скачать книгу бесплатно
–А если дети – хорошие люди?
–Бог воздаст им за страдания.
Заговорил скрипторий, что стоял возле стола аббата:
–Всесильна власть зависти над слабовольными. Хищнически хочешь захватить и отнять чужое счастье, благосостояние, сокровища…Но разве это стоит того, чтобы жить? Ты хочешь заполнить свой дом мебелью и коврами, а жену увешать каменьями драгоценными и тканями дорогущими? Тогда на кой чёрт тебе душа? Или у тебя её нет?
–У меня нет жены. И у меня есть душа.
–Её не видят люди,– не унимался благочестивый писарь.
–Душу нужно показывать всем?
–О ней все должны знать и почитать.
–Пойдем, помолимся перед трапезой, сын мой,– прервал критику скриптория аббат Адам,– Я уверен: Бог простит тебе всё, ведь ты совершаешь сейчас богоугодное дело.
Ранним утром, едва забрезжил рассвет, к воротам монастыря подошли бесчисленные подводы.
Монахи с радостными лицами впускали во двор гостинцы от графа де Эслуа.
Приветствовать, ну и посмотреть на прибывшее богатство, вышел сам настоятель, а также несколько аббатов. Их отёкшие спросонок глаза довольно светились.
И вдруг возницы графа, что стояли возле сторожей ворот зарубили охранников. Другие выхватили луки и стрелы и застрелили ни о чём не подозревающих смотрящих с башен, что с наивностью глазели на подарочные обозы.
Аббат Адам первым опомнился, выхватил меч из под полы плаща и бросился на Роберта, который стоял сзади у дверей обители.
В это время из под дерюжек, прикрывающих обоз, выскакивали воины графа де Эслуа. На них устремились монахи, кто с палицами, кто с копьями.
Угрожающе огромный и могучий аббат обрушивал на Роберта страшные удары, но крепкий юноша ловко отражал натиск, нанося в ответ не менее ощутимые выпады, каждый из которых ранил священника.
И вот уже сломленный, окровавленный аббат стоит на одном колене и дышит с хрипом.
Сзади дерущихся раздаётся истошный, визгливый крик скриптория:
–Роберт – дьявол! Только исчадие ада могло сразить непобедимого аббата Адама, верного слугу Господа!
Граф де Эслуа всадил меч в сердце опасного противника и ринулся на писаря.
Худощавый скрипторий пятился и вопил в истерике:
–Роберт-Дьявол! Роберт-Дьявол!
Роберт внимательно глянул в бегающие от страха глаза человека, опустил меч, брезгливо плюнул в лицо труса и пошёл в наступление на вооружённого врага.
Писарь засеменил к изрубленному покровителю, распластался возле его тела и рыдал взахлёб.
Армия графа быстро расправилась с монахами с палицами. Копьеносцев застрелили из луков.
И с гиканьем воины бросились в кельи монахов. Сопротивляющихся убили. Безоружных согнали в главную залу собора. Среди них были дети богатых сеньоров, что отдали любимых чад для обучения наукам. Учителя стояли тут же, отдавая дань моде выписанные из других стран, здесь были ирландские священнослужители, английские и итальянские.
Де Эслуа громко вопрошал у толпы:
–Скажите мне вы, монахи, разве первые христиане были богаты? Разве отбирали они у людей землю и пропитание?
В зале с многоэтажными порталами, где красовались каменные скульптуры и росписи меду окон-роз, смиренно стояли зловещие фигуры черноризцев. На лицах застыло вечное страдание. Они казались какой-то грязной массой на полу, тогда как зал блистал великолепием искусства.
Сознание графа торжествовало и смеялось над поверженными монахами. Он глазами отыскал в толпе скриптория. Тот, как Роберт и предполагал, с красными от выступающих слёз глазами, хлюпал носом. «Какое разное у нас воспитание. Я вырос в седле с оружием в руках, а этот книжный поглотитель постигал «истины» из высоконравственных книг Сократа, который, кстати, был казнён в свои семьдесят лет за растление малолетних детей. Как можно верить такому философу, который утверждал, что человек должен во всём искать благо только для себя?».
Альвиз де Ивре, у которого при каждом движении мускулы на лице некрасиво дёргались, вывел одного из монахов, подвёл к графу.
–Господин, это – Антуан де Креси, он давал клятву «фуа» – верности сеньору, чтоб служить Вам, а сам ушёл в монахи после первого же набега на город в Пикардии.
Граф достал меч и, подхватив руку нарушившего обет чести, отрубил её со словами из «Салической правды»:
–Клятвопреступление карается отсечением руки.
Ряды людей загудели и пронеслись возгласы:
–Роберт-Дьявол.
Палач окликнул писаря:
–Иди, покажешь полиптик (опись церковных владений) и калькулярии (собрания грамот- дарственных монастырю).
Монах смирился с судьбой и молча выполнял все указания завоевателя.
–Скрипторий, ещё раз вздумаешь учить меня жизни – выбью все зубы,– обещал граф де Эслуа.
Всего час ушёл на разбирание каракуль и грамотное толкование смышлёного скриптория.
–Так, отлично, Тури принадлежит Сен-Дени, там неукреплённая вилла в Боссе…монастырь торгует вином, маслом, солью, мукой…– бормотал граф, разбирая важные документы, затем спросил у скриптория,– Писака, кого ты предлагаешь на должность епископа и аббатов?
Парень назвал несколько имён, требуемых привели. Де Эслуа критически оглядел претендентов на вакантные должности. Заставил их считать, писать на разных языках, спрашивал о трудах Аристотеля и Пифагора, интересовался, каких философов они читали. Остался доволен.
Одного похлопал по плечу, похвалил:
–Ишь, какая светлая голова! А то этот прохвост аббат Адам и читал-то с трудом…Вчера уморил россказнями небылиц о житие святых.
–Вы – еретик!– осмелился выкрикнуть один из монахов.
–Не терплю дурней,– поморщился Роберт,– А разве несколько ваших аббатов не увлекались колдовством, называемой вами алхимией? Разве не ересь пробовать извлечь золото из свинца? Кстати, де Ивре, повесь того болвана, что оскорбил меня.
Итак, граф Роберт де Эслуа Нормандский назначил на высокие посты своих ставленников, и подчинил себе доходы и имущество монастыря и других церквей.
Затем завоеватель решил осмотреть укрепления и башни, он задумал оставить на них своих воинов.
Во дворе его конь жалобно заржал, узнав хозяина. Граф не замедлил подойти к животному.
–Соскучился, бродяга,– трепал его за холку Роберт.
Обозы так и стояли вразброс, некоторые опрокинутые в пылу сражения.
Вдруг, лениво отбросив рогожу, из одной приподнялся, потягиваясь, новый оруженосец Эрлюин де Контевиль. Увидев сюзерена, он испуганно захлопал глазами.
–Бой уже кончился? О! А меня не разбудили,– смешно оправдывался юнец, чуть не плача.
–У меня хорошее настроение, потому я не стану наказывать тебя за крепкий, здоровый сон,– улыбнулся граф,– А, знаешь, вассал, пока ты спал выпала удивительная роса.
–Да?
–Да, в виде крови.
И Роберт расхохотался. Затем он весомо ударил парня по плечу и приказал следовать за ним.
Юноша старался не смотреть, как со двора волокут тела истерзанных защитников монастыря.
Переделав кучу дел, де Эслуа с оруженосцами зашёл в келью к Равале. Монах молился.
–Эй, плакса, вставай с колен, и так, поди, их все протёр возле стены с малёванным, деревянным идолком.
–Это Вы о кресте?– изумился Равале,– Уж не почитаете ли Вы Одина – бога викингов?
–Это ты глумишься над религией, превознося простую смертную превыше Бога. Не ты ли тем вечером утверждал, что Бог помогает лишь богатым? Иисус не крест, а сын божий. И сейчас он не на кресте, он с Богом где-то там, в заоблачных мирах, и следит за нами оттуда…Равале, тебе нечего здесь делать, поехали со мной. Надеюсь, Ты не разучился держать в руках оружие? Или ты всё же предпочитаешь вкалывать на монастырском поле от зари до зари, и спать четыре часа в день?
–Нет, я поеду с Вами, сеньор. Я отрекусь от ужасного имени Морман, данного мне здесь. Я приму присягу «фуа». Я понял: от любви не скроешься ни за какими стенами и отрешениями, монастырские стены не спасут от мирских невзгод и человеческих страданий.
–Твоя душа мятежна, хоть и хотела прикрыться набожностью, ей нет покоя даже в этих стенах…
–И я не прощу себя за то, что принёс горе родителям. Вы, сюзерен, хорошо платите за службу, а у нас в замке остались голые стены…У Вас есть какая-нибудь другая одежда? Мне опротивела эта ряса.
–Молодец! Прочь тоскливое одиночество! Монастырь – это крепость насилия над телом. Здесь сотни пыток-издевательств придуманы для истребления гордости и неповиновения у послушников.
На вечерней мессе граф со своими воинами, как богобоязненный католик, конечно же, присутствовал. И молился запойно, многократно осеняя себя крестом.
Эрлюин стоял совсем рядом и видел, как из глаз жестокого завоевателя вдруг потекли слёзы. Неужели ему стыдно за содеянное?
–Сеньор, Вы плачете?– изумлённо зашептал оруженосец.
–Храм потрясает красотой…а монахи так задушевно поют…
–Вы верите в Бога?– с сомненьем переспросил юноша.
–Несомненно, какой-то Высший разум должен быть. Создатель где-то живёт и радуется своему гениальному замыслу, замутить всю эту заварушку.
Граф изволит шутить? Но нет, Роберт падает на колени и плачет уже открыто, навзрыд.
Действие сеньора повторили остальные вассалы.
Эрлюин тоже встал рядом с сюзереном, ему захотелось приобщиться к благодатному, благоговейному зову религии. Он воззрился на Иисуса на кресте, на вытянутые в длину витражные картины, изображающие святых, и вдруг ясно представил и почувствовал боль сына божьего. Из его глаз тоже хлынул поток слёз горечи оттого, что человечество потеряло, не уберегло ниспосланное чудо. И слёзы сострадания за муки, что сыпались на Иисуса от злых людей.
По дороге домой граф де Эслуа в экономически важных пунктах собирал у вассалов и шателенов (начальники смотровых крепостей) мостовые, паромные, дорожные и рыночные пошлины.
И вот родная долина Анта. Замок Фалез невдалеке от города. Его большие, неотёсанные камни под деревянными галереями, видать издалека потому, что выкрашены в резкие цвета, которыми восхищались его предки викинги.
Дома, как только он дал первые распоряжения по хозяйству и обустроил оруженосцев, в его комнату ворвалась и набросилась с упрёками любимая бабка Гуннора де Крепон, мать почившего герцога Ричарда Второго Доброго, отца Роберта.
–Пока твой картеж двигался до дому, другие феодалы стали тоже обижать церковнослужителей!
–Пусть почувствуют себя в шкуре крестьян,– огрызнулся внук.
–Крестьяне должны работать! Твой отец в 997 году замучился подавлять восстания по всей Нормандии, ему пришлось призвать в армию буквально всех своих подданных феодалов. А ведь крестьяне сами уговаривали местных сеньоров взять их под опеку, защитить от насилий и притеснений соседних феодалов.
–Я слышал об этом восстании, крестьяне требовали восстановление своих прав на свободное, бесплатное пользование общинными угодьями. Отец жестоко расправился с бунтарями, но поборы за землю сбавил.
–Но ты, милый дружок, уводишь разговоры в сторону от церкви. Разве можно ссориться с таким сильным врагом?
–Бабуля, ты забыла, что яростнее других стран христианству сопротивлялась именно Франция. Последний оплот друидов был как раз на земле Нормандии в районе Руана. А мой прадед Рольф накануне крещения принёс жертву языческим богам, прощаясь с ними, он же перед смертью, раздираемый сомнениями, принёс в жертву Одину сто пленных христиан и одновременно подарил сто фунтов золота церквям своего герцогства. И сына своего Вильгельма Рольф-Роберт растил в Байё среди настоящих викингов-пират.
–Зачем вспоминать, что было раньше, сейчас другие времена.
–Кто меня остановит? Этот жалкий сморчок французский король Роберт Второй Благочестивый? Да у него дружина в сто раз меньше, чем у меня. У него под носом его же вассалы воруют всё подряд, даже его сестёр, а после требуют выкуп. Он не имеет права собирать дань со своих дорог, а платит за проезд, когда едет на ярмарку в Лион, своим соседям-вассалам, которые чуть ли не зад ему показывают. Капету надо было идти в монахи – молиться получается у него лучше всего.
Старушка закатила глаза к небу и показательно воззвала к Господу:
–Вразуми моего внука, ты, Всевышний! Моё слово здесь ничего не значит.
–Ну за кого ты заступаешься, бабуля? За воров? Я их возмездие за зверские пытки людей, сжигание на кострах друидов и другие античеловеческие и антигуманные выпадки оголтелых фанатиков-маньяков, прикрывающихся именем Бога, как ширмой. Для чего отнимать у бедняков и их детей последний пай хлеба, складывая их скудные приношения в сокровищницу? Кому эти богатства принесли радость или облегчение? Кроме главного священнослужителя их никто не видит, и никто ими не обладает, тогда, как он обвешивается драгоценностями, словно языческий идол сарацин.
–А ты воруешь у вора,– ухмыльнулась Гуннора де Крепон,– И не понимаешь главного: скопление сокровищ – это сохранение и развитие культуры. И что-то я не припомню, чтобы ты отказался от ношения драгоценностей или отличился послаблением гнёта над крестьянами. Когда судишь других, не забывай, что и сам замаран тем же дерьмом.
–И эти поганые слова я слышу от королевской крови…бабуля, как не стыдно сквернословить…Так ты не хочешь обнять своего доблестного внука, покрывшего себя славой в сражениях?.. А я скучал по тебе…
И Роберт простёр объятия. Старушка с достоинством приблизилась. Её сухонькая фигурка с гордой осанкой выражала помпезность и величие.
Обнимая могучего внука, она прошептала ему на ухо:
–Один ты моя опора, никому больше не нужна старая развалина. Ну, ничего, мы ещё им всем покажем, мы отомстим Ричарду Третьему за кровь моего сына.
Она погрозила кулаком в сторону Руана, старушка считала, что её старший внук зарезал Ричарда Второго, своего отца.
Затем пожилая женщина мягко, с любовью добавила:
– Малышка моя, закатим же пир в честь твоего благополучного возращения.
Столы в 24 метра, шириной в 2,5 метра покрывали кожаные скатерти. Мясо во всех видах главенствовало на пиру, рядом стояли глиняные тарелки с дичью и рыбой, повсеместно также располагались устрицы – излюбленный деликатес нормандцев. Нарезанные варёные овощи тоже поставили, вдруг кто-нибудь захочет.
Никто из людей графа не распускал рук, не хватал хорошеньких служанок за выпирающие прелести, уважая присутствие за трапезой высокородной и престарелой Гунноры де Крепон.
