скачать книгу бесплатно
Последние десять лет Сета не интересовало ничего, кроме работы. Он почти всегда звонил в день рождения и раз в пять лет присылал поздравительную открытку на Рождество, но это был предел отцовских усилий. Чем больше он работал, тем с большим презрением относился к карьере сына, и это стало главной причиной напряженных отношений между ними.
Гершел владел студенческим баром неподалеку от кампуса Мемфисского университета. Как и все подобные бары, он был популярен и всегда забит посетителями. Гершел оплачивал счета и припрятывал немного наличных. Так же как отец, он все еще мучительно преодолевал последствия собственного скверного развода, в котором безусловную победу одержала его бывшая: она получила обоих детей и практически все деньги.
Вот уже четыре года Гершелу приходилось жить с матерью в старом, медленно разрушающемся доме в центре Мемфиса. Он делил его с кучей кошек и терпел периодические запои матери. Несчастливая жизнь с Сетом и в ее душе оставила шрамы, в голове у нее теперь, как говорится, не хватало винтиков.
Он пересек границу округа, и настроение стало еще мрачнее. Гершел ездил на подержанном спортивном маленьком «датсуне», который купил главным образом потому, что его ныне покойный отец на дух не переносил японские автомобили, как и вообще все японское. Во время войны от рук японских захватчиков погиб его кузен, и с тех пор Сет дал волю своей оправданной ненависти.
Гершел настроил приемник на местную клэнтонскую станцию и сокрушенно покачал головой, услышав глупо-самодовольные комментарии диджея с пронзительным голосом. Этот совершенно другой мир он покинул давным-давно и надеялся забыть навсегда.
Он сочувствовал друзьям, по-прежнему живущим в округе Форд и не имеющим возможности вырваться отсюда. Две трети однокашников по старшим классам школы продолжали жить в здешних краях – работали на фабриках, лесопилках или водили грузовики. Их встреча по случаю десятилетия выпуска произвела на Гершела такое гнетущее впечатление, что на двадцатилетие окончания школы он не приехал.
После развода мать Гершела уехала из здешних краев и обосновалась в Мемфисе. Вторая жена Сета после развода тоже покинула Форд и осела в Джексоне. Поскольку ни одной из них семейный дом оказался не нужен, Сет сохранил его за собой вместе с землей, на которой тот стоял. Именно поэтому Гершелу приходилось возвращаться в кошмар своего детства, когда он навещал Сета – не чаще раза в год, пока отец не заболел.
Дом, одноэтажное краснокирпичное строение в фермерском стиле, располагался в глубине от сельской дороги, плотно окруженный мощными старыми дубами и вязами. На длинной открытой лужайке перед домом Гершел играл в детстве, но с отцом – никогда. Они никогда не перебрасывались бейсбольным или футбольным мячом, не устраивали веселых футбольных потасовок.
Свернув на подъездную аллею, Гершел еще раз удивился, какой маленькой казалась ему теперь эта лужайка. Он припарковался за стоящим во дворе незнакомым автомобилем с номерами округа Форд и, не выходя из машины, окинул взглядом дом.
Он всегда думал, что отцовская смерть не тронет его, хотя кое-кто из друзей предупреждал: все будет совсем не так. Ты повзрослел, научился контролировать эмоции, не обнимаешь отца при встрече, потому что он не из тех, кто поощряет объятия. Ты не посылаешь ему подарки, не пишешь письма, и уверен: когда он умрет, легко переживешь это. Немного грусти на похоронах, может, одна-две слезинки, но через несколько дней печаль пройдет, и ты вернешься к прежней жизни без всяких душевных ран.
Его друзья легко находили добрые слова для своих отцов. Они видели, как стареют их родители, и не задумывались о том, как перенесут их смерть, а когда она приходила, это оказывалось неожиданностью и ошеломляло безысходностью горя.
Гершел ничего не чувствовал – не было ни ощущения потери, ни печали о том, что закончилась целая глава в его судьбе, ни жалости к человеку, который страдал так сильно, что решился лишить себя жизни. Сидя в машине и глядя на дом, он признался себе, что ничего не чувствует к отцу. Вероятно, даже испытывал облегчение от того, что его больше нет: отцовская смерть означала, что одним осложняющим фактором в жизни Гершела стало меньше. Может быть.
Он направился к входной двери, которая открылась при его приближении. На пороге, утирая платком глаза, стояла Летти Лэнг.
– Здравствуйте, мистер Хаббард, – произнесла она сдавленным от горя голосом.
– Привет, Летти, – ответил он, остановившись на резиновом коврике, покрывающем цементный порог.
Если бы он знал ее лучше, возможно, сделал бы шаг навстречу и обнял или каким-нибудь другим жестом выразил сочувствие, но он не смог заставить себя это сделать. Гершел встречался с ней всего три-четыре раза в жизни и никогда не имел возможности узнать поближе. Она была экономкой, к тому же чернокожей, и ей положено было держаться в тени, когда в доме находился кто-нибудь из членов семьи.
– Мне так жаль, – вздохнула она, отступая.
– Мне тоже, – ответил Гершел.
Он последовал за ней в дом, через гостиную в кухню.
– Я только что сварила кофе. Хотите?
– Это ваша машина там стоит? – спросил он.
– Да, сэр.
– Почему вы поставили ее на подъездной аллее? Я думал, вы паркуетесь сбоку, рядом с отцовским пикапом.
– Простите, я просто не подумала. Сейчас переставлю.
– Нет, не нужно. Налейте мне кофе с двумя ложками сахара.
– Да, сэр.
– А где папин «кадиллак»?
Летти аккуратно налила кофе в чашку.
– Его забрал шериф. Сегодня, видимо, вернет.
– Зачем им понадобилась машина?
– Это вам лучше у них спросить.
Гершел выдвинул из-под стола стул, сел и обхватил чашку ладонями. Потом, сделав глоток, нахмурился:
– Как вы узнали об отце?
Летти прислонилась к кухонной стойке и скрестила руки на груди. Он окинул ее быстрым взглядом с головы до ног. На ней было привычное белое платье из хлопка чуть ниже колен, немного тесное в талии и весьма тесное в пышной груди – она набрала несколько фунтов.
Его взгляд не ускользнул от нее, она всегда замечала такие взгляды. В свои сорок семь лет, после пяти родов, Летти Лэнг все еще ловила на себе взгляды мужчин, но белых – никогда.
– Кэлвин позвонил вчера вечером, рассказал, что случилось, и попросил сегодня утром открыть дом и ждать вас.
– У вас есть ключ от дома?
– Нет, сэр. Ключа у меня никогда не было. Но дом не был заперт.
– А кто такой Кэлвин?
– Это белый, который работает здесь, в поместье. Он сказал, что мистер Сет позвонил ему вчера утром и велел ждать его у моста в два часа. Кэлвин, конечно, приехал. – Она сделала паузу в своем весьма пространном повествовании, чтобы промокнуть глаза платком.
Гершел отпил еще глоток.
– Шериф сказал, папа оставил записку и какие-то распоряжения.
– Я ничего такого не видела, но Кэлвин видел. Он сказал, мистер Сет написал, что сам лишает себя жизни. – Она заплакала.
Гершел подождал, пока она успокоится, потом спросил:
– Как давно вы здесь работаете, Летти?
– Не знаю точно, года три, – ответила она, глубоко вздохнув и вытерев щеки. – Я начинала с того, что дважды в неделю приходила убирать, по понедельникам и средам, на несколько часов. Уборка не занимала много времени, потому что мистер Сет жил, знаете, один и был очень аккуратен для мужчины. Потом он попросил, чтобы я ему готовила, я с удовольствием согласилась. Это занимало еще несколько часов. Я стряпала сразу несколько блюд и оставляла на плите или в холодильнике. А потом, когда заболел, он попросил меня приходить каждое утро и ухаживать за ним. Когда после химии ему бывало очень плохо, он сутками не вставал с постели.
– Я думал, у него были платные сиделки.
Летти знала, как редко мистер Гершел и миссис Дэфо навещали отца во время болезни. Летти знала все, а они не знали почти ничего. Тем не менее она отвечала с обычной почтительностью:
– Да, сэр, одно время были, но потом ему все это стало не нравиться. Ему каждый раз присылали новых сиделок, он никогда не знал, кто явится в очередной раз.
– Значит, вы работали здесь полный день? Как долго?
– Около года.
– Сколько отец вам платил?
– Пять долларов в час.
– Пять?! Довольно много за помощь по дому, не правда ли? Я хочу сказать, что живу в Мемфисе, в большом городе, и моя мать платит своей экономке четыре с половиной доллара в час.
Летти лишь кивнула, потому что ей нечего было ответить. Она могла бы прибавить, что мистер Сет платил ей наличными и зачастую давал немного сверх обычной платы, а еще одолжил пять тысяч долларов, когда ее сын попал в беду и угодил в тюрьму. И что он простил ей этот долг всего четыре дня назад. Никаких записей на этот счет не существовало.
Гершел пил кофе с недовольным видом. Летти стояла, уставившись в пол.
С подъездной аллеи донеслось урчание мотора, потом хлопнули две автомобильные дверцы.
Рамона Хаббард Дэфо начала плакать прежде, чем появилась в дверях. Она обняла старшего брата на пороге, и он, надо отдать должное, сумел принять подобающе печальный вид: глаза плотно закрыты, губы сжаты, на лбу – скорбные морщины. Мужчина в подлинном горе. Рамона завыла, словно искренне горевала, хотя Гершел в этом сомневался.
Войдя в дом, Рамона обняла Летти, будто обе они были детьми одного доброго любящего отца. Гершел между тем остался на крыльце, чтобы поздороваться с мужем Рамоны, человеком, которого он ненавидел, и ненависть эта была взаимной.
Йен Дэфо был отпрыском банкирского рода из Джексона, самого большого города, столицы Миссисипи, родины по крайней мере половины местных дебилов. Семейные банки давно накрылись, но Йен навсегда сохранил вид самодовольного юнца, даже несмотря на то, что женился на женщине более низкого положения и, как все, вынужден был теперь вертеться, чтобы заработать свой доллар.
Когда они вежливо обменивались рукопожатием, Гершел бросил взгляд через плечо, чтобы посмотреть, какая у них машина. Ничего удивительного не увидел. Блестящий, судя по всему, новенький «мерседес»-седан последней модели. Благодаря склонности Рамоны к выпивке и ее длинному языку, он знал, что миляга Йен брал машины в аренду на три года и возвращал раньше срока. Это тяжелым бременем ложилось на их бюджет, но не имело значения. Гораздо важнее для мистера и миссис Дэфо было, чтобы их видели в северном Джексоне на достойном их автомобиле.
Наконец все собрались и расселись в гостиной. Летти подала кофе и колу, после чего, как ей и подобало, отошла в тень – встала в открытых дверях спальни, находящейся в конце коридора, на месте, откуда часто слушала, как мистер Сет говорит в гостиной по телефону. Здесь ей было слышно все.
Рамона, еще немного поплакав, завела речь о том, как трудно во все это поверить. Мужчины слушали и соглашались, время от времени вставляя короткие восклицания.
Вскоре их прервал звонок в дверь. Прибыли две дамы из церкви с пирогом и запеканкой, отказываться нельзя. Летти засуетилась, приняла у них еду и унесла на кухню, а дамы, не дожидаясь приглашения, плюхнулись на стулья в гостиной и принялись судачить. Они видели своего брата во Христе Сета в церкви только вчера, и он замечательно выглядел. Да, они знали о раке легких и все такое, но, Господи милостивый, казалось, мистер Хаббард одолел его.
Гершел и чета Дэфо разговор не поддерживали. Летти слушала из своего укрытия.
Набожным дамам очень хотелось задать кучу вопросов: «Как он это сделал?», «Он оставил записку?», «Кто получит деньги?», «Существует ли вероятность, что смерть была насильственной?» Но они с сожалением понимали: такое любопытство будет плохо воспринято. Посидев еще минут двадцать почти в полном молчании, они утратили интерес к визиту и начали прощаться.
Через пять минут после их ухода в дверь снова позвонили. Выглянув в окно, присутствовавшие увидели на подъездной аллее новый автомобиль.
– Летти, спровадьте всех! – крикнул Гершел. – Мы спрячемся в кухне.
На сей раз посетительницей была соседка, живущая напротив. Она явилась с лимонным кексом. Поблагодарив ее, Летти объяснила, что дети мистера Сета действительно здесь, но «не в состоянии никого принимать». Соседка потопталась немного на крыльце, отчаянно пытаясь проникнуть внутрь и поучаствовать в семейной жизни, но Летти вежливо преградила. После того как дама наконец удалилась, Летти отнесла кекс на кухню, где он остался лежать на стойке нетронутым.
Сидящие за кухонным столом, не теряя времени, перешли к делу.
– Ты видел завещание? – спросила Рамона.
Ее глаза были теперь совершенно сухими и блестели от любопытства и подозрительности.
– Нет, – ответил Хершил. – А ты?
– Помнишь, в июле… – вклинился Йен, обращаясь к жене.
– Ну да, в июле. Я попыталась поговорить с папой о завещании. Он сказал, что юристы из Тьюпело уже составили его и что он должным образом позаботится о нас, но это все. А ты с ним когда-нибудь говорил на эту тему?
– Нет, – признался Хершил. – Мне это казалось бестактным. Старик умирает от рака, а я спрашиваю о завещании? Я не мог это сделать.
Летти незаметно прошмыгнула в коридор, пытаясь уловить каждое слово.
– А что насчет размеров его имущества? – невозмутимо спросил Йен.
Он имел причину интересоваться, поскольку его собственное имущество было не раз заложено, а его компания, строящая недорогие торговые центры, глубоко погрязла в долгах. Он прикладывал лихорадочные усилия, чтобы идти на шаг впереди кредиторов, но те неизменно настигали его.
Гершел метнул взгляд на своего зятя-пиявку, однако сохранил самообладание. Все трое подозревали, что с наследством Сета будут проблемы, поэтому торопиться казалось неблагоразумным: все равно вскоре предстояла война.
– Не представляю, – пожал плечами Гершел. – Он был очень скрытным, вы же знаете. Этот дом, двести акров земли вокруг, лесопилка в конце дороги, но мне ничего неизвестно о том, имел ли он невыплаченные кредиты и другие долги. Мы никогда не говорили с ним о делах.
– Вы ни о чем с ним никогда не говорили, – съязвила Рамона, но тут же осеклась. – Прости, Гершел. Пожалуйста.
Однако подобные дешевые выпады между братом и сестрой никогда не оставались безнаказанными.
– А я и не подозревал, что вы со стариком были очень близки. – Гершел усмехнулся.
Йен быстро перевел разговор на другую тему:
– У него здесь был кабинет или какое-то другое помещение, где он держал деловые бумаги? Давайте поищем. Должны же где-то храниться его банковские отчеты, документы на землю, контракты… Черт, я уверен, копия завещания в доме где-то есть.
– Летти должна знать, – предположила Рамона.
– Давайте не будем ее вмешивать в наши дела, – возразил Гершел. – Вы знаете, что он платил ей пять долларов в час за полный рабочий день?
– Пять долларов? – повторил Йен. – А сколько мы платим Бернис?
– Три с половиной, – ответила Рамона. – За двадцать часов.
– Мы в Мемфисе платим четыре с половиной, – самодовольно сообщил Гершел, словно это он, а не его мать, выписывал чеки.
– И с чего это старый скряга Сет расщедрился ради домработницы? – задумчиво произнесла Рамона, понимая, что никто из присутствующих не может ответить на этот вопрос.
– Пусть еще немного понаслаждается, – усмехнулся Гершел. – Дни ее в этом доме сочтены.
– Значит, мы ее увольняем? – спросила Рамона.
– Немедленно. У нас нет выбора. Ты что, хочешь продолжать транжирить уйму денег? Слушай, сестренка, план такой: проводим похороны, велим Летти все здесь прибрать, затем отпускаем ее на все четыре стороны и запираем дом. На следующей неделе выставим его на продажу и будем надеяться на лучшее. А ей ни к чему болтаться здесь за пять долларов в час.
Летти в своем укрытии понурилась.
– Может, не стоит спешить, – вежливо возразил Йен. – В положенное время – надеюсь, скоро – мы увидим завещание. Там будет сказано, кого Сет назначил своим душеприказчиком. Может, одного из вас. Обычно это бывает вдова или один из детей. И душеприказчик распорядится наследством в соответствии с волей покойного, выраженной в завещании.
– Все это мне известно, – заявил Гершел, хотя на самом деле это было не так.
Поскольку Йену приходилось чуть ли не каждый день общаться с адвокатами, он считал себя кем-то вроде семейного юрисконсульта. И это служило еще одной причиной неприязни к нему Гершела.
– Не могу поверить, что он мертв – Рамона постаралась выдавить слезу.
