скачать книгу бесплатно
Домой!
Сообщаю радостную новость мужу. Собираю вещи и передаю их медсестре. Сама носить сумки я пока не могу. Выхожу в фойе отделения и сажусь на скамейку. Вокруг снуют туда-сюда мамочки. Кто-то с ребёнком на руках, кто-то без. Все они выглядят довольными. Уставшими, но довольными. Мне почему-то хочется улыбнуться, глядя на них. Повезло им. Как, должно быть, им повезло! И пусть они не понимают этого в заботах о новом человеке. Но я точно знаю, что им повезло.
Глава 4
Мы ехали домой молча. Папа был за рулём, муж сидел рядом. Я смотрела в окно и наблюдала за тем, как идёт снег. Мыслей в голове не было. Была только наша машина и медленный пушистый снег за окном.
По возвращению домой мы пытались жить обычной жизнью. В нашей тесной полуторке всё ещё стояла детская кроватка – пустая. Мы купили её незадолго до больницы, и уже к тому моменту успели собрать. Позже Егор настоял: «Разбирать не будем». И он был прав. Только отчего-то каждую ночь я никак не могла уснуть и вставала со своей постели. Ложилась на пол возле этой детской кроватки и беззвучно рыдала. Прости меня, прости меня, дочь.
Свою трагедию я пыталась пережить, как могла. Я знала, какой диагноз у моей Варвары, но не спешила лезть в интернет и читать информацию о нём. Я слышала о таком заболевании впервые. Глубокое поражение кожи. В нашем случае – поражение 100% кожи. Я знала, что у Вари самая глубокая форма этого заболевания, знала, что выглядит это очень плохо, что это не лечится. Но больше данной информации подпускать в своё сознание я не могла и не хотела.
В один из дней мне позвонила мама. Она была в радостном возбуждении:
– Аня, папа звонил сегодня в реанимацию. Наша Варя открыла глаза!
А ещё через неделю мы узнали, что Варю перевели из реанимации в самое обыкновенное инфекционное отделение. Состояние Варвары стабильное, а потому в реанимационных услугах она больше не нуждается!
Всё это казалось невероятным. Время от времени в голове мелькал голос медсестры: «Вдруг случится чудо?»
И вскоре нас с мужем попросили приехать в детскую областную больницу на разговор.
В условленное время мы уже стояли у дверей нужного нам отделения. Нас встретила молодая врач, я хорошо её запомнила. И имя запомнила – Юлия Станиславовна.
Юлия Станиславовна была очень энергична. Она открыла нам двери и пригласила пройти внутрь.
– Ну что, – сказала она, – пойдёмте знакомиться с дочкой.
Нас завели с тесную палату, обставленную сплошь и рядом кувезами. А в каждом из них – ребёнок. Все дети в этой палате были недоношенными или имели осложнения.
Жестом руки Юлия Станиславовна указала на самый большой и современный кувез в центре палаты:
– Вот тут.
Я подошла к этой огромной прозрачной «коробке» и не поверила своим глазам. Какая крошка! Какая маленькая девочка лежит внутри! Меня не поразили раны по всему телу, сухая кожа и кровоподтёки. Не поразило и то, как старательно Варя пыталась моргать (казалось, ей это даётся тяжело). Меня поразило лишь то, какая она крошечная.
– Нам пора, – говорит Юлия Станиславовна. – Идите за мной.
Она зовёт нас в кабинет. Молча проходим, садимся. Юлия Станиславовна садится за стол напротив нас. В этот момент я успеваю рассмотреть её – молодая, короткие волосы, решительные глаза.
Секунду она смотрит на нас, потом задаёт вопрос:
– Что вы решили?
– В каком смысле? – мы не понимаем.
– Забираете ребёнка?
Глава 5
Меня зовут Аня и на момент рождения дочки мне двадцать пять лет. Варя – наш первый ребёнок. Мы с мужем ровесники, познакомились, когда обоим было по двадцать два года в театральной студии, где были актёрами. Надо сказать, что это был любительский молодёжный театр, и мы не были профессионалами.
До рождения дочери я работала педагогом и имела образование учителя английского языка. Год я проработала в местной школе, даже заняла первое место в научно-практической конференции по английскому языку. Но работать в школе я так и не полюбила. А запомнила её такой: холодно, бедно, дети шумят.
Позже я познакомилась с будущим мужем и перешла работать в другое учреждение – Центр туризма. В этом учреждении работала завучем мама моего будущего мужа, она и предложила мне стать педагогом дополнительного образования в Центре туризма.
Центр туризма – это учреждение для детей и подростков, наподобие Центра детского творчества. Разница лишь в том, что уклон делается на кружки, связанные с туризмом, спортивным ориентированием и краеведением. Но и кружки для общего развития тут тоже имелись. Один из таких начала вести я.
Уже тогда мне стало интересно заниматься с детьми дошкольниками. Я вела у них занятия экологической, так сказать, направленности, а на деле рассказывала про природу Беларуси. И это были очень интересные занятия!
Мы с Егором начали жить вместе довольно быстро. Родители купили ему полуторку, в которой я поначалу просто гостила. Но месяца через три Егор сказал:
– Так оставайся что ли?
– Останусь, – ответила я.
Вот так я и осталась. А ещё через три месяца, лёжа в кровати перед сном, Егор спросил:
– А что ты думаешь насчёт свадьбы?
– Чьей? – не поняла я.
– Нашей, – говорит Егор.
Я, конечно, согласилась, и через полгода мы сыграли маленькую свадьбу, на которую позвали только самых близких: родителей и друзей.
Внезапно моя жизнь стала полной и интересной. А ещё через полгода мы узнали, что ждём ребёнка.
Глава 6
Мне назначен день, в который я должна лечь в инфекционное отделение к своей дочке. Задача врачей научить меня ухаживать за кожей Варвары, за глазами и в целом научить справляться с её диагнозом.
День моей госпитализации настал. Я помню своё волнение. Захожу в палату, светлую, чистую, и жду. Вот-вот привезут её – мою дочь. В палате две кровати. Одна для меня, вторая, с подогревом, для Варвары.
Слышу шаги в коридоре. Открывается дверь, завозят каталку, на ней Варя. Медсестра аккуратно перекладывает дочь в кровать с подогревом, а мне даёт первые указания. Я внимательно слушаю и киваю головой. Волнение проходит, всё как будто встаёт на свои места.
Наконец медсестра выходит из палаты, и мы остаёмся одни. Впервые, я и она. Мне любопытно и непривычно. Я подхожу к детской кроватке и хочу взять дочь на руки. Протягиваю руки, а она – отбивается, отважно машет кулачками. Защищается.
Я удивляюсь, но потом понимаю. Целый месяц дочь боролась за жизнь, ей ставили уколы, смазывали кремом с головы до пят ежедневно. И при этом никто не целовал, не прижимал её к себе. Целый месяц она боролась за жизнь одна. Но теперь я здесь. Я беру её на руки и прижимаю к себе.
Несколько минут Варя тревожно ёрзает на моих руках, но потом её крошечное тело расслабляется. Так мы сидит целый час. Я глажу её по голове, жалею, что-то говорю.
По всему её телу большие корки, которые свойственны для её заболевания. Со временем они должны сойти. Я не жду этого времени и аккуратно их снимаю. Целыми днями я копошусь вокруг Вари. Утром просыпаюсь и первым делом беру её на руки.
Во мне просыпается материнский инстинкт, который был приглушен разлукой и шокирующими новостями. И сейчас я не могу лежать в постели или спокойно читать книгу. Меня тянет к ней – согреть, пожалеть, устранить все неудобства. И наша палата заливается неведомым мне до этого светом. Светом самой большой любви, которая возможна. И пусть мы по-прежнему лежим в больнице, я вспоминаю только этот свет и теплого человечка, который вдруг перестал бояться и доверился мне. Маме.
Варю ежедневно осматривают хирурги. В безымянном пальце её левой руки образовалось воспаление, внутрь попала инфекция. Дочке дают антибиотики, но они, похоже, не помогают.
В один из дней я с тревогой замечаю, что пальчик раздулся и посинел. Сообщаю Юлии Станиславовне. Она тоже тревожится и срочно отправляет нас в хирургическое отделение на осмотр.
Поднимаюсь в хирургическое, Варю забирают в перевязочную. Я стою под дверью и слышу, как она начинает кричать. Это не прекращается, она кричит, и кричит, и кричит.
У меня сдают нервы, и я начинаю плакать. Напротив меня сидит молодая мама с ребёнком на руках. Мы смотрим друг на друга, и вдруг её глаза краснеют, она опускает их в пол, и по щекам начинают течь слёзы. Плечи вздрагивают. Мы обе сидим молча и плачем под дверью перевязочного кабинета, в котором кричит моя дочь.
Наконец выходит врач. Он бережно несёт Варю на руках и поднимает на меня добрые карие глаза. А в них – сожаление.
Сожаление.
Ему жаль, но инфекция очень агрессивна. Им следует ампутировать палец, но это не имеет смысла. Ведь даже при ампутации инфекция пойдёт дальше.
– Это как точить карандаш, – говорит он. – Придётся ампутировать дальше и дальше. Мы ничего не можем сделать. Всё…
Я беру Варю на руки и не помню, как возвращаюсь в свою палату. Бегу к Юлии Станиславовне. Она молча слушает и опускает глаза.
Но не сдаётся.
Через несколько минут она врывается в палату и приносит нам новый препарат. Она говорит, что он очень сильный, что его назначают только взрослым и только в крайнем случае.
– Он должен помочь! – она говорит очень решительно. Она будет бороться.
И это даёт мне сил.
Мы начинаем новое лечение. Каждые пару часов к нам заходят хирурги и отслеживают состояние отёка на руке. И днём, и ночью Варя под контролем.
Проходит день, второй… На третий день я замечаю, что… отёк спадает! Радостная, я зову скорее врачей.
И они подтверждают! Инфекция уходит!
Варя победила. Варя будет жить. Варя будет жить!
Глава 7
С каждым днём Варя хорошеет на глазах. В один из дней к нам в палату заходит главврач. Увидев дочку, он приподнимает бровь:
– Сразу видно, что ребёнок теперь с мамой. Состояние вашей девочки заметно улучшается, – говорит он.
Но речи о выписке пока не идёт. Я пытаюсь завести этот разговор сама. Но весь персонал пожимает плечами:
– Ребёнок с такой кожей может жить только в больнице.
Мне грустно это слышать. Жить в больнице – как?
Я не могу сказать, что проходила свои испытания мужественно. В действительности, я много страдала. Я хотела домой, хотела помощи. Я не была готова к такой ответственности. У меня не было достаточно мудрости и зрелости. Но я терпела, как могла, и делала всё, что требовалось в настоящий момент.
Видя моё состояние, Юлия Станиславовна начала поднимать вопрос о нашей выписке более активно.
Я запомнила Юлию Станиславовну именно такой – ответственной за Варю, принимающей важные решения для неё. Она словно была её ангелом-хранителем. Человеком, который пришёл в нашу жизнь не просто так.
И вот однажды…
– Мы готовы вас выписать, – она смотрит на меня своим чистым взглядом и словно радуется больше меня. – Можете собираться!
Она это сделала. Она убедила заведующую, главврача. Её добрые глаза полны радости. Но она предупреждает: «Вы будете постоянно возвращаться. Будьте к этому готовы. Две недели дома, две недели в больнице».
Но тогда даже эта перспектива кажется победой. Я сообщаю радостную новость семье и собираю вещи.
Ох уж эти заботы. Да ведь это самая настоящая выписка! Та, которой у меня не было в роддоме.
И этот день настал. За нами приехали родители Егора. На улице была зима. Я помню, что было холодно и солнечно в тот день. Мы закутали Варю в толстое шерстяное одеяло и даже повязали бантом. Выписка ведь!
Выходя из детской областной больницы, я почувствовала покой. Этот покой не покидал меня и в машине. Я ехала на заднем сидении с укутанной Варей на руках. Мне было радостно, что она едет домой. Она ещё не знает, как дома хорошо. Я подносила своё лицо к окну и щурилась от яркого солнца, от яркого снега, от радости. Домой. Вместе.
Глава 8
Варя была желанным ребёнком. Когда я ходила беременной, но всё ещё вела занятия с детьми дошкольниками, то полюбила одну девочку из своей группы. Её звали Варвара, она была самая забавная и самая шустрая девочка в группе. Встречала меня большими глазами и хвостиками волос, торчащими в разные стороны. Я захотела себе такую же девочку. Так и выбрала имя для своей дочки – Варя.
Беременность протекала хорошо, но со второго триместра начались проблемы. Вернее сказать, были они и до беременности, но сейчас обострились.
Это были проблемы с психикой. А точнее, с повышенным чувством тревожности.
Ещё до беременности и с самого детства я страдала от панических атак. Они настигали меня беспричинно лет с семи. Я чувствовала жуткий страх и будто бы задыхалась. Помимо приступов паники в том же возрасте я начала бояться ездить на лифте.
А лет в десять я услышала свой вердикт. И это произошло случайно.
Мы с одноклассницей Олей зашли в гости к нашей подруге из школы. В этот день она была не у себя дома, а гостила у бабушки, которая жила на седьмом этаже. Саму бабушку мы тоже встретили около дома и она, весёлая, повела нас к лифту. Я, конечно, похолодела. Но развернуться постеснялась.
Когда мы зашли в лифт, я начала заметно нервничать, что сразу привлекло внимание моих спутниц.
– Что с тобой? – спросила бабушка подруги.
– Я боюсь ездить на лифте, потому что он может застрять, и мы окажемся закрытыми.
– Ты боишься закрытых пространств? – уточнила Оля.
Я подумала и ответила, что да.
– У тебя клаустрофобия, – сказала Оля таким голосом, что у меня не осталось сомнений. – Паническая боязнь закрытых пространств.
С тех пор я стала примерять этот вердикт на себя, и область моего страха начала расширяться. Мой мозг решил, что раз уж у меня клаустрофобия, то одним лифтом я не ограничусь. Постепенно я начала бояться ездить на метро и закрываться на замок в ванной. И говорила всем важно: «У меня клаустрофобия! Я боюсь закрытых пространств!»
Я росла, а состояние ухудшалось. К моменту, когда я поступила учиться в колледж, я начала бояться ездить в электричке, хоть и приходилось мне ездить на ней почти каждый день, ведь я училась в соседнем городе. Я боялась самолётов и высоких этажей.
Помню, учась в колледже, я ночевала в Борисове у подруги на восьмом этаже. Всю ночь крутилась с боку на бок, обдумывая, как меня будут спускать с восьмого этажа, если хозяева потеряют ключ от входной двери. Она ведь закрывалась изнутри ключом!
Во время беременности моё состояние обострилось, хотя, куда уж острее. Я перестала закрывать входную дверь на замок даже ночью, а каждую ночь боялась уснуть с мыслью о летаргическом сне. И, конечно, предупредила всех родственников, что если я не проснусь утром – я не умерла. Задыхаться я тоже начала ежедневно. Хотя, это было не совсем удушье. Я дышала очень глубоко и часто и не могла сделать полный вдох. Так я и проходила до восьмого месяца.
А потом попала в больницу за пять недель до предположительной даты родов, но по другой причине. На последнем УЗИ плода врач заметил, что плод перестал расти. И меня положили на «подкормку» плода. Спустя две недели такой подкормки у меня и начались неожиданные роды.
ЧАСТЬ 2. Стадия принятия неизбежного «Гнев»
