banner banner banner
Вера в прозе и стихах
Вера в прозе и стихах
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Вера в прозе и стихах

скачать книгу бесплатно

Вера в прозе и стихах
Руслан Болеславович Гулькович

«Благословение» им. Сергия Радонежского
Герои этой книги – не вымышленные персонажи, а реальные люди, которые жили в трудное, страшное время революционных волнений и гражданской войны.

Сборник прозы, удачно дополненный стихами, основан на автобиографических данных и рассекреченных материалах, обогащен простыми художественными красками и в полной мере раскрывает глубину русской души. Перед нами разворачивается картина тяжелейшего выбора, который необходимо сделать каждому участнику описанных событий. И только вера в Бога, которая всегда является стержнем духовности и внутренней силы человека, позволяет героям сохранить надежду на будущее России, твердо сделав последний шаг в вечность.

Книга повествует именно о таких людях – с несгибаемым характером, истинной верой в душе и полным любви к отчизне сердцем.

Руслан Гулькович

Вера в прозе и стихах

Серия

Благословение

им. Сергия Радонежского

Составитель серии Кристина Бикташева

© Р. Б. Гулькович, 2021

© Интернациональный Союз писателей, 2021

Об авторе

Руслан Болеславович Гулькович родился 3 марта 1972 года в г. Кишинёве (Молдавская ССР), где окончил общеобразовательную школу. Профессионально занимался спортом, выступал за юношескую сборную Молдавии по гандболу.

В армию был призван в 1990 году, срочную службу проходил в специальном подразделении пограничных войск КГБ СССР. В 1994-м переехал на постоянное место жительства в Ярославскую область.

В том же году поступил на службу в МВД РФ.

До 2009 года служил в подразделении по борьбе с организованной преступностью УВД Ярославской области. Неоднократно участвовал в контртеррористической операции на Северном Кавказе. Отмечен многими ведомственными наградами.

С декабря 2009 года по настоящее время служит в одном из оперативных подразделений УФСИН России по Ярославской области в звании подполковника внутренней службы.

Вместо эпиграфа

Дорога к Богу

Мы все всегда приходим к Богу,
О многом просим, плачем, ждем.
Порой забыв про ту дорогу,
С которой так и не сойдем.
А в той дороге нету покаянья,
И просто так с нее уж не сойти.
Нам посылают мерою страданья,
Чтоб в храм Господень чистыми войти!
Господь простит, он милосердный,
Но и спросить готов он с нас
За жизнь без веры и надежды,
За грех, порою каждый час.
Для нас не будет оправданьем
Жестокой жизни суета!
Он примет нас лишь с покаяньем,
Когда найдем в себе Христа.

Жизнь – как ветер…

Жизнь пройдет, как миллионы мгновений,
Пронесется, как сотни ветров,
Растворится, как тьма сновидений
Из коротких, но красочных снов.

Будут встречи порой мимолетны,
Будут речи во славу идей,
Жизнь проверит, на что мы способны,
Растопив воск для наших свечей.

Мы однажды устанем от гонки,
Но покой будет страшен во тьме,
У Харона смурно?го мы в лодке
Понесемся навстречу судьбе.

Всё, чем жили, останется в прошлом,
Что любили, запомнит душа…
В другом мире (уж если возможно)
Мне хотелось бы жить не спеша.

Исповедь жизнью

рассказ

В Спасо-Преображенском соборе собралось множество людей. Божественная литургия подходила к концу.

Приятное тепло и свет от церковных свечей дарили спокойствие и благодать. Все прихожане знали, что сегодня, 24 октября 1933 года, последний раз служит митрополит Серафим. От этого у многих на сердце лежала грусть, которая не скрывалась и была видна в глазах людей. Всем было понятно, что батюшка Серафим (а именно так называли его прихожане) уже достиг почтенного возраста и проводить службы для него становилось очень трудно.

По окончании литургии митрополит вышел к прихожанам, как делал это всегда, и стал говорить:

– Дорогие мои! Сердечные и хорошие мои! Много лет я служил и жил вместе с вами. Через меня Господь помогал вам преодолеть невзгоды и трудности. Через меня Господь дарил вам веру и духовный свет, который она несет. Но вот пришло время, и мне становится непосильно смотреть за этим прекрасным домом нашего Господа… Поэтому я ухожу на покой, однако буду помогать советами и постараюсь написать кое-какие труды. Я буду молиться за вас. Я буду молиться за нашу Россию! Я верю, Господь образумит тех, кто поддался мракобесию и в 1917-м окунул нашу матушку Русь в реку крови и испытаний. Вместо меня здесь остается отец Алексий, и вы можете обращаться к нему со всеми вопросами и проблемами. Да хранит вас Господь! – закончил владыка Серафим и осенил крестом собравшихся в храме прихожан.

Слушавшие его люди крестились и кланялись ему в пояс. После этого прихожане стали подходить к митрополиту, повторяя: «Спасибо. Да хранит вас Господь!»

Кого – то он успевал погладить по голове и благословить.

Через два часа он сидел на скамье у собора и разговаривал с двумя священнослужителями.

– Владыка Серафим, сказали, что вы решили в Москву поехать?

– Да, поеду… погляжу, как там оно, в Москве. Только не решил еще, когда.

– Переживаем мы за вас, здоровье-то после двух арестов слабое. А вдруг вздумают опять вас по темницам прятать да мучить?!

– Что уж тут поделаешь?.. Наслаждаются они своей властью, только каждый перед Господом стоять будет и за дела свои земные отвечать. А их я не боюсь: слава Господу, мне уже семьдесят восемь, а ежели Господь даст, и еще поживем!

– Владыка… может, не стоит ругать их в открытую?.. Пусть забудут о вас…

– Их власть не от Бога, а от антихриста. А я всю жизнь со злом борюсь и им в лицо говорю, что ногами в кровь помазанника Божьего они встали, и не дело нам, слугам Господа нашего, подстраиваться под них! Я не могу смотреть спокойно, как они из храмов склады да лавки делают. Как они в репрессиях братьев наших уничтожают и люд мирской лишениям подвергают…

– Ох, владыка, за правду вашу они и лютуют, не нравится она им! Очень Господа просим, чтоб даровал вам еще многие лета… Они правды вашей боятся, а народ правду вашу ждет и верит, что Господь поможет!

– Спаси и сохрани, Господи! – ответил митрополит и перекрестился. Опираясь на трость, он поднялся и продолжил: – Пойдем до дому, а то заждались меня, поди!

И они втроем неторопливо пошли в сторону аллеи, за которой проходила узкая улочка, – по ней можно было выйти к домам старинной постройки, где и проживали эти духовные лица.

Любой художник, увидев такую картину, пожелал бы ее написать. Три священнослужителя в подобающем облачении вышли на аллею, где перед ними лежал красочный многоцветный ковер из опавших листьев, а легкий ветерок заставлял деревья изредка осыпать идущих зеленовато-желтой и желто-красной листвой. Осень в том октябре была мягкой и слегка прохладной.

Прошло три недели.

Владыка Серафим сидел за столом у окна и делал кое-какие наброски для своей книги. В комнату вошла келейница Дарья и спросила:

– Батюшка, может, чаю попьете? А то ведь с утра ничего не ели…

– Да, Дашенька, теперь, пожалуй, выпью! И к чайку чего-нибудь! – митрополит отложил перо и, улыбнувшись, потянулся.

– Вот и хорошо! Я сейчас, мигом! – и Дарья скрылась за дверью.

Когда через десять минут она вернулась, владыка сосредоточенно что-то писал. Келейница аккуратно поставила на край стола чай в красивом подстаканнике и небольшую тарелку с бутербродами. Владыка Серафим молча продолжал писать.

Дарья стояла и смотрела, а потом с досадой сказала:

– Батюшка, я на вас обижусь! Так же нельзя… Я не дам вам писать, пока вы чаю не выпьете и хлебушка с маслом не съедите!

– Ну всё, всё, моя хорошая, не сердись! – улыбнулся митрополит и, отложив перо, взял бутерброд. Только сейчас он почувствовал, что действительно проголодался.

Даша, довольная тем, что добилась своего, улыбнулась и вышла из комнаты.

Закончив скромную трапезу, митрополит почувствовал, что усталость берет свое и желание писать или о чем-то думать пропадает. «Стоило только поесть – и никакой работы! Вот почему люди умственного труда творят на голодный желудок или пьют пустой чай», – подумал он и пересел в кресло.

Почти задремав, услышал шум и голоса в коридоре. Открылась дверь в комнату, и заглянула Дарья. Увидев, что владыка Серафим не спит, сказала:

– Отец Алексий пришел, батюшка.

– Так чего он там ждет?.. Пусть проходит! Уж заждался я его, – сказал митрополит и встал, чтобы встретить гостя.

Тепло поприветствовав друг друга, служители церкви прошли в комнату. Усадив гостя на стул у небольшого обеденного стола, митрополит сел напротив.

– Сейчас нам Дашенька чайку принесет, а ты пока расскажи, как там дела?.. Как службы?.. Много ли людей ходят?.. А то, почитай, ты у меня пять дней не был!

– Службы идут. Людей не много, но ходят, – отец Алексий потупил голову. – Я к вам с нерадостной вестью, владыка…

– А что случилось?.. Я их пока не браню, живу смирно и на улицу-то редко выхожу. Всё больше Даша да Прасковья до лавки или булочной сходят.

– Отца Иннокентия арестовали!

– Ка-а-ак?! – воскликнул пораженный митрополит. – За что?! Вот безбожники! А этот-то святой человек что им сделал?..

– Кто – то донес, якобы он высказывался на проповеди против советской власти. Я уж не знаю, что он там говорил, но забрали его вчера прямо из дома!

– Вот ироды! – простонал владыка. – Что предпринимаете?

– Сейчас готовим прошения. Отец Сергий сказал, надобно общее письмо писать. Но я к вам пришел, чтобы передать: временный патриарший Синод собирался, и все как один просят вас поберечь себя и уехать в Москву. В собор приходили люди из НКВД и интересовались вами.

– Вы же знаете, что я их не боюсь. Я, безусловно, благодарен всем нашим за заботу, но считаю, что мне необходимо самому написать требование к властям об освобождении всех наших братьев и сестер!

– Владыка Серафим, прошу вас, – умоляюще произнес отец Алексий, – послушайте нас! Мы сами всё сделаем и никого не бросим. Даст Господь, мы всё преодолеем… Важно вас поберечь! За ваше здоровье все тревожатся, вы много значите для нас всех…

– Значит, вы считаете, что необходимо ехать в Москву?! – призадумался митрополит.

– Да, владыка, надо!

– Что ж, я поеду… но хочу первым подписать письмо с требованием отпустить отца Иннокентия. И прошу вас, милейший мой брат, передать всем: я считаю, что письмо должно подписать только мне, дабы избежать гонений на духовенство!

– Хорошо, владыка! – поспешно согласился гость. – Я все передам, обязательно. Мы проводим вас и просим беречь себя! Я там Даше передал кое-какие продукты, и чернила принес, чтобы вы могли писать. А еще достал вам хорошие кисти для ваших картин и икон!

– Господи, помилуй! – митрополит размашисто перекрестился. – Спасибо вам, а за чернила и кисти так отдельный поклон. Знаете, так хочется писать, чтобы оставить на бумаге и в музыке мысли и характер нашего трудного времени… и всю нашу жизнь… Да хранит вас Господь!

– Конечно, владыка, вы должны писать! Ваши рукописи останутся в поколениях, и потомки будут знать о нашем времени и о том, как мы сохраняли веру и несли ее людям!

– Вы и вправду так считаете?

– Конечно, – с искренней убежденностью произнес отец Алексий. – Вы даже не представляете, насколько важны ваши мысли, ваше мнение о происходящем в стране и в мире!

– Спасибо вам на добром слове… Буду трудиться!

Они еще поговорили минут двадцать, и отец Алексий ушел.

А владыка Серафим сел в кресло и стал сосредоточенно размышлять.

Он понимал, что гонения на духовенство вселяют в души людей сомнения и страх, поэтому иные прихожане уже боятся ходить в храмы, а многие служители Церкви находятся в тюрьмах и ссылках, подвергаясь избиениям и пыткам.

Власть не обращала внимания на просьбы епархии, и кровавая машина репрессий раскручивалась все сильней и сильней, ломая и уничтожая жизни тысяч людей. Обдумывая это, митрополит всю ночь составлял письмо, в котором одновременно и просил, и требовал прекратить преследовать духовенство.

Лишь к четырем часам утра он закончил работу над письмом и прилег отдохнуть.

Утром вторая келейница Прасковья не стала будить владыку, давая возможность поспать подольше. Он проснулся ближе к десяти часам. Настроение было приподнятым от чувства удовлетворения работой.

Еще раз прочитав письмо, владыка Серафим остался доволен. Уже чуть позже, умывшись и одевшись, прокручивая в голове написанные им строки, он вдруг подумал: «Не резковато ли?.. Может, эти два слова заменить?» Митрополит не хотел, чтоб письмо вызвало ненужную агрессию в отношении временного патриаршего Синода, а потому раз за разом вспоминал каждую строчку.