скачать книгу бесплатно
– Ты придёшь в «Стар ТВ» не только с новыми программами, но и со своей любимой «Вот так история!».
Я неуверенно улыбнулся. Не мог понять, что означают его слова. Вежливый отказ?
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою программу?
– Нет, что ты! – широко улыбнулся Боголюбов, демонстрируя дружелюбие, но взгляд его при этом был по-прежнему холоден и цепок. – Как тебе в голову такое могло прийти? Просто я, вкладывая деньги и отдавая лучшее эфирное время, хочу подстраховаться. Ты берёшь меня в долю …
– О какой доле речь?
– У тебя ведь фирма.
– Не у меня. Нас трое.
– А я буду четвёртым.
Нет, он всё-таки не шутил! Мне понадобилось время, чтобы это осознать. Вообще-то тугодумом я никогда не был, но когда некто у тебя на глазах запускает руку в твой карман и при этом мило улыбается – у тебя запросто может сложиться впечатление, что ты чего-то не понимаешь.
– Мы, наверное, не поняли друг друга, – сказал я. – Я пришёл не просить денег, а предложить поучаствовать в проекте на взаимовыгодных условиях.
– Свою позицию я высказал.
Значит, всё всерьёз.
– В таком случае я настаиваю на взаимовыгодном участии в прибылях друг друга, – сказал я. – Мы отдаем часть акций своей компании, взамен получаем пропорциональную часть акций «Стар ТВ».
– Об этом не может быть и речи.
Боголюбов даже поджал губы, отчего его лицо приобрело не то надменное, не то обиженное выражение. «Ты меня хочешь надуть», – как бы говорил он своим видом.
Я не очень понимал, почему он упорствовал. Новые программы мы предлагали под своей фирменной маркой. Затраты были готовы нести поровну. И даже на прайм-тайм поначалу, если честно, не очень-то претендовали, понимая, что сначала надо попробовать, а дальше будет видно. И все, совершенно все вопросы можно было обсуждать. В том числе и долю расходов каждой стороны, и делёж предполагаемой прибыли. Так обычно и делается: стороны объявляют свои позиции, зачастую взаимоисключающие, а потом путем долгих переговоров идут к компромиссу, какому-то решению, удовлетворяющему всех. Сейчас же этого не было. Никаких переговоров: Боголюбов сразу объявил, что на уступки он не пойдёт. Отказ – так это называется.
– Конечно, мы можем обратиться и в другую телекомпанию, – сказал я. – Но мне всё-таки интересно: неужели «Стар ТВ» не видит здесь своей выгоды?
– Видит, – признал Боголюбов и по-птичьи склонил голову, разглядывая меня. – Так что, когда надумаешь, приходи. Мы всегда открыты к сотрудничеству.
Подразумевалось, что на их условиях. Откуда у Боголюбова такая уверенность в собственном всесилии?
Я поднялся из-за стола. Боголюбов – тоже. Он даже проводил меня до дверей.
– Заходи, – предложил он. – Всегда буду рад тебя видеть.
Доброжелательный взгляд. Лёгкая улыбка. И рукопожатие – такое холодное, что после него кажется, будто льдинку в ладони подержал.
8
Гончаров позвонил мне через пару дней. У него был тусклый, с незнакомыми мне интонациями голос, так что я поначалу его и не узнал.
– Это я, – сказал мой собеседник.
– Кто?
– Гончаров Сергей Андреевич.
Вот тогда я и понял, что он звонит неспроста.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего.
А сам говорит так, будто у него только что умерла любимая бабушка.
– И всё-таки?
– Меня уволили с работы.
– За что? – удивился я.
Почему-то единственное, что пришло мне в голову в эти минуты – Гончарова уволили за прогулы. Или за выпивку.
– За тот случай.
– За какой случай? – не понял я.
– Ну, за съёмки те. За удостоверение. Ни за что, в общем.
Он явно был расстроен. Не хватало ещё, чтобы с ним что-то стряслось. Если что случится – вроде как мы будем виноваты.
– Приезжайте, – предложил я. – Прямо сейчас. Я вас встречу внизу. Договорились?
– Да.
Даже не обрадовался.
Он и приехал таким, каким я ожидал его увидеть – с мрачным выражением лица, с печалью во взгляде. Я провёл его наверх. В кабинете сидели Светлана и Дёмин. Светлана поздоровалась с Гончаровым доброжелательно и с участием, женское сердце отзывчиво к чужим несчастьям, зато Дёмин лишь буркнул что-то нечленораздельное и даже не подал руки.
За пару минут Гончаров поведал нам приключившуюся с ним историю. Люди из ФСБ добрались-таки до него и целый день, девять часов без перерыва, допрашивали его на Лубянке, всё из-за того злополучного удостоверения. Гончаров предусмотрительно всё отрицал, и даже сделанная нами видеозапись не сдвинула его со спасительной позиции – он продолжал уверять своих собеседников в том, что удостоверение было никакое не эфэсбэшное, а так, писулька какая-то, и актёру Баранову, которого он, Гончаров, с помощью этой писульки разыграл, со страху что-то примерещилось. Поскольку по видеозаписи трудно было сказать, что за удостоверение он показывал, гончаровская позиция была единственно верной. Не было поддельного удостоверения – нет и ответственности за подлог. Не добившись ничего, эфэсбэшники всё-таки для острастки заехали на работу к Гончарову, в овощной магазин, устроили там форменный обыск и здорово напугали его немногочисленный персонал и ничего не понявшего директора. Понять директор ничего не понял, кроме одного: гости пожаловали с Лубянки и причина этому жуткому событию не кто иной, как грузчик Гончаров. И едва эфэсбэшники уехали, в следующие шестьдесят секунд Гончаров вылетел с работы. На всякий случай, для профилактики. Если какой помидор в корзинке подгнил, его лучше выбросить сразу, пока и остальные не подпортились. Такая, наверное, была логика.
– Вот, – печально заключил Гончаров. – Такие дела.
Светлана смотрела на него с нескрываемым состраданием. Лично у меня эмоций было поменьше, но Гончарова я жалел. И один только Дёмин с демонстративной невозмутимостью таращился в окно, всем своим видом показывая, что этого грузчика-проныру он видит насквозь.
Я позвонил Касаткину.
– Это Колодин, – сказал я. – Мы сможем с вами встретиться?
– По какому делу?
– По неотложному.
Я услышал, как Касаткин вздохнул. У него каждый день – по три тысячи дел, и все без исключения неотложные.
– Это очень важно, – упорствовал я.
– Хорошо, жду.
Я положил трубку.
– Оставайтесь здесь, – сказал я. – Переговорю с Касаткиным и вернусь.
Касаткин встретил меня в коридоре, у двери собственной приёмной, из чего я заключил, что у него в кабинете гости, наверное, очень важные, и он вышел мне навстречу специально, потому что никак иначе не мог бы со мной переговорить.
– Женя! – с чувством сказал он и выразительно посмотрел на часы. – У меня одна минута на беседу с тобой!
В отведённое мне время я уложился. За пятьдесят секунд рассказал Касаткину о злоключениях бедного Гончарова, ещё десять секунд у Касаткина ушло на то, чтобы всё осмыслить.
– И – что? – спросил он.
– Вы должны вмешаться!
– Должен? – Касаткин приподнял бровь.
Настоящий чиновник! Всегда очень четко расставляет акценты. Я был вынужден дать задний ход.
– Нет, вы лично ничего, конечно, не должны …
– И на том спасибо.
– Но у вас связи, Николай Вадимович! Позвоните кому следует, пусть от Гончарова отстанут!
– Кто отстанет?
– ФСБ.
– Женя! Ты всерьёз думаешь, что я могу что-то указывать этим людям?
– Но ведь это нелепость!
– Ну почему же? Пусть его проверят. Этого, как его …
– Гончарова, – подсказал я.
– Вот именно, Гончарова. Он всё-таки чего-то там начудил.
– Но ведь это нелепость! – повторил я.
И опять Касаткин невозмутимо повторил:
– Ну почему же? Эта история с удостоверением …
– Вы сами в это верите?
– Во что?
– В то, что всё это – серьёзно!
Касаткин задумчиво посмотрел на меня. Я его понимал. Ему не хотелось ни во что вмешиваться, тем более что Гончаров, по большому счёту, подставился сам, но несоизмеримость гончаровского розыгрыша и последовавших вслед за этим событий настолько меня поразила, что я уже не мог остановиться. Мне бы возраст Касаткина, его житейский и чиновничий опыт – и я бы, возможно, отнёсся ко всему этому спокойнее. Но я был тем, кем я был, и не собирался отступать.
Касаткин, наверное, это понял.
– И что я должен, по-твоему, делать? – со вздохом осведомился он. – Сражаться за восстановление твоего протеже на работе?
– Я прошу вас защитить его от преследований.
И опять Касаткин вздохнул.
– А разве кто-то его преследует?
Делал вид, что ничего не понимает.
– Да ведь с ним пытаются расправиться! – не выдержал я. – Ничего не могут доказать и потому мстят!
Касаткин недовольно поморщился.
– Мстят! – упрямо повторил я. – И нет никакой гарантии, что они не состряпают какое-нибудь дельце …
– Хорошо, – с усилием сказал Касаткин. – Я попробую что-нибудь предпринять.
Похоже, сейчас он готов был пообещать что угодно, лишь бы я от него отвязался. Но я знал, что если он что-то пообещал – сделает. Хотя бы попытается. Это вселяло надежду.
– Спасибо! – совершенно искренне сказал я.
Касаткин неопределённо махнул рукой и скрылся за дверью. Я отнял у него целую кучу времени.
Я возвращался в наш офис и думал о Гончарове. По большому счёту, он не так уж был и виноват. Его разыгрывали, он разыграл – и что же тут такого? А все шишки достались ему. И Служба безопасности обложила со всех сторон, и с работы вот выгнали. С этими мыслями я и вошёл в кабинет. При моем появлении Гончаров встрепенулся и с надеждой посмотрел на меня.
– Колесо завертелось, – сообщил я. – Думаю, все обойдётся.
– На работе восстановят? – уточнил Гончаров.
Об этом он, оказывается, пёкся более всего. А вот как раз по поводу работы ничего конкретного я не мог ему сказать.
– С работой пока не ясно.
Это сообщение его расстроило.
– Я поговорю с вашим директором, – пообещал я.
– Бесполезно. Идиот, каких мало.
