Ноусфера

– Ну как ты не понимаешь? – Ольга округлила глаза. – Это ведь прививка от социальных болезней. Сколько раз человечество наступало на одни и те же грабли только из-за того, что у людей короткая память!

– Думаешь, изучая ошибки прошлого, человечество теперь может гарантировать себе спокойное будущее?

– Давать гарантии сегодня не берутся даже производители швейцарских часов, – заявила Ольга. – Мир зыбок, а люди непостоянны. Но шансы на повторение всемирных кошмаров вроде тоталитарных режимов, деструктивных религиозных сект или мировых войн мы, действительно, свели к абсолютному минимуму. Прошлое изучают в школах, не делая предпочтений светлым страницам истории перед самыми мрачными.

– Ладно, допустим. Но для чего вот эту жуткую историю про погибших ученых мне подсунули в топе новостей? Чему я тут должен научиться?

– Да ничему. Это так, пощекотать нервы. Журналисты же знают, чем привлечь зрителей и, соответственно, обеспечить рейтинг своему инфопотоку. Ты же выбрал именно эту новость.

– Я думал, профессия журналиста себя изжила. На кой они вовсе нужны, если любой может узнать факты самостоятельно, заглянув в ноусферу?

– Ну и как твой «любой» будет искать информационные поводы? А отбирать факты? А узнавать компетентные мнения? Никакой жизни не хватит, чтобы узнать все обо всем! Журналисты – те же пловцы, только они плавают не в реальном океане, а в информационном. Отбирают по крупинкам все самое интересное и монтируют сюжеты для своих потоков, обеспечивая рейтинг и «нолики». Крупные инфоканалы всеядны, а маленькие компании выживают за счет тематической специфики или особенностей подачи материала.

– Выходит, моя профессия сродни журналистской? Я ведь тоже отбирал информацию по заказу и делал подборку данных?

– Можно сказать и так. Конечно, крупным детективным конторам ты не был соперником, но туда, как правило, и заказчики обращаются крупные – корпорации, желающие обогнать конкурентов. Даже Совет через своих представителей иногда обращается к детективам, когда нужно проверить чью-то личность или какие-то факты, не вызывая при этом лишнего ажиотажа…

– А смысл? Все равно ведь при желании все всё узнают: кто, когда и на кого заказал расследование?

– Конечно, узнают! – засмеялась Ольга. – Но не сразу. Чем больше людей вовлечено в то или иное действие, тем быстрее оно станет очевидно для тех же журналистов. Однако осторожные действия могут дать главное сегодняшнее богатство – время. Как говорится, «кто владеет временем – владеет миром».

– Надо же. В моей молодости так говорили об информации.

– А что информация? Она теперь принадлежит всем. Как можно владеть воздухом или солнечным светом? Единственный способ им завладеть – это лишить всех прочих открытого доступа к фотонам и кислороду.

– И что, никто не пытался это сделать?

– Попытки, конечно, были и предпринимаются до сих пор. Но, как правило, они обречены на провал, – заметила Ольга, как мне показалось, печально.

– Времени не хватает? – догадался я.

– Именно.

«Уважаемые пассажиры! Наш скоростной самолет прибывает в порт Будапешта. Через тридцать секунд мы начинаем снижение. Просьба отключить на время посадки мобильные коммуникаторы и другие устройства связи!»

– А зачем коммы-то выключать? – проворчал я, лишив себя интерфейса, с которым успел уже свыкнуться. – Неужто навигационным приборам что-то в состоянии повредить?

– Да нет, разумеется! – поморщилась Ольга. – Какое-то дурацкое положение, принятое в прошлом веке. Уж сколько попыток было его отменить, а оно до сих пор действует. Приходится соблюдать видимость порядка.

Орбитальные виды в «иллюминаторе» сменились реальной картинкой – сплошной туман облаков, из которых внезапно выскочила земная твердь, надвигающаяся на нас с ошеломительной скоростью. Вскоре звук двигателей изменился и самолет начал плавное вертикальное приземление на посадочную площадку.

***

Снаружи все было серым, моросил мелкий дождь.

– А по-английски они не могут говорить? – спросил я Ольгу, устав от нашептываний гида на абракадабрском языке.

– Языковую платформу поправь. У тебя, наверное, локальный язык по умолчанию выставлен, – отозвалась моя спутница, увлекая меня через аэродромный плац по направлению к стоянке такси.

Мы уже присмотрели симпатичный маленький транспорт, стилизованный под Volkswagen Käfer 1938 года выпуска, когда путь нам преградил Черный, соткавшийся прямо из воздуха. От неожиданности я оступился и налетел прямо на голографическое изображение, пустив по нему цветные ряби.

– О, мистер опоздание! – улыбнулась ему Ольга.

– Хорошо смеется тот, кого никто не слышит, – без тени улыбки отозвался Петр, после чего обратился ко мне: – Марк, ты в опасности, предупреждаю тебя официально. Ольга – не та, за кого себя выдает. И цели ее нисколько не совпадают с заявленными.

– Что это значит? – опешил я, переводя взгляд с Петра на Ольгу.

– Это значит, что Совету приспичило поиграть в шпионские игры, – похлопала ресницами спутница. – Знаешь, я не буду мешать его болтовне, пусть потреплет языком.

– Твой, кажется, не мешало бы укоротить, – глухо заметил Петр.

– Скажи так еще разик, пожалуйста! Мне всего пары слов не хватает, чтобы продекламировать официальное обвинение об угрозах здоровью и жизни. И тогда даже твой лысый черт за тебя не заступится! Ну? Покажи, какой ты храбрый!

– Ты играешь на чужом поле, – не поддался на провокацию Черный. – Найдем на тебя законную управу.

Устав от их перебранки, я остановил обоих поднятыми ладонями и потребовал от Петра разъяснений.

– Марк, я должен перед тобой извиниться за некоторую… эм-м-м… конспирацию. Дело в том, что Михаил Соломонович настаивал на личной встрече. А встреча так и не состоялась благодаря китайской шпионке, с которой ты так необдуманно спелся. Я в курсе того, что она тебе там наплела. Имей в виду: все это низкосортная китайская лапша на русские уши. Реальная угроза исходит от Ольги, а точнее – от человека, на которого она работает! Мы пытались тебя защитить, но не предусмотрели твоей импульсивности. Надо было нейтрализовать Ольгу еще на подъезде к больнице.

– Слушай, Петр, ты говоришь все больше, а я понимаю все меньше и меньше. Давай прямо: какая опасность исходит от Ольги? Если это хламидийный уретрит, прошу тебя, не молчи!

Ольга хмыкнула, явно одобрив мой тон.

– Хуже, – серьезно ответил Черный. – Во-первых, ты должен знать, что никакого лечения от нейроколлапса не существует. Если бы ты уделил внимание этому заболеванию вместо того, чтобы наблюдать за восстанием Спартака и гибелью авантюристов у берегов Панамы, то уже знал бы, что ни одного зарекомендовавшего себя метода лечения не существует в природе. У «Шаоми Рисерч» нет преимуществ даже перед общественными больницами, я уж не говорю о клинических центрах, курируемых Советом…

– Но зачем же тогда… – растерялся я.

– Затем, чтобы получить преимущество в изучении синдрома Черезова. Ольга «забыла» тебе объяснить, чем твой случай выдается из общего ряда, – хрюкнул Петр, изображая смешок. – Ты для ее корпорации – расходный материал. Они сделают подробное сканирование твоего мозга и в результате получат временную фору и сделают очередной шаг к монополии в области медицинских технологий.

– Что еще за глупость? – изумился я. – Если бы даже было, как ты говоришь, как они могут получить преимущество, когда результаты их сканирования будут очевидны для любого наблюдателя в любой точке планеты?

– Не будут, – Петр снова скривил рот в усмешке. – Я же сказал, «очередной» шаг. Предыдущим было изобретение телепатического коммуникатора. Что, Ольга, думала, мы не знаем?

Взглянув на Ольгу, я обнаружил на ее лице признаки легкой паники.

– Совет неустанно пытается ограничить власть корпораций, чтобы исключить монополию на научные открытия и таким образом обезопасить человечество от порабощения, – объяснил Черный. – Большинство разработчиков подписали меморандум о сотрудничестве ради всеобщего блага и так или иначе работают под эгидой Совета. Но несколько отщепенцев продолжают играть в свои темные игры. И самый опасный из этих людей – Лэй Чэнь, прямой наниматель твоей спутницы.

Вновь обратив взгляд на Ольгу, я заметил, как паника в ее глазах уступила место холодной ярости. Казалось, еще немного, и из них в Петра полетят белые молнии. Добавить к этому можно одно: в гневе Ольга прекрасна, неотразима и вампирически сексуальна! Мне вдруг захотелось схватить ее за тонкую талию, оторвать от земли, как пушинку, и бросить на капот «жука», чтобы, сорвав комбинезон одним резким движением, внедриться в плавильню ее эмоций физически.

Приступ похоти был столь же мощным, сколь неожиданным. Вероятно, дело было в злости, которую я испытывал по отношению к Ольге: если она и правда меня дурила все это время, то относиться к ней нежно и ласково я не смог бы при всем желании. Но откуда такие реакции? Неужели во мне дремлет садист? В прошлом я за собой не замечал ничего подобного. Должно быть, дело в возрастных трансформациях психики, нередко сопровождающихся изменениями сексуальности. Жаль только, эти трансформации прошли для меня незамеченными и теперь копание в собственной психике может стать равнозначным ходьбе по минному полю.

– Так или иначе, Совет на твоей стороне, Марк, – тем временем заверил меня Черный. – Твое дело поступило в ведение департамента информационного контроля. И твое, Ольга, тоже.

– Сгинь, – ответила Ольга, решительно прогоняя изображение с нашего пути и забираясь в машину.

Немного помедлив, я последовал за ней. Ольга назвала адрес, и машина плавно выехала со стоянки. Мы расселись на широком сиденье, оставив между собой широкий просвет и храня напряженное молчание. Виды за окном, которые еще недавно могли привлечь мое внимание, теперь нисколько меня не трогали.

«Ну что, красавица, даю тебе последний шанс», – мысленно объявил я, не обращаясь к собеседнице по имени. Все равно, кроме нее, никто не мог меня слышать. Или мог? Если технология телепатической коммуникации больше не является секретом, значит, нас могут прослушивать?

«Это вряд ли, – кисло ответила Ольга, уловив мои сомнения. – Знать – еще не значит обладать. Полагаю, у нас есть еще время в запасе».

«Сколько?»

«Кто знает? На твой век, наверное, хватит».

«Спасибо за напоминание, – огрызнулся я. – Так что там с моей головой? Что еще за синдром?»

«Синдром Черезова, – вздохнула Ольга то ли мысленно, то ли наяву. – Академик Черезов исследовал нейроколлапс больше сорока лет подряд. И поскольку ни одна теория и ни один метод лечения себя не оправдал, это правда, то он сосредоточился на изучении нетипичных случаев, связанных с недугом лишь косвенно. Говоря по правде, половину исследованных им случаев вообще нельзя описать в истории болезни».

«Это еще почему?»

«У людей, о которых идет речь, не было никаких признаков нейроколлапса. Однако все они утверждали, что пережили нейроколлапс в прошлом. До того, как умерли».

«До того, как… Ты надо мной издеваешься?»

«Врачи, к которым обращались эти люди, тоже полагали, что над ними издеваются. Некоторых пациентов даже принудительно отправляли в психиатрические клиники на обследование, поскольку все они утверждали, будто прожили больше одной жизни».

«Реинкарнация? Тоже мне новость! В моей молодости дурдомы были переполнены воплотившимися Христами и Клеопатрами. При чем тут нейроколлапс?»

«При том, что эти люди не были психами. Они рассказывали, что проживают ту же самую жизнь второй раз. И что якобы в первый раз их постиг нейроколлапс, закончившийся не гибелью, а прыжком сознания в далекое прошлое. В один из экстремальных моментов их личной истории».

«Экстремальных? Что это значит?»

«Один пациент чуть не утонул в возрасте пяти лет, но его вовремя откачали. Другая в студенческие годы заблудилась в диком лесу и едва не сошла с ума. Третий впал в кому после ранения на войне. В общем, в каждом случае в прошлом пациента было зафиксировано некое происшествие, как правило сопровождавшееся клинической смертью и непродолжительной комой».

«Автоавария!» – осознал я.

«Так и есть».

«Все равно не понимаю… при чем тут я? Я-то ведь не второй раз живу!»

«Пока еще нет», – Ольга поджала губы.

– Так, значит, нейроколлапс меня не убьет? И я вернусь прямиком в свое прошлое? – воскликнул я вслух, поддавшись внезапно захлестнувшей меня надежде.

– Погоди радоваться, Марк! – Ольга остудила мой пыл, вновь переходя на телепатическое общение.

«Теория Черезова на то и теория, что никаких практических подтверждений у нее нет. Академик и сам не до конца верил в существование феномена, который он описал. Просто ряд свидетельств не вписывались ни в одну из существующих теорий, и ему пришлось создать собственную, которую большинство представителей научного сообщества до сих пор считают несостоятельной – дикой и фантастической».

«Расскажи подробней», – попросил я.

«За подробностями можешь обратиться к ноусфере. А если вкратце, то все уникумы, найденные Черезовым, в разное время обращались к медикам с просьбой предотвратить неизбежный, по их мнению, нейроколлапс. При этом ни малейших симптомов заболевания у них не наблюдалось. Но все они утверждали, что "предыдущую" жизнь они прожили экспрессом: все то, что происходило в их жизни после экстремального события, было скрыто беспамятством. И в себя они якобы приходили только незадолго до смерти, попав в больницу с приступом нейроколлапса».

«Это все очень запутанно, – пожаловался я. – То есть получается, что "первая" жизнь проходит в беспамятстве и заканчивается нейроколлапсом, а "вторая" течет как ни в чем не бывало?»

«Похоже, что так. Во всяком случае, ни один из пациентов, утверждавших, будто им посчастливилось вернуться в прошлое, не умер от нейроколлапса. Гораздо чаще их ждала насильственная смерть или гибель от несчастного случая».

– Думаешь, это неслучайно? – вновь забывшись, воскликнул я вслух. – Ведь если эти люди – и я в том числе! – могут быть ключом к загадке нейроколлапса…

– Если не сказать больше, – многозначительно ответила Ольга.

– Да куда уж больше! Разве остались еще какие-то тайны, недоступные для ноусферы?

– Ноусфера и есть самая главная тайна, – проронила Ольга. – Мы приехали, Марк. Вылезай.

Наша машина припарковалась у помпезного особняка середины XIX века, украшенного кариатидами и лепниной. Мой комм высветил над входом название отеля, пять золотых звезд и фотографическое изображение какого-то мужика, показавшегося мне смутно знакомым.

– Это отельер? – уточнил я на всякий случай.

– Нет, это террорист, – ответила Ольга, направляясь ко входу. – Карлос Шакал любил жить на широкую ногу. Перемещаясь по странам Восточной Европы, он останавливался в лучших гостиницах, в то время как его подручные торчали в крысиных норах конспиративных квартир и дешевых мотелей. Он это объяснял им «соображениями безопасности».

– И бойцы ему верили?

– Ну а как не поверить, – осклабилась Ольга. – Ильич Рамирес Санчес был такой обаяшка… Прямо как ты.

– Не надо сравнивать меня с террористами, – буркнул я. – И вообще, ты могла бы выбрать для отдыха и менее одиозное место.

– Место выбирала не я, а мой босс, страшный и ужасный, по словам Петра, Лэй Чэнь. Скоро он будет здесь. А быть ли тебе похожим на террориста – решать тебе самому.

Я попытался ухватить Ольгу за локоть, чтобы потребовать новых объяснений. Но Ольга ловко увернулась и ускорила шаг. Мне ничего не оставалось, кроме как протопать по ступенькам с позолоченными перилами прямо ко входу, где ливрейный швейцар прятал в усы фальшивое радушие.

***

Зеркала в багетах, китайские вазы, дюжина резных кресел под старину, расставленных вокруг колченогих журнальных столиков, – Китайца можно поблагодарить за выбор гостиницы. А то я уже подустал от хайтека, бросающегося на меня отовсюду с рекламной назойливостью.

Впрочем, судя по количеству гостей и постояльцев, я тут оказался не единственным ценителем старины. От стеклянных дверей к лифту ежеминутно курсировали люди с чемоданами и без, а у регистрационной стойки скопилась небольшая очередь. Боже, да тут настоящая регистрационная стойка! И портье в смешной красной шапочке.

Я твердо решил, что выписываться буду без помощи ноунета. Подойду прямо к стойке, потребую от дежурного клерка расчета и чек на бумаге с печатью. Интересно, как они будут выкручиваться?

Взглянув на часовые циферблаты над стойкой регистрации, я прикинул разницу часовых поясов между Пекином и Будапештом и с неудовольствием понял, что до встречи остается не менее часа, а на экскурсию по городу времени уже не хватит. Придется отложить прогулку на вечер.

Усевшись в одно из кресел, я заказал у подоспевшего стюарда пятьдесят грамм «Хеннеси». Пузатый бокал возник передо мной меньше чем через минуту. Был ли это «Хеннеси» – вопрос: уж слишком вопросительный взгляд я получил, озвучив заказ, – но похож.

– Если господин курит сигары, у нас есть для этого специальное помещение, – любезным тоном подсказал служащий.

От нечего делать я принялся разглядывать семейство крикливых румын, расположившихся в холле табором. Великанских размеров женщина распекала за что-то клерка за стойкой, в то время как ее худенький и чернявый, похожий на кузнечика муж гонялся за тремя непоседливыми детьми, устроившими игру в салочки вокруг горы из родительских чемоданов. В какой-то момент меня кольнул чужой взгляд. Обернувшись, я заметил пожилого господина в строгом костюме. Он сидел за соседним столиком и обжигал губы чаем. Встретившись со мной глазами, он тут же потупился.

О’кей, ноусфера… Едва заметный клик кивком на повисшей вместо нимба пиктограмме полностью лишил его налета загадочности. Михаил Горский, научное светило, мой ровесник и соотечественник. Родом из Восточной Сибири. Полвека назад эмигрировал из России и окопался в Норвегии. Один из владельцев патента на какой-то конструктивный элемент комма. Живет в особняке под Энсхедом в компании горничной-малайки и двух афганских борзых. В ходе научных конференций расслабляется на банкетах до полной потери академического облика (спасибо за маячки благодарным студентам).

Занятный дядька. Еще утром читал в Твенте лекцию по квантовым коммуникациям, а ближе к обеду зачем-то возник в Будапеште. И теперь усердно делает вид, будто я – последнее, что его интересует. А ведь не далее как завтра утром ему выступать с речью в университетском клубе квантовых шахмат, где он 11 лет числится почетным председателем.

Будто услышав мои подозрения, Горский вновь скользнул по мне взглядом, а затем уставился прямо в глаза. Лицо его выдавало крайнюю степень волнения.

– Простите, Марк, – заговорил Горский, вставая. – Я ведь могу обращаться к вам по имени?

– Нет. Только с перечислением всех титулов и регалий.

Использование устаревшего «вы» без запинки говорило только об одном: он долго готовился к разговору и старается угодить мне даже в мелочах.

– Кхм. Разрешите подсесть?

– Пожалуйста, профессор. Располагайтесь, как вам удобно.

Едва оказавшись рядом, мужчина ушел в себя. Теперь я мог разглядеть его повнимательней. Аккуратно подстриженные брови, короткие волосы с проседью, узловатые пальцы музыканта. Выглядит достаточно молодо, но пахнет стариковским бальзамом с лавандой.

– У меня к вам дело, Марк, – заговорил наконец Горский, оторвавшись от изучения узоров напольной плитки. – Только вы можете мне помочь.

– Я теперь многим стал нужен, – ответил я уклончиво. – Одни пытаются меня убить, другие – свести с ума, третьи – посадить в клетку и препарировать, как лабораторную жабу…

– Я здесь не для того, чтобы навредить вам. У меня частный вопрос.

– Совет? – взял я быка за рога. – АНБ? Ангелы Судного дня? На кого вы работаете?

Горский вздохнул.

– Марк, я работаю на себя. Можешь залезть в ноусферу и перепроверить все данные. Мне нечего скрывать от людей. Кроме того, что я глубоко несчастен.

– Тогда вам, вероятно, нужен психоаналитик. Я-то чем могу вам помочь? – забытое за эти дни обращение на вы вернуло воспоминания о моем былом мире, поэтому я вовремя пресек намерение разрешить профессору не мучиться и перейти на ты.

– Вы можете отменить настоящее.

– Простите?

– Если теория Черезова верна, – пустился в объяснения Горский, – то… очень скоро вы можете оказаться в отправной точке. В том месте и времени, откуда мы оба родом. И тогда у вас появится шанс изменить мое будущее.

– А чем вас не устраивает настоящее?

Горский вновь принялся изучать напольную плитку. Глаза его предательски заблестели.

– Мне, конечно, не на что жаловаться, – сказал он после долгой паузы. – У меня есть имя, сотни опубликованных научных работ, внушительное количество «ноликов» на счете. Мои лекции в Твенте слушают через ноусферу молодые специалисты по всему миру. Вероятно, многие хотели бы поменяться со мной местами.

Насчет «ноликов» он не соврал: как только речь зашла про деньги, комм услужливо повесил над головой профессора неозвученные цифры.

– Но?

– Но я бы все отдал за то, чтобы поменяться местами с самим собой. В молодости.

– Вы не единственный, кто об этом мечтает, – заметил я. – Многие хотели бы исправить ошибки юности. Но кто знает, окажется ли иной жизненный путь менее тернистым?

– Я знаю. Мне не следовало тогда уезжать из России. Я приобрел все, о чем только мечтал… но при этом потерял то, что имел.

– Однокомнатную квартиру на улице Дианова? – продемонстрировал я знакомство с его биографией. – Должность младшего научного сотрудника на кафедре ОГТУ? Ведро с гайками, на котором вы ездили отдыхать в Птичью гавань?

– Больше. Неизмеримо больше.

– А, понятно. Речь о женщине?

– Не просто о женщине. О единственной женщине. Я обещал ей, что вышлю приглашение, как только обустроюсь на новом месте. Но фактически я ее бросил. Понимаете, все завертелось так быстро… Место на кафедре, собственная лаборатория, регистрация патента, выход компании на IPO в первый же год существования… Слава и деньги вскружили мне голову. Я забыл обо всем, что было действительно важно. Говоря по правде, я даже не понимал, насколько Рита была важна для меня.

– А что вам мешало воссоединиться с ней позже, когда вы все поняли?

– Поезд ушел. Через три месяца после моего отъезда Рита выскочила замуж за нашего общего друга. Еще через полгода родила близнецов.

– Вы так мало для нее значили?

– Не в этом дело, – замялся Горский. – Просто ей пришлось устраивать свою жизнь в дикой спешке. И у нее были для этого все основания. Правда, тогда я даже не задумывался о причинах ее поведения. Мне было удобнее оскорбиться. И я получил то, что заслуживал, – остался один. Нет, конечно, я впоследствии сходился с женщинами. Но обычно мне хватало двух–трех месяцев, чтобы прийти в полное разочарование. Каждый раз я невольно сравнивал их с Ритулей. И всякий раз сравнение было не в их пользу.

– И теперь вы думаете, что променяли рай в шалаше на ад в личном замке? Как вы можете быть уверены, что брак с вашей первой любовью был бы счастливым? А что, если бы Рита принялась вас пилить изо дня в день? Или стала бы вам изменять? Или вы оказались бы бездетной парой?

– Последнюю гипотезу вычеркните, – усмехнулся Горский.

– Так у вас были дети?

– Не были, а есть. Близнецы. В возрасте 20 лет они стали популярными шоуменами. Почти четыре миллиона подписчиков, два миллиарда маяков. Они делают смешные муви из трагических страниц мировой истории. Я не люблю, когда людоедов вроде Гитлера или Калигулы выставляют ничтожествами, а их преступления – клоунадой. Как по мне, то это вообще не смешно. Но людям нравится потешаться над своими страхами. Малыши нашли свою нишу и неплохо на ней зарабатывают.

– Малыши?

– Да, мои малыши. Я понимаю, что это звучит смешно и сентиментально, но ничего не могу с собой поделать. Впервые я увидел их выступление четверть века назад. Мои студенты корчились от смеха, слушая их версию Пунических войн. А я, присоединившись к просмотру и увидев ведущих, впервые за долгое время заплакал. Братья Капустины. Оба на одно лицо. Мое лицо. Должно быть, это насмешка судьбы – дать моим детям такую фамилию.

– Вы удостоверились в том, что это ваши дети? – осторожно поинтересовался я.

– Разумеется. Я пытался связаться с Ритой, но она отказалась со мной разговаривать, так что за деталями пришлось идти в ноусферу. Это мои сыновья. Умные, замечательные ребята. До последних дней ухаживали за своим отчимом. Боже, они называли отцом человека по фамилии Капустин…

– Трагично, согласен.

– С того дня и поныне я ежедневно смотрю их передачи. Каждый вечер. Иногда рыдаю от горечи и бессилия. Возможно, вы даже видели…

– Ну разумеется. Ваша жизнь так увлекательна, что я только и делаю, что наблюдаю за вами. Почему бы вам не запустить свой коммерческий канал? Составите конкуренцию братьям Капустиным.