скачать книгу бесплатно
Ночной клуб «Роза ля Руж» в основной своей массе, был сборищем недотроганных и перетроганных. В меньшем числе публика была представлена отмечающими и колеблющимися. Этот клуб считается солидным. На туалетной крышке следы кокаина, а не первитина или метамфетамина. Обычно, к трём, чья-то вспотевшая от ёрзаний задница, стирает последнюю скорость. За ломящимися от излишеств столиками орёт молодёжь голодный реп о сытой жизни. Из дюжины кутящих половина едва сводит концы с концами. Касательно оплаты праздника никто не переживает, ведь счёт закрывает, в конце концов, и так один.
Сопровождение дам не так разнообразно, от того к половине бутылки трудно отыскать свою. Удобно приходить одному, ведь так не ошибёшься. Смешно наблюдать разведёнок и мужчин постарше. Первые, тратят то, что отсудили у вторых. А вторые могли бы, конечно, детей своих не позорить, но те сидят за столиком с Кристаллом и прожигают деньги, которые отсудили первые у вторых. Меер обожал баб из провинции, не в сексуальном плане, а просто для души. Их забавные наряды, резкий макияж и броские сумки веселили его сильнее посредственного стендапа о тёще или любовнице. Они по сути своей жуткие карьеристки, их мамы с самого детства вкладывают в удачное замужество.
В этом деле преждевременная беременность ключ к серьезным алиментам. Чужая девушка всегда лучше своей, по мнению Меера, который считал благородным лишить компании малознакомого ему человека. Пока неопытные отпрыски разведенных мадам лили шампанское на папины Адемары, он лил воду в уши их подруг, болтая в курилке. Вообще места для курения в клубах самые злачные. Эта зона, освобожденная от музыки, но не от атмосферы. Здесь и происходят все нужные для вечера знакомства, равно так же, как и ненужные конфликты.
Макс человек не самый порядочный, поэтому ему изредка били по морде. В этот вечер, правда, его с кем-то перепутали. Он одиноко курил, рассматривая контингент, прицеливая новую спутницу. Глаза укрыла пелена, созревшая посредством полулитра крепкого. В курилку завалился средних габаритов мужчина и уверенно хлопнул Меера по плечу, вскрикнув «Вот ты где!». Одет был неброско, но стоит заметить, что его лоб закрывала кепка, а глаза очки, хотя солнце уже часов шесть как спряталось за горизонт. Он видимо считал себя крутым, Меер же посчитал его провинциальным дураком. Поэтому должно заметил: «Ты дурачок?», кретин в кепке оказался менее многословен и Макс получил по наглой роже. Довольно резкий оверхед заставил его присесть на пол.
– Жене моей цветы передал?
– Так это ты отправил приезжего.
– Цветы передал? – настаивал громила.
– От кого?
– От мужа, твою мать! – закричал припадочный и бросился с кулаками на Меера. Он здорово делал отбивную из миловидного лица лежащего. В этот раз Максу пришлось покинуть праздник жизни сроком на минуту. Когда он открыл глаза, его уже приводили в чувства незнакомые, но весьма сознательные граждане. Этого кретина в кепке среди них не было. Он проявил интерес к персоне бьющего, но его никто не видел и знать не знал куда подался. Негативный ответ Меера не устроил, и он спросил еще раз «Кто-то видел того болвана в кепке?», но его проигнорировали. Полежав еще немного, он с помощью одного парня встал на ноги. Крепкий на вид юноша предложил сопроводить избитого до уборной, но тот отказался.
Перебирая дрожащими ногами, Меер доковылял до умывальника. Открыл кран и залип в зеркало, его лицо было похоже на перезрелую сливу. «Славный парень, в два удара такую кашу сделать» – подумал умывающийся. «Ему бы пюре взбивать, а не людей бить, цены бы не было!» – продолжил Меер. Он начал умываться и, к сожалению, трезветь. Лицо болело всё сильнее, хоть он и принимал попытки охладить физиономию, набирая в ладони, холодную воду и удерживал их на больном месте. Охотно верил, что это поможет. Умывальников было несколько, но Меер однозначно создавал очередь. За ним стояло два человека, один из которых начал его торопить в странной для этого случая манере. Его речь больше походила на поддержку бесталанного юноши, выкриками пьяного отца, на песенном конкурсе. Его терпения хватило ненадолго, и он попытался оттолкнуть Макса в сторону, чтобы попасть к рукомойнику.
Меер предложил ему разбить лицо и уже на равных бороться за воду. Между ними завязался не то, чтобы тёплый, но жаркий разговор.
– Давай смывай свой макияж побыстрее, – сказал первый мужчина.
– Я сейчас тебе лицо разукрашу и будем тут по очереди ладошки прикладывать.
– Смотри, а то я добавлю.
– Ага, глаза промою и посмотрю.
– Ладно, мальчики, играйтесь, – вклинился в разговор второй ожидающий.
– Спасибо, добрый дядя, – ответил Меер.
– Ты главное жене моей привет не забудь передать.
– Стоять, сука, – закричал Меер, – держи его, это тот самый лось, который мне лицо расквасил.
Мавр, из-за которого Макс уже четверть часа смывал со своего лица винегрет успел ускользнуть. Меер оттолкнул первого стоящего и устремился к выходу, в надежде догнать его. Первый стоящий расценил это не совсем верно, и Меер отхватил по яйцам.
– Баран, меня-то за что?! – проскрипел Меер, держась за яички.
– А чё ты толкаешься?
– Придурок, я из-за тебя своего мавра упустил.
– Я не придурок! – ответил придурок.
– Да ну тебя, – махнул рукой Меер и прихрамывая поспешил к выходу. Кого конкретно искать он точно не понимал, а из отдыхающих никто не выделялся. Макс принял решение искать чудака по кепке, но вскоре понял, стратегию выбрал неправильную. Успев обойти трёх человек, он привлёк внимание охраны. Парень в чёрной футболке, явно вида более спортивного, чем интеллигентного, предложил закончить поиски на этом этапе. Избитому не осталось ничего иного, как любезно согласится.
Лучший таксист Дюссельдорфа Парушоттам уже был в дороге. Мееру пришлось воспользоваться поддержкой прекрасного гранитного фасада для удержания равновесия. Музыку уже слушал отрывками, когда открывались входные двери. Его колени нервно пританцовывали некий ритуальный танец. Ритм задавал ни то осенний холод, ни то мандраж. Морозный ветер причинял жуткую боль, но никотин снимал напряжение. До прибытия трансфера осталось несколько плотных затяжек. Фильтр сигареты был героически бордовым и больше напоминал хирургический тампон. Таксист был на месте, он известил об этом смс-кой. Садясь в машину, Меер почувствовал на себе надменные взгляды курящих женщин, клубившихся у входа. Он походил на неудачливого жигало, оставшегося без работы, впрочем, они были близки к правде, ведь эту ночь ему придётся провести одному. Видимо, Макс уже достаточно успел нашалить в прошлом и совесть в лице кретина в кепке, настигла его.
– Кто тебя ударил, друг? – поинтересовался Парушоттам.
– Злые люди, друг мой, – поддержал разговор Меер.
– Ты полицию звонил?
– Нет.
– Скорая звонил?
– Нет.
– Страховки нет?
– Страховка есть, мой друг, просто я привык самостоятельно решать свои проблемы. Мне незачем беспокоить наших доблестных правоохранителей.
– Ты мужчина, будешь его искать?
– Поздно уже искать его. Он сказал, что я с его женой спал, правда, не уточнил с какой.
– Ааа, – затянул Парушоттам, – месть – это зло, мой друг. Был такой царь в Бхагават-Гите – Дантавара, ему нечего было делать, кроме того, как бегать за Кришной, он ему отомстить хотел за Шишупалу, за Шишупалу знаешь, да?
– Не знаю.
– Ну вот, желание отомстить было вызвано страхом Дантавры и лишь усиливало Кришну в сравнении с ним. Понимаешь, да?
– Не особо, старик, но спасибо за добрые слова.
– Я имею в виду, что месть делает человека слабее своей жертвы, мы так считаем, – подытожил пятизвёздочный таксист, подъехав к дому клиента,
– Доброй ночи.
– И тебе доброй ночи, мой друг, – прощался Меер, захлопывая двери.
Утро началось с вдвойне опухшей головой, в первую очередь от алкоголя и избиения соответственно. Меер не сообразил ничего подходящего для завтрака и начал варить кофе, но молока в доме тоже не оказалось и ему пришлось пить кофе в горькую, так как экспрессо с сахаром ничто иное как кофейный сироп, а Максу и без того плохо. На телефон позвонила Анна, оказывается она звонила целое вчера и была весьма озадачена исчезновением своего ухажера. Это очень эгоистично с её стороны, лишать компании нуждающихся, не находясь при этом в отношениях с Меером. К тому же, будучи парой очередному кретину в кепке. Конечно, она могла бы сжечь мосты со своей деревней и вступить в гражданский брак, но жестокость никогда не была присуща Мееру. Жизнь с ним рубит семейный уклад на корню. Он не хотел отбить желание мисс Заугер размножатся. К тому же терпеть не мог, когда его квартиру проветривают от сигаретного смрада и этот пункт решающий. Хотя, будучи человеком благородным, в своём понимании слова, предложил поужинать.
Анна была слишком взволнованной. Её каким-то резким образом удивил подаренный букет. Меер первый раз слышал в свою сторону поток такой интригующей благодарности, приятно было с подвохом. До вечера осталось семь часов, у него оставалось время разобраться с отеками на лице. Этот вчерашний ревнивец не такой уж и эстет, со всем уважением, мог бы наносить увечья с оглядкой на симметрию. Некогда красивое лицо было похоже на дважды заштопанную боксёрскую грушу из любительского спортзала. Рассечение имело характер пореза, как режется подросток при первом опыте бритья. Во всяком случаи господину Мееру это придавало мужественности. Остаток дня он приводил в порядок квартиру, готовился к приходу Анны. Поход за продуктами в дождливую пору не сулил ничего приятного, поэтому он остановил выбор на доставке. Вина в доме было вдоволь, а насчет еды заворачиваться не стал. Анна была ни капли не привередливая, да и кульминацией вечера ужин не значился.
Она подоспела к восьми. На ней был в который раз был наряд, рассчитанный скорее на позднее лето, нежели на осень. Она предпочла холодные ноги, горячим взглядам. Из-под шелковой сорочки рвался наружу броский комплект белья. Готов поспорить что покупался он не для Марка. За трапезой она рассказала Максу о записке, о том, как ей дороги его слова, о том, как быстро вспыхнул огонь их чувств и как же сильно её к нему влечёт. Глаза господина Меера, битого жизнью одиночки, впервые стали похожи на четвертак. Ничто так не пугает холостяка, как понимание того, что с ним в квартире будет жить кто-то кроме пауков. Ладно он, но беднягу паука, годами жившего в уголке душевой придется со свету сжить. И всё это ради розовой мечты жить долго и счастливо.
Как человеку честному следовало бы признаться, что к записке и букету в целом, он отношения не имеет, а вот как дальновидному господину ясно, что их мимолётный союз исчерпает себя, а портить девушке вечер, как-то неприлично. Он не оставил сомнений по поводу своих намерений, но предложил не торопить события. Не вином одним выступал румянец на лицах тайной парочки. Оказавшись в одной бутылке, взвешенным альянсом вкуса, они жутко разнились – Он, Сен-Лоран – смелый, раскованный, а Она – помесь Рислинга и Сильванера – мягкая, нежная. Уста Анны посинели, после того как из бокала была выпита последняя капля храбрости. Тогда со звериной страстью она набросилась на Меера.
Пустые бокалы зазвенели, падая на пол, как делают это молодожены во время свадебного обряда. Он провел сухими ладонями по шелку, обтягивающем её рёбра. Схватил Анну и бросил в близлежащее ложе. Наволочка безудержно сжималась вспотевшими лапами. Кровать громко скрипела, огни свечей метались, не находив себе места. Её влажные ладони вдавливали грудь, будто делая массаж сердца. Их бросало со стороны в сторону, словно в последний раз. Она в тот час была собой, той самой, которой ей удавалось быть лишь с Меером. Уже за это стоило любить его.
На часах почти полночь. Нехотя вылезая из объятий, госпожа Заугер собралась уходить. Её заурядный домосед ведь ждал милую. Нельзя же у подруги засиживаться допоздна. Она не позволила бы ему сомневаться в своих чувствах. С большой грустью она собирала вещи. Пришла пора прощаться. Макс провожал её со странным чувством, будто закрывается бар, а он уже сильно пьян остаётся без возможности «догнаться» и вот так, посередине ночи обрывается кутёж. Девушка покидает квартиру, а Меер остаётся наедине со своими пауками. Осталось покурить на сон грядущий и день можно считать оконченным. Тишину нарушил сильный звонок в двери. Макс пулей метнулся ко входу, наверное, его спутница забыла что-то. Он как никогда был рад Анне. Открыл резко двери. Но за ними оказался Марк, тот самый бедный родственник. Его холодные глаза были залиты слезами, а в руке дрожал нож.
В наличии оружия нет ничего опасного или угрожающего, пока оно не будет использовано. Для этого, нападавшему необходимо иметь яйца, большие, как орех или наоборот, маленькие, размером с фисташку. Именно такие дрожащие, сморщенные яички носил в трусах Маркус. Пырнёт Меера или оставит жить – это вопрос к Анне, вернее его привязанности к ней. Шею Макса крепко сдавливала петля его несбывшихся грез и в одно мгновение дрожащий юноша мог выбить из-под его ног табуретку. Он стал виновником разрушения всего того, что годами строила фантазия Маркуса. С Меера был спрос за свадьбу, унылую до безумия, за их детей, плаксивых в отца и ветреных в мать, за ипотеку на тридцать лет с правом жить в клоповнике, за дебила-начальника, которого пришлось бы ласкать хлеба ради, за антидепрессанты Анне, на которые бы ушла львиная часть бюджета, после долгих лет семейной жизни. Максу часто били в морду, но резали впервые. Маленький, как для мужчины, кросовочек заблокировал двери.
– Я войду, – набравшись смелости промолвил Марк.
– Нет.
– Я войду! – на этот раз утвердительно.
– Послушай, не нужно меня здесь пугать, я понял, что ты серьезный парень, но…
– Послушай, ты! – Отелло оборвал мою реплику, – Ты разрушил наши отношения, нашу любовь, наше будущее. – речь бедолаги едва приглушала ужасный скрип его зубов.
– Какие твои годы, парень, найдёшь еще свою любовь, не торопись, оно того не стоит.
– Замолчи, – вскрикнул Марк. – Молчи, животное! Ты жил как чёрт последний так умри, как мужчина.
Зубы юноши жутко стучали, а ноги дрожали. Меер надеялся, что от переживаний он потеряет сознания и ему удастся выхватить нож. В квартире было непривычно тихо. Им обоим не хватало воздуха, становилось жарко. Ревнивый ухажер жадно дышал, будто раздувая пламя. Меер слышал резкие выдохи и звук противного глотания скупых слюней. Маркус туго сжимал рукоять ножа, постоянно перехватывая потными руками. Они стояли молча около минуты, пока Хорнтрегер нервно стучал ногой, набивая незнакомую Мееру мелодию.
– Ты убивать меня не забыл? – спросил Макс.
– Молчи, дрянь. – он не дал и слова вставить.
– Я же не знал, что у вас всё серьезно, думал расстались уже.
– Ты врёшь, ты всё знал!
Маркус перестал топать ногой, набрал полную грудь воздуха и нанёс резкий удар. Остриё ножа вонзилось Мееру в ладонь, пробив её насквозь. Макс схватил лезвие, застрявшее в кисти, второй рукой пытаясь ослабить его хват. Потная ладошка дала сбой и нож оказался у Меера, хоть и был частично в нём. Вслед за победой Меера последовал сильный удар в голову. Как же свирепо Маркус месил его физиономию своими кулачками. Ему и опомниться не дали, в то время как он усердно пытался высвободить нож из дырявой ладони. Маркус решил помочь, вытаскивая правой ручкой рукоять, при этом кулаком взбивая фарш из некогда красивого лица. Из брови хлестала кровь, выжигая Мееру глаза. У него отняло зрение, а от сильной боли отнимало речь, меняя речь на стоны. Маркус таки высвободил нож и из руки Меера хлынула кровь. Машинально оттолкнув его руку, он отполз, в процессе боя его ногами.
Он схватил оружие и кинулся на Меера, на тот момент уж было ясно это последний раз. Хоть ему и удалось сбежать в гостиную, но юноша был слишком близко. Нащупав у камина кочергу, Макс стал размахивать ею и вроде как попал по руке. Услышав громкий стон и звон металла, Макс решил: «наверное, упал нож». Это его шанс, нельзя дать Маркусу новую попытку. Он нанес еще один удар, промазал. Вторая попытка и попадание. Пока не ясно куда, его глаза по-прежнему жгла кровь. Не колебался он, как мальчик, впервые прыгавший с утеса, он бил! Не знал бьющий если еще стоит Маркус на ногах, может ли он драться. Нанёс еще один и раздался резкий хруст, последовал отборный мат, звеневший обрывисто и на коротком духе. Еще разок, еще один и всё, Мееру ничего не будет угрожать. Подняв железяку на вытянутые руки, он нанес финальный удар. Тихий скрип и громкий выдох, а потом Отелло замолчал. Наконец и Меер мог перевести дыхание, умыть лицо и протереть глаза. Перед ним лежало тельце без признаков жизни, а целая квартира походила на локацию из фильма ужасов. Пол был заляпан кровью, нож валялся в углу комнаты и оставалось лишь позвонить в полицию чтобы очертили ушедшего ревнивца мелом, а Меера отправили в СИЗО. Такой финал принять было трудно. Последние минуты уходящего дня он провел, борясь за жизнь в камере для особо опасных. Был ли смысл драться? Быть может, с ножом в сердце бы было уютнее. Всю жизнь ходил негодяем, но кончить убийцей… Сегодня умерших было двое и дни Меера отныне сочтены. Никогда ранее ему не приходилось убивать. Нельзя сказать, что это опыт, если в убийстве и есть свой цимус, то Мееру его почувствовать не удалось. Будто плавал под водой, а вынырнув, увидел, как горит целый пляж и вина за поджег легла на его трясущиеся плечи. Остаток дней своих он проведёт в закрытой комнате и в лучшем случаи, в компании друзей.
В углу комнаты стояло кресло, которое служило местом для раздумий. Закурившись, он бросил тяжкий взгляд на тело покойника. Его кожа уже потеряла в цвете и из теплых красок остались лишь те, которые отбрасывал камин. Лицо хозяина квартиры подсвечивала луна, до жути холодная. Говорят, что думать вредно. Мысли Макса с пятнадцати лет просмоленные табаком, пищей необходимой для концентрации, созидания. Тут можно было сетовать на образ жизни, на одиночество, порой алкоголизм, но вредным считать ведь можно исходя из последствий. Ни рак легких, ни цирроз не погубил Меера. Вредной оказалась его жизнь в целом. Хоть бы для него одного, но юноша, ныне покойный, чья жизнь по учебнику не сулила кончины. Виновен ли он? А раз так, то быт хозяина квартиры не был безнадёжен. Если бы судьи прибегали к философии, а не законодательству, может его и оправдали бы. К сожалению, эта бытовая сцена увенчана концом обоих персонажей. Быть ли суду, решает Макс и если быть, то какому. Господин Меер арестантом быть не желал, ни пойманным, ни добровольно сдавшимся. Необходимо спрятать тело. Чтоб поступить верно, необходимо иметь холодную голову, но разве с ней размахивают острой кочергой. Ясно одно, в квартире телу не место, его необходимо убрать еще до рассвета. На входе в дом, со дня смерти Клавы Кох никто не дежурил. Одно преимущество подъездов без консьержа – некого допрашивать. Марка укутывал как в роддоме, его неказистое тельце должно было влезать в багажник. Убирать квартиру ведь можно и утром, но с покойным время поджимает. Поблизости нет ни глубоких озер, ни карьеров. Остаётся закопать в лесу, главное подальше от охотников и дамочек с собаками. Голову Меера тревожили мысли: «Кто будет искать ушедшего? Друзей он не нажил, старики его ушли годом ранее, а в университете кому есть дело до разбирательств, отчислят и с концами. Но Анна, она ведь может бить тревогу, когда он не придет домой. Надо ей написать. Взять у него телефон и сказать, что они расстаются. Нет! Она начнёт выяснять причину, это не подходит. Может отъезд, резкий переезд в другую страну, она и так за него забудет, но вопросов лишних не задаст. Вот оно, определённо переезд. Даже не так, лучше командировка, визит к дальнему родственнику, приятелю». Пришлось побеспокоить тело и Макс разблокировал телефон пальцем Марка. Какая же удачная комбинация – еще тёплый палец и айфон. Первое сообщение предназначалось Анне, с текстом: «Прощай, я уезжаю в Барселону. Между нами всё. Вещи отправишь позже почтой». Для легенды так же были куплены билеты в Барселону и забронированы апартаменты сроком на две недели. Осталось доставить тело в место укромное и накрыть слоем земли.
К большому счастью, автомобиль Меера был припаркован у входа в дом. Обмотанное простынёй тело, более походившее на новорождённого акселерата, придется тащить два этажа. Доселе краткий путь оказался пугающе долгим, избыточный вес Марка сгибал колени несущего. Ватные ноги Макса вздрагивали по каждому звуку, будь то хрустящий сустав или сквозняк, играющий с приоткрытыми окнами. Его кардионагрузкам позавидовал бы опытнейший атлет, впрочем, автор не рекомендует тренировки с неживым весом.
До рассвета оставались еще четыре часа. Улица была абсолютно пустая, ни туристической пьяни, ни патрульных, ни рабочих из сферы обслуживания. Глухая ночь, собаке стыдно гавкнуть, а ветер и тот забыл, как свистеть. Из тёплого: фонарь у входа и огарок сигареты Меера. Из дверей парадного показалась голова, вспотевшая и разукрашенная пятнами красного оттенка, коим суждено сделаться холодно-синими, а позже и мертво-зелеными. Голова нервно высматривала прохожих, пыталась услышать шум проезжающей машины, увидеть свет в одном из окон. Большое счастье – везде пусто. Тело можно выносить. Как и предполагалось багажник универсала оказался шикарным контейнером для перевозки жирной дохлятины. Ассоциации с катафалком приобрели не образный, а функциональный характер. Интересно такая опция вызвала б рост продаж? Как же ужасно не гуманно, не толерантно, аморально и мерзко такое уточнение, но как практично! По данным министерства статистики за прошлый год, подобный транспорт понадобился бы, по меньшей мере, сотне киллеров-любителей. Из минусов могу заметить лишний контроль со стороны правоохранителей, но и в отсутствии рекламных провокаций Макс вздрагивал у каждой патрульной машины. Проверять багажник практика редкая, но тест на алкоголь дело частое и у стражи порядка, работающего в ночи основной ритуал. Вино, выпитое с Анной часом ранее, будь оно неладное, уже сыграло с Меером злую шутку, но в этот раз может последнюю. Если граждане полицейские вынудят дыхнуть в алкотестер, Марк сгниёт на штраф площадке. Смрад разлагающегося мяса дойдёт и до острого носа инспектора, тогда сомнений в том, кто убийца не останется. Наркотики подкинуть могут, но труп… ни один судья не станет слушать эту чепуху. Так смиренно, как сейчас, Макс еще не ездил. Постоянно куря и мандражируя, он забивал свою больную голову моделированием диалогов с сотрудниками полиции. Дороги были настороженно пустыми, изредка в поле зрения попадали одинокие машины такси и ночные автобусы. В магнитоле играли роковые баллады, их драйв, напор, скорость не давали сомкнуть глаз. Адреналин со временем перестал выделяться, а тяжкие увечья, наспех перебинтованные раны, требовали сна, но этой ночью ему времени не отводилось. Несущийся за город автомобиль осветили сине-красные лампы. Сзади пристроились патрульные, дали команду прижаться к обочине. Сейчас было самое время страху и лучшее время, чтоб его перебороть. К машине подошли оба полицейских. Любезно представившись, попросили водительское удостоверение:
– Что у вас с лицом? – настороженно спросил полицейский.
– Это я ММА начал заниматься, – выкрутился Меер.
– И вас так сразу к делу приобщили?
– Сам виноват, сказал, что занимался раньше, на спарринги, чтоб попасть ну и вот, результат.
– Вижу, попали хорошо, – коп рассмеялся.
– И не раз.
– Попросим вас пройти тест на алкоголь.
– Похоже, что я пил? – Макс начал нервничать.
– Ну может вы из клуба едете, еще и подрались, как вариант. Поймите правильно работа такая.
– Меня же в таком виде ни в один клуб.
– Как ни в один, в тот ваш бойцовский в самый раз, какой вы, кстати, посещаете?
– «Пантера», тот, что около набережной.
– Знаю такой, ребята там наши тренируются, – своей осведомленностью инспектор насторожил тревожного куда более чем тестом. – Ну что, будем дышать или отказываетесь?
– Конечно, – собрав себя в руки водитель таки дыхнул. Его пульс в тот момент перевалил за двести. Отвечать приходилось коротко, голос упал.
– Всё в порядке, господин Меер. Можете ехать, вот ваши права, – добрый полицейский протянул документы хозяину автомобиля. – подождите, а с рукой у вас что?
– Я же говорю, ММА начал заниматься, вывих кисти.
– В следующий раз бинтуйте лучше. Ничего, еще научитесь. В спорте главное постоянство.
– Спасибо, инспектор, я могу ехать? – Меер не мог поверить, что тест на алкоголь ничего не показал, всё-таки повышенное сердцебиение иногда бывает полезным.
– Да, куда хоть направляетесь? – поинтересовался патрульный.
– В Киль, товарищ полицейский. – невинно улыбаясь, ответил господин Меер.
– Ночью в Киль? – полюбопытствовал инспектор.
– Мне полагается быть там к утру.
– Счастливой дороги, не буду задерживать.
– Спасибо!
Автомобиль за доли секунд скрылся с поля зрения патруля. Потные руки нервно крутили руль, ватная нога поддавала газу, всё ради того, чтоб как можно быстрее уехать из города. Последовало чувство эйфории, в благодарность организму за ускоренный обмен веществ. Музыка, игравшая на фоне, оказалась тоже на удивление праздничной, пафосной. Водитель, везущий комплект «убитый плюс лопата», впервые за ночь почувствовал себя буйным рокенрольщиком, подходящим на роль персонажа из фильмов Гая Ричи, а не на запуганного, сломленного гуляки, вынужденно покончившего с беззаботной жизнью. Уже и огарок очередной сигареты тлел неспешно, размерено. Понемногу остывало сердце, автомобиль съехал с магистрали. Впереди оставались полчаса езды по грунтовой дороге. При въезде в лес начался дождь. Окна машины приспустились, позволив водителю вдохнуть свежего, ночного воздуха, проветрить легкие от табака. Местность глухая, ни души. Кузов царапали редкие ветки, а ливень бил по крыше. Дальний свет едва подсвечивал дорогу, был сильный туман. Как-то нервно курлыкали птицы. Редкий визит в столь поздний час обеспокоил их. Дождь усиливался, и грунтовая дорога совсем размокла. Машина часто буксовала, каждые сто метров давались ей с трудом. Она могла увязнуть в грязи, в размокшей глине. Наличие мертвого в багажнике бы затруднил вызов эвакуатора. Да и без него, фиксация локации была б излишняя. Меер решил, что дальше последует пешком. На улице в ту пору было мерзко, зябло, еще и ливень покоя не давал. Он натянул на уши подаренную мамой шапку, взвалил покойника на плечи и, упершись об лопату, последовал в глубь леса. Осенние ботинки уже на первом шаге провалились в грязь. Сырая, рыхлая земля вязала ноги и без того отягощенные пузатым грузом. Шагающий топал с неистовым напором, вязкая грязь отлетала от горящих подошв. Под весом несущего, обратно в землю вдавливались черви, которым придётся еще должным образом поработать ради свободы господина Меера. Он сам промок до нитки, пухлый зонтик не оказался водостойким, более того уже не грел. Ушедший начинал смердеть, тело покидали остатки жидкости. Всё это смешивалось с дождём и стекало Максу по одежде. Уже и он сам пахнул негоже клубному гуляке. От смрада его тянуло блевать, по этому поводу пришлось трижды сделать привал. Измотанному, избитому отнимало последние силы, а ведь еще рыть яму. Сломленный Меер вынуждено закончил путь, пройти подальше возможности не было. Он скинул мертвого с плеч себе под ноги. От падения в лужу Макса окатила волна болота. Откашлявшись, сплюнув мокрой землей, он присел и молча закурил перед работой.
Рыть яму занятие тягостное, грязное, приходиться интенсивно орудовать лопатой. Верхний слой земли, обильно увлажненный, дался легко. Очертив края могилы, Макс уверенно бросал лопату с излишком, с горкой, работа кипела. Средний слой был туже, земля попадалась хоть и влажная, но спрессованная, спокойно кинуть удавалось пол лопаты. Целая входила трудно, черпак вязало на половине. Когда Меер стоял по грудь в яме, земля под ним была совсем сухой, обильно утоптанной. Он уморился, едва цепляя каменную почву на край лопаты. Для окопа в полный рост пришлось срезать излишки грунта. Вспотевший, изрядно вымотанный гробокопатель наконец-таки вылез с оврага. Оставив Марка в чём мать родила, он бросил промокшее тело его в яму. Возвысившись над захоронением, он выдавил из себя траурно: «Покойся с миром, Маркус Хорнтрегер». И, бросив горсть земли, взялся зарывать почившего. К завершению работ светало, первые лучи солнца достигли взмыленного обличия труженика. Изможденный второпях потопал к машине. На повестке дня сегодня уборка, скрытие следов насильственной смерти. Занятие не менее трудоёмкое, чем труд гробовщика, но дома, а значит к постели ближе. Охота спать пленила разум Макса крепче страха, но здравый ум больного человека боролся из последних сил.
Глава 3
Сморенный хозяин жилища ввалился в квартиру, судорожно вздрагивая ключами. Ему понадобился излишек времени, чтоб вскрыть еще пока не запечатанные двери. Добрые вести, внутри ни криминалисты, ни следователи не орудовали. Самое оно, отмыть дело мокрое от пола и вещи красные постирать. С паркета начал, окатил его с ведра хлорированной жижей, как это делает ленивый корабельный юнга. Усевшись в позу плиточника, он принялся скоблить усатой щеткой давно запекшуюся кровь. Обильно гоняя алые волны по равнинам коридора, он едва ли не форсировал порог, бережно охранявший ковролин. Гостиную, со шваброй наголо Макс проскакал галопом, благо тела повздоривших к финалу побоища в той комнате боролись меньше. Со стиркой дело обстояло хуже, убирающий колебался между вышеупомянутым и сном. Придать огню потрепанные тряпки ведь было лучше, да и в тех фильмах, откуда Меер брал пример для скрытия улик, никто кровавые обноски не стирал. Он умостил своё, распаренное приёмом ванны, тело на пышную кровать, покорно ожидая прихода сна. Время уходило, покой сменился в лавину выдумок и мыслей, которые разогревали разум Макса, подбрасывая в топку новых дров. Пересчитал уже овец, их предков, всех парнокопытных доселе знакомых, ничего не помогало. Измотанное тело хотело на покой, но голова бранилась, терзала нежное сознание. Каким напуганным, издёрганным казался тот, кто днем ранее еще сиял харизмой. Некогда вальяжное курение уступило лихорадочному. Дрожащие пальцы едва могли поднести сигарету к таким же устам. Как же наивно было полагать, что после дела мокрого удастся ровно похрапывать. Покойник с пробитым лбом являлся каждый раз, как тот сомкнёт глаза. Холодный, уродливый, весь в слюнях, таким он наведывался к Максу. Как больно закрывать глаза, ведь память жгла сильнее крови. Как долго еще мучатся, сколько ночей еще, подобных этой, уготовано оступившемуся? Меер в агонии взывал к Богу с покаянием: «Боже, если б я знал, что за камень взвалил на себя, то умер бы раньше мертвого!». «Я защищался!» – вскрикнул он и подтирая сопли проковылял к серванту. Коллекция манила изобилием лекарства для души, но чахлый господин остановил свой выбор на сильнейшем – водке. Хлебнув глоток-другой забористой спиртяки, он отложил бутылку в морозильник, а сам принял скорбное лицо, ожидая пока тепло в груди начнет греть душу.
Стрелки на часах, которые напоминали Мееру о непростом его происхождении, указывали полночь. На силу пить хоть удавалось, но закусывать…. Его сильно тошнило, будь то от мерзости видений или от водки. Сжимало и без того пустой желудок. Крутило ноги, утоптанные за ночь, а новая кожица, затянувшая раны, зудела под давлением крови. К утру, измученное сердце перестало предпринимать попытки покинуть грудь, и опухшая голова перестала рожать порицания. Забывшийся во сне, хозяин квартиры, похрапывал, изредка вздрагивая от кошмаров.
И, как всегда, кому-то нет дела до глаз, которые Меер бы рад держать сомкнутыми ещё часок-другой, на этот раз Анна оставила свой палец у звонка. К настойчивому трезвону, спасаясь от которого уши спящего были обложены подушками, добавилась вибрация. Эпицентром волнения являлся телефон, лежащий рядом с соней. Последняя брешь, в виде подложки под голову, была пробита настырной, невыносимой какофонией. Злость, с которой Макс намеревался выставить за двери надоедливого звонаря, сменилась паникой при виде номера названивавшего. «Что я ей скажу?» – эту вроде и простую мысль пришлось должным образом обмозговать. «По ходу дела разберусь» – решил Меер, видать раздумья были напрасными. Жадно вдохнув полной грудью воздуха, он таки ответил на звонок:
– Алло, чего трубку не берёшь?
– Я спал, доброе утро.
– Добрый день, сначала этот, дрянь последняя, пропал, теперь и ты теряешься.
