Запомни меня такой… А это зависит от того… И этим всё сказано. Пришвартоваться в тихой гавани

– Успокойся! Жив твой слуга. И даже цел и невредим!

– Но как? – изумилась Анхелика, отстраняясь от мужа, поскольку хватка его ослабла, и он уже переместил свои руки ей на талию.

– Да, уж! Очень сложно было догадаться ради чего, а, вернее, ради кого, ты всё это затеяла! – ответил Френсис с какой-то непонятной для девушки, грустью, а потом добавил, – Не мог же я в разгар пира объявлять, что лишаю братьев такой славной потехи, как исполнение приговора. А так, когда проспятся, сами же будут виноваты, что всё пропустили…

35 – помимо имени, полученного от родителей, испанцы получают имена от крестившего их священника и крёстных родителей. Особенностью структуры испанского имени является наличие двух фамилий: отца и матери

36 – титул виконта носили младшие наследники мужского пола маркизов и графов, а также их потомки

37 – высший не венценосный титул во Французском королевстве. За ним шли: маркиз, граф, виконт, барон, шевалье, экюйе

38 – «мутить шторм в трюме» – напиваться

10

Анхелика проснулась абсолютно счастливой. Всё тело было полно истомой. Она вспомнила прошедшую ночь и даже тихонечко рассмеялась. Френсис оказался умелым любовником. Он был одновременно и страстным и трепетным, и властным и нежным, и неутомимым и терпеливым… А она-то, дурочка, могла лишиться этого пира для тела по собственной глупости!

Когда Френсис привёл её в свою комнату, она засопротивлялась, ссылаясь на договор между ними, ничего общего не имеющий с настоящим браком, но новоиспечённый «муж» удивлённо приподнял одну бровь и спросил:

– Неужели тебе удалось остаться не тронутой при дворе английской королевы?

– Нееет… – протянула Анхелика…

… Как только Анхелика вошла в круг приближённых английской королевы, Анна39 сразу ей объяснила невозможность и даже опасность оставаться девственницей.

– Мы найдём тебе щедрого и надёжного покровителя, милочка! – сказала она.

И нашла. Сэр Уильям Хэвишем стал для Анхелики и защитником от домогательств мужчин, и учителем в освоении хитросплетений взаимоотношений при дворе, и, что там греха таить, неисчерпаемым денежным мешком. Он терпеливо исправлял её гортанный испанский говор, приближая к более певучему английскому языку. Воспитывал её вкус, знакомя с поэзией, музыкой, живописью. Давал неоценимые советы в области моды. Страстный поклонник огнестрельного оружия, он сам обучал её стрельбе, и радовался, как дитя, её успехам в меткости, и гордился, как только отец может гордиться дочерью.

Но отношения их носили отнюдь не родственный характер. Сэр Уильям стал первым мужчиной Анхелики. Первым, кто ввёл её в царство секса… Не сразу, постепенно, ей стал нравиться её образ жизни. Её свободолюбивая натура не была ущемлена замужеством и в тоже время защищена надёжной спиной сэра Хэвишема и покровительством королевы. Её любовь к опасностям и приключениям удовлетворялась выполнением секретных поручений Её величества. Благодаря им, она объездила уже почти всю Англию и половину Франции. Только в Испанию путь ей был закрыт – там её разыскивал отец, власть которого над ней была куда как выше власти английской королевы.

Ночи с сэром Уильямом были соразмерной платой за её вольную жизнь, тем более что чем далее, тем больше они доставляли ей удовольствия, хотя и до взрывов страсти, о которых ей прожужжали все уши придворные дамы, она не доходила, и, естественно, считала болтовню о «неземном» наслаждении плодом их воображения.

И всё бы было прекрасно, если бы сэр Уильям не влюбился в неё, и не стал настойчиво намекать на замужество. Откровенный эротизм пасторального «Блаженства»40 их любимого поэта Томаса Кэрью41, сменился сначала на шутливую элегантность «Зеркала»42, а потом и вовсе перешёл на нравоучительные трактаты о пользе брака. Анхелика слишком уважала сэра Уильяма и ценила, чтобы сопротивляться его брачным поползновениям открыто, а потому хваталась за любое поручение королевы, лишь бы быть подальше от Лондона и своего покровителя. Так она и попала на флейт43, идущий из Англии во Францию, с письмом, которое необходимо было доставить герцогу К…

… – Так в чём же дело? – ещё больше удивился на её «нет» Френсис.

И она подумала: «Что это я, правда? Чем ещё я могу расплатиться за жизнь Доминго и собственную безопасность, кроме тела?»

Этой ночью она поняла, о чём трещали придворные дамы, закатывая глаза. Этой ночью впервые её тело было в согласии с душой и сердцем. Этой ночью она потеряла контроль над своими мыслями и чувствами. Этой ночью, наконец-то, проснулась её горячая испанская натура. И даже слабое сожаление, что брак не настоящий и муж на время, скорее, намёк на него, промелькнул в её сознании…

Как только Анхелика вспомнила о муже, она тут же расслышала его раздражённый голос. Выглянула в окно и увидела Френсиса, возвышающегося над толпой понуро стоящих пиратов. «Он же их ещё и виноватыми выставляет, за то, что казнь Доминго не состоялась, а теперь уже поздно что-то менять. Свадебный подарок перевязан ленточкой и вручён жене. Вот так пройдоха мой муженёк!», – поняла из обрывков слов, доносящихся до неё, Анхелика и тут же вскочила с кровати. Надо бы своими глазами удостовериться, что обещанное соответствует действительности.

Доминго она нашла в каморке за комнатой, гордо именовавшейся столовой. Столовая соответствовала своим названием предназначению – здесь главарь пиратов ел, когда не разделял общей трапезы со своими братьями, но не размерами, поскольку вмещала в себя только стол и несколько стульев, явно украденных с какого-то пассажирского судна. Гарнитур претендовал на изящество, но был уже изрядно потрёпан. Доминго спал, и было не понятно, целы ли его глаза, но руки и ноги, по крайней мере, наличествовали в полном количестве.

– Проверяешь, жёнушка? – неожиданно прозвучал голос Френсиса.

Анхелика вздрогнула и повернулась. Френсис стоял в излюбленной позе, сложив руки на груди и облокотившись о притолоку двери. Только не выглядел раздражённым и насупленным, как в ту ночь, когда она умоляла его жениться на ней. Хотя он и смотрел на неё слегка исподлобья, было в его взгляде…, было что-то такое…, что наполнило её рот слюной, а вниз живота прокатилась горячая волна, наполнившая её чресла жгучим желанием. Френсис, казалось, угадал, о чём думает женщина, глаза его почти осязаемо обласкали тоненькую фигурку жены, и он хрипло приказал:

– Пойдём! Здесь природа сама справится. А у нас есть более неотложные дела!

Анхелике хотелось ему ответить также саркастически – «муженёк», но сил на это не было. Она покорно подошла к Френсису, и он за руку отвёл её в их спальню. В мгновение ока Френсис сбросил с себя одежду, и Анхелика собственными глазами убедилась в неотложности предстоящих им дел.

39 – королева Англии, Шотландии и Ирландии в начале XVIII века. Последняя представительница династии  Стюартов на английском престоле.

40 – стихотворение «Блаженство» в переводе М.Я.Бородицкой:

Приди же, Селия! С тобой вдвоем

В Элизиум любовный мы войдем.

Там Честь-громадина стоит на страже,

Но не страшись! Привратник этот ражий -

Лишь идол рукотворный: перед ним

Пристойно трусам пятиться одним;

Кто любит, кто отважен – те без спроса

Проходят меж ногами у Колосса

В страну блаженства. Посмелее будь -

И мы войдем! Он преграждает путь

Лишь олухам, что принимают сдуру

Раскрашенную полую фигуру

За грозного швейцарца: вот, взгляни

Поближе – перед кем дрожат они!

Болван громоздкий на подпорках валких

Вышагивает, попирая жалких

Своих творцов: ведь исполин такой

Не божья тварь – плод ревности людской,

Что вольный луг обносит частоколом

И так же поступает с нежным полом.

О, Селия, нам крылья даст Эрот!

Пусть истукан грозится у ворот -

Мы унесемся к тем заветным чащам,

Благую тень и жгучий зной таящим,

Где красота цветет, любовь царит,

Где нас оставят страх и ложный стыд;

Там мы сплетемся, словно два побега:

Струенье золота, сиянье снега

И гладь округлую античных чаш

Моим рукам и взорам ты предашь.

Там никаким батистовым преградам

Не встать меж мною и бесценным кладом:

Там вскрыл бы я некопаный рудник

И в жилу среброносную проник,

Чтоб начеканить звонких купидонов…

Нас ложе ждет из миртовых бутонов

И розовых душистых лепестков,

С подушками из пуха голубков

Венериных; там отдых будет краток

Средь игр неистовых и нежных схваток;

Там, даже в легкий сон погружены,

О наслажденье мы увидим сны -

Дабы могли вкусить и души тоже

Блаженство тел, распластанных на ложе.

… Меж тем ручей, неся любовный вздор,

Встревожит травы, и пернатый хор

Начнет Амура прославлять, ликуя,

И ветерок приникнет в поцелуе

К трепещущей листве, и легкий пляс

Затейливых теней – коснется нас.

Очнутся души, полные истомы, -

Мы встрепенемся, и огонь знакомый

Вольется тайно в дремлющую кровь,

Спалит, и утолит, и вспыхнет вновь…

Пчела, оставя в улье груз медовый,

Летит на волю за добычей новой

И, вешний луг прилежно оглядев,

Впивается в едва расцветших дев, -

Вот так и я, склоняясь над тобою,

Душистый этот сад предам разбою,

Чтоб снова претворить в густой нектар

Блуждающих лобзаний жгучий жар.

Я жадно изомну, отбросив жалость,

Всю белизну, голубизну и злость,

И, лакомясь то этим, то другим,

От сочных вишен – к яблокам тугим

Спущусь и попаду в долину лилий:

Там вечное блаженство мне сулили

В Обители восторгов, где почти

Сливаются два Млечные пути

И где уста мои на глади снежной

Трактат оставят о науке нежной.

Я соскользну к подножию холма,

Где зарослей густая бахрома,

И всю пыльцу, все сорванные сласти

Смешаю в перегонном кубе страсти

И дивное добуду вещество -

Хмельной нектар для улья твоего.

Тогда, обвив тебя, сплетясь с тобою

Всей мощью необузданно-слепою,

Я в этот млечный, мирный океан

Ворвусь, как разъяренный ураган,

Как сам Юпитер, властелин могучий,

Что на Данаю ливнем пал из тучи!

Но буря пощадит мой галеон,

В пролив Венеры груз доставит он:

Твоя рука на руль бесстрашно ляжет

И, словно лоцман, в гавань путь укажет,

Где встать на якорь должен быстрый челн

И ждать, вздымаясь мерно среди волн.

Вот все тесней, все крепче и желанней

Мне узы рук твоих, и вкус лобзаний

Пьянит, как драгоценный фимиам,

Угодный тем неведомым богам,

Что искони влюбленных привечают

И наши игры нежные венчают

Мгновеньями услады неземной,

Забвеньем и блаженной тишиной…

Там нас с тобой ничто не потревожит:

Беседам откровенным внять не сможет

Ничей ревнивый слух, и наших встреч

Завистливым глазам не подстеречь,-

Не то что здесь, где верная прислуга

Продаст не из корысти, так с испуга.

Не будет там постылых брачных уз,

Там некому расторгнуть наш союз;

Там незачем скрываться и таиться:

Жена и муж, монашка и блудница,

Стыдливость, грех – всего лишь горстка слов,

Чье эхо не достигло тех краев.

Там нет запретов юным и влюбленным:

Все то, что происходит по законам

Природы мудрой, – там разрешено,

И лишь любви противиться – грешно!

Там ждет нас необычная картина:

Лукреция, за чтеньем Аретино,

Магистра Купидоновых наук,

Прилежно проводящая досуг.

Она в мечтах Тарквиния смиряет

И гибкость юных членов изощряет,

Копируя десятки сложных поз,

Что на стволах каштанов и берез

Начертаны стараньями влюбленных

На память о восторгах исступленных

Под сенью их ветвей… Гречанка там,

Что пряжу распускала по ночам,

Оставила пустое рукоделье

И с юношами, в играх и веселье,

Забыла итакийского царя,

Уплывшего от милой за моря.

Там Дафна, чьи стремительные ноги

Врастили в землю мстительные боги,

Навстречу Аполлону мчит стремглав,

Свивальник свой древесный разорвав!

Сияет он; она, дрожа от жара,

К его плечу прильнула, как кифара,

И гимны страсти, что поет она,

Его дыханьем пламенным полна,

Достойны новых лавров… Там Лаура

За верность награждает трубадура,

Чьи слезы, как любовный эликсир,

Приворожить сумели целый мир.

Там и другие, что угасли рано

Под гнетом чести – грозного тирана -

Воскрешены, и каждый жаждет в срок

В казну любви внести двойной оброк.

Идем же к ним! Возможно ль медлить доле?

Здесь мы рабы – там будем жить на воле,

Что нам властитель и его престол!

Подумать только – нежный, слабый пол,

Не созданный природой для лишений,

Опутал он сетями устрашений

И узами несносного поста!

А нас его могучая пята

Толкает ежечасно к преступленью

Законов божьих: по его веленью

Я должен биться с каждым наглецом,

Кто вздумает сравнить с твоим лицом

Иные лица, с каждым, кто обиду

Нам нанесет! Опередив Фемиду,

Я должен сам противника сразить -

Не то бесчестье будет мне грозить.

Но ведь господь убийцам не прощает,

Кровопролитье церковь запрещает,

Зачем же чести ненасытный дух

Безбожников плодит? Зачем не шлюх?!

41 – Thomas Carew – английский поэт, придворный и дипломат XVII века

42 – стихотворение «Зеркало» в переводе С.Командровской:

Поверхность эта в блеске серебра

Хранит твое изображение с утра,

А милые черты – лишь обоюдная игра.

Твое холодное лицо уже сродни ему,

Ты отраженье равнодушное всему,

Тебя, застывшую, как лед, я не пойму.

Собой любуясь, в зеркало глядишь

И гордо равнодушный образ зришь,

Взгляд неподвижен, ты с собою говоришь.

Нарциссом властным станешь непременно,

Коли свой взгляд не оторвешь надменный

От зеркала, сверкающего хладом неизменным.

Я побледнел, страдаю, посмотри.

Твой образ взял меня в оковы изнутри,

Мой разум в подчинении тебе горит

В огне блистающих очей прелестных,

Любовь свою мне в дар отдай чудесный,

Целуй, и пусть объятья наши станут тесны.

43 – парусные суда XVI-XVIII веков с хорошими мореходными качествами, высокой скоростью и большой вместимостью при сравнительно небольшой численности экипажа в 60-65 человек. Штурвал и стеньги впервые появились именно на флейтах. Использовались, главным образом, в качестве военно-транспортных судов.

11

Анхелика никак не могла привыкнуть к жизни среди пиратов. До своего «замужества» она чётко понимала, к чему стремилась – свобода! Обретение свободы – вот то главное, что поддерживало её в жизни, то жизненно необходимое, что определяло её мысли и поступки.

Сразу после скоропалительной свадьбы тоже было понятно, что делать: залечивать раны Доминго. Но вот уже прошло больше месяца, Доминго встал на ноги, и надо было определяться, что делать дальше. Вначале Анхелика наивно думала, что её пребывание в лагере пиратов не затянется надолго: ведь Френсис женился на ней ради получения каперской лицензии, а для её получения надо было ехать в Лондон, где, как полагала Анхелика, их пути разойдутся окончательно и бесповоротно. Она уже несколько раз заводила разговор о поездке, но «муж» каждый раз уклонялся от прямого ответа.

Своей среди пиратов она не стала, да и не стремилась к этому. Мужчины относились к ней нейтрально, женщины – с палитрой чувств от настороженности до ненависти. Анхелика плевать хотела на их отношение, ведь жить среди них до конца своих дней она не собиралась, но…

Собственно говоря, ненависть проявляла к ней только одна женщина – Корентайн44. Её злые зелёные глаза кололи Анхелике спину, куда бы она ни направлялась. А вот на Френсиса те же глаза смотрели со страстью. Корентайн постоянно находила поводы, чтобы оказаться рядом с предметом своей страсти. Анхелика не раз заставала парочку о чём-то беседующими. О чём конкретно они говорили, она не слышала, но и одного их вида было достаточно, чтобы рот наполнялся горечью, а ладони невольно сжимались в кулаки. Что это, если не ревность? Да и как тут оставаться спокойной, если женщина одну руку кладёт на грудь твоего мужа, туда, где бьётся его сердце, другой ласково проводит по его волосам, нежно заглядывает ему в глаза, едва не касаясь его губ своими губами…

Нашлась и доброжелательница, которая просветила Анхелику о взаимоотношениях Корентайн и Френсиса. Конечно, они были любовниками. Во всяком случае, до появления Анхелики. А, может, их связь продолжается и сейчас? Только более скрытная… Впрочем, ничего особенно нового Моник45 Анхелике не открыла, только подтвердила её подозрения.

Корентайн вместе с мужем добровольно остались с пиратами после нападения на корабль, на котором они пытались перебраться из Франции в Новый свет в поисках лучшей доли. Причём, инициатором была скорее женщина, чем её муж. Корентайн, не скрываясь, соблазняла Френсиса, да он и не был против, только её замужнее положение сдерживало. Если главарь не будет соблюдать установленные им же правила, то как он сможет добиться их исполнения от остальных? Ну, так, в лагере пиратов для развода обивать пороги судов не нужно, объявил на сходке, что разводишься, и ты – свободен. Только не могли себе такого позволить жёны пиратов – ведь тогда они лишались мужниной защиты, вмиг оказываясь во всеобщем пользовании. Каждый, кому приспичило, мог и в постель к себе затащить, и обидеть, и заставить батрачить на себя. Другое дело стать любовницей главаря…

Продолжала ли Корентайн быть его любовницей, Анхелика, не выдержала, напрямую спросила у Френсиса. Тот, вальяжно растянувшись после жаркого секса во всю длину своего почти двухметрового роста, также прямо ответил, что – нет, пока (подчеркнув «пока» ехидством тона) ему хватает жёнушки…

Но разговор всё-таки имел последствия – встречи с Корентайн прекратились, а вскоре её саму выдали замуж за Бом-Брамселя, ведь первый её муж уже давно сгинул где-то. Только для самой Анхелики устранение соперницы обернулось не только радостной стороной. Приходилось теперь самой и обстирывать мужа, и еду ему готовить, и посуду мыть, и в комнате убираться. Поползновения Доминго заменить Анхелику на этих работах были жёстко пресечены. Ладно, уж! Хорошо, что хоть общественными работами по готовке и стирке заниматься жену главаря не заставляли. И на том – спасибо!

А ещё Анхелику мучило чувство долга: ведь поручение королевы она так и не выполнила. Бог весть, чем это обернулось для герцога К. Ведь не с любовной же запиской отправила её к нему королева…

Но переживала Анхелика напрасно. Герцог К. уже давно был предупреждён о готовящемся на него покушении. Некий человек в чёрном плаще с капюшоном и в маске подстерёг его в тесном переулке, когда герцог возвращался от своей любовницы, ловко лишил возможности защищаться, прижав к стене, и слово в слово воспроизвёл письмо королевы Анны, не называя, конечно, имён, но точно описав её личную печать.

– Это провокация! – вскричал герцог, – Вы меня с кем-то перепутали!

– Ваша воля, Ваша Светлость, верить или не верить полученной информации. Возможно, известная Вам особа зря подвергла опасности морского путешествия некую Анхелику, если Вам что-нибудь говорит её имя. И ещё! Последний совет от Благородного Френсиса: если кто-то смог сегодня застать Вас врасплох, то это же самое может сделать и кто-то другой, менее дружелюбный.

С этими словами человек в плаще исчез также неожиданно, как и появился, а герцог задумался о том, что его слова были слишком похожи на правду. Слог переданного письма, описание печати точно соответствовали манере письма его доброго друга, подруги, Анны, с которой они провели вместе детство. Да и угроза, постоянно висевшая над ним со времён Севеннской войны46, тоже была реальна. Герцог не принимал в ней непосредственного участия, но всем сердцем сочувствовал людям, борющимся за свою веру, что не было секретом для подозрительного и лицемерного короля Франции Людовика XIV47, продолжавшего преследовать восставших, не смотря на заключение мира на условиях признания веротерпимости. Дружба герцога с королевой Англии Анной в условиях объявленной Франции войны за испанское наследство48, и его близкое знакомство с Жаном Кавалье49, предводителем восстания гугенотов, всё это делало его практически предателем в глазах французского короля. Пожалуй, стоит прислушаться к предостережениям, даже если они окажутся ложными, и принять дополнительные меры безопасности. И, наверное, будет лучше пока убраться из Парижа куда-нибудь в глубинку, и, тем временем, проверить правдивость послания…

Герцог К. так и сделал. Его посланнику с письмом повезло больше, чем в своё время Анхелике, он благополучно пересёк океан и был принят при английском дворе. Так королева Анна узнала, что её любимица находится в плену у пиратов, но её друг, тем не менее, был вовремя предупреждён о нависшей над ним опасности, и счастливо избежал ловушки. И за обоими этими событиями стоит знаменитый пират – Благородный Френсис, который уже давно сидит занозой в её королевской заднице, дерзко нападая на английские корабли, впрочем, так же, как и на испанские, и французские…

44 – в переводе – «ураган, буря»

45 – в переводе – «сообщающая, советующая»

46 – восстание в Севеннских горах французских протестантов, или как их ещё называли – гугенотов, кальвинистов. Один из эпизодов многовековой религиозной борьбы протестантов за свою веру и права. Самым ярким событием в истории этой войны была Варфоломеевская ночь. Борьба началась в XVI веке, а окончательно гражданские права были возвращены гугенотам ноябрьским эдиктом 1787 года (из Википедии)

47 – король Франции, известный как «король-солнце», царствовал 72 года – дольше, чем какой-либо другой европейский король в истории (из Википедии)

48 – крупный европейский конфликт, начавшийся в 1701 году после смерти последнего испанского короля из династии Габсбургов, Карла II. Карл завещал все свои владения Филиппу, герцогу Анжуйскому – внуку французского короля Людовика XIV – который впоследствии стал королём Филиппом V Испанским. Война началась с попытки императора Священной Римской империи Леопольда I защитить право своей династии (также Габсбургов) на испанские владения. Когда же Людовик XIV начал более агрессивно расширять свои территории, некоторые европейские державы (главным образом, Англия и Голландская республика) выступили на стороне Священной Римской империи, чтобы воспрепятствовать усилению Франции (из Википедии)

49 –  борец за свободу кальвинистской веры, главный предводитель армии камизаров в Севеннской войне 1700-х годов, первый и последний герцог Севеннский, возведённый в титул благодарным народом, несмотря на своё крестьянское происхождение (из Википедии)

12

– Валила бы ты отсюда, пока не поздно!

Анхелика вздрогнула от неожиданности и резко повернулась на голос. В шаге от неё стояла Корентайн. Глаза несчастливой соперницы смотрели на Анхелику с такой жгучей ненавистью, что девушка даже поёжилась, физически ощущая, как они выжигают дырки на её коже. А, может, ей это только казалось, поскольку она сидела на траве, свесив ноги с крутого обрыва над рекой, и Корентайн смотрела на неё сверху вниз?

– Молчишь?! Думаешь, вышла замуж за Френсиса, и стала выше всех? Так у нас тут всё по-простому: сегодня кошечкой трёшься о капитана на палубе, а завтра гальюны в трюме драишь!

Нет, ненависть Анхелике не показалась, она выплёскивалась через край каждого произнесённого Корентайн слова. Но молчала Анхелика не потому, что зазналась, считая своё положение жены главаря выше всех остальных, как думала Корентайн. Она и сама понимала шаткость и неустойчивость своего «титула». Просто Анхелику поразило сходство своих собственных мыслей и размышлений, всё неотступней мучивших её последнее время, с едкими фразами, которыми расстреливала её соперница.