скачать книгу бесплатно
– А почему кольцо на правой руке? Ты что, за вчерашний день успела замуж выйти?
– Нет, девчонки, наверное, у нее просто помолвка… Но с кем?
– Я стояла и загадочно улыбалась. Золотой ободок на моем пальце сиял так ослепительно, что, казалось, по стенам Галкиной комнаты заплясали солнечные зайчики.
– Убери руку, – вдруг сердито сказала Галя. – Уж очень оно назойливо светится. Так и лезет в глаза! Ты с ним… чужая какая-то… Андрей прав: глупости затеваешь! Садись, рассказывай…
О том, что я просто-напросто могла сама себе купить золотое кольцо и прийти с ним к друзьям, никто и подумать не мог. В нашей небольшой компании жизнь каждого была открыта другим. В моей квартире ребята собирались даже чаще, чем в крошечной Галкиной комнатушке, и прекрасно видели, что мы с мамой едва перебиваемся на мою стипендию и ее зарплату медсестры. Кольцо, стоившее по тем временам недешево, могло быть только подарком. Но от кого? У меня сейчас никого не было, кроме вот этих пятерых бывших одноклассников. Студенты-москвичи не успели еще отвыкнуть от родного дома и по-прежнему почти все выходные проводили со школьными друзьями, благо что Москва близко… Встречались мы и неделю назад. Все было как всегда. Юра галантно ухаживал за Наташей, Мила, азартно блестя глазами, пела под гитару, Галка всеми командовала, а я украдкой смотрела на Андрея…
Я любила его еще со школы. И это тоже знали все. Вернее, догадывались. А Галка знала точно: я не раз «плакалась ей в жилетку». Она не утешала, наоборот, старалась выбить из меня эту дурь, доказывала, что Андрей мне не пара, что ни к чему хорошему это детское чувство не приведет.
– Родители Андрюху уже сейчас к блестящей карьере готовят, – убеждала подруга. – А ты не знаешь, сможешь ли закончить институт. Их аристократическая семья не будет тебя по врачам водить и ждать сомнительного результата: они привыкли, что у них все – от мебели до профессий – только самое престижное. Его мама уже выпытывала меня о твоей болезни, а его предостерегала… Да хватит слезы пускать! Тебе, пока сидишь в академке, активнее лечиться надо. Возьмешь себя в руки – поправишься. И встретишь еще кого-нибудь… Тебе благородного принца надо искать, чтобы, как и ты, красивых сказок начитался…
Галя часто говорила со мной и более грубо, хотела, видно, маленькой болью спасти от большой боли в будущем. Почему же сейчас, одна из всех, увидев мое обручальное кольцо, Галка не заахала удивленно, а встревожилась?
– Садись, рассказывай, – сдвинув светлые брови, повторила подруга.
Я села за стол и спрятала было под скатерть руку с кольцом, но взглянув на Андрея, гордо положила ее так, чтобы видели все.
– А чего рассказывать? Замуж я, конечно, еще не вышла, но, наверное, скоро выйду. Мы с мамой были на дне рождения ее подруги, а к ней сын в отпуск из армии приехал – Димка. Да не один, а с товарищем. Познакомились, поболтали… Товарищ этот провожать меня пошел, потому что мама еще оставалась праздновать. На следующий день пригласил в кино… А вчера заявился к нам с цветами, коробкой конфет, шампанским и с этим вот колечком. И знаете, по-старинному так попросил моей руки!
– Что, прямо сразу?
– Сразу. Он сказал, что видел мою фотографию у Димки. Мы с этим Димкой еще в детский сад вместе ходили, и потом наши семьи дружили. Димкин отец любит фотографировать, щелкал нас всех то в лесу, то на даче… Вот и попали с Димкой в Севастополь фотокарточки, где была и я.
– Ты хочешь сказать, что этот парень по снимкам в тебя влюбился?
– Наверное… Ну и говорили они с Димкой обо мне…
– А как его зовут?
– Ребята, не обижайтесь, но пока это секрет!
– Почему?!
– Я сама пока во все это не очень верю… Он сегодня утром уехал, но обещал писать. Если и вправду напишет, а вам его представлю.
– Ну, ладно, он, видно, в армии без женщин сдурел – бывает такое. А ты? Зачем приняла кольцо? Ты что, так сразу и согласилась на эту авантюру? – Галя даже раскраснелась, так разгорелось в ней негодование. А если он еще раз в увольнение под видом жениха приедет, сделает тебе ребенка и исчезнет? Что ему кольцо, для него, может, деньги не проблема, он, может, не одной тебе такой аванс преподнес?
– Нет, Галя, такого не случится. Я твердо посмотрела подруге в глаза. Я видела его всего три раза, но главное поняла: парень настоящий. Димка бы не пригласил к себе кого попало. Это его лучший друг: на флоте же три года служат, сроднились они. И увольнений больше не будет. Следующий раз ребята приедут навсегда.
– И ты выйдешь замуж? – тихо спросил Андрей. За незнакомого человека? Без любви? Тебе очень надо сломать себе жизнь?
– Я поняла, что в последней фразе он не договорил два слова: на зло мне. «Тебе очень надо назло мне сломать себе жизнь?» – вот что хотел он спросить. И я так же тихо, только ему одному, ответила:
– Почему же без любви? Любовь может быть и с первого взгляда… Я почувствовала, что нужна этому человеку, что он все готов для меня сделать. Когда помолвку затеял, когда мы пили чай и строили планы на будущее – такой праздник получился! У меня мало в жизни радости…
– Ну-ну, – ответил Андрей. – Я и говорю: дети собираются делать глупости…
Весь тот вечер я была во власти своей сказки. Собрались мы у Гали, чтобы отметить 1мая, а получилось, что праздновать стали мою помолвку. Меня поздравляли, Мила спела мне песню… Я так поверила во все это, что действительно ощущала рядом с собой незримого, но надежного, хорошего парня. И домой, казалось, мы шли с ним вдвоем. Кольцо было на руке, его видели прохожие, а значит, как бы подразумевали и его где-то недалеко от меня. Я не сама по себе, я – часть пары, а он, быть может, где-то у киоска задержался и сейчас догонит…
Только дома чары рассеялись. Пустая квартира, оглушительная тишина… Мама уже ушла на ночное дежурство, а мне предстоит страшная ночь. Буду каждую минуту ждать, что снова сердце зачастит, словно с цепи сорвется… Телефона у нас нет, до соседей в момент приступа не дойти, остается одно: выпить лекарство и самой бороться за себя. Не помогут ни придуманный жених, ни колечко, которое два дня назад мама неизвестно почему купила мне в ювелирном магазине… Наверное, получив премию, поддалась порыву жалости к своей дочке, у которой не было ни дорогой, модной одежды, ни украшений. Мама, сама никогда не носившая колец, просто не поняла, что оно обручальное – слишком узенькое, изящное, а в то время для свадеб предпочитали солидные, массивные кольца.
Я не стала разубеждать маму, пусть думает, что это просто перстенек. Очень уж нужна мне теперь хотя бы видимость сказки, хотя бы тень любимого рядом! Ну и в отношениях с Андреем пора было поставить точку.
– Спасибо, мама! Мне очень нравится твой подарок!
Нравится… Сегодня вот показалось даже, что колечко спасает от одиночества. Это когда я на людях, когда играю девушку, имеющую жениха. А наедине с собой играть невозможно. Пустоту квартиры кольцо преобразить не в силах. И все же я с нежностью сняла его с пальца, погладила, словно живое существо, а потом приготовилась преодолевать страх: поставила возле кровати торшер и радиоприемник на ножках – мой любимый «ВЭФ». Ночных телепередач в то время еще не было, единственная программа центрального телевидения прекращала работу к полуночи. Эпоха магнитофонов тоже еще не наступила, они были тогда только у немногих людей. Оставалось одно: верный «ВЭФ». Только его да еще холодильник «Снайге» в деревянном корпусе, первый холодильник в нашей семье, мы с мамой, сильно поднатужившись, смогли купить после смерти отца.
Я очень устала за день, поэтому легла в постель, хотя знала, что не усну. Лежала и крутила ручку настройки радиоприемника. Треск, шуршанье, обрывки мелодий, быстрая английская речь… Красная черточка металась от города к городу, от страны к стране. И вдруг отчетливый, как будто поют где-то близко, проникновенный мужской голос:
«Буря смешала землю с небом,
Черное небо с белым снегом,
Шел я сквозь бурю, шел сквозь небо,
Чтобы тебя отыскать на земле…»
Эта неожиданно влетевшая в комнату фраза будто толкнула меня. Показалось вдруг, что голос исполнителя похож на голос моего школьного друга. Женька… Где ты теперь?
В первый год студенческой жизни мы встречались довольно часто, хотя уже не могло быть ничего похожего ни на волшебство катка, ни на увлечение театром или кино, а тем более на долгие откровенные разговоры. Для этого нужно быть рядом, но он учился в Москве, а я – в университете родного города. Теплый свет дружеской влюбленности (так когда-то определила наши с Женькой отношения моя мудрая тетя-художница) неминуемо уплывал в прошлое и не мог уже оттуда достаточно освещать день сегодняшний.
Но я знаю (не говорю «верю», потому что именно так: знаю!), что Женя любыми путями сумел бы мне сейчас помочь, если бы понимал, какое несчастье со мной случилось. Получается, что он не в курсе недавних событий… А может, ему сейчас не легче, чем мне? Так вдруг резко наша жизнь переменилась…
Его отец, как и мой, умер вскоре после наших выпускных экзаменов, но я была у мамы одна, а у Женьки – братья. На одну стипендию в Москве не проживешь, поэтому мой друг перевелся на заочное отделение и уехал работать куда-то за Урал. На маленькой станции встречал и провожал свои любимые поезда… Я получила от него всего три письма, потом наступило молчание. Мои письма стали возвращаться обратно с пометкой «адресат выбыл». И как раз в это время на мне испытали роковое лекарство. Искать Женю у меня не было сил. Да и зачем? Он-то мой адрес знает. А раз молчит, значит, не до меня ему стало, неактуальна сейчас наша детская дружба, а в моем благополучии он, вероятно, вполне уверен.
Песня все звучала и вдруг волнение и возбуждение, накопившиеся за сегодняшний день, прорвались слезами. Я зажала кольцо в кулаке и плакала, глядя в окно, за которым была безнадежная тьма. Почему же меня никто не ищет? Почему на всей огромной планете сейчас нет человека, который, слушая эту песню, думал бы обо мне? Я устала одна, я не могу больше одна… Жизнь превратилась в пустыню, которую уже нет сил преодолеть. Учиться не могу, работать не могу, даже просто читать книги трудно…
Самое противное, что врачи не понимают природу моего состояния. Вроде бы ничего серьезного: началось это как реакция на лекарство от туберкулеза, которым я заболела в детстве, когда отец служил в Заполярье. Активный процесс в легких потушили быстро, но профилактику почему-то делали каждый год и в последний раз применили новый, еще только входивший в практику, препарат. Мне от него сразу стало плохо… Врачи говорят, что это временно, всего лишь побочный эффект, который пройдет. Но он не проходит! На год дали «академку» в институте и вторую группу инвалидности, а потом что? Лечить меня пытаются, но лучше не становится. Дни протекают так бессмысленно…
Мою посуду, вытираю пыль, жду маму с работы… Жду редких встреч с пятеркой моих одноклассников… Они хорошие ребята, но им меня не понять, они полны впечатлений, им есть, чем жить. Андрей, Юра и Мила учатся в хороших московских вузах, при встречах только и говорят о всяческих хохмах в общежитии, о новых друзьях, о столичных театрах, концертах… Галя и Наташа учатся в нашем городе, но тоже теперь далеко. Они по-своему любят меня, но не могут остановить захватывающий вихрь жизни, им просто некогда приходить ко мне, вникать в мои проблемы…
В компании друзей я скоро стану чужой, я – отстала от поезда. И никому не нужна… Никому! Неужели и вправду нет на земле моего суженого? Это папа так сказал однажды: «Суженый, никем не обнаруженный»… Он, когда был жив, любил мечтать о моем будущем. Я почему-то ясно запомнила, как он с удивлением размышлял:
– Надо же, а ведь вот сейчас какой-то пацан бегает по улицам или дома книгу читает, а он уже предназначен тебе! Когда вы встретитесь, нам покажется, что он внезапно возник на пути, но не из воздуха же! Он уже есть, он живет, он, может быть, даже рядом. Между вами, может, не расстояние, а только время. Время растает, и судьба вступит в свои права. Что же он делает в эту минуту, твой суженый? Суженый, никем не обнаруженный…
А если папа ошибался? Если обнаруживать некого? Может, жизнь – это цепь случайностей? Не заболела бы – уже бы с кем-то познакомилась. А заболела – и мой суженый ходит теперь с другой… Или папа говорил тогда об Андрее? Это Андрюшка в те мгновения бегал по улице или читал книгу… И мы могли бы быть вместе, опять же – если бы я не заболела. Нет, вряд ли. Тут даже не в болезни дело. Мы с Андреем – разные. Я его люблю, не в силах пока перестать любить, но я сама вижу, какие мы разные. Особенно после того памятного разговора.
2.
В ту ночь мама тоже дежурила, и друзья засиделись у меня до утра. По какому поводу собрались – уже и не помню. Наверное, просто были студенческие каникулы. Приступы панических атак, так сильно трепавшие меня в начале учебы на втором курсе, из-за чего пришлось прервать ее, за полгода отдыха поутихли. Я вполне уже справлялась с ролью хозяйки дома и время от времени хлопотала на кухне – то посуду надо помыть, то чай заварить или еще хлеба нарезать… Андрей неожиданно взялся мне помогать. Ловко прополоскав чашки, он уселся за кухонный стол и подвинул к себе пустую банку из-под консервов.
– Можно, я здесь покурю?
– Кури, только я форточку открою.
– Посиди со мной… Ну их, пусть сами шумят, надоели уже, лажу устроили. Я пьяный, наверное, – ничего?
– Зачем ты на себя наговариваешь? Все тебе хочется лихого пьянчугу изображать! Конечно, если будешь лаять по-щенячьи и под стол залезать, ребята невесть что подумают! Но я же вижу, что ты просто дурачишься. Как в школе!
Он довольно и как-то по-детски заулыбался.
– Да, в школе было дело! Сам не понимаю, что на меня находило… Помнишь, англичанка одно время выставляла меня в коридор профилактически, едва урок начнется…
Я все помнила. Красный, хихикающий Андрюшка, только что совершивший очередную шалость, ничуть не смущаясь, регулярно удалялся вон из класса. Мы привыкли к этому, так же как и к постоянным его тройкам. Что поделаешь, детство затянулось! Даже ростом он был меньше других ребят в классе. Девчонки, если не считать меня, не принимали его всерьез. Поэтому, когда к середине выпускного класса Андрей вдруг переменился, все удивились. Опять же, кроме меня. Я и раньше видела в нем другое.
Андрей вздохнул:
– Вот сейчас хотя бы денек такой беспечальной жизни! Знаешь, почему я здесь, дома, напиваюсь и дурачусь? Разрядка нужна. Устаю в Москве зверски! Институт сложный, приходится над книгами сидеть до посинения. Иногда прямо невмоготу! И далеко не все мне там нравится, но я должен осилить программу. Заставляю себя учить то, на что глаза бы не глядели…
– Слушай, а вдруг ты ошибся с вузом? Конечно, МИФИ – это престижно, сейчас мода на физиков, но, может, тебе нужно было другое? Вон Галка: проучилась год на физмате, да на пятерки, а потом заново поступала на иняз, зато теперь довольна! И я училась с удовольствием. Ты скажешь, что на гуманитарных факультетах делать нечего? Так все технари считают. Но это неправда! У нас свои сложности. Один старославянский язык чего стоит! Из-за него многие вообще ушли из университета. А читать сколько надо! У меня вся комната бывает завалена толстенными томами, и все требуется осилить срочно. Но я люблю свой филфак, мне даже его трудности милы. А заставь меня физику учить – с ума сойду! Может, ты все-таки поспешил?
– Да нет… Если не МИФИ, то Физтех, а там то же самое… Мне нужен нормальный технический вуз, а их всего-то по стране раз-два и обчелся. Мне нужна высокооплачиваемая работа в Москве, в хорошем НИИ, нужна аспирантура… Понимаешь, я не хочу всю жизнь участвовать в массовке, я добьюсь одной из главных ролей! Если быть специалистом – то уникальным. В физике есть темы, которые по-настоящему знают всего несколько человек, представляешь? Да, это узко, это требует углубления в вещи настолько специфические, что ты как бы отгораживаешься от обычной жизни, залезаешь в сурдокамеру, но за все надо платить!
Я бы, может, занялся и обычной физикой, я ее вообще люблю. Помнишь, как Нильса Бора запоем в школе читал? Так что физику я мог бы изучать просто в пединституте. Но после педа в аспирантуру не попадешь. А я уже сказал, что не хочу рядовой профессии, обывательской судьбы. Мой брат тоже закончил МИФИ. И он мне доказал, что для осуществления такой цели нет лучшего пути. Я ему поверил, поэтому заставляю себя вгрызаться в то, что неинтересно и непонятно никому, кроме моего научного руководителя! Зато у меня потом будет все: индивидуальная работа, квартира, машина… Настоящий мужчина должен иметь машину. Он вообще должен всем обеспечить семью!
– А женщине, значит, можно иметь и рядовую профессию, и обычную судьбу?
– Женщине? Не знаю, не думал об этом. Наверное, если она красива, то уже одно это выводит ее из массовки. Хотя я предпочел бы красивой жене жену умную. Я хочу, чтобы и она тоже закончила аспирантуру… Кстати, в аспирантуру легче поступают именно гуманитарии. Ты не думала об этом? У тебя же все идет на «отлично»!
– Это до академки было так, но получится ли дальше? Но в любом случае, если даже и заработаю красный диплом, в аспирантуру не пойду.
– Вот как? Интересно, почему?
– Не знаю, как тебе объяснить… Зачем изучать то, что написали другие, пусть это Пушкин, Толстой, если можно писать самой? Я хочу писать! Не получится проза, попробую себя в журналистике, пойду в газету. Мне не терпится окунуться в жизнь! В этой, как ты говоришь, массовке столько на самом деле интересного… Ученый-литературовед работает в четырех стенах. Может, я ошибаюсь, но для меня он – как книжный червь. А меня пугают эти «четыре стены». Знаешь, иногда выйду на балкон и такое чувство охватит! У нас с балкона кусочек Оки виден, луга за рекой, дальние леса… Вот так бы и полетела над землей, чтобы всю ее увидеть! Газета – это ведь и командировки, и встречи с людьми, это возможность постоянно расширять свой горизонт, набираться впечатлений…
Пока я сижу дома – мне и писать не о чем, хотя руководитель нашего университетского литобъединения говорил, что у меня есть талант. Это потому, что сейчас – «сенсорный голод», слышал такой термин? Это значит – недостаток впечатлений. Конечно, болезнь мешает. Но я думаю, что у меня вообще повышенный, если можно так сказать, «сенсорный аппетит», мне и в здравии будет трудно его утолить. Мне нужно жить с полным накалом, в полную силу – тогда будет что изливать на бумагу, о чем размышлять в своей прозе… Вот сейчас я мечтаю встретить рассвет где-нибудь на реке… Представляешь, какие там ранним утром краски, какие запахи! Стало бы это все вновь доступным – и никакой аспирантуры не надо…
– Ну, ты всегда была романтиком… Ты идеализируешь жизнь. Поправиться тебе, конечно, необходимо. А потом… Банально звучит, но я верю брату: самое главное для нас – учиться. Серьезно вгрызаться в науку, а то место в жизни упустишь…
Я ведь тоже в душе сентиментален. В 11 классе было время, когда мечтал стать школьным учителем, чтобы дружить с ребятами, видеть их глаза, в походы водить… Но брат выбил из меня эти сопли и слюни. Потом, когда всего добьюсь, можно будет дать волю чувствам, рассвет на реке встретить, то да се… А пока: ни-ни…
Хотя вспомнить что-то душевное иногда хочется. Не забыла, как я стащил у тебя тетрадь со стихами?
– Конечно, нет! Взял почитать, а потом и заявил: «Обижайся, как хочешь, но я ее тебе не верну!» Вот наглость! Хорошо, что я свои вирши помнила наизусть, записала их в новую тетрадь…А где та, первая теперь?
– Не бойся, не выбросил. Спрятал как память. Тогда, в школе, она многое для меня значила, я даже на ночь ее к себе под подушку клал. Вот дурак был! Однажды плакал, когда ты на новогоднем вечере все время с Женькой танцевала…
– Так ты же меня не приглашал!
– Приглашал. Раз или два. Больше не смог, хотя хотел. Я рядом с тобой краснел, глупел, слова выговорить не мог…
– Скажите, пожалуйста! С чего бы это?
Андрей помолчал, старательно стряхивая пепел в банку. Во время нашего разговора он лихорадочно курил.
– Нравилась ты мне… Смешно вспомнить, но я тебя жутко ревновал…
Табуретка качнулась подо мной. Не ждала я подобного признания от Андрея! Уверена была, что моя любовь остается без ответа. И вдруг… Неужели? Февральская метель, метавшаяся за кухонным окном, показалась вдруг такой прекрасной…
– Господи, и к кому же ты меня ревновал? – я еле прошептала это, охваченная острым волнением и затеплившейся внезапно надеждой.
– К Вовке Тищенко. Я сидел на задней парте и отлично видел, как ты постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Еще бы! Красавец-блондин! А я мучился…
– Вовка очень интересно отвечал с места, невольно залюбуешься. Но в другие-то моменты я на тебя смотрела!
Сигарета замерла в его руке. Потом он снова принялся тщательно стряхивать пепел.
– Надо же… Впрочем, это все детство. Школа. Вспоминаешь ее, словно старое кино, правда?
– Для меня – нет. Неправда! Неужели то, что началось в школе, не может продолжаться и теперь?
Надежда, не успев окрепнуть, сменилась горьким ощущением потери, и я, даже не подумав, можно ли этим что-то спасти, уже чуть было не сказала: «Я люблю тебя!»
Но он меня опередил, поспешно ответив:
– Теперь мы стали другими. И жизнь другая. Я же тебе пытался это объяснить… Выматываюсь, как проклятый. Даже на письма твои не могу отвечать. Не люблю писать и не умею – и это есть, но главное – мне нельзя раскисать. Твои письма похожи на те твои школьные стихи: они тревожат душу. Отписку тебе не пошлешь, а всерьез отвечать – сил не остается…
– Ты хочешь, чтобы я перестала писать?
– Нет, почему же? Пиши. Знаешь, это странно, но мне твои письма там помогают. Спасибо. Ты не обижайся на молчание, пиши без ответов. Если сможешь.
Он загасил последнюю сигарету, поднялся из-за стола.
– Засиделись мы тут с тобой… Пошли к ребятам! И знаешь, что я тебе скажу? Ты все-таки учись помаленьку и дома, догоняй группу. Не так уж много нам дано времени, чтобы сделать из себя хорошего специалиста. Потом будет поздно…
– А хорошего человека из себя делать не надо?
– Опять романтика! – он поморщился.
– «Первым делом самолеты», да? – я даже не ожидала, что смогу улыбнуться.
– Конечно! – с энтузиазмом ответил он.
3.
Какое-то время я так и поступала: писала, не ожидая ответа. Эти письма были главным, чем я жила, они превращались в странички дневника, в маленькие рассказы, в лирические зарисовки. Любовь, которая становится творчеством, которая ничего не требует взамен… Я вытянула бы это на высокой ноте, сделав свои письма его бесплотным другом – если бы была сильнее! Действительно, чтобы писать, надо сначала жить, переживать что-то, а мой сенсорный голод крепчал, я задыхалась в серых бесцветных буднях. Я могла бы помочь Андрею грызть гранит науки, если бы и он, пусть немного, помог мне. Хоть какой-то отклик, хоть что-то, что поддерживало бы мое вдохновение!
Мало быть способной бескорыстно растрачивать себя, сначала надо иметь, что тратить. Мне самой нужна была помощь, нужен был живой, реальный, осязаемый друг, а не только далекая греза… Но любовь к Андрею мешала мне познакомиться с кем-то еще, мешала найти друга – такого, каким был Женька… Хотя второго Женьки на свете быть не может! Уж ему-то в письмах-дневниках можно было рассказывать о самых будничных событиях, не стесняясь их скудности. Он бы уловил и самые малые крупинки поэзии «в соре жизни». Но… Адресат выбыл. Похоже, что только для меня… Поэтому нужно самостоятельно выплывать из того омута, в который превращалась жизнь. Вот я и надела новенькое золотое колечко, словно спасательный круг…
Да, но сколько может продолжаться обман? Пройдет месяц, два, три, а потом? Как же мне выпутаться из этой истории? Все так поверили в воображаемого жениха, так ждут его… Я не смогу сказать, что это – выдумка. Соврать, что поругались? Не хочется… Я уже и сама настолько привыкла к его незримому присутствию, что буду по-настоящему страдать от вымышленного разрыва…
Прошло два месяца. Подруги требовали показать письма из Севастополя, я находила отговорки и благоговейно носила кольцо. Жилось мне по-прежнему несладко, единственная радость – прогулки с мамой. Мы с ней любили дышать липами. Липы в тот год цвели обильно, и даже в небольшом сквере или просто во дворе, где росла хотя бы одна благоухающая красавица, воздух был насыщен медовым запахом.
– Ох, благодать какая! Прямо сердце не выдерживает – до чего хорошо! – приговаривала мама, любуясь липами.
Однажды мы возвращались с ней из парка и по дороге заглянули в магазин. Мое демисезонное пальто совсем износилось, мы мечтали купить новое. Денег, как всегда, не хватало, надеялись на случай: авось попадется что-то дешевое, но модно сшитое. С вещами тогда была проблема, все хорошее – дефицит.
