромный пылающий жизненный костер.

Эти годы открыли мне двери в совершенно иной мир. Страна переживала последствия страшной Войны, переживали все это её люди, в том числе и мы, дети той войны. Все сразу не восстановишь, поэтому начинали с наиболее жизненноважных направлений. Отменили продовольственные карточки, появились элементарно необходимые товары в магазинах, парты, учебники и письменные принадлежности в школах. Постепенно оттаивали людские души, застывшие после ужасов военного времени. Много работали, начали чаще петь песни, больше и ближе общаться, лучше одеваться, питаться и более уверенно смотреть в будущее, надеясь только на хорошее.

Было мало информации. Новости получали в школах, в киножурналах, которые показывали перед демонстрацией кинофильмов и, частично – из газет, которых во-первых было мало, во-вторых- информации в них не всегда было достаточно, тем более-объективной.

И все равно – новое обступало меня со всех сторон. Если бы все то, что я увидел и услышал в те годы, можно было как-то зафиксировать для памяти, даже с краткой характеристикой событий или действий – это могла быть большая отдельная книга и не одна….

Первый год нового десятилетия (1951-й), принес в нашу семью две серьезных новости: – я окончил начальную школу, без троек, всего с двумя четверками и перешел в пятый класс. Мы расстались с нашей первой замечательной Учительницей, Александрой Филаретовной и пошли дальше, а она опять приняла новых первоклашек. Фото нашего расставания, осталось не только в нашей памяти, но и на групповой фотографии.

В этом же году, мой отец, всю войну и после неё, работавший шофером, после шестимесячных курсов, получил специальность комбайнера и, с началом убочной кампании, убирал хлеб в колхозе имени Сталина, в селе Карагаш. У меня в памяти осталась очень приятная фотография того уборочного сезона – в междурядьях сада на территории села, был посеян Пырей, трава такая, ею засевали раньше полевые аэродромы, так как она сильно иссушает почву, и, как бы уплотняет её.

Так вот – комбайн косит на семена ту траву, а я сижу в зерновом бункере или стою на мостике управления, а с обеих сторон, вплотную к движущемуся агрегату, примыкают деревья, а на них крупные спелые сливы. Бери любую на выбор….

Вдобавок к этой идиллии – одной стороной тот участок выходил к магистральному оросительному каналу, так я несколько раз в день и окунался в канале на несколько минут. Там глубина по пояс, течение сильное, всего в километре от насосной станции, подающей воду на половину района, но – ничего, можно удержаться на ногах и освежиться в такую жару.

Наверное, с того момента, я и полюбил эту серьезную машину – зерновой комбайн. Судьбе было угодно заставить меня убирать на нем хлеб в последующие годы, в течении десяти сезонов, причем – только четыре из них, как рабочему-комбайнеру, а еще шесть раз – находясь в разных ипостасях, в период своих рабочих отпусков, причем последний раз, – будучи заместителем председателя Слободзейского районного совета колхозов по экономике, уже в восемьдесят третьем году. Такая солидная искра (букет) памяти….

В начале пятидесятых, в нашем селе, появилось проводное радио. В каждый дом, бесплатно поставили радиоточку, в виде такого круглого вогнутого экрана из пергаментной бумаги и, за 50 копеек в месяц, люди могли слушать радио. Это была настоящая революция в культурно-просветительском направлении. С 6 часов утра, до 12 часов ночи, люди слушали новости, песни, рассказы, радиоспектакли, сверяли время. Село стало жить жизнью страны, в одном, едином порыве, опираясь на централизованную информацию (смотри материал Радио в разделе 4-Семидесятые). Можно с уверенность сказать, что появление в селе радио, круто и быстро способствовало улучшению сельской жизни по всем её направлениям. Естественно это событие тоже отложило след в моей памяти….

Эту тенденцию продолжила и электрификация наших сел. Замена в пятидесятые годы, керосиновых ламп, свечек и лучин, на электрические лампочки, была еще большим революционным изменением сельской, чем радиофикация, так как решала многие не только бытовые вопросы, но и производственно-хозяйственные проблемы обеспечения многих направлений сельской жизни.

Очень четко помню, как придя в школу, я тогда ходил в шестой класс – прочитал написанное мелом на классной доске сообщение: «5 марта 1953 года, в 9 часов 50 минут-умер товарищ Сталин». Многие девочки в классе плакали, мальчишки – притихли, чувствовали себя растерянными.

Знаковые и наиболее значимые для меня события произошедшие в 1954 году, году ставшим для меня переломным между школьным детством и-сразу «взрослым» отрочеством:

– окончил седьмой класс школы, с неплохими оценочными показателями, и с твердым намерением поступить в Одесское мореходное училище;

– пошел учеником токаря в Слободзейскую МТС (Машино-тракторную станцию). Параллельно отвез документы для поступления в мореходное училище на отделение – штурман дальнего плавания. Нелегально от родителей, ездил в Одессу сдавать вступительные экзамены, сдал оба экзамена на отлично и уже считал себя курсантом, но такого не случилось, по причине возраста. На штурманское отделение принимали с 15 лет, чтобы к концу учебы выпускнику можно было получить «Паспорт моряка», который выдавали в 18 лет.

Я был записан со школы рожденным в 1938 году, так об этом и заявил при поступлении в училище, но подтверждающих факт моего рождения документов, – не было, а все архивные данные предвоенных лет – унесла война. В отделе кадров училища были согласны получить от меня любую справку с места проживания, в т. ч. из сельсовета, о моем возрасте (нужном), но моя мама была категорически против, чтобы я стал моряком и не разрешила никому такие справки мне выдавать, хотя могла это сделать за несколько минут, так, как работала тогда в райисполкоме….

Так меня отделили от моря. Море еще не раз пыталось призвать меня к себе на службу – но так и не смогло (смотри материал «Зов моря», в этом же разделе). Осталось море только в памяти…

– значимым событием этого же года – было необычное и уникальное событие: к концу года собирались запустить Дубоссарскую ГЭС, на Днестре, и начали заполнять будущее водохранилище, для чего перекрыли построенную плотину будущей электростанции и мне довелось видеть родной Днестр в виде небольшого ручья, шириной менее десяти метров и глубиной по колена. Это было настолько необычно, что врезалось в память навсегда.

– не таким уж важным в общем плане, но для меня просто чудесным и счастливым, стало образование в нашем селе и НА НАШЕЙ УЛИЦЕ! – новой детской библиотеки! Как тут не вспомнить народную мудрость – «…ни в сказке сказать, ни пером описать..». Несколько лет перед этим, я, единственный из ребят русской части Слободзеи в те времена, по выходным дням, ходил на молдавскую часть села, за 4 километра, благодаря протекции мамы, брал в районной детской библиотеке по 2–3 книги (этого хватало мне на неделю), причем-в любое время года, невзирая на расстояние и недружественное отношение пацанов с молдавской части села, из-за встреч с которыми, я часто ходил в обход «низом», по дамбе вдоль Днестра, что отнимало не только много дополнительных усилий, но и времени.

И тут Судьба делает мне (именно мне!) такой царский Подарок… устраивает новую библиотеку на нашей улице и почти через дорогу от дома! Вот что такое неожиданное детское СЧАСТЬЕ!.Правда, я этим «счастьем» успел воспользоваться всего несколько месяцев, так как, очень скоро, как было уже сказано – из детской возрастной категории, был переведен – сразу во взрослую и на том детство мое закончилось….

– Это подтверждает главное (для меня) событие того (пятьдесят четвертого) года: не знаю – кто кого ждал – я его или оно меня, скорее это случилось на базе взаимного ожидания… Здесь уже одной вспышкой памяти не обойдешься, это событие достойно целого многосерийного фильма.

Наверное, такое может быть только в такой стране, как Россиия (в те годы СССР).

Весной пятьдесят четвертого года, было принято известное Постановление Правительства об освоение целинных и залежных земель. До этого, в стране уже начали строить большие гидроэлектростанции, мощные линии электропередач, делали рукотворные моря, сажали лесополосы.

С приходом к власти Н.С.Хрущева – решили осваивать целинные земли и включать их в полевые севообороты. Размах предстоящих работ намечался колоссальный – в Поволжье, Казахстане, Сибири и других регионах, планировалось освоить миллионы гектаров новых земель, а потом – обустроить эти края и вдохнуть в них жизнь.