скачать книгу бесплатно
Эрос (????) – это чувственная, страстная, плотская любовь, ничего возвышенного, то, что мы сейчас чаще называем словом «секс». Сюда же относится и романтическая любовь.
Фили?я (?????) – дружба, привязанность, увлечение, притяжение, без физического влечения. Филию мы имеем в виду, когда признаемся в любви другу или подруге: я люблю тебя как друга. Cлово используется и для передачи тяги, увлечения к чему-либо абстрактному. Например, философия (любовь к мудрости) или филателия – слово происходит от ????? (друг) и ??????? (освобождение от оплаты, пошлины). В Древней Греции на письмах ставили особую отметку, показывающую, что письмо оплачено отправителем и больше за доставку платить не нужно. Позже из этой отметки появилась почтовая марка, а тех, кто собирает марки, назвали филателистами.
Любовь детей к родителям, родителей к детям, любовь к семье и родственникам – это сторге? (??????). Очень нежная любовь.
Ага?пэ (?????) – это любовь к Богу, к ближнему, бескорыстная и жертвенная любовь, в самом возвышенном ее понимании.
Еще одна форма любви – прагма (??????) – любовь, основанная на разуме, долге, интересах и взаимопонимании. Именно отсюда пошло понятие «прагматичная любовь». Это «взрослая» любовь, любовь супругов после многих лет брака, с терпимостью и компромиссами.
Флирт и легкая влюбленность – это «лю?дус» (ludus).
Эрос в своей крайней и патологической форме может перерасти в манию (?????) – сильную зависимость, одержимость. Отсюда термин «маньяк». Мания – это тоже вид любви, которой присущи ревность и агрессия. У древних греков была богиня Мани?я, насылавшая на людей безумие, поэтому манию считали наказанием от богов. Имейте в виду, ревнивцы.
Людус может переродиться в эрос, манию и сторге или стать прагмой. Прагма же рождается от союза людуса и сторге, но без участия эроса и тем более мании.
Теперь, когда мы разобрались в терминах, станет понятен подбор писем в этой главе. Почему в письмах о любви оказались цитаты из Нового Завета, письма Плиния Младшего к друзьям, письма Суворова к дочке и полные эротики письма к Гете. Эти письма объединило одно русское слово – любовь.
Апостол Павел. Первое послание к коринфянам
Немного об авторе и послании. Апостол Павел (урожд. Саул, Савл, Шауль) не входит в число 12 и 70 апостолов, но его называют первоверховным за вклад в христианство, а также апостолом язычников, потому что он много сделал для проповеди Христа среди них.
Савл родился в богатой еврейской семье, был гражданином Рима, поэтому по традиции у него было и второе, латинское/греческое имя – Павел. Савл был убежденным фарисеем (религиозное течение в иудаизме) и принимал активное участие в гонениях на первых христиан, которые, по мнению иудейских богословов, нарушали законы. Примерно в 31–36 г. на пути в Дамаск он услышал глас Божий, осуждающий его за гонения, ослеп на три дня, был исцелен христианином Ананием, принял крещение и стал проповедником учения Христа. После много путешествовал по восточному и северо-восточному Средиземноморью, побывал в Испании. Во время одного из посещений Иерусалима был схвачен иудеями как нарушитель закона. Так как Павел был римским гражданином, то по его просьбе он был отправлен в Рим для суда. Суд длился около двух лет, сам Павел жил под домашним арестом в нанятом доме. Считается, что он принял мученическую смерть (был обезглавлен), но точные обстоятельства неизвестны.
Апостол Павел написал 14 посланий[6 - В научном сообществе считается, что семь посланий были написаны собственноручно апостолом Павлом или под его диктовку (одно из них – «Первое послание к Коринфянам»), шесть посланий, возможно, были написаны позже учениками. Еще одно («Послание к Евреям»), по оценке современных западных ученых, не принадлежит ни Павлу, ни его ученикам.], составляющих значительную часть Нового Завета. Послания создавались не как художественное произведение: они написаны простым разговорным языком образованного человека того времени (хотя сейчас тексты восхищают своей красотой и мудростью). «Первое послание к Коринфянам» было написано апостолом Павлом в Эфесе около 54–57 гг. и адресовано христианской общине греческого города Коринфа. Оригинал утерян, сохранились лишь поздние списки. Письмо большое, нет смысла приводить его полностью, оно есть в каждой Библии[7 - Источник: Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2008.].
Процитируем тут начало и самую известную часть – главу 13 – о любви. Ее часто произносят в храмах, обязательно читают во время венчания, и многие думают, что речь идет об отношениях мужа и жены или семейных отношениях, но тут греки использовали слово «агапэ». С осознанием этого смысл отрывка становится намного глубже.
ГЛАВА 1
Павел, волею Божиею призванный Апостол Иисуса Христа, и Сосфен брат, церкви Божией, находящейся в Коринфе, освященным во Христе Иисусе, призванным святым, со всеми призывающими имя Господа нашего Иисуса Христа, во всяком месте, у них и у нас: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа.
Непрестанно благодарю Бога моего за вас, ради благодати Божией, дарованной вам во Христе Иисусе, потому что в Нем вы обогатились всем, всяким словом и всяким познанием, – ибо свидетельство Христово утвердилось в вас, – так что вы не имеете недостатка ни в каком даровании, ожидая явления Господа нашего Иисуса Христа, Который и утвердит вас до конца, чтобы вам быть неповинными в день Господа нашего Иисуса Христа. Верен Бог, Которым вы призваны в общение Сына Его Иисуса Христа, Господа нашего. Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях. Ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов»; «я Аполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов». Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились? Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя.
Крестил я также Стефанов дом; а крестил ли еще кого, не знаю. Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова.
Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков.
Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом. От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, чтобы было, как написано: хвалящийся хвались Господом.
ГЛАВА 13
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.
И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.
Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна?ю, подобно как я познан.
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше. ‹…›
Плиний младший. Жизнь, наполненная любовью
А теперь дадим слово большому античному поэту Плинию Младшему. Современники восхищались его речами и стихами, но, к сожалению, до нас они не дошли. Зато сохранились письма[8 - Источник: Письма Плиния Младшего. – М.: Наука, 1984.], в которых виден большой поэт и литератор. В письмах Плиния есть и агапэ (как любовь к миру, природе), и эрос (как любовь к жене), и филия (любовь к друзьям).
Гай Плиний Цецилий Секунд, вошедший в историю как Плиний Младший, родился в городке на берегу озера Комо. Его дед был сенатором, отец – служащим местного муниципалитета. Плиний рано потерял отца и был усыновлен дядюшкой Плинием Старшим[9 - Плиний Старший занимал высокие должности, некоторое время был прокуратором Испании и вошел в историю как автор крупнейшего энциклопедического сочинения Античности «Естественная история». В 70-е гг. Плиний Старший командовал флотом в Неаполитанском заливе и был там наместником.] (между 22 и 24 гг. – 79 г.), крупным государственным деятелем и историком, который погиб во время извержения Везувия, пытаясь спасти людей. Плиний Младший был свидетелем извержения вулкана и через много лет составил очень подробное описание всех событий.
Ребенком Плиний Младший переехал в Рим, получил отличное образование, стал адвокатом, сделал прекрасную карьеру во время правления императора Домициана, продолжил при кратком правлении Нервы, стал другом императора Траяна, занимал высокие должности, в конце жизни, в 110 г., был назначен императорским легатом (правителем) в провинцию Вифиния (север Турции и Босфор) с ответственным заданием по искоренению коррупции. В Вифинии он и скончался. Точная дата смерти и место погребения неизвестны.
Сохранились 247 писем Плиния Младшего, впервые они были опубликованы еще при его жизни, между 97/98 и 108/109 гг. Эти письма без преувеличения можно назвать шедевром эпистолярного жанра. Они уникальный документ времен, в них содержится много подробностей из жизни в Римской империи: от бытовых вопросов до взаимоотношений между императором и губернатором провинции.
Плиний Кальпурнии[10 - Плиний Младший был женат трижды, но до нас дошли лишь несколько писем третьей жене – Кальпурнии.] привет.
Ты пишешь, что очень тоскуешь без меня и единственное для тебя утешение обнимать вместо меня мои книги и часто даже класть их на мое место. Я радуюсь, что тебе не хватает меня; радуюсь, что ты успокаиваешь себя таким лечением. Я же письма твои читаю и перечитываю; все время беру их как новые. И тем сильнее разгорается тоска по тебе: если так сладостны твои письма, то сколько же радости в твоей беседе! Посылай письма как можно чаще: я счастлив ими до боли. Будь здорова.
Плиний Кальпурнии привет.
Никогда я так не жаловался на свои занятия, которые не позволили мне ни сопровождать тебя в Кампанию, куда ты уехала поправить свое здоровье, ни сразу же за тобой последовать. А сейчас мне особенно хочется быть с тобой, воочию убедиться, прибыло ли у тебя сил, пополнела ли ты, хорошо ли переносишь прелесть уединения и роскошное изобилие этого края.
Я беспокоился бы и скучал о тебе и здоровой: ничего не знать о той, кого так горячо любишь, и беспокойно, и тоскливо. А теперь, когда тебя и нет, и ты нездорова, я замучен неизвестностью и всякими страхами. Я всего боюсь; чего только не представляю; и, по свойству беспокойных людей, чаще всего воображаю то, чего больше всего опасаюсь.
Настоятельно прошу тебя, избавь меня от этого страха: пиши ежедневно одно, даже два письма. Я успокоюсь, читая; а прочитавши, опять стану бояться. Будь здорова.
Плиний Кальпурнии привет.
Нельзя поверить, как велика моя тоска по тебе. Причиной этому прежде всего любовь, а затем то, что мы не привыкли быть в разлуке. От этого я большую часть ночей провожу без сна, представляя твой образ; от этого днем, в те часы, когда я обычно видел тебя, сами ноги, как очень верно говорится, несут меня в твой покой. Наконец, унылый, печальный, будто изгнанный, я отхожу от порога. Свободно от этих терзаний только то время, в течение которого я занят на форуме тяжбами друзей. Подумай, какова моя жизнь, ты – мой отдых среди трудов, утешение в несчастии и среди забот. Будь здорова.
Плиний Альбину[11 - Лукцей Альбин – сенатор, родом из Испании.] привет.
Я приехал в усадьбу моей тещи[12 - Имеется в виду мать первой жены.] около Альсия, принадлежавшую раньше Руфу Вергинию[13 - Луций Вергиний Руф был правителем в Верхней Германии. Войска трижды предлагали ему стать императором, но он трижды отказывался.]; печаль и тоску об этом прекрасном человеке разбудило во мне само это место, уединение которого он любил и которое называл «гнездышком своей старости». Куда бы я ни шел, его искала моя душа, его искали мои глаза. Я захотел посмотреть на его памятник, и горько мне стало от того, что я увидел. Памятник до сих пор не окончен, и не потому, что сделать это было трудно: работы там не то что немного, а совсем мало. Нерадив человек, которому поручено было об этом позаботиться. Негодование и жалость охватили меня: прошло десять лет после его смерти – и над его заброшенными останками ни надписи, ни имени, а ведь слава его обошла весь мир. А он сам предусмотрительно поручил, чтобы о его дивном, бессмертном поступке было написано в стихах:
Здесь покоится Руф; когда прогнали Виндекса,
Власть он не взял себе: родине отдал ее.
Так редки верные друзья, так быстро забываем мы умерших, что сами должны строить себе усыпальницу и на себя брать все обязанности наследников. Кто не побоится того, что случилось с Вергинием? Возмутительнее и известнее делает обиду, нанесенную Вергинию, его слава. Будь здоров.
Плиний Гемину[14 - Гемин Розиан (был квестором у Плиния, когда тот был консулом (в 100 г.).] привет.
Разве ты не знаешь, что рабы всех страстей сердятся на чужие пороки так, словно им завидуют, и тяжелее всего наказывают тех, кому больше всего им хотелось бы подражать? А между тем даже людям, которые ни в чьем снисхождении не нуждаются, больше всего пристало милосердие. Я считаю самым лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается, и воздерживается от ошибок так, словно никому не прощает. Поэтому и дома, и в обществе, и во всех житейских случаях давайте придерживаться такого правила: будем беспощадны к себе и милостивы даже к тем, кто умеет быть снисходительным только к себе. Будем помнить, что Тразея, кротчайший человек, великий именно своей кротостью, часто говаривал: «Кто ненавидит пороки, ненавидит людей».
Ты, может быть, спросишь, что заставляет меня писать об этом? Недавно один человек, – лучше, впрочем, поговорим об этом лично; хотя нет, вовсе не надо и говорить. Я боюсь, как бы поступки, которые я не одобряю в нем; преследование людей, задевание их, сплетни, – не оказались в противоречии с тем, чему я учу. Кто бы он ни был, каков бы ни был, умолчим о нем: заклеймить его – в этом никакого примера нет, а не заклеймить его – это человечно. Будь здоров.
Плиний Максиму[15 - Максим – имеется в виду Максим Старший («ученый»).] привет.
И радость, и утешение для меня в литературных занятиях; всякую радость делают они радостнее, всякую печаль менее печальной. Огорченный и нездоровьем жены, и опасными болезнями, а иногда и смертью моих людей, я прибегал к единственному облегчению в скорби – к занятиям: они заставляют меня лучше понять несчастье, но и учат терпеливее его переносить. У меня в обычае отдавать на дружеский суд, в первую очередь на твой, то, что я собираюсь выпустить в свет. Обрати поэтому особое внимание на книгу, которую ты получишь с этим письмом: боюсь, что я в своей печали был к ней не очень внимателен. Я мог, скорбя, заставить себя писать, но заставить себя писать так, как пишут с легкой душой, этого я не мог. А затем как занятия дают радость, так и занятия идут лучше от веселого настроения. Будь здоров.
Плиний Фуску[16 - Имеется в виду Фуск Салинатор, адвокат – ученик Плиния, консул 118 г.] привет.
Ты спрашиваешь, каким образом я распределяю свой день в этрусском поместье. Просыпаюсь, когда захочу, большей частью около первого часа[17 - Около 8 утра.], часто раньше, редко позже. Окна остаются закрыты ставнями; чудесно отделенный безмолвием и мраком от всего, что развлекает, свободный и предоставленный самому себе, я следую не душой за глазами, а глазами за душой: они ведь видят то же, что видит разум, если не видят ничего другого. Я размышляю над тем, над чем работаю, размышляю совершенно как человек, который пишет и исправляет, – меньше или больше, в зависимости от того, трудно или легко сочинять и удерживать в памяти. Затем зову секретаря и, впустив свет, диктую то, что оформил. Он уходит, я вновь вызываю его и вновь отпускаю. Часов в пять-шесть (время точно не размерено) я – как подскажет день – удаляюсь в цветник или в криптопортик[18 - Крытая колоннада со стенами с двух сторон и окнами.], обдумываю остальное и диктую. Сажусь в повозку и занимаюсь в ней тем же самым, чем во время прогулки или лежания, освеженный самой переменой. Немного сплю, затем гуляю, потом ясно и выразительно читаю греческую или латинскую речь не столько ради голоса, сколько ради желудка[19 - Модный тогда ученый Цельз писал, что «страдающий желудком должен громко читать».]; от этого, впрочем, укрепляется и голос. Вновь гуляю, умащаюсь, упражняюсь, моюсь.
Если я обедаю с женой и немногими другими, то читается книга, после обеда бывает комедия и лирник; потом я гуляю со своими людьми, среди которых есть и образованные. Разнообразные беседы затягиваются на целый вечер, и самый длинный день скоро кончается.
Иногда в этом распорядке что-нибудь меняется: если я долго лежал или гулял, то после сна и чтения я катаюсь не в повозке, а верхом (это берет меньше времени, так как движение быстрей). Приезжают друзья из соседних городов, часть дня отбирают для себя и порою своевременным вмешательством помогают мне, утомленному. Иногда я охочусь, но не без табличек, чтобы принести кое-что, если ничего и не поймал. Уделяется время и колонам (по их мнению, недостаточно): их деревенские жалобы придают в моих глазах цену нашим занятиям и городским трудам. Будь здоров.
Плиний Корнелиану[20 - Это единственное письмо Плиния к Корнелиану; ближе не известен.] привет.
Я был вызван нашим цезарем на совет в Центумцеллы (так зовется это место). Удовольствие я получил большое: так приятно наблюдать в государе справедливость, чувство достоинства, приветливость, тем более в уединении, где эти качества особенно раскрываются. Дела были разные: достоинства судьи подвергались испытанию на множество ладов. ‹…›
Ты видишь, в каких важных и серьезных делах проводим мы день; отдых после них был приятнейший. Нас ежедневно приглашали к обеду – для принцепса скромному; иногда мы слушали музыку и декламации, иногда ночь проходила в приятнейшей беседе. В последний день при разъезде нам вручены были подарки (так внимателен и добр цезарь). Но меня и важные дела, и почетное участие в совете, и прелесть непринужденного общения радовали так же, как само место.
Очень красивая вилла[21 - Район около римского аэропорта Фьюмичино.] расположена среди зеленеющих полей высоко над морским берегом; тут в заливе как раз устраивают гавань. Левая сторона ее уже прочно укреплена, на правой работают. Прямо против входа в гавань поднимается остров, о который разбиваются волны; суда могут спокойно войти в гавань и с одной и с другой стороны. Остров этот подняли с искусством, заслуживающим внимания: широчайшая баржа подвезла ко входу в гавань огромные скалы; сброшенные одна на другую, они в силу собственной тяжести не сдвигаются с места и постепенно образуют нечто вроде дамбы; над водой уже выдается каменная гряда, ударяясь о которую, волны, вздымаясь, разбиваются. Стоит грохот, море бело от пены. На скалы потом поставят столбы, и с течением времени образуется как бы природой созданный остров. Эта гавань получит навсегда имя своего создателя и будет спасительным пристанищем, ибо берег этот на огромном пространстве лишен гаваней. Будь здоров.
Плиний Презенту[22 - Имеется в виду Гай Бруттий Презент, сделавший блестящую карьеру при императорах Траяне, Адриане, Антонине Пии. О ней сообщает надпись, найденная в Мактаре (Африка) и опубликованная в L'Annе?e Еpigraphique (1950, № 66).] привет.
Ты неизменно то в Лукании, то в Кампании? «Я ведь сам, – говоришь ты, – луканец, а жена кампанка». Это основательная причина для долгого, но не постоянного отсутствия. Почему тебе иногда и не возвращаться в Рим? Здесь тебя ждут почетные звания и дружба с теми, кто выше, и с теми, кто ниже тебя. До каких пор будешь ты жить, как царь? До каких пор будешь бодрствовать, когда захочешь, спать, пока захочешь? До каких пор не будешь надевать башмаков, оставишь тогу лежать и весь день будешь свободен? Пора тебе вновь взглянуть на наши тяготы, хотя бы только для того, чтобы не пресытиться этими удовольствиями. Приветствуй других некоторое время сам, чтобы стало приятнее слушать приветствия, потолкайся в толпе, чтобы насладиться уединением. Зачем я, однако, неосторожно задерживаю того, кого пытаюсь вызвать сюда? Может быть, это именно и побудит тебя все больше и больше погружаться в покой, который я хочу не пресечь, а только прервать. Если бы я готовил тебе обед, я примешал бы к сладким яствам пряные и острые, чтобы пробудить аппетит, притупленный и заглушенный сластями; так и теперь я советую самый приятный образ жизни иногда приправлять как бы чем-то кислым. Будь здоров.
Плиний Корнуту[23 - Корнут Тертулл – друг Плиния, был вместе с ним префектом Сатурновой казны и консулом в 100 г. Городской квестор, эдил, преторий, легат на Крите и в Кирене; проконсул Нарбонской провинции; впал в немилость при Домициане. После Плиния был наместником Понта и Вифинии.] привет.
Клавдий Поллион желает, чтобы ты его любил, он достоин этого уже потому, что он этого желает, а затем и потому, что он сам тебя любит: никто ведь не требует любви, если сам не любит. Кроме того, он человек прямой, бескорыстный, спокойный и сверх меры скромный, если только можно быть скромным сверх меры. Когда мы вместе с ним были на военной службе[24 - Плиний был на военной службе в Сирии в 81 г.], я смотрел на него не только как сотоварищ. Он командовал конным отрядом в тысячу человек; получив приказание консульского легата рассмотреть счета конных отрядов и когорт, я нашел у некоторых начальников мерзкую алчность и такую же небрежность, а у него величайшее бескорыстие и заботливое усердие. Впоследствии продвинувшись до важнейших прокуратур, он не поддавался никаким соблазнам и не изменил своей врожденной любви к воздержанности, никогда не возносился в счастье, никогда, при всем разнообразии своих обязанностей, не умалил славу своей человечности и с такой же твердостью духа претерпевал труды, с какой сейчас переносит покой. На короткое время, к великой для себя чести, он оставил его, будучи милостью императора Нервы взят нашим Кореллием к себе в помощники для покупки и дележа полей. Сколь достойно славы то обстоятельство, что, несмотря на большую возможность выбора, он особенно понравился такому человеку! Как он уважает своих друзей, как он верен им! Тут ты можешь верить изъявлению последней воли многих, в том числе Анния Басса, очень почтенного гражданина, память которого он стремится благодарно увековечить, издав книгу о его жизни (он уважает литературу, как и другие благородные занятия). Это прекрасно и уже по своей редкости заслуживает одобрения: большинство вспоминает об умерших лишь для того, чтобы пожаловаться. Этого человека, жаждущего твоей дружбы (поверь мне), обними, удержи при себе, нет – пригласи и люби так, как будто ты воздаешь ему благодарность. Тот, кто положил начало дружбе, заслуживает не одолжений, а благодарности. Будь здоров.
Плиний Корнуту привет.
Повинуюсь, дражайший коллега, и щажу, согласно твоему приказанию, свои слабые глаза. Я и сюда прибыл в крытой повозке, запертый со всех сторон, точно в спальне; и здесь воздерживаюсь, хотя и с трудом, не только от стиля, но даже от чтения, и занимаюсь только с помощью ушей. С помощью занавесей я создаю в комнатах легкий сумрак; в криптопортике, если закрыть нижние окна, также стоит полумрак. Таким образом я постепенно приучаюсь к свету. Я моюсь в бане, так как это полезно, пью вино, так как это не вредно, но в очень умеренном количестве: такова моя привычка, а сейчас за мной есть и надзор. Курицу я принял очень охотно, так как она послана тобой; хотя у меня и гноятся глаза, но они достаточно зорки, чтобы увидеть, как она жирна. Будь здоров.
Плиний Гемину привет.
Тяжкий удар поразил нашего Макрина: он потерял жену, женщину редкостную даже для времен древних. Он прожил с ней 39 лет без ссоры и без обиды. С каким почтением относилась она к своему мужу! Сама она заслуживала наибольшего. В ней собрались и соединились добродетели разных возрастов. У Макрина есть, конечно, большое утешение в том, что он так долго владел таким сокровищем, но тем больнее для него утрата: привычка к хорошему делает потерю особенно мучительной. Я буду в беспокойстве за этого очень дорогого мне человека, пока наконец он не сможет отвлечься и дать зарубцеваться своей ране: это успешнее всего сделают и сама неизбежность, и длительное время, и пресыщение печалью. Будь здоров.
Плиний Галлу[25 - Возможно, адресат письма Клузиний Гал, к которому обращено еще одно письмо Плиния. Ближе не известен.] привет.
Мы имеем обыкновение отправляться в путешествия и переплывать моря, желая с чем-нибудь познакомиться, и не обращаем внимания на то, что находится у нас перед глазами. Так ли уж устроено природой, что мы не интересуемся близким и гонимся за далеким; слабеет ли всякое желание, если удовлетворить его легко; откладываем ли мы посещение того, что можно всегда увидеть, в расчете, что мы часто можем это видеть, – но как бы то ни было, мы многого не знаем в нашем городе и его окрестностях не только по собственному впечатлению, но и по рассказам. Будь это в Ахайе, в Египте, в Азии или в какой-нибудь другой стране, богатой диковинками и прокричавшей о них, мы об этом слушали бы, читали и все бы переглядели.
Сам я как раз услышал о том, о чем раньше не слыхал, и я увидел то, чего до сих пор не видел. Дед моей жены велел мне осмотреть его америйские[26 - Америя – городок в Умбрии, ныне Амелия.] поместья. Когда я проезжал по ним, мне показали лежащее внизу озеро, именуемое Вадимонским[27 - Сейчас это озеро Бассано (Bassano или Lago di Bassano), оно заболочено, никаких островов нет.], и рассказали при этом о нем невероятные вещи. Я спустился к нему самому. Озеро похоже на лежачее колесо: это равномерно описанный круг, без единого залива, без единого угла; все вымерено, все одинаково, словно выдолблено и вырезано рукой мастера. Цвет у воды светлее синего и зеленее берега; она обладает сернистым запахом и целебным свойством излечивать переломы. Пространством оно не велико, но бывает, что по нему от ветра поднимаются волны. Суда по нему не ходят (оно священно), а плавают острова, заросшие камышом, ситником и разной травой, в изобилии растущей по болотам и по самому краю озера. Все эти острова различны по форме и по величине; края у всех голые, потому что они часто ударяются и трутся или один о другой, или о берег. Все они одинаково высоки и одинаково легки; все они наподобие киля опускаются в воду неглубоко. Эта подводная часть, как можно видеть, равномерно погружена со всех сторон в воду и равномерно на ней держится. Иногда эти острова сбиваются вместе и, соединившись между собой, напоминают материк; иногда их разносит в разные стороны противными ветрами; порой, при безветрии, они спокойно плавают каждый сам по себе. Часто меньшие пристают к большим, как лодки к грузовым судам; часто между меньшими и большими начинается своего рода состязание в беге, а затем, прибившись все к одному месту, они словно выдвигают сушу вперед и то здесь, то там скрывают озеро от глаз и вновь его открывают; только когда они держатся в середине озера, они не уменьшают его размеров. Известно, что скотина, гоняясь за травой, идет на эти острова, как на край озера; только оторвавшись от берега, она начинает понимать, что земля под ней движется; тогда, словно погруженная на судно, со страхом смотрит она на окружающее ее озеро. Затем она выходит в том месте, куда принесет ее ветром, и так же не замечает, что сошла с острова, как не замечала, что всходила на него. Озеро это вливается в реку, которая, пройдя немного на виду, погружается в пещеру и течет глубоко под землей. Если в нее бросить что-нибудь раньше, чем она скроется, то она сохранит этот предмет и опять вынесет его на свет. Я пишу тебе об этом, потому что, думаю, это тебе так же неизвестно, как мне, и не менее интересно. Ты, так же, как и я, ничем не увлекаешься так, как творениями природы. Будь здоров.
Плиний Роману[28 - Письмо испанскому другу Плиния, Роману Воконию.] привет.
Видел ли ты когда-нибудь источник Клитумна?[29 - Источник и река Клитумн (Clitunno) находятся в Умбрии. Источник посещали императоры Калигула и Гонорий, много позже их красотой восхищался лорд Байрон.] Если нет (а я думаю, что нет, иначе ты бы мне об этом рассказал), то посмотри. Я увидел его совсем недавно (и жаль, что так поздно).
Невысоко вознесшийся холм покрыт густой сенью древних кипарисов; из-под него вытекает источник, разливающийся множеством ручейков неравной величины. Пробившись, он образует широко расстилающуюся заводь, с такой чистой и прозрачной водой, что можно пересчитать на дне брошенные чурочки и блестящие камешки. Отсюда он течет дальше; двигаться его заставляет не покатость места, а изобилие вод и как бы собственная тяжесть. Это пока еще источник – и вот уже мощная река, по которой могут ходить суда и которая несет их в разных направлениях по течению и против течения. Оно настолько сильно (местность здесь совершенно ровная), что суда, идущие вниз, не нуждаются в веслах; идущие вверх с трудом могут его преодолеть с помощью весел и шестов. Для тех, кто совершает по реке увеселительную прогулку, это одинаково приятно: стоит переменить направление – и труд сменяется отдыхом, отдых – трудом.
Берега густо одеты буком и тополем: они словно погружаются в прозрачную воду, и река еще прибавляет к ним их зеленое отражение. Холодом вода может поспорить со снегом и не уступит ему цветом. Около реки находится древний, очень чтимый храм: в нем стоит сам Клитумн, закутанный в претексту[30 - Тога с пурпурной полосой.]: жребии[31 - Дубовые палочки с надписями. Мальчик перемешивал палочки и вынимал предсказание.] говорят о присутствии божества, и божества вещего. Вокруг разбросано множество часовен; там столько же богов. У каждого есть свой культ, свое имя; у некоторых есть и свои источники: кроме главного, являющегося как бы отцом остальных, имеются и меньшие, каждый со своим истоком. Все они вливаются в реку, через которую люди проходят по мосту. Он является границей между святым местом и обыкновенным. Выше его можно только ходить судам, ниже разрешается и купаться. Гиспеллаты[32 - Гиспеллаты – жители города, носившего название Гиспелл, в Умбрии, ныне Спелло.], которым божественный Август подарил это место, предоставляют здесь от имени общины баню, предоставляют и гостиницу. Нет недостатка и в усадьбах; привлеченные прелестью реки, они выстроились на берегу.
В общем, ты здесь от всего получишь наслаждение. Ты и поучишься здесь, и почитаешь на всех колоннах и на всех стенах множество надписей[33 - Надписи на стенах – скорее всего, граффити.], в которых прославляется этот источник и его бог. Многое ты одобришь; кое над чем посмеешься; впрочем, по своей мягкости ты ни над чем не посмеешься. Будь здоров.
Плиний Тициану[34 - Адресат письма, видимо, Корнелий Тициан, к которому обращено еще одно письмо Плиния.] привет.
Чем ты занимаешься, чем намерен заниматься? Сам я живу приятнейшей, то есть совершенно праздной жизнью. Поэтому я не хочу, как человек праздный, писать длинные письма, а читать их хочу, как человек изленившийся. Ведь нет ничего бездеятельнее изленившихся людей и любопытнее праздных. Будь здоров.
Плиний Тациту[35 - Публий Корнелий Тацит (сер. 50-х гг. – ок. 120 г.) – друг Плиния, один из самых известных писателей античности.] привет.
Книгу твою я прочитал и как мог тщательнее отметил то, что считал нужным изменить и что исключить. Я ведь привык говорить правду, а ты ее охотно слушаешь. Никто не выслушивает порицаний терпеливее людей, больше всего заслуживающих похвал.
Теперь я жду от тебя мою книгу с твоими пометками. Какой приятный, какой прекрасный обмен! Меня восхищает мысль, что потомки, если им будет до нас дело, постоянно будут рассказывать, в каком согласии, в какой доверчивой искренности мы жили! Будет чем-то редким и замечательным, что два человека, приблизительно одного возраста и положения, с некоторым именем в литературе (я вынужден говорить так скромно о тебе, потому что одновременно говорю и о себе), заботливо лелеяли работу друг друга. Я юнцом, когда твоя громкая слава была в расцвете, страстно желал следовать за тобой, быть и считаться – «далеко, но ближайшим». Было много преславных талантов, но ты казался мне (так действовало природное сходство) наиболее подходящим для подражания и наиболее достойным его. Тем более я радуюсь, что, когда речь заходит о литературных занятиях, нас называют вместе, что, говоря о тебе, сейчас же вспоминают меня. Есть писатели, которых предпочитают нам обоим, но нас с тобой – для меня не важно, кого на каком месте ставя, – соединяют: для меня всегда первый тот, кто ближе всех к тебе. Даже в завещаниях (ты, должно быть, это заметил), если завещатель не был особенно близок к одному из нас, то мы получаем те же легаты, и притом равные. Все это направляет нас к тому, чтобы мы еще горячее любили друг друга: ведь занятия, нравы, молва – наконец, последняя воля людей связывают нас столькими узами. Будь здоров.
Плиний Тациту привет.
Ты сам себе не рукоплещешь, и я ни о ком не пишу более искренне, чем о тебе. Будет ли потомкам какое-нибудь дело до нас, я не знаю, но мы, конечно, заслуживаем, чтобы было, не за наши таланты (это ведь слишком гордо), но за рвение, труд и уважение к потомству. Будем только продолжать начатый путь, который, правда, немногих привел к блеску и славе, но многих вывел из мрака и молчания. Будь здоров.
Генералиссимус Александр Суворов. Письма Суворочке
Теперь поговорим о чистой и прекрасной сторге и перенесемся на 17 веков вперед, в дом князя Италийского, графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского (1729 или 1730–1800 гг.), великого русского полководца, генералиссимуса, генерал-фельдмаршала Российской империи, генерал-фельдмаршала Священной Римской империи и кавалера всех российских орденов своего времени.
Суворов был женат на Варваре Ивановне Суворовой, урожденной княжне Прозоровской (1750–1806). Совместная жизнь у них не сложилась, супруги почти все время жили порознь, но у них родилось двое детей – графиня Наталья Александровна (1775–1844) и князь Аркадий Александрович (1784–1811).
Александр Васильевич очень любил свою единственную дочь и дал ей ласковое прозвище Суворочка. Письма к Суворочке[36 - Источник: Суворов А. В. Письма. – М.: Наука, 1986.] – образец переписки того времени, и они крайне милы. Обратите внимание, с каким юмором полководец описывает сражения и свои ранения. Письма Суворова к дочери расходились по Петербургу в списках, их с удовольствием читали многие, включая императрицу Екатерину II.
Большая часть публикуемых писем написана во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг., в результате которой Россия овладела Крымом. Суворочка в это время жила и воспитывалась в Смольном институте благородных девиц, где начальницей была часто упоминаемая в письмах Софья Ивановна де Лафон (1717–1797).
Здесь публикуются два стихотворных письма[37 - Источник: Русские женщины нового времени: Биографические очерки из русской истории / Сост. Д. Мордовцев. – Спб.: Издательство А. Черкесова и К°, 1874.]. Обстоятельства их написания таковы: Суворов хотел выдать дочь за графа Филиппа Эльмпта – сына своего сослуживца генерал-аншефа, но дочь была решительно против и нашла поддержку у императрицы. По совету Екатерины II Суворочка вышла замуж за брата фаворита императрицы графа Николая Зубова. Обручение и свадьба проходили в императорском Таврическом дворце. Брак оказался неудачным, супруги с большим трудом прожили десять лет. В 1805 г. граф Зубов скончался, и к наследству отца (император Павел I распорядился передать все богатства Суворова его дочери) прибавились имения в Петербургской, Московской, Владимирской, Казанской, Симбирской, Оренбургской губерниях с 10 000 крепостных. В 30 лет она осталась вдовой с шестью детьми и посвятила себя их воспитанию[38 - Александр Николаевич (1797–1875), Платон Николаевич (1798–1855), Вера Николаевна (1800–1863), Любовь Николаевна (1802–1894), Ольга Николаевна (1803–1882), Валериан Николаевич (1804–1857). Еще одна дочь Надежда Николаевна (1799–1800) умерла в младенчестве. Дети выросли достойными людьми – несмотря на свое богатство, жили скромно и благородно.]. В 58 лет Наталья Александровна переехала в подмосковное имение Хорошово, где провела в уединении 11 лет. На похороны Суворочки собралась вся Москва, отпевал ее великий московский митрополит, в то время уже святитель Филарет (Дроздов), а похоронили ее в семейной усыпальнице Зубовых в Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом[39 - Суворочку любили не только москвичи. Есть легенда: когда наполеоновские войска в 1812 г. вошли в Москву, Наталья Александровна задержалась с отъездом и была остановлена французским отрядом. Узнав, что перед ними дочь и внуки великого полководца, французы пропустили их с воинскими почестями. В 1923 г. могила Суворочки и вся семейная усыпальница были варварски уничтожены. В России потомков Суворова почти не осталось – многие были убиты либо вынужденно уехали из России.].
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СУВОРОВ – ДОЧЕРИ НАТАЛЬЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ СУВОРОВОЙ
КИНБУРН, 20 ДЕКАБРЯ 1787
Любезная Наташа!
Ты меня порадовала письмом от 9 ноября; больше порадуешь, как на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну; или она тебя выдерет за уши да посадит за сухарик с водицей. Желаю тебе благополучно препроводить Святки; Христос Спаситель тебя соблюди Новый и многие года! Я твоего прежнего письма не читал за недосугом; отослал к сестре Анне Васильевне. У нас все были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцовали, то я с балету вышел – в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов чрез восемь отпустили с театру в камеру. Я теперь только что поворотился; выездил около пятисот верст верхом, в шесть дней, а не ночью. Как же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерлядки, осетры: пропасть!
Прости, мой друг Наташа; я чаю, ты знаешь, что мне моя матушка Государыня пожаловала Андреевскую ленту «За веру и верность». Цалую тебя. Божие благословение с тобою.
Отец твой Александр Суворов
КИНБУРН, 16 МАРТА 1788
Милая моя Суворочка!
Письмо твое от 31 ч. генваря получил; ты меня так им утешила, что я по обычаю моему от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учит такому красному слогу, что я завидую, чтоб ты меня не перещеголяла. Милостивой Государыне Софье Ивановне мое покорнейшее почтение! О! ай да Суворочка, как же у нас много полевого салату, птиц, жаворонков, стерлядей, воробьев, полевых цветков! Морские волны бьют в берега, как у Вас в крепости из пушек. От нас в Очакове слышно, как собачки лают, как петухи поют. Куда бы я, матушка, посмотрел теперь тебя в белом платье! Как-то ты растешь! Как увидимся, не забудь мне рассказать какую приятную историю о твоих великих мужах в древности. Поклонись от меня сестрицам. Благословение Божие тобою!
Отец твой Александр Суворов
КИНБУРН, 29 МАЯ 1788
